ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Проснулся? — услышал Уэйленд в телефонной трубке голос Корал. — Уже половина восьмого.
— Думаю, что проснулся, — простонал Уэйленд. Корал говорила очень решительно.
— Вчера вечером я отбывала у Мэйнард свою еженедельную повинность. Мы с ней общаемся словно на разных волнах: она не понимает, что ей пора на покой. Придется мне обратиться к Ллойду Бруксу, больше ее я выносить не могу. Уэйленд, сколько вы в «ХК» тратите в год на рекламу?
— Что? Боже, я не знаю! Двести тысяч? Триста тысяч? Я не бухгалтер. Я просто творю…
— И я хочу предложить кое-что в высшей степени творческое. Я хочу, чтобы семьдесят пять процентов ежегодных затрат на рекламу «ХК» выделил нам для одной невероятно большой рекламы на пятидесяти страницах в одном номере журнала.
— Ты с похмелья?
— Ты только представь себе, какой будет эффект! Пятьдесят страниц подряд в «Дивайн»! Никто еще до этого не додумался. Если ты согласишься, Уэйленд, то я немедленно получу кресло главного редактора. Фотографии сделает кто-нибудь типа Пенна или Эйвдона…
— Мы не могли бы позволить себе сфотографироваться у них даже на паспорт, — жалобным тоном сказал Уэйленд.
— Хорошо, тогда возьми одного из новых британских ребят, они все сделают за хороший обед. А если фотографии будут черно-белыми, то окажется вообще дешево.
— Дешево? Ты говоришь о четверти миллиона?
— И о завязывании очень тесных отношений с ведущим в Америке журналом мод. Я всегда буду оказывать тебе предпочтение. Мы учредим приз журнала «Дивайн» и будем проводить церемонию вручения этой награды в твоем магазине! Уэйленд, по крайней мере подумай об этом!
— Ни о чем другом я не смогу и думать, — устало сказал он.
Они повесили трубки, и Корал вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась. На завтрак она позволит себе сыр. Как какой-нибудь прожорливый владелец фабрики по производству одежды, подумала она и сама же засмеялась.
Маккензи заставляла себя все делать, как обычно: ходить в школу, помогать по дому и в магазине, но всю ее переполняло нетерпение и напряжение. Может быть, ей следовало сразу же пойти к владельцу журнала? Или обратиться в полицию? И довериться было некому. Никто в Бронксе не понимал, как устроен мир моды в Манхэттене. И ее мать меньше всех. Поэтому она написала для Майи реферат и отправила его по ее адресу. Реферат получился хороший, даже лучше, чем ее собственный. Теперь придется сидеть и ждать, правильно ли она поступила. Если что-нибудь получится не так, если эта несчастная богатая девчонка просто занималась своего рода вымогательством, она каким-либо образом отомстит ей, это уж точно.
В «Ля Гренуилле», где менее значительной публике вежливо, но твердо отказывали, Корал и Ллойд Брукс заняли один из лучших столиков. Она улыбалась, садясь за стол. Джиллз, ее художник по гриму, потрудился на славу, и она выглядела розовощекой, как херувимчик. Как раз тот внешний вид, с которым можно хоронить уже постаревшую редактора журнала мод.
Серая накидка сползла с ее плеч, а она наклонилась вперед, чтобы все свое внимание сконцентрировать на пухлом лице Ллойда. Они съели три блюда, но деловых вопросов не обсуждали: прием пищи был очень важен для Ллойда. Но Корал очень оживленно что-то ему шептала, а потом откидывалась назад и весело смеялась над его односложными ответами. Пусть те, кто за ними наблюдают, считают, что у них просто встреча. За десертом она позволила себе только слегка прикоснуться к шоколадному торту, а Ллойд взял большой кусок и прижался к ней своими коленями. Она не отодвинулась. Как обычно, она лишь удивлялась тому, как такой человек смог стать главой издательской империи; и опять приходила к выводу, что Ллойд Брукс Второй только наследник Ллойда Брукса Первого.
— Хорошо, — пробормотал Ллойд, доедая свой кусок торта. — Что у тебя на уме? Зачем тебе понадобился ленч?
— Мне ужасно не нравится журнал, — сказала она, чуть отпила шампанского и стала наблюдать за Бруксом. Его глаза, немного навыкате, и очень толстая шея отталкивали ее. — Я уже начала ненавидеть все, что связано с «Дивайн», — сказала она, подбираясь к теме разговора, — и название, и размеры, и рубрики…
Ллойд слегка обмахивался рукой, словно веером.
