— Мы здесь, дорогая! — Живой голос Корал, раздавшийся из телефонной трубки, вызвал дрожь у Майи. Ей показалось, что она чувствует тяжелый запах свечей. — С тобой хотел поговорить Уэйленд, но я вырвала трубку из его рук. Я сказала: «Я хочу услышать голос своей дочери».

— Итак, я снова твоя дочь?

— Не глупи, Майя, ты всегда оставалась моей дочерью… — Наступило неловкое молчание.

Чтобы заполнить паузу, Майя, запинаясь, спросила:

— Как перелет?

— Всю дорогу джин и шампанское — мы вели себя весьма недостойно. Я выиграла у Уэйленда двадцать долларов! Сейчас! Когда ты присоединишься к нам? Сегодня нужно обязательно быть в «Куполе». Все там будут! Ах, Майя, нам нужно так много наверстать! Почему бы тебе не приехать сюда около восьми, а позже к нам присоединятся мальчики — Колин и Уэйленд.

Затаив дыхание Майя недоверчиво слушала:

— Мама, — сказала она в конце концов, — ты пытаешься притвориться, что ничего не случилось? Я должна забыть о том, что два года назад ты вышвырнула меня из дома?

— Ах, Майя, — нетерпеливо перебила Корал, — Если я могу забыть о прошлом, значит, ты тоже можешь! Давай заключим мир, дорогая! Давай простим, забудем и начнем все с начала, здесь, в Париже. Помнишь, как я говорила, что мы — маленькая семья из двух человек. Я скучаю по моей семье, Майя.

Майя застыла у телефона. Она с удивлением почувствовала, что по ее щекам текут слезы.

— Это правда? — прошептала она.

— Конечно! Проведи со мной немного времени. У тебя, должно быть, необыкновенный талант, если ты работаешь с Филиппом Ру? Он любит тебя за твой талант, не так ли?

— Что ты имеешь в виду?

Корал засмеялась своим сумасшедшим смехом.

— Мы поговорим о мужчинах позже, мы об этом никогда не беседовали.

— Мама, — вздохнула Майя, — мы еще даже не встретились, а ты уже высказываешь оскорбительные намеки. Филипп нанял меня за мой талант.

— Итак, у тебя с ним нет любовной связи?

Майя почувствовала, что покраснела, но ничего не ответила.

— Но у тебя есть кавалер? — настаивала Корал.

— Я влюблена, — ответила Майя. — И давай оставим это.

— В Филиппа Ру, конечно? Он необыкновенно привлекателен, не так ли?

Майя не могла перейти на шутливый тон в разговоре с матерью. Она прокашлялась.

— Послушай, мама, — начала она, — мы никогда особенно не ладили, правда? Я всегда страстно желала твоей поддержки — твоей любви, особенно она нужна была мне после смерти папы, но я не нашла ее у тебя. Почему должно быть по-другому?

— Потому что мы обе изменились, — просто ответила Корал. — Последние два года сильно повлияли на меня. Я больше прислушиваюсь к своим чувствам. Должна признать, что не все в моей жизни было правильным…

— Например?

— Наши отношения, — сказала Корал. — Неужели ты думаешь, я не хотела, чтобы они стали сказочными? Давай попробуем помириться…

Майя молчала. Она слышала, как Корал прикуривает сигарету и затягивается. Не верь ей, умоляла она себя. Не верь!

— Шестидесятые освобождают нас, — сказала Корал. — Я не собираюсь что-либо упускать. Это включает в себя и желание быть матерью, Майя. Твоей матерью. Ты не можешь отрицать, что ты моя дочь — это факт. А теперь скажи мне, Филипп Ру влюблен в тебя?

Что-то заставило Майю воздержаться от ответа. В словах Корал была доля правды. Может быть, если она откроется матери, они действительно смогут стать ближе, подружатся? Она ощутила привычную внутреннюю борьбу: с одной стороны, она желала близости с матерью, с другой — боялась боли и предательства.

— Филипп самый чудесный человек, которого я встречала, — ответила она в конце концов.

— Я знала это! — победным тоном воскликнула Корал, и Майя тут же пожалела о своей откровенности. — У тебя, конечно, сумасшедшая любовь?

— Это все совсем не на том уровне… — возразила Майя, — это просто чудесное взаимопонимание.

— Понятно, — разочарованно сказала Корал. — Не позволяй этому тянуться слишком долго. Говорят, за ним охотятся толпы женщин.

