Мы отмечали годовщину, год с нашей первой встречи. Я, честно говоря, не думала, что Тодд серьезно отнесется к этому. Я опять вернулась в общежитие после того, как мы все лето прожили с ним в его квартирке, и теперь мы снова вертелись, как могли, сражаясь со временем и недостатком денег.

В тот день я стояла на углу Хай-стрит и Элм и ждала Тодда, чтобы вместе поехать на работу. В то время мы работали в одной столовой — я официанткой, а он развозил обеды на дом. Передо мной остановился старый белый «кадиллак», огромный, как корабль, но я не обратила на него особого внимания, так как с нетерпением смотрела вдаль, ожидая Тодда, который опаздывал уже на десять минут.

— Эй, красотка, может, тебя подвезти?

Не взглянув на машину и на человека за рулем, я хотела уже сказать шутнику, чтобы он уматывал подальше, но тут поняла, что голос мне знаком.

— Тодд! — завопила я. — Что ты делаешь в этой машине?

На нем было шоферское кепи, кожаные перчатки, длинный шелковый шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи. Он был похож на персонажей из «Великого Гетсби», во всяком случае, как я их себе представляла.

— Ты хочешь спросить, что я делаю в твоей машине?

— Моей?

— Поздравляю с годовщиной, Баффи Энн. Ты знакома с Тоддом Кингом уже целый год, ну и везет же тебе!

Я просто лишилась дара речи. Я забралась в машину. На сиденье лежало шоферское кепи, кожаные перчатки и белый шарф, такой же, как у Тодда.

— Если я правильно поняла, это тоже мое?

— Ты правильно поняла, — подтвердил он. — Я ведь тоже твой.

— Правда? Знаешь, мне кажется, что я люблю тебя, — призналась я, обматывая шею шарфом.

— Ну, разумеется. Попробуй только не любить!

Естественно, на Сюзанну моя машина не произвела особого впечатления.

— Старая развалюха, не раз битая. С откидывающимся верхом, который не откидывается! Ужасно старомодная!

Обычно, если Сюзанна меня раздражала, я не обращала на нее внимания, но сейчас я почувствовала себя оскорбленной. Я испытывала к своему старому «кадиллаку» такое же чувство, какое мать испытывает к больному ребенку. Конечно, Сюзанна раскатывала в шикарных современных автомобилях в компании шикарных современных мальчиков. Она больше любила спортивные машины. А вообще меняла своих молодых людей с их машинами в зависимости от того, что в данный момент ей было нужно. В прошлом ноябре она стала королевой вечера встречи и, борясь за эту корону, гоняла по университетскому городку на ярко-зеленом «континентале» с откидным верхом, принадлежавшем мальчику по имени Харрис, которому позволила стать своим лучшим другом как раз перед этим событием. Участница конкурса «Королева вечера встречи» должна была появиться в открытой машине. Это была традиция. А вот когда Сюзанна вела борьбу за корону «Королевы мая» нынешней весной, она сдружилась с мальчиком по имени Тейлор, у которого был ярко-красный автомобиль с откидным верхом. В конце концов, нельзя же появляться на людях в одном и том же платье, разве не так?

— Ты просто слепа, — возразила я. — Твоя беда в том, что ты не видишь разницы между мужчинами и машинами, незрячая Сюзанна.

В сущности, если учесть все обстоятельства, быть подругой Сюзанны было не самым легким на свете делом. Я иногда сама поражалась, зачем мне это нужно.

Однажды Сюзанна обвинила Глэдис, вполне достойную чернокожую женщину средних лет, которая убирала холл и места общего пользования в общежитии на нашем этаже, в том, что она украла ее новый розовый шерстяной костюм. С достоинством, подчеркнутым ее явным презрением к «белой швали», Глэдис бросила взгляд на беспорядок, царивший в сюзанниной половине комнаты, затем вытащила из-под кровати ее розовый костюм вместе с комьями пыли, обрезанными джинсами, целой кучей разрозненных и грязных носков, одной черной и одной коричневой босоножкой, двумя кофейными чашками из кафетерия и несколькими использованными салфетками, и вышла из комнаты с выражением крайнего презрения на лице. Но Сюзанна лишь пожала плечами. Ни стыда, ни совести у этой Сюзанны!..

Однако на следующий день Сюзанна все-таки предложила Глэдис большую бутылку виски в знак примирения, и была искренне расстроена, когда Глэдис отказалась ее принять.