— Ты проходишь испытательный срок, Корал, все на твоем месте не удовлетворены своей работой.
— Мэйнард душит меня! — выкрикнула Корал. — Она выпивает всю мою энергию. Она не понимает сегодняшнего дня. Целый месяц я ее уговариваю поместить на развороте двух страниц губы Мика Джаггера. Он будет оказывать влияние на моду будущего года, но Мэйнард этого не видит.
Ллойд нахмурился.
— Но эта женщина работает, как вол, — сказал он. — Она никогда не задерживает выход номера в свет.
— Да черт с ними, с этими сроками. — Она прижала его пухлую руку к своему колену. — С журналом мод очень много проблем. Я представляю, что может стать с «Дивайн», и это меня просто убивает! Нам надо идти за молодыми читателями, а молодым людям сегодня не нравится, чтобы старые леди выбирали для них модели. Рекламодатели тоже не хотят связываться с семидесятитрехлетним редактором.
— Именно поэтому ты и возражаешь против нее? Из-за ее возраста?
Он зажег ей сигарету и удержал в своей руке ее холодные пальцы.
Она медленно вдохнула.
— Хоть бы ей было и девяносто девять, Ллойд. Будь она только постиляжистей, похипповей!
Ллойд вытаращил глаза.
— Что значат эти новые слова? Она рассмеялась.
— Приходи ко мне как-нибудь днем в кабинет — тебе нужен интенсивный курс новой терминологии.
— Приходи лучше в мой кабинет, — предложил он. — Там большой выбор диванов. И коврик. С тобой лучше на коврике! У меня такое чувство, что ты, когда захочешь, можешь быть тигрицей…
Она посмотрела на него все понимающим взглядом. Любит поболтать об этом, подумала она.
— Давай вернемся к теме разговора, — нажимала она, — присвой ей титул какого-нибудь редактора-консультанта. Переоборудуй ее кабинет. Ей и не надо знать, что ее вытесняют. О Ллойд, теперь моя очередь! — Она говорила слишком громко, и некоторые посетители посмотрели в их сторону. Она громко рассмеялась, чтобы успокоить их, и придвинулась ближе к Бруксу. — А если я еще упомяну о пятидесяти дополнительных страницах рекламы?
— От кого?
— От того, кто верит в меня и хочет это доказать. Четверть миллиона баксов одним красивым жестом! Пятьдесят страниц подряд в мартовском или сентябрьском номере!
Ллойд слегка присвистнул.
— Это цена за должность?
— Ты не будешь об этом сожалеть, Ллойд. Ты — проницательный бизнесмен, и ты знаешь, что я права.
Он пробормотал что-то, прижал ее колено и сказал:
— Только ты называешь меня проницательным бизнесменом, Корал. Для всех остальных я повеса. — Он нежно сжал ее бедро. — Как ты обходишься без мужчины? Разве тебе он не нужен?
— Все хорошие женаты, Ллойд. Ты должен об этом знать.
— Но у некоторых самых лучших есть все понимающие жены…
Она погасила свою сигарету и подумала о миссис Ллойд Брукс Второй, о ее сказочных драгоценностях, о ее работе в благотворительном обществе, о ее отдельной спальне.
— Мы вступаем в очень беспокойную эру, Ллойд, — сказала она ему. — Я от нее в восторге, хочу, чтобы и читатели чувствовали то же.
— А как насчет пятидесяти страниц? Она кивнула.
— Они побьют все рекорды, Ллойд.
— Мне нравится побивать рекорды. — Он проворчал что-то, выписывая чек, а Корал поправила свою просторную накидку и взъерошила волосы. О Боже, она смертельно устала! Адреналин после одержанной ею победы — а это была победа — еще не попал в мозг.
Войдя в кабинет, она чуть не вприпрыжку побежала к своему столу, чтобы позвонить Уэйленду.
— Я только что после ленча, — прошептала она. — Мои бедра покрыты черными и синими знаками внимания Ллойда. Ты не представляешь, как я близка к цели, Уэйленд! На него очень большое впечатление произвели обещанные пятьдесят страниц.
— Королева умерла, да здравствует Королева! — поздравил ее Уэйленд.
— Не умерла, дорогой! — поправила она. — Просто получила продвижение по службе! Мы сделаем вид, что это вовсе не одно и то же.
