Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Чад Герретт повернул свою кепку козырьком назад, и лучи восходящего солнца осветили его лицо. Небо над Атчафалайей, казалось, было раскалено докрасна, и мягкие цветовые пятна расцвечивали его в разных местах. Оранжевые и теплые, как спелый персик, глубокие и шелковистые, как темно-голубые бархатные пуговицы, самые последние звезды этой ночи.

Он кропотливо работал, над созданной в воображении картиной. У него был дар слова. Он представил, как перенесет на бумагу это описание. А миссис Кромвель снова устроит ему разнос за прогулянный урок английского, но растает, как кусочек масла, когда он сдаст ей свой рассказ о рассвете на болоте и о мире, который человек может найти на воде. Миссис Кромвель было уже пятьдесят восемь лет. Она любила надевать тугие пояса и платья из такого количества ткани, которого было бы достаточно, чтобы одеть семью из четырех человек.

Она была хорошей теткой, и Чад любил ее, как и других учителей. Он был хорошим учеником, что называется со светлой головой. Правда, он имел слабое представление о базах некоторых предметов. Слушая учителей и рискуя довести мать до инфаркта, он утверждал, что в его планы не входит продолжать обучение сразу после выпуска в июне. Заболоченный берег реки был именно тем местом, где он хотел находиться. Наблюдать за природой, воспринимать красоту и покой болота было для него самым большим удовольствием. Он предполагал, что через годик-другой он повзрослеет, пойдет в университет и будет учиться на естествоиспытателя или ученого в области окружающей среды. Но все, чего он хотел сейчас — это вдыхать запах болота и наслаждаться его живописными картинами.

Он был во многих отношениях сильно похож на своего отца, даже в большей степени, чем своей внешностью. Приятное лицо, ширококостный, с квадратной фигурой. Отец только улыбался, когда Чад возвращался с рыбалки, не принося никакого улова. И еще его отец любил повторять ему, что когда-то тоже был молодым и тоже не видел большой пользы от углубленного изучения математики.

Чад направил свою лодку вдоль затененной береговой насыпи, где кусочком желтой пластиковой резинки была помечена одна из его сетей. Улов был хорош. Если ему и дальше так повезет, то за сегодня он заработает пару сотен долларов. Но это уже относится к области экономики, которую ведет мистер Динкел, чей урок он пропустит в десять часов. Он засунул в садок речного рака, извлек из него куски водяной змеи и кинул их на берег. Какой-нибудь голодный бродяга приготовит ее себе на ужин. И еще Чад прикинул, что, если ему повезет, он может стать свидетелем регенерации в природе, и это будет приятно узнать мистеру Луку, преподавателю биологии. Чад не учел, что ему придется долго ждать. Внезапно он почувствовал распространявшееся с берега удивительно сладкое зловоние. Запах манил, как маяк. Это было необычно.

Он вытащил лодку на берег и привязал ее к молоденькому деревцу. И хотя он очень слабо представлял себе, как составляется баланс рабочей силы в стране или как вычислить квадратный корень из отрицательного числа, он хотел знать все подробности о жизни на болоте.

Сорняки были примяты и окрашены кровью. Это выглядело так, как будто по берегу что-то волочили. Может быть, аллигатор напал на оленя, пришедшего на водопой? Бедняге, видимо, удалось вырваться, чтобы на берегу умереть от перенесенного шока и потери крови. А может, это была американская рысь, поймавшая енота, нутрию или опоссума, съевшая внутренности жертвы и бросившая остальное. Он мог придумать множество версий случившегося.

Но вдруг, оцепенев, он замер на месте. Среди придуманных им вариантов такого и быть не могло. У его ног лежала мертвая женщина. Отвратительно выпученные голубые глаза. Нагая, с белым шелковым шарфом, узлом завязанным вокруг горла. Безжизненная рука сжимала клочок белой бумаги.

Лорел проснулась в. одиночестве. Ее это не удивило, поэтому она не почувствовала разочарования. Но рассудок подсказывал ей, что глупо и недальновидно надеяться на будущее с Джеком Бодро. У него слишком большой багаж эмоций, слишком много духов. Но она не могла ничего сделать, чтобы изгнать свои ночные воспоминания — нежность, страстность и искренность Джека, то блаженство, которое она испытала вместе с ним и благодаря ему. Ее сердце, не способное забыть эти ощущения, не могло расстаться с рожденной ими надеждой. Глупое, глупое сердце.

Она знала, он ушел с первым лучом солнца. Точно так же, как поступила она в прошлый раз. Она пошарила рукой рядом с собой, не находя ничего, кроме скомканной простыни и свернутого покрывала. Не задержалось даже его тепло, остался только запах любви и мужчины.

Что же ей следует делать? Что она может сделать? Вряд ли она в состоянии изменить принятый им самим стиль отношения к жизни. Кроме того, ее руки связаны собственными проблемами.

Она мгновенно вспомнила о Саванне, и у нее сразу же свело живот при мысли о предстоящем утреннем разговоре с тетей Каролиной.

Она выбралась из кровати, озабоченная и беспокойная, натянула на себя майку и брюки и отправилась на поиски своей сумочки с таблетками. Сумочка лежала там, где она ее оставила, на скамейке во дворике. На мягкой телячьей коже блестели мелкие капельки росы. Она протерла ее подолом своей майки, которая была ей явно велика, и снова поднялась к себе.