— Он не такого типа мужчина, — запротестовала Майя. — Он живет ради своей работы.

— Тогда я не могу дождаться встречи с ним! — воскликнула Корал. — Я тоже живу ради своей работы! Привези его сегодня вечером.

— Ты не понимаешь! — засмеялась Майя. — Мы работаем не отрываясь. Осталось лишь четыре дня до показа. Мы работаем в мастерской весь день, каждый день. Я как раз сейчас собиралась туда.

— В этой коллекции действительно есть и твоя работа? — спросила Корал.

Майя заколебалась, потом у нее вырвалось:

— Ах, мама! Вся коллекция основана на моих рисунках. Ты можешь этому поверить?

Корал коротко рассмеялась.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Коллекция Филиппа будет лучшей в Париже, — пообещала Майя.

Из трубки опять раздался серебристый смех Корал.

— Может быть, ты слегка необъективна, дорогая?

— Вот увидишь…

— Я не могу ждать. Приезжай ко мне, как только сможешь. Люблю и целую, дорогая.

Майя повесила трубку.

В выходные, предшествовавшие главной неделе показов коллекций, Париж был переполнен тысячами журналистов и покупателей со всего света, которые хотели прокомментировать или приобрести новые модели одежды. Последующие десять дней отели и рестораны были забиты. После особенно удачных показов возбужденные толпы выплескивались на улицы. Около тридцати дизайнеров, начиная с таких известных, как Диор, и кончая новичками, подобными Филиппу Ру, показывали модели, которые должны были оказать влияние на облик миллионов женщин. Иногда дизайнеры оказывались так далеки от повседневной жизни, что должны были пройти годы, прежде чем их модели примут обыкновенные женщины. Модели иных дизайнеров были столь авангардны, что копировались другими в следующем сезоне. В любой профессии есть один или два гения, которые идут впереди. Их дома моделей не нуждаются в поддержке прессы. У них достаточно преданных заказчиков и покупателей, которые обеспечивают им успех. Поэтому в эти салоны открывают доступ прессе лишь через несколько недель после того, как магазины и частные клиенты выберут понравившиеся им модели.

Другие модельеры нуждаются в прессе, желая сообщить всему миру, что будет носить половина человечества — раньше или позже. Стиль будет быстро скопирован дешевыми магазинами на Седьмой авеню, одежда через неделю появится на прилавках. По этой причине большие дома моды ревниво следят за своими моделями, пряча их, запрещая фотографировать в течение первых шести недель после показа, позволяя лишь художникам делать наброски, которые передают общий силуэт, не уточняя деталей. Иногда «УУД» нарушает эмбарго, тайком сделав фотографии или детальный рисунок.

Некоторые из моделей одежды бывают слишком экстравагантны и действительно не предназначены для продажи: они включаются в показ для того, чтобы привлечь публику, расшевелить сонную аудиторию или поразить ее. Многие вещи в коллекциях скучны и обычны, предназначены для частных клиентов, богатых женщин определенного возраста, которые не хотят менять стиль, а лишь стремятся выглядеть элегантными. Коллекция должна включать одежду для каждого — вещи, которые можно было бы носить, которые бы достаточно отличались от моделей прошлого года, чтобы оптовые покупатели — представители нью-йоркских магазинов — захотели их купить и тиражировать в Нью-Йорке тысячами из более дешевых материалов. Иные модели не продаются и в одном экземпляре, а другие расходятся сотнями. Иногда бывает, что две хорошо одевающиеся женщины приобретают одинаковые платья или костюмы, а потом, стараясь не возненавидеть друг друга, обмениваются комплиментами по поводу исключительного вкуса, и каждая из них считает, что именно она сделала модель исключительной, использовав дополнительные принадлежности туалета. Некоторые тщеславные клиенты меняют детали нарядов, которые они заказывали, убирая карманы или рукава, чтобы быть уверенными, что их туалет единственный в своем роде. Иногда это делается без согласия модельера. Если клиент особенно любезен сердцу модельера, тот может добавить к туалету индивидуальные детали, чтобы доставить удовольствие покупательнице и помочь почувствовать себя неповторимой.

Но большинство модельеров наотрез отказываются хоть на сантиметр что-либо изменить в своих творениях по просьбе клиентов и впадают в ярость, если обнаруживают подобную вольность.