Другие девушки с нашего этажа считали Сюзанну самовлюбленной эгоисткой и стервой, с чем я не могла не соглашаться, хотя и была привязана к ней. Она без малейшего колебания могла отбить у другой девушки парня, если он хоть как-то ее интересовал, даже если знала, что та девушка с ума по нему сходит, а Сюзанна все равно собиралась бросить его после одного-двух свиданий. Сюзанна-захватчица.

Нет, я не могла отрицать все те обвинения, которые выдвигались против нее. Однако отрицание и защита — это две разные вещи. И я ее защищала. Совершенно непонятно для меня самой, но я как бы была за нее ответственна. Ко мне приходили жаловаться на нее, как жители квартала приходят жаловаться матери на ее озорного ребенка. И, может быть, лишь я одна видела ее хорошие стороны: у нее легкий характер, она веселая и забавная девушка, с ней интересно. Она как бы оживляла комнату. Искрящаяся Сюзанна.

Я бы никогда не призналась в этом Клео или Кэсси и уж ни в коем случае Сьюэллен, но дело было в том, что я считала ее общество наиболее приятным и интересным, за исключением Тодда, конечно. Иногда мы сдвигали наши кровати и всю ночь болтали и хохотали. Это тоже было немаловажно. Сюзанна была «другом на хорошую погоду», думала я и могла только надеяться, что мне не придется на нее рассчитывать в тяжелые дни. Хотя у меня все же была надежда — правда, очень слабая, — что, возможно, она все-таки сделает что-нибудь для меня.

Да, нас было четверо — Сюзанна, Клео, Сьюэллен и я, хотя мне частенько приходилось напоминать Сюзанне, что Клео также была ее подругой (они вечно ссорились), а Клео и Сьюэллен напоминать, что Сюзанна — их подруга. Тодд называл нас «разнородной четверкой» — «Звезда Сюзанна», «Газированная Клео» — за ее живость и неугомонную энергию; «Святая Сьюэллен» — ну, здесь причины очевидны; и я, Баффи Энн.

— А почему я без эпитета? — поинтересовалась я. — Ты хочешь сказать, что я просто старушка Баффи?

— В данном конкретном случае я бы должен тебя назвать «Связующей Баффи», потому что ты и есть тот клей, что держит вас всех вместе. Я абсолютно уверен, что без тебя, моя прекрасная Баффи, они бы моментально разбежались.

Это было действительно так. Хотя недавно Сьюэллен и Клео побывали в тюрьме, связанные одним делом. Во время демонстрации за гражданские права Сьюэллен и Клео легли на проезжую часть улицы перед Капитолием штата, чем задержали уличное движение на несколько часов, после чего их отправили в тюрьму. И я напомнила Тодду об этом.

— Да, но ты не можешь не признать, что они отправились в тюрьму по разным причинам. Твоя Сьюэллен — идеалистка, которая действует на основании своих принципов. А Клео, как ты прекрасно знаешь, сделала это только потому, что влюблена в Лео.

Я знала, что он прав. Клео недавно сдружилась с Лео Мейсоном, который носил прическу как у Пола Маккартни и был президентом общества «Студенты за мир, равенство и права человека». Он даже был немного похож на Пола и старался одеваться в том же стиле. Вначале, я думаю, именно это и привлекло Клео к нему — она была просто помешана на «Битлз» — и, кроме того, ей очень нравилось, что его зовут Лео. «Клео и Лео». Все говорили, что это очень здорово звучит — просто пара, созданная друг для друга. Затем я поняла, что дело не только в этом. Ее родители только что развелись, и ей нужен был хоть кто-нибудь, чтобы заменить семью. А с Лео она получала и сильного уверенного в себе человека, и организацию. Организацию, борющуюся за благородное дело, и человека — красивого, галантного, решительного и энергичного, человека, который определенно добьется успеха в жизни. Поэтому, когда Лео приказал Клео участвовать в марше и лечь на мостовой, она сделала как он сказал.

Меня всегда интересовало, уверена ли Клео в том, что Лео действительно верит в то, что так громко декларирует. Никто из нас не мог в это поверить (особенно Сьюэллен, которая его презирала и считала оппортунистом). Да и сам Лео, эгоцентричный до мозга костей, не раз хвастался, что его политическая деятельность когда-нибудь поможет ему написать драму из жизни молодежи шестидесятых годов, которую он затем переделает в сценарий о жизни семидесятых и сам поставит фильм. Да, Лео достаточно четко представлял свое будущее.

Мне казалось, я поняла, как гарантировать свое будущее. Можно просто рассчитывать на людей — не на всех, конечно. Вот как, например, Тодд. Лео, организовавший эту демонстрацию, не стоял там в первых рядах, он сидел в кабинете и разрабатывал стратегию. А Тодд, который вообще не ходил на такие демонстрации, поскольку не верил в конечные цели демонстрантов, пошел в город вызволять из тюрьмы Клео и Сьюэллен. Он был готов, если бы понадобилось, пожертвовать своим Банковским счетом, чтобы их освободить.

