ГЛАВА 68

Первую неделю Леверн оставалась в больнице, где проходила курс химиотерапии, и, хотя чувствовала себя ужасно, все время рвалась домой, не в силах перенести разлуку с дочерью. Челси как-то привезла к ней Банни, и первое посещение прошло хорошо, но на следующий вечер та решительно заявила, что ноги ее больше не будет в этом месте. Челси попыталась уговорить мать, но она разразилась истерическими рыданиями.

Доктор наконец согласился отпустить Леверн домой, хотя посоветовал девушке нанять сиделку, но бабушка решила, что это слишком дорого, поэтому бремя ухода за больной свалилось на плечи девушки. К счастью, она не оказалась в одиночестве, рядом были всегда готовые помочь Кларк и Каталина. Поскольку химиотерапия – весьма сложный процесс, цель которого – уничтожить раковые клетки, не убив при этом пациента, состояние Леверн требовало пристального наблюдения. Кларку было поручено ежедневно возить ее к доктору, а Каталине, кроме уборки и готовки, приходилось ухаживать за Банни, которая, правда, оставалась относительно спокойной и выходила из себя только в тех случаях, когда не получала еды. Но по мере того, как проходили дни, Банни все меньше времени проводила в постели и частенько наведывалась на кухню в поисках чего-нибудь повкуснее.

Хилда из кожи вон лезла, чтобы убедить родственников показать Банни психиатру, но, как и предсказывала Челси, Леверн наотрез отказалась.

– Это просто шок, – твердила она. – Банни нужно дать время оправиться, вот и все. Кроме того, если разойдутся слухи о том, что она лечится у психиатра, люди бог весть что подумают. Сама знаешь, окружному прокурору только нужна зацепка, чтобы раздуть дело. – И, словно высказывая пришедшую в голову запоздалую мысль, раздраженно проворчала:

– Кроме того, не желаю, чтобы кто-то копался в мозгу у моей дочери и вынюхивал… разное…

Челси это замечание показалось весьма странным, но, когда она попыталась расспросить подробнее, Леверн сменила тему. Было очевидно, что она не желает говорить об этом, и, хотя Челси испытывала злость, все же не могла заставить себя открыто бросить вызов иссохшей, похожей на скелет женщине, совсем недавно бывшей ее энергичной властной бабушкой. Сидя у постели Леверн, Челси невольно спрашивала себя, сколько еще придется той выносить ужасные страдания. Каталина готовила самые любимые блюда Леверн, и больная заставляла себя есть, зная, как важно сейчас правильно питаться. Не в ее натуре было позволять брать над собой верх кому и чему бы то ни было, хотя бы и раку.

– Ба, на следующей неделе мне придется начать работать. Деньги так и летят, и мне в самом деле необходимо это место. Как будешь обходиться без меня одна, целый день?

– Ничего, справлюсь. Драгоценности продала?

– Большую часть. Осталось обручальное кольцо мамы, которое ужасно не хочется продавать, но, конечно, придется. И хотя я показала розовый жемчуг ювелирам, никто не желает давать и половины настоящей цены!

– Сколько ты выручила за вещи?

– Почти сорок тысяч, – тихо призналась Челси.

– Господи, но они стоят раза в четыре дороже! – взвилась Леверн.

– Знаю, ба, но они все равно что краденые, вспомни! Ты уже получила страховку. А кроме того, приходится продавать только за наличные, и очень осторожно выбирать покупателей. За такое и в тюрьму попасть недолго, неужели неясно? – отбивалась Челси.

– Слишком много дергаешься по пустякам, – бросила Леверн, но голос понизился до хриплого шепота: – Пожар был больше десяти лет назад, кто помнит такие вещи?

– Кто-нибудь да помнит, – мягко возразила Челси, удивляясь себе, как ухитрилась впутаться в подобную грязь! Теперь ее можно обвинить не только в краже драгоценностей, принадлежащих страховой компании, но и в продаже подделок! Господи! Как случилось, что дом обыкновенных простых женщин превратился в логово убийц и мошенников.

Каркающий резкий смешок внезапно вывел ее из мрачного раздумья.

– Не волнуйся, Челси, – горько вздохнула Леверн, – в случае чего всегда можешь заявить, что ничего не знала, и свалить вину на умирающую злобную гадину, свою бабку. Уж если я не поколебалась убить человека, что значит жалкий обман страховой компании? Кроме того, во время пожара ты была совсем маленькой.

– Бабушка, что мы делаем? – прошептала Челси, стремясь избавиться от угрызений совести и всем сердцем желая возврата к прежней жизни.

– Делаем, что можем, вот и все, – заключила больная, закрыв глаза и отворачиваясь. – Женщина должна использовать все… все до последнего, что у нее есть, лишь бы выжить в нашем гнусном мире, иначе эти ублюдки раздавят ее и не оглянутся.