Коллекция может за один вечер сделать знаменитым неизвестный до этого дом моделей, увеличив сбыт его парфюмерии и косметики, и принести тысячи долларов.

За эту нервозную, полную эмоций неделю будут сделаны тысячи фотографий, написаны миллионы слов, не одну дюжину раз вспыхнет раздражение, будут выпиты тысячи чашек кофе, кому-то улыбнется удача, чьи-то надежды будут разрушены до следующего сезона. Парижу нужно подтвердить свое звание столицы мировой моды, несмотря на все возрастающую конкуренцию Рима, Милана, Лондона, Нью-Йорка. И рассчитывает Париж на Неделю Показа Коллекций.

Студия Филиппа Ру выглядела так, как будто на нее обрушилась лавина тканей, мотков шерсти, коробок, заполненных пуговицами, шляпками, украшениями, туфлями — все это до потолка заполняло комнату, валилось со стульев и столов на пол… Все было приготовлено для бесчисленных репетиций показа. Филипп хотел, чтобы показ шел быстро, чтобы его одежда производила моментальное, ошеломляющее впечатление, и чтобы она исчезла с глаз публики прежде, чем та успеет понять, что же поразило ее.

Коллекция Ру была удивительно свежей, оригинальной, выполненной, в основном, из мягкой шерсти пастельных тонов, цвета и ткани были необыкновенно приятными. Всем манекенщицам, участвовавшим в показе коллекции, было не более двадцати, и предполагалось, что каждая женщина в зале сможет поверить, что она будет выглядеть так же, как они, когда набросит на себя один из этих жакетов или пальто. Филипп исповедовал простоту и почти не прибегал к украшениям, вычурным шляпам или шарфам. Дополнением каждого ансамбля были лишь перламутровые серьги. На всех девушках были светлые чулки и туфли, подходящие по цвету к одежде. Шляпки были крошечными, сдвинутыми набок или на затылок.

Среди тех, кто снабжает дома моделей тканями, пуговицами, поясами, туфлями и украшениями, было единодушно решено, что Филипп Ру из тех, кого стоит посмотреть. Поставщики успели бросить мимолетные взгляды на готовящиеся к показу модели. Эти люди так хорошо разбирались в одежде, что им было достаточно увидеть вещи лишь краешком глаза. Таким образом они знакомились с основными тенденциями, и потом, когда одна и та же модель повторялась в двух различных домах, пресса замечала, что модельеры были поразительно единодушны: замечательный способ подчеркнуть, что один копировал другого.

Стефани отклоняла все просьбы о предварительном просмотре. Прессе хотелось получить основные наброски. «УУД» тоже требовал предварительного просмотра некоторых моделей, однако Ру был непреклонен.

— Но вы же должны сотрудничать с «Уименз Уэр»? — старалась убедить всех Майя. — Если вы их обидите, они могут вам навредить!

Филипп и Стефани лишь смеялись. Они говорили, что если все держать в секрете, то это создаст вокруг коллекции определенный ореол. Но в конце концов они с неохотой согласились показать несколько нетипичных моделей издателю Джону Фейрчайлду и его редактору Джеймсу Брейди.

«Интеллектуальные фасоны» — было написано в «УУД» о Ру. «Свежее противоядие строгому крою…»

Мир моды всегда готов к признанию нового героя. А прежде всего к открытию нового героя была готова Корал Стэнтон. Она нервно подпиливала ногти маленькой серебряной пилочкой в своем роскошном номере. Комнаты наполнял запах кипариса от свечей, которые она расставила. Она считала минуты, оставшиеся до показа парижской моды — в ней был источник ее жизненной силы.

В девять часов в этот воскресный вечер в Париже караван черных лимузинов и такси переправлялся через Сену на манящий Левый Берег. Это был район, где жили студенты и художники. Караван направлялся к артистическому кафе, лучшая пора которого пришлась на двадцатые годы, и оформление до сих пор напоминало то время.

Из машин выходили манекенщицы, редакторы, фотографы, стилисты и некоторые модельеры, которые не были заняты на репетициях своих показов. Места за столиками на тротуарах были заполнены, разговоры не смолкали. Французских и английских коллег приветствовали недавно прибывшие американцы. Друзья, которые летели из Нью-Йорка разными рейсами, кидались друг к другу так, как будто не виделись годами. Рассыпались поцелуи. В течение этих восьми парижских дней каждый становился достаточно дружелюбным, чтобы коснуться щекой, поцеловать воздух, а затем вернуться к сплетням за своим столиком.