— Правило, Баффи Энн, — говорил он. — «Всегда стоит вкладывать деньги в людей, потому что только люди могут по-настоящему обеспечить нашу безопасность и благополучие».

Когда Тодд так говорил, его слова звучали как пророчество великого мудреца.

— Кто это сказал, Тодд? — удивлялась я.

— Как кто? Ну конечно же Тодд Кинг.

Ну конечно же! Кто же еще!

Был конец недели, и мне разрешили на три дня уехать из общежития. Наступил Валентинов день, и мне хотелось приготовить для Тодда что-нибудь особенное, поэтому я немедленно поехала к нему на квартирку, чтобы ко времени его прихода сделать ему сюрприз — приготовить ужин. Я решила приготовить жаркое в горшочке, поджарить к нему картошки и испечь торт с надписью из сахарной глазури «Я люблю тебя, Валентин».

После того как торт был готов, я постаралась как можно красивее накрыть стол, используя нашу разрозненную посуду. У нас, правда, был набор тарелок с фиалочками, хотя Тодд настаивал на том, что это незабудки. Затем я решила застелить постель свежим бельем, размышляя о том, как хорошо бы было иметь и простыни с фиалочками, которые бы назывались незабудками. Я сдернула покрывало и увидела, что кровать уже была застелена свежим бельем — простыня была вся украшена маленькими красными сердечками! Их было ровно сто! Я их сосчитала. И все до единого были нарисованы от руки!

Я услышала, как Тодд взбегает по лестнице. Он ворвался в квартиру, и в руках его были не фиолетовые фиалки, и не голубые незабудки, и даже не красные розы, а желто-оранжевые ноготки, целая охапка ноготков.

— У них не было фиалок, и меня просто подняли на смех, когда я просил незабудки. Они сказали, что я псих. Они говорят, что никто не спрашивает незабудки. Похоже, что это уже вымерший цветок. Зато вот что у них было. — Он раскрыл руки, и на меня хлынул желто-оранжевый водопад.

Резкий запах цветов наполнил комнату.

— Я обожаю ноготки! — воскликнула я, вдыхая их аромат, пока он устраивался рядом со мной.

— Не очень-то у них нежный запах. Резковатый, — с сожалением заметил он.

— Разве ты не узнаешь этот запах? — спросила я, вдыхая его, вдыхая полной грудью. — Это запах любви… как и запах этих красных сердечек. Понюхай их и скажи, разве они не пахнут любовью?

Вместо этого он зарылся лицом мне в грудь, а затем поднял голову, чтобы поцеловать меня.

— Это твое сердце издает аромат любви, — прошептал он восхищенно.

Мне бы следовало помолчать, но я рассказала Сюзанне о простыне с сотней сердечек.

— Лапочка, — усмехнулась она, — это, конечно, очень мило с его стороны. Но мне кажется, это ужасно непрактично. Что станет с твоим подарком через пару месяцев? Если он нарисовал их от руки, то, как только ты станешь ее стирать, она вся слиняет. И в результате у тебя останется слинявшая красно-розовая грязная простыня. Не лучше ли было подарить какое-нибудь колечко или брошку?

Я даже не стала объяснять Сюзанне, что меня совершенно не волнует, что случится с простыней, главным было то, что эта простыня существовала именно в тот момент, в самый чудесный момент нашей жизни, когда мы любили друг друга на этой простыне, сделанной специально для меня, и любовь была и в нас, и вокруг нас.

Разумеется, я рассказала Сьюэллен об этой простыне, когда она показывала мне подарки, присланные Говардом из Цинциннати — очень милые вещицы: кулончик в виде сердечка, кружевной платочек, хрустальная вазочка с шелковой розой. У Говарда была романтическая натура и сердце поэта, и я порадовалась за сестру. И Сьюэллен обрадовала меня своей реакцией на мой подарок:

— Какая чудесная вещь! Тодд действительно человек редкой души. — Но затем она перешла к теме стирки: — Мы обрызгаем ее фиксирующим раствором и быстренько простирнем в холодной воде, причем в растворе для мойки посуды, а потом повесим в тени.

Я знала, что Сьюэллен — само воплощение положительности — всегда делала то, что надо. И все же она меня тревожила. При всех своих положительных качествах, неужели она всегда умеет исключить романтику из жизни?

Когда я рассказала о своем подарке Клео, она даже прослезилась:

— Как романтично!