Старуха вновь обернулась, уставившись на внучку пронзительно сверкающими глазами. Из горла словно волной рвоты выплеснулось шипение:

– Этот сволочной рак все равно убьет меня, Челси. Почему бы и мне не использовать его, как заблагорассудится?

Челси ничего не ответила: в комнате повисло долгое-долгое молчание. Наконец, сменив тему, девушка спросила:

– Бабушка, когда начнется облучение?

– Примерно через три недели… если доживу.

– Доживешь! – бодро заверила Челси, сильно сомневаясь в собственных словах, и потянулась к трезвонившему телефону. Звонила Хилда.

– Леверн в состоянии говорить? – спросила она.

– Думаю, да, – ответила Челси, вручая трубку бабушке, благодарная за своевременное вмешательство.

– Леверн, вы сможете завтра выбраться из дому? – осведомилась Хилда.

– Зачем это?

– Фильм смонтировали. Майк позвонил и пригласил на просмотр. Если пожелаете, захватите Банни тоже.

– Только не Банни, – поспешно отказалась Леверн.

– Почему нет? – удивилась Хилда.

– Не хочу, чтоб она снова видела сцену убийства. Ей только стало немного получше. Я боюсь, как бы не наступил рецидив. Но сама я, конечно, приеду. Где и когда?

– Завтра в половине третьего. Я заеду за вами.

– Буду готова. Не возражаете, если Кларк поведет машину? Не знаю, чтобы я без него делала – такая ужасная слабость!

– Конечно! Но в таком случае почему бы не встретиться прямо на студии, хорошо?

– Идет!

Попрощавшись с Хилдой, Леверн отдала трубку Челси.

– Ты собираешься на просмотр? Когда? – полюбопытствовала внучка.

– Завтра в половине третьего.

– Но ты должна в три быть у врача, – запротестовала Челси.

– Позвони и скажи, что я не смогу приехать.

– Сейчас попробую договориться. Может, Доктор Гровер сумеет нас принять утром, – не сдавалась девушка.

– Тебя что, просили об этом? Кто именно? – таинственно взвилась Леверн. – Я сказала, отмени визит. Мне и так понадобятся все силы для одной поездки, о двух не может быть и речи! А теперь сделай мне укол – уже почти время. Шевелись побыстрее и уходи, дай мне спокойно поспать.

– По-моему, ты делаешь ошибку, что не хочешь позволить маме посмотреть фильм. Возможно, это даст толчок к выздоровлению, – заметила Челси, набирая в шприц болеутоляющее.

– Не твое дело! – с почти пугающей злобой выпалила Леверн. – Банни никогда не должна видеть эту картину. Никогда!

– Но почему, ба? – пролепетала сбитая с толку Челси.

– Тебе не обязательно это знать! Только сделай все возможное, чтобы она никогда его не увидела, иначе беды не оберешься!

Вечером Челси позвонили из университета и попросили забрать костюм и головной убор для церемонии вручения дипломов.

– Я не смогу приехать. Вычеркните меня из списка, – попросила девушка.

– Послать вам диплом по почте?

– Да, если вас не затруднит, – ответила Челси и, вздохнув, занялась горой неоплаченных счетов. Завтра у нее на счету будет достаточно наличных, чтобы отделаться от долгов, но, если деньги будут уходить с такой скоростью, семья в два счета окажется в финансовой пропасти.

Закончив выписывать чеки, она закрыла конверт, вынула альбом для эскизов и пыталась сосредоточиться на работе, но в голове не осталось ни единой мысли. Почти целый час она просидела в одной позе, бездумно уставившись на бумагу. Наконец Челси встала и пошла на кухню выпить стакан теплого молока – желудок постоянно болел. Может, у нее начинается язва?!

Внизу перед телевизором сидела Банни с огромной миской попкорна на коленях и смотрела «Дорис Дей Шоу».

– Мама, – взорвалась Челси, хватая миску. – Кто тебе это дал?

Банни, ничего не ответив, злобно поджала губы и угрожающе нахмурилась, как проделывала много раз в ранних фильмах. Челси безнадежно покачала головой. Как и предсказывала Леверн, Банни расползалась, словно по волшебству. Глаза утопали в пухлых щеках, жирный живот распирал платье.

Челси снова вздохнула. В этом доме все идет наперекосяк. Впрочем, фигура матери – последнее, о чем сейчас следует беспокоиться.

– Пойдем, мама! Пора ложиться спать. Я помогу тебе, Каталина совсем из сил выбилась.

Не хватало еще потерять лучшую экономку на Беверли-Хиллз! Выключив телевизор, она проводила все еще надутую мать наверх и, добравшись до лестничной площадки, мельком взглянула на себя в зеркало. Что за странное зрелище: высокая худая дочь и кругленький уютный шарик-мать. Непонятные законы наследственности – три женщины, в жилах которых течет родственная кровь, живут в одном доме, дышат одним воздухом, едят одинаковую пищу, но жир словно тает на костях бабушки и внучки, благополучно оседая на матери. Бедняжка Банни!