Наступил апрель и прошел, а известий все не было. Маккензи была уверена, что что-то не так. Она на метро доехала до Манхэттена и попыталась следить за домом, где жила Майя, в надежде, что та появится, но этим только вызвала подозрения швейцара. Она не могла спать и выглядела больной.
Как-то в пятницу вечером мать спросила ее:
— Что случилось, дорогая?
Маккензи взглянула на озабоченное лицо матери, что-то в ней надломилось, и она все рассказала родителям. А потом она расплакалась, как будто сердце ее разрывалось от боли. Она плакала, сидя у стола и уронив голову на согнутые руки. Ее братья посмотрели друг на друга и быстро вышли из комнаты.
Эстер положила руку на вздрагивавшие плечи дочери.
— Дорогая? Зачем ты это сделала? Очевидно, та девушка — преступница.
— Она мне обещала, что я буду победительницей конкурса! — Маккензи подняла лицо, но продолжала причитать. По ее щекам текли ручейки туши.
— Той девушке должно быть стыдно! — сказала Эстер, глядя на Эйба. — Девушку ждет впереди масса неприятностей.
— И меня тоже! — выкрикнула Маккензи. — Все шло так хорошо… Почему это должно было случиться?
Эйб Голдштайн раздраженно заворчал. Потом некоторое время они сидели б тишине, нарушаемой только всхлипываниями Маккензи. В комнате все еще пахло фрикадельками, которые они ели на обед. Теперь-то уж ей никогда не выбраться отсюда, подумала она.
— Ну вот, — она шмыгнула носом и приложила к глазам платок, — я все и рассказала. Теперь надо ждать, чем это кончится…
— Жди-жди, ничем это не кончится! — мрачно сказал Эйб. — Завтра я встречусь с матерью этой девчонки. Напиши ее имя и дай мне адрес журнала.
— О папа, — Маккензи льстиво засмеялась. — Она — редактор ведущего в стране модного журнала. Думаешь, так легко ее увидеть?
Эйб улыбнулся.
— Ты забываешь, что мы занимаемся одним делом! Может, от старого Эйба Голдштайна и ей будет какая-нибудь польза? Хотя бы та, что я не отправлю ее дочь в тюрьму.
Маккензи застонала.
— Этого ты не сделаешь. Одного взгляда на тебя достаточно… — Она осеклась.
— Ну? — спросил Эйб. — Одного взгляда и что дальше? Все еще стыдишься своего отца? Хочешь сделать вид, что ты не моя дочь? Позволь мне кое-что тебе сказать. Твой отец, который говорит слишком громко и которого ты стыдишься, собирается поберечь твою задницу. Я собираюсь отстаивать твои права. Кто еще может это сделать для тебя?
— О папа! — Маккензи вскочила на ноги и обвила руками его шею. — Прости меня. Я знаю, у тебя хорошие намерения. Просто ты никогда не сможешь встретиться с ней. Это не так-то просто!
Эйб высвободился из объятий дочери. Лицо его покраснело от удовольствия.
— Посмотрим, — пробормотал он.
На следующее утро он предстал перед Маккензи у двери ее комнаты. Он натянул свой лучший, слегка лоснящийся, синий в полоску костюм, его щеки горели от чересчур тщательного бритья, его редеющие волосы были зачесаны назад и сильно напомажены.
Маккензи печально на него посмотрела.
— Ты прекрасно выглядишь. Но ты не сможешь встретиться с ней.
Она помахала ему рукой и пошла в свою комнату, чтобы молиться.
— О Боже, пусть на этот раз ему повезет…
Эйб Голдштайн стоял в центре кабинета Корал Стэнтон и переводил взгляд с Корал на ее секретаршу Вирджинию, а потом на длинноволосого фотографа.
— Мисс Стэнтон? — обращался он ко всем по очереди.
— Как вы сюда попали? — Корал быстро встала и от удивления выронила тоненький ломтик поджаренного хлеба, который упал рядом с чашечкой черного кофе. Здесь же лежали цветные слайды, их только что рассматривали.
— Вы договаривались о встрече с миссис Стэнтон? — Вирджиния тоже встала, взяла Эйба за руку и попыталась выпроводить его из комнаты.
— Вашего ребенка зовут Майя, правильно? — отстаивал Эйб завоеванные позиции. — Высокая светловолосая девушка. Живет на Пятьдесят седьмой улице.
— Что? — отрывисто спросила Корал. — Несчастный случай?