Но я подумала, что скорей всего слезы были вызваны тем, что она знала: Лео никогда в жизни не пришла бы в голову такая идея, он никогда бы не стал тратить на это свое драгоценное время.

Затем наступила весна, когда любовь, кажется, просто носилась в воздухе. Я с удивлением замечала, как изменилась Сюзанна. Совершенно неожиданно она бросила всех своих прежних друзей — и богатых, и спортсменов, и деятелей мужской общины — и завязала серьезные, значимые (это словечко Сюзанны) и, как она уверяла, совершенно платонические отношения с очень славным парнем Поли Уайтом, хотя они были знакомы уже давно, чуть ли не с первого дня пребывания в университете. Он был очень высоким и тощим, с каштановыми вьющимися волосами и веснушками, на лице его всегда была широкая открытая улыбка. Как только я узнала, что Сюзанна, бросив всех своих ухажеров, встречается только с Поли, первая мысль, которая пришла мне в голову, была: «Господи, лишь бы она не разбила его сердце!» А затем мне стало стыдно. Ведь Сюзанна была моей подругой, ведь только на прошлой неделе у меня был этот страшенный вирусный грипп, и именно Сюзанна сидела у моей постели и держала мою голову, когда меня рвало почти всю ночь, а потом осторожно меня всю вымыла.

Она впервые встретила его, когда в очередной раз участвовала в каком-то конкурсе. Поли отвечал за колонку «Что у нас происходит» в университетской газете, кроме того, он вел радиопередачу такого же названия по студенческому радио. Вполне естественно, он написал про нее и взял у нее интервью для своей радиопередачи. Сюзанна действительно была известным человеком в университете: «Королева вечера встречи», «Королева мая» и тому подобное. Он сразу же влюбился в нее, причем любовь была связана с его увлечением, поскольку Поли Уайт обожал кино и кинозвезд, особенно кинозвезд прошлого, вроде Греты Гарбо, и Бет Дэвис, и Марлен Дитрих, и для него Сюзанна являлась блестящим воплощением его страстного увлечения. В Сюзанне было нечто, что напоминало ему, по его словам, Риту Хейуорт. Однако не во всем. Хотя у Риты было определенное обаяние, все же ей не хватало классической красоты той же Гарбо или же элегантной чувственности Дитрих, в то время как у Сюзанны было все — и обаяние, и красота, и чувственность.

Сознание, что ее обожают, было, безусловно, приятно Сюзанне и уж конечно полезно. Поли был для нее чем-то вроде персонального представителя по связи с общественностью. Но все же она утверждала, что не может относиться к нему всерьез, то есть романтично. В нем не было тех качеств, которые она считала основными в своих друзьях мужского пола. Он не был богат и не принадлежал к избранному обществу. Внешне он также не был особенно интересен. Правда, ей нравились его глаза — это были преданные собачьи глаза, светло-карие, умные и полные обожания, когда он на нее смотрел. Кроме того, он говорил ей приятные и забавные вещи.

Мне показалось, что Сюзанна стала относиться к нему серьезнее, когда стало ясно, что он закладывает фундамент для своей будущей карьеры. Вдобавок к своей колонке в университетской газете он стал писать рецензии на фильмы, в основном старые, для газеты Колумбуса. Потом он сделался чем-то вроде местной знаменитости, когда получил работу ведущего одной из передач телевидения Колумбуса, которая показывала старые фильмы. Он стал внештатным корреспондентом «Нью-Йорк таймс» — одно тянуло за собой другое потом внештатным корреспондентом многих нью-йоркских журналов. А затем он опубликовал антологию старых фильмов, в которой не обошел вниманием никого — даже перечислил исполнителей эпизодических ролей — и, кроме того, дал блестящие, остроумные рецензии на эти фильмы. Вскоре стали поговаривать о том, чтобы ему подготовить собственную программу для местного телевидения.

Мне кажется, что именно тогда Сюзанна переоценила как свои достоинства, так и достоинства Поли.

Я спросила Сюзанну о ее намерениях относительно него. Другая бы на ее месте рассердилась, но она лишь рассмеялась:

— Баффи Энн, ты ужасно цинична. Неужели тебе не пришло в голову, что я все сильнее и сильнее привязывалась к Поли, учитывая, что мы знакомы уже больше двух лет? Разве не может так случиться, что симпатия, которую я испытывала к Поли все это время, переросла в нечто большее, чем дружеская привязанность?

— Может, но вряд ли, — ответила я. — Я просто думаю, что изменилось твое отношение к некоторым ценностям и это твое новое отношение говорит тебе, что у Поли достаточно хорошие перспективы и что он может оказаться тебе чрезвычайно полезным.