— Английская «Мода», французская «Мода», американская «Мода», — бормотала Корал Уэйленду и Колину, помахивая рукой тем, мимо кого приходила. — О! А кто эти необычные люди?

— Австралийская «Мода», — сухо бормотал в ответ Уэйленд.

Они заняли столик в конце огромного зала, продолжая беседовать. Уэйленд оглядел кафе и заметил:

— Если сегодня вечером здесь бросить бомбу, мир моды исчезнет. Завтра все будут носить дерюгу.

— И все равно будет соревнование среди женщин, чья дерюга элегантнее, — ехидно заметила Корал. Она огляделась вокруг.

— Корал, дорогая! — Первый парижский поцелуй был запечатлен на ее щеке Алексом, фотографом, которого они пригласили в помощь Дэвиду Бейли.

— Что ты думаешь, Алекс? — спросила она. — Старомодный сезон?

Алекс очаровательно пожал плечами, тряхнул длинными мягкими волосами.

— Они говорят, что коллекция Филиппа Ру будет… — Он заколебался, — inattendu.

— Неожиданной? — перевела Корал. — Неужели за спиной победителя Майя?

Уэйленд вздохнул.

— Хорошо бы она присоединилась к нам сегодня. Официант низко наклонился к ним и терпеливо выслушивал, как Уэйленд объяснял, чего он хочет.

Многие посетители кафе подходили к столику Корал, чтобы поприветствовать ее в Париже. Она махала рукой тем, с кем была в хороших отношениях, и не обращала внимание на всех других, которые поворачивались в ее сторону. Было много поцелуев и тостов. Обменивались сплетнями. К концу вечера с трудом можно было найти модельера, модель или редактора, чью репутацию оставили бы в покое. Лишь имя Филиппа Ру произносили с уважением. К полуночи Корал достаточно нацарствовалась. Ослабевшая от перелета и водки, она уцепилась за руку Уэйленда, чтобы дойти до ожидавшей их машины. Они высадили Колина у его скромного отеля и поехали в «Крийон».

— Боже, Париж так красив, так романтичен, — сказал ей на ухо Уэйленд, когда они ехали вдоль бульваров. — Просто преступление не влюбиться здесь.

— Заткнись, Уэйленд, — оборвала его Корал. Но сама она чувствовала то же самое. Это было бы преступление. Она начинала чувствовать, впервые в своей жизни, что мода — это не единственная стоящая вещь в этом мире. Она смотрела в окно на парижские огни и внезапно почувствовала себя очень одинокой.

В большинстве коллекций есть один или два ансамбля, которые доставляют массу хлопот. Филипп Ру распарывал кремовый твидовый костюм шесть раз, сшивал его снова и все-таки чувствовал, что что-то не так. Он чуть не поддался панике, которую переживает каждый парижский модельер, когда поздно что-либо менять в коллекции. Несмотря на это и на то, что по всему салону, к очевидному неодобрению мадемуазель Жозефины, бегали модели в нижнем белье, а мастерская была забита стульями, которых едва хватало для утомленных работниц, Филипп, казалось, был в своей стихии. Он находился в мастерской или в студии с восьми часов утра. И он все еще был здесь, когда в десять или в одиннадцать вечера Майя просунула голову в дверь, чтобы попрощаться. Ру стоял, склонившись над каким-то неподдававшимся жакетом. Он был бодр и счастлив, и сердце Майи устремилось навстречу ему. Все в доме рассчитывали на успех коллекции, но поскольку все они стояли слишком близко к созданию одежды, было трудно угадать, оправданы их надежды или нет.

За три дня до дебюта коллекции Филипп разыскал Майю.

— Утром мне звонила твоя мать, — сказал он. — Стефани здесь не было, так что я вынужден был взять трубку. Она попросила меня сегодня вечером принести ей в номер три костюма.

— О нет! — Майя почувствовала, как ее лицо заливает краска. Он посмотрел на нее со смешанным чувством интереса и изумления. — Я ее еще даже не видела! — Как это типично для Корал — ожидать особенного к ней отношения. — У нее не было никакого права просить тебя об этом, Филипп. Пожалуйста, не думай, что ты должен это сделать из-за меня. Мне позвонить ей?

— Я позвонил Стефани, когда она была еще дома. Она сказала, что журнал твоей матери самый значительный в Америке. Если ей понравится моя одежда, значит, это успех. Я должен пойти. Я польщен ее интересом ко мне.