— Нет. — Эйб покачал головой. — Но ваш ребенок может попасть в беду, миссис Стэнтон. Поэтому я пришел к вам. Мой ребенок плачет, а я не люблю, когда он плачет…
Корал пристально посмотрела на него.
— И кто, позвольте вас спросить, ваш ребенок? Ваше дитя? Вы не отец одной из наших манекенщиц, не так ли?
Эйб с важным видом выпрямился.
— Я — отец победительницы вашего конкурса талантов, — заявил он.
— Но мы еще не назвали победительницу… — Корал вдруг осеклась. — Как, вы говорите, ваше имя?
— Эйб Голдштайн. — Он протянул свою большую руку и дружелюбно потряс руку Корал. — Вы можете не волноваться — мы работаем в одной отрасли! Когда-нибудь приходилось слышать о «Голдштайн моудз»? — Корал подняла брови и посмотрела на Вирджинию, та покачала головой. На лице фотографа можно было прочитать недоверие, он все еще обижался за то, что его назвали «мисс Стэнтон».
— Это магазин? — спросила Корал.
— Сеть магазинов, — гордо ответил Эйб. — Послушайте, моя дочь боготворит вас, Корал. Она думает, что солнце восходит и заходит с вашим журналом. Пару месяцев назад ей позвонила ваша дочь. По поводу того конкурса…
Корал быстро прервала.
— Не хотите ли кофе, мистер Голдштайн? У нас где-то есть хороший кофе. Пожалуйста, садитесь. — Улыбаясь и вздыхая, Эйб опустился на черный кожаный диван. Вирджиния подала кофе. — Скотт! Идите и проконсультируйте их там, в салоне, — сказала Корал фотографу, и Вирджиния закрыла за ними обоими дверь.
Эйб помешал свой кофе.
— Я кладу много сливок и сахара, — поведал он Корал и налил себе сливок. Корал глубоко вздохнула и с интересом на него посмотрела.
— Ну и в чем же дело? — наконец спросила она. — В чем тут замешана моя дочь?
Эйб сделал глоток кофе.
— Ваша дочь сказала Маккензи, что поможет ей победить в конкурсе, если моя дочь напишет для нее что-то. Она сказала, что это нужно, чтобы поступить в ту же школу.
— В «Макмилланз»? — еле слышно сказала Корал. — Это и правда очень серьезно.
— Очень серьезно, — сказал он. — Но это ваши проблемы, Корал, милочка. А мы хотим только узнать, победила Маккензи или нет.
— Похоже, что да. Но она была выбрана единогласно. Майя только прочитала работы и высказала мне свое мнение. Я не могу поверить…
— Замечательно! Великолепно! — Эйб яростно жестикулировал, чтобы выразить свой восторг. — Это все, что я хотел знать. Она будет на седьмом небе. Это для нее дороже всего на свете.
— Она очень талантливая девочка. Но эта новость меня сильно беспокоит. Подумать только, что Майя не оправдала моего доверия…
Эйб сделал большой глоток и допил кофе.
— Послушайте, я не стану больше тратить ваше время. Я просто не хотел, чтобы моя дочь лишилась того, что принадлежит ей по праву. У нее есть талант, вы говорите?
— Да, она самая талантливая участница нашего конкурса, — потухшим голосом сказала Корал. — И чем больше прав у вас гордиться ею, тем тяжелее мне думать о Майе. Я просто не могу понять… — Вдруг она начала плакать.
Эйб легко вскочил с дивана и заботливо склонился над ней, предлагая воспользоваться его огромным белым носовым платком.
— Пусть вас это так сильно не задевает, — сказал он ей и похлопал по плечу. — Вы — профессионал в своем деле! Я так и предполагал. Вы — хорошенькая девушка. — Он критически осмотрел ее, она вытирала глаза платком. — Вы просто классная девушка, — сказал он ей, — только вам нужно поправиться на несколько фунтов. — Корал улыбнулась и вернула ему носовой платок.
— Я — вдова, мистер Голдштайн.
— Ничего. — Он похлопал ее по плечу. — Скоро опять выйдете замуж.
Она покачала головой.
— Сегодня вечером я увижу Майю…
— Не сердитесь сильно на нее: у обеих девочек сейчас трудный возраст, — посоветовал Эйб. — С Маккензи всегда было трудно. Я дал ей имя Марша в честь моей умершей матери, упокой Господи ее душу, но это имя оказалось недостаточно хорошим для моей дочери. Она сменила его на Маккензи. Наверное, она вычитала его в вашем журнале. Говорю вам, Корал, эти дети кого хочешь могут свести с ума.