Она наградила меня своей профессиональной улыбкой, которой недавно овладела: у нее обнажились ее коренные зубы, а на щеках появились ямочки.

— Ну что ты так переживаешь? Ты всегда говорила, что я должна общаться с более достойными людьми, вот я так и делаю, так что теперь можешь больше обо мне не беспокоиться.

Я не стала говорить, что беспокоюсь вовсе не о ней. К концу учебного года стало ясно, что все-таки специальной передачи у Поли на местном телевидении не будет. Однако его книга по киноведению имела необыкновенный успех, и ему предложили вести постоянную колонку о старых фильмах в ежедневной нью-йоркской газете. Так что после окончания университета в этом году он отправлялся в Нью-Йорк. И ехал он не один — с ним отправлялась и Сюзанна. Она собиралась стать знаменитой манекенщицей. Поли будет работать над своей колонкой, писать еще одну книгу и помогать Сюзанне, устраивая ей рекламу. Затем, естественно, ими обоими заинтересуется Голливуд.

Я испытывала смешанные чувства. С одной стороны, мне будет ее не хватать. Я знала все ее недостатки, и она частенько меня раздражала, но я любила ее и знала, что несмотря на свой эгоизм она меня тоже любит. Но, с другой, я была рада за нее, потому что чувствовала, что она произведет в Нью-Йорке фурор — она всегда добивалась своего. Ну, а в-третьих, я беспокоилась за Поли.

— Ты его действительно любишь?

— О Господи, Баффи, ну какая любовь! У нас с Поли просто отношения. На какое-то время… В мире сейчас происходит не пойми чего… Все кругом меняется и еще это… — как они там ее называют — культурная революция. Ты просто отстала от времени. Ты живешь в прошлом десятилетии, как любимые кинозвезды Поли. Я согласилась только поехать с ним в Нью-Йорк. Я не давала ему никаких обязательств и обещаний. Он просто хочет помочь мне сделать карьеру и добиться успеха.

— Ну да, — пробормотала я, — только он просто безумно любит тебя.

— Это он так говорит. — Она встряхнула головой. — Но кто знает? Мужчины такие коварные. Может быть, он просто хочет использовать меня в своих интересах.

— Я этому не верю, да и ты тоже. Он просто с ума по тебе сходит.

— Так же, как и Тодд по тебе?

— Как мы с Тоддом друг по другу.

— Но ведь ты спишь с Тоддом. А я не разрешаю Поли даже прикасаться к себе… в смысле лапать.

— Ты хочешь сказать, что едешь с Поли в Нью-Йорк и собираешься жить с ним в одной квартире, но не спать с ним?

— Ты же знаешь, как я отношусь к девственности. Но я посмотрю, меня нельзя назвать косной. Может, буду, а может, и нет! — засмеялась Сюзанна, тряхнув своей золотисто-рыжей гривой и щелкнув длинными пальцами. — Будь уверена — я сделаю все, что необходимо. Но, вообще-то, не вижу никаких проблем. Поли — такой лапочка.

Итак, Сюзанна намеревалась уехать с Поли, а Говард и Сьюэллен собирались пожениться. Она уже заканчивает университет, а Говард успешно работал в Цинциннати. Он был помощником управляющего страховой компании (консервативная часть Сьюэллен верила в страхование). Сьюэллен же собиралась работать инструктором по плаванию в том же молодежном лагере, где работала прошлым летом (она считала, что плавание — это лучший вид спорта), а осенью собиралась преподавать в начальной школе. После года стажировки она надеялась получить постоянное место в школе, и к тому времени они с Говардом уже смогут внести первый взнос за собственный дом где-нибудь в пригороде (возможно, что-нибудь в колониальном стиле). Затем через несколько лет, скорей всего через четыре года, она заведет первого ребенка, бросит работу и посвятит себя семье. Разумеется, она будет воспитывать детей по книжке доктора Спока, поскольку у нее с доктором одинаковые взгляды.

Итак, Сьюэллен уехала к Говарду, навстречу своей свадьбе, спокойствию и стабильности, и я лишь могла ей пожелать всего самого-самого лучшего. А Сюзанна отбывала в Нью-Йорк навстречу своей славе и удаче, и ей я тоже желала всего самого-самого лучшего. А то касается меня, то я не променяла бы своего Тодда ни на что на свете — ни на спокойную и размеренную жизнь Сьюэллен, ни на стремление Сюзанны достичь необыкновенных вершин, будь то в Нью-Йорке или даже в Голливуде.