Глаза Майи внезапно загорелись, и, сама того не желая, она схватила Филиппа за руку.

— О нет! Нет, Филипп, неужели ты не понимаешь? Ее интересует не твоя одежда! Это ее способ вмешаться в мою жизнь!

Он нахмурился.

— Неужели люди могут быть таким мелкими? Это возможно?

Она смущенно отпустила его руку.

— На протяжении двух лет мы с ней даже не разговаривали, — призналась Майя. — Она позвонила мне, когда прилетела, и сказала, что хочет, чтобы мы стали друзьями.

Он с грустью покачал головой.

— Может быть, твоя мать хочет быть твоим другом, чтобы заинтересоваться мной, твоим работодателем? — Он похлопал ее по руке и улыбнулся своей Чудесной улыбкой. И пошел дальше, занятый уже другими мыслями.

Как только она дошла до телефона в офисе Стефани, то позвонила Уэйленду, разыскав его в ресторане, где он завтракал в одиночестве.

— Что она делает, Уэйленд? — закричала она. — Она хочет показать, насколько влиятельна? Обращается с Филиппом, как с посыльным!

Он успокоил ее.

— Она всегда так себя ведет, особенно с молодыми модельерами. Она хочет обставить другие журналы. Мода так много значит для нее. Это для нее — все, помни, это вся ее жизнь!

— Я не знаю… — Майя играла стопкой приглашений на столе Стефани. — Я почему-то чувствую, что если бы я не работала здесь, то ей бы и в голову не пришло беспокоить Филиппа.

День прошел очень быстро, и в шесть часов вечера Филипп прошел мимо нее по коридору, неся в руках три костюма, упакованных в пластиковые пакеты. Она смотрела через окно, как он складывал все это в свою маленькую черную машину, припаркованную возле дома. Может быть, ей следовало поехать с ним, подумала она, чтобы защитить его от насмешливой улыбки своей матери.

— Я вернусь через час. — Она услышала, как он сказал это Жозефине, но двумя часами позже в студии сидели, позевывая и попивая кофе, четыре модели, Стефани, Жозефина и Майя. Они хотели в семь часов вечера еще раз просмотреть коллекцию, и многие мелкие вопросы требовали присутствия Филиппа. Жозефина начинала терять терпение, мучаясь ревностью, как понимала Майя. Жозефине не хотелось, чтобы Филиппа подманивала влиятельная американская издательница, и не имело никакого значения, что это была мать Майи. Но ничего не оставалось делать, лишь ждать…

Корал сидела на голубом бархатном диване рядом с Филиппом Ру, внимательно глядя на него. Никогда в жизни ей еще не встречался мужчина, которого бы она так внезапно физически возжелала. Она погрузилась во взгляд его теплых вишневых глаз — он был таким насмешливым и одновременно таким искренним. Она не желала думать о Майе. «Этот мужчина, — напомнила она себе, — влюблен в мою дочь». Но это лишь сделало его еще более желанным.

Это была ее вторая встреча с Филиппом Ру. Предыдущую, после показа его первой коллекции, она вспоминала с трудом. Может быть, тогда ее вообще меньше интересовали мужчины. Как бы там ни было, никогда раньше встречи с парижскими дизайнерами не попадали под категорию потенциальных романтических приключений.

Ее рука дрожала, когда она наполняла шампанским бокалы в форме тюльпана.

— За наш успех! — произнесла она. — Вы не представляете, как я рада, что вы пришли сюда. О вашей коллекции ходит так много слухов, что, откровенно говоря, я не могу сдержать своего любопытства. Если она так хороша, как предсказывают, я хочу быть первой, кто окажет ей предпочтение.

Филипп кивнул, улыбнувшись, не совсем ее понимая. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не дотронуться до его лица, не скользнуть рукой под его рубашку, стремясь убедиться, что его грудь такая же бронзовая и гладкая, как и кожа на его шее.

Он говорил о своей коллекции. Она не вникала в его слова. Его голос был так приятен, так музыкален, что затрагивал что-то, спрятанное глубоко внутри нее. Это проснувшееся чувство причиняло ей боль. Она быстро глотнула шампанского, чтобы заглушить внезапное ощущение.

— Позвольте мне посмотреть ваши модели! — Она вскочила с дивана и вновь наполнила бокалы. — Я живу ради моды, Филипп. Я не могу ждать.