— Но вы пришли сюда, чтобы защищать ее интересы, — сказала Корал. Она откинулась назад и внимательно на него посмотрела. — Вы поддерживаете ее.
Эйб пожал плечами.
— А кто же еще ее поддержит? Думаю, что вам приходится быть для своей дочери и отцом, и матерью сейчас?
Корал потянулась за новой сигаретой и устало закурила.
— Боюсь, что я для нее ни то и ни другое. Из меня получилась не очень-то хорошая мать, мистер Голдштайн. — Она глубоко затянулась, потом выпрямилась. — Я должна как-то компенсировать ваши волнения, — сказала она. — Вы даете рекламу в каком-нибудь модном журнале?
— Вам приходилось когда-нибудь слышать о «Джуиш газет»? Она издается в Бронксе. Это дешевая газетка, но в ней есть женская страничка. Я иногда рекламирую в ней свои распродажи. Ну, вы знаете: «Безумно низкие цены в связи с окончанием срока аренды!»
Корал засмеялась.
— А срок аренды истекает еще через двадцать пять лет?
— Через тридцать, — сказал Эйб.
Она покачала головой и посмотрела на него.
— В вас неистощимая жизненная сила! Какая энергия! Я договорюсь с отделом рекламы, и вам отведут шестнадцатую часть страницы. Это чтобы как-то загладить мою вину. И скажите Маккензи, что мы сообщим официальные результаты на следующей неделе.
Она проводила его до двери.
— Когда она закончит «Макмилланз», вы, наверное, возьмете ее в «Голдштайн моудз»? — спросила она.
Эйб печально покачал головой и поцеловал ее руку.
— Там для нее недостаточно хорошо, — сказал он. — Ваш журнал вскружил ей голову. Она хочет вращаться в высшем обществе. Она не будет счастлива, пока не попадет туда.
Корал смотрела, как его плотная фигура двинулась по коридору к отделу рекламы.
Майя вернулась домой из школы и в холле на стуле обнаружила накидку Корал.
— Майя? Пройди ко мне в спальню, пожалуйста! — позвала ее мать.
Она вошла в комнату матери, предварительно аккуратно повесив платье и поставив под ним туфли. Корал в белом нижнем белье лежала на кровати, на голове было белое полотенце, на глазах — пропитанные травяным настоем салфетки. Едкий запах не предвещал ничего хорошего. Майя осторожно села на краешек кровати.
— Почему ты так рано пришла домой? — спросила она. Словно просыпающаяся мумия, Корал медленно села.
Когда салфетки упали с лица, она замигала, и глаза раскрылись. Неумолимые голубые глаза пристально посмотрели на Майю.
— Сегодня у меня был посетитель, которого я не ждала, Майя. Некий Эйб Голдштайн. Бесстрашный защитник чести дочери. Из Бронкса.
У Майи дрогнуло сердце.
— Девушки, которая, как я говорила, будет победительницей конкурса?
— Именно той, — согласилась Корал. — Это порядочная еврейская семья. Торгуют тряпками, как оказалось. Хотя я уверена, что любое сходство между одеждой, которую они продают, и модой является чистой случайностью. Он мне понравился. Мне понравилось, что дочь значит для него так много. В нем есть смелость. Я приняла его так радушно, как только могла. Даже предоставила ему в журнале бесплатно крошечное место для рекламы его ужасных магазинов. Я подумала, что это мы обязаны были сделать. Понимаешь, мне нравятся семьи, которые все делают вместе. И я хочу знать вот что: почему моя семья не может проявить свою преданность мне? — Последние слова она просто кричала, не сдерживая себя. Майя в ужасе смотрела на нее.
Корал схватила дочь за руку и стала трясти.
— Как могла моя собственная дочь совершить поступок, который подвергал опасности мою карьеру? Если Ллойд Брукс пронюхает об этом, он выгонит меня, и будет прав. Майя, я же предлагала свою помощь!
— Я думала, что смогу сама справиться, — промолвила Майя. — Но когда я прочитала ее работу, я запаниковала. Я испугалась, что мой реферат не пройдет…
— Мне стыдно за тебя, — сказала Корал. — Я не знаю, что думать, но знаю точно, что хочу, чтобы ты убралась отсюда! Я не хочу жить с преступницей. Начинай думать о том, где ты будешь жить, Майя.
— Где? Что ты имеешь в виду? — запинаясь, сказала Майя.
— Мне все равно где! Иди в свою комнату. Но предупреждаю, что комната останется за тобой еще только неделю.
Майя схватила свое пальто и вся в слезах выбежала из квартиры.
— Это самое лучшее, что могло с тобой случиться, голубушка, — отозвался Уэйленд из кухни.
Майя сидела в его гостиной и вертела в руках крошечный стакан шерри, по глоточку отпивая вселяющую покой жидкость. Уэйленд суетился на кухне, раскладывая на тарелки арахис и чипсы.
Она осмотрелась. А она-то считала, что мать ее живет очень изысканно, жертвуя всем ради этого. Уэйленд пошел гораздо дальше. Вместо серого коврового покрытия он везде использовал нержавеющую сталь. Он предоставил свою квартиру «ХК» для предварительного Показа художественного оформления комнат, и оставил себе самые новые причудливые предметы. Сейчас в его квартире было холоднее, чем в операционной.
— Поговорим, выпьем, покурим, — ворковал Уэйленд, ставя поднос перед ней на кофейный столик. Он был польщен тем, что Майя пришла к нему. Так мало людей нуждалось в его помощи. Конечно, была целая армия студентов, взывающих о помощи, множество модельеров с Седьмой авеню, но Майя пришла к нему как к члену семьи. — Ты — член моей семьи, — сказал он Майе, протягивая тарелку с орешками.
Она взяла один и сказала:
— Это вовсе не означает, что меня можно купить просто за коктейль!
— Конечно! — одобрительно сказал Уэйленд и устроился на диване. — Ну а теперь рассказывай все.
— …Я так хотела попасть в «Макмилланз», — запинаясь, сказала она в конце концов. Она понимала, что слова ее звучат довольно гнусно. — Я знаю, это было глупо, но мне просто не к кому было обратиться за помощью.
— Почему ты не попросила меня? Прошлым летом я говорил тебе, что помогу.
Она покачала головой.
— Я не подумала. У меня возникло ощущение, что эта девушка мне поможет; это казалось проще, быстрее. Теперь я себя чувствую идиоткой.
Она начала плакать.
— Ну-ну. — Уэйленд пытался ее успокоить и налил еще шерри.
Она сделала глоток.
— Ты думаешь, она правда хочет меня вышвырнуть? Он отпил из своего большого стакана водки с мартини.
— Ты переедешь сюда, — сказал он. — Составь мне компанию. Что-нибудь будешь готовить… Ты умеешь готовить?
— Если хочешь знать, я знаю десятки разных рецептов. — Она захихикала.
— Ты можешь немного заниматься домашними делами, если так будешь чувствовать себя увереннее. Как, тебя устраивает такой вариант?
Она вскочила.
— О Уэйленд! — сказала она и обняла его. — Это так великолепно, так мило, так…
— Замолчи! — сказал он. — Допивай этот шерри. Если ты будешь здесь жить, тебе придется научиться пить и не напиваться. Жить здесь нелегко: мы пьем чертовски много.
Он приготовил еще по коктейлю, прошел в спальню, поднял трубку телефона и набрал номер Корал.
— Майя здесь, — сказал он ей. — Ты на самом деле вышвырнула ребенка?
— Да!
— А как насчет твоих материнских чувств?
— О, пожалуйста! — Он услышал, что она закурила и, затянувшись, продолжала, — я могла бы призвать свои материнские чувства и помочь ей поступить в «Макмилланз», но она не хотела моей помощи…
— Мы все делаем глупости, — сказал Уэйленд. — Она хороший ребенок. Ты слишком жестока с ней. Я ей сказал, что она может оставаться у меня, если захочет.
— Это было бы отличным решением. Я так устала от наших стычек. Ты всегда хорошо относился к Майе, побудь для нее на время матерью.
Когда Майя вечером пришла домой, она с облегчением отметила, что в комнате Корал было темно. На следующее утро, после того как мать ушла на работу, она спустила в вестибюль два чемодана, коробку с книгами и пластинками и две хозяйственные сумки, набитые своими пожитками, и уехала на такси к Уэйленду, квартира которого находилась в трех с половиной кварталах от ее дома.
Он дал ей ключи, и она, войдя, дотащила свои вещи в самый конец отделанного мрамором коридора и открыла дверь свободной комнаты. Она была маленькая, вытянутая, с окном, смотревшим на стену соседнего дома. Ничего больше не видно, только полоска голубого неба. Майя устало села на кровать. Она убежала от своей матери. Теперь Шикарная сука может вариться в собственном соку.