Он осторожно повесил все три костюма около огромного зеркала.

Корал молча изучала костюмы со всех сторон, потом поднесла их к зеркалу, потом приложила к себе.

— Боже! Чувствую запах совершенное новых парижских моделей! — прошептала она. Потом бросила костюмы на спинки стульев. — Конечно, Филипп, именно по этому пути должна пойти мода! — кивнула она. — Это… гениально! В Ваших моделях и поп-культура, и ощущение сегодняшнего дня, это мудро, это правильно, это гениально.

Филипп расцвел. Он протянул ей жакет.

— Пожалуйста! Мне хотелось бы видеть его на американской женщине.

Она накинула жакет. Они оба посмотрели на ее отражение в зеркале. Новые пропорции совершили чудо. Она выглядела на десять лет моложе.

— О Господи! Вам обеспечен успех! — сказала она. — Ваша одежда так молодит!

Филипп закинул голову и засмеялся от удовольствия. Замечательный ход, подумала она. Умудренный опытом мужчина разыгрывает наивность и невинность. Она наполнила его бокал.

— Я счастлив, что услышал ваше мнение, — сказал он. — Когда слишком увлечен работой…

Разговаривая, он дотронулся до ее руки своими теплыми пальцами. По ее телу прошла дрожь. Сама мысль о том, что его руки работали над одеждой, которую она наденет на свое тело, вызывала эту дрожь. Она пристально посмотрела на его руки: загорелые, сильные, руки крестьянина. Чистые, но как будто бы вырезанные из дерева искусным резчиком. Она представила, как они прикасаются к ее грудям, как указательный палец ласкает ее чувствительные соски, и при одной этой мысли они напряглись. Он молча наблюдал за ней, как будто читая ее мысли. Она быстро отпила еще шампанского.

— Я хотела бы увидеть всю коллекцию, — заявила она. Он кивнул, спокойно улыбаясь.

— Через два дня…

— Должна ли я так долго ждать? — спросила она, — К тому времени я увижу Сен Лорана, Унгаро, а у меня ограниченное количество страниц, вы знаете…

Она с надеждой приподняла брови, глядя на него широко открытыми глазами. Филипп слабо пожал плечами.

Следующие несколько мгновений они молча пили шампанское. Она была рада, что на ней надет один их ее самых сексуальных комплектов: черное, обтягивающее бедра вязанное платье на шелковой подкладке, кружевные черные чулки, открытые туфли. Она нервно пробежала пальцами по волосам.

Филипп поднялся.

— Нужно еще многое сделать. В студии все ждут меня, а манекенщицы очень дороги.

Она тоже поднялась, протягивая ему руку.

— Возьмите меня с собой. Покажите мне свою коллекцию. Мы прихватим с собой Уэйленда Гэрритти. Вы, конечно, слышали о его магазине? Его магазин создаст вас!

— Если он покупатель, он обязан заплатить, как каждый другой покупатель, — предупредил Филипп.

— Он уже заплатил, — ответила Корал. — Позвольте ему посмотреть вашу коллекцию сегодня. Он с ума сойдет от ваших моделей.

— А если не сойдет?

— Он сойдет с ума, если я схожу с ума, — пообещала Корал. — Сумасшествие заразительно, Филипп.

Она чувствовала электрические разряды, прикасаясь своей рукой к его. Она представляла его торс обнаженным. Какое будет ощущение, если прижаться к нему грудью?

Он высвободил свою руку.

— Мадам Стэнтон, я польщен вашим интересом. Но я ко всем отношусь одинаково. Это лишь справедливо. Если начну сотрудничать с вами до показа, все остальные будут злы на меня. — Он внимательно посмотрел на нее.

Она секунду смотрела в его глаза, затем широко улыбнулась.

— Хорошо! Возвращайтесь в свой салон! Держите меня в тревоге ожидания! Я чувствую, что в четверг вы очаруете Париж. Идите!

Он наклонился к ее руке, поцеловал с оттенком иронии. Должно быть, он не совсем понял ее, подумала она, но его крестьянское упрямство и хитрость ей импонировали. Она закрыла за ним дверь и прислонилась к ней, вздыхая. Он должен принадлежать ей! Существует же какой-то способ завоевать его. Она вылила в бокал остатки шампанского и выпила. Лишь потом вспомнила, что даже не спросила Филиппа о Майе.