Как я беспечна, подумала Лорел, роясь в сумочке в поисках таблеток. Можно было бы и не оставлять сумку во дворе, особенно если в ней полуавтоматический пистолет. Еще одно доказательство того, что Джек не принесет ей ничего хорошего — в его присутствии она буквально теряет голову.

Вместо таблеток она вытащила сережку в форме сердца. Сережка была всего одна, и объяснить ее появление тоже было невозможно. К петле от сережки прицепилась тоненькая золотая цепочка, и Лорел пришло в голову, что, отделив их друг от друга, она сможет распутать тайну. Эта работа должна была отвлечь Лорел от волнения по поводу сестры и предстоящего разговора с Каролиной.

Цепочка оказалась завязанной во множество узлов. Странно, подумала Лорел, слабо сознавая, что ее сердце стало биться немного быстрее, а пальцы отказывались ей повиноваться. Ее дыхание стало коротким и прерывистым. Она взялась за золотую бабочку и дернула цепочку посильнее. Глаза наполнились слезами, не из-за какого-то разочарования, скорее без всякой видимой причины.

Наконец бабочка и ее золотая цепочка освободились от узлов и повисли на запястье Лорел. Но вдруг холодные, крепкие пальцы ужаса схватили и сдавили ей горло. С ее дрожащей руки свисала еще одна тонкая золотая цепочка, на которой, слегка раскачиваясь в утреннем свете, сверкал маленький бриллиантовый скол, оправленный в маленькое золотое сердце.

Эта цепочка принадлежала Саванне.

— Боже, о Боже.

Лорел била дрожь, по спине сбегали ручейки ледяного пота.

Не в состоянии сделать глубокий вдох, она пристально смотрела на подвеску, пока не появилась резь в глазах. В ее воображении мелькали быстро сменяющие друг друга воспоминания: Саванне двенадцать лет, отец стоит за ней и застегивает цепочку, улыбается и целует в щеку; Саванне двадцать, тридцать. Она носит цепочку. Она никогда ее не снимала. Никогда.

Цепочка продолжала раскачиваться на руке Лорел, крошечный бриллиант сверкал и насмехался. Страх сковал тело, полностью лишил сил. Слезы застлали глаза, как только Лорел вспомнила ту ночь, когда недавно вошла к ней в комнату. Она снова испытала ощущение пропажи, боль потери, которая никогда не восполнится.

— О Боже, — воскликнула она, прижимая кулон с цепочкой к залитой слезами щеке.

Она не могла признаться себе в той правде, которая ворвалась в ее сердце. Боже, она не могла сказать это — ни тете Каролине, ни Маме Перл, она не могла сказать это Вивиан, она больше не могла здесь оставаться, ее никто не сможет убедить вернуться. Ей был необходим Джек, ей так хотелось, чтобы он обнял ее, ей так хотелось, чтобы именно он был тем мужчиной, на которого она смогла бы положиться.

Какая же она была эгоистичная, слабая и трусливая.

Ей необходимо начать действовать. Она не может, сжавшись в комочек, так и сидеть на кровати, полуодетая, ревущая, в надежде, что кто-нибудь другой проявит необходимую решительность. Должно же быть что-то, что она еще в состоянии сделать. Еще не может быть слишком поздно.

— Нет, нет, нет, — отчаянно, как заклинание, твердила она, пока торопливо, не выпуская цепочки из руки, открывала шкаф и вытаскивала мятые джинсы. Еще не поздно. Не может быть, что уже поздно. Она пойдет к Кеннеру и заставит его действовать. Она дозвонится до этого чертова ФБР: Они найдут Саванну. Они не могут опоздать.

Она натягивала джинсы в какой-та бешеной спешке. В глубине души было чувство, что все ее попытки тщетны, до она не хотела уступить предчувствиям. Ситуация не может быть безнадежной. Она не может потерять сестру. Черт побери, она не может позволить этому случиться.

Не помня себя, Лорел выскочила из спальни и через холл почти слетела вниз по ступенькам, держа в сжатом кулаке цепочку Саванны. Удары пульса глухо отдавались в ее ушах. Стук во входную дверь она не услышала.

Из обеденной залы вышла Каролина, одетая в строгое черно-белое платье. Она взглянула на Лорел, вздернув брови от любопытства.

Как будто во сне, время удивительным образом растянулось, замедлило свой ход, стало эластичным. Лорел стала удивительно остро, до боли воспринимать события. Куски белого, на платье Каролины били в глаза, запах ее «Шанели» ударил в голову, скрип петель открываемой двери воспринимался как визг. Она разжала кулак, и золотое сердечко скользнуло на ладонь.

Кеннер со шляпой в руках медленно вошел в холл. На его худом и мрачном лице лежала тень. Тень смерти. Его губы двигались, но Лорел не слышала слов из-за внезапно возникшего сильного сердцебиения. Она заметила, что краска исчезла с лица Каролины, взгляд ее стал каким-то побитым, и осознание случившегося пронзило ее сердце подобно ножу.

— Нет! — вырвался из ее горла сдавленный крик. — Нет! — закричала она, перепрыгивая через ступеньки.

Она бросилась на Кеннера, пытаясь ударить его кулаками по подбородку.

Как все это нереально, смутно подумалось ей, какая-то часть ее чувства странным образом отделилась от всего происходящего. Это не могло случиться. Она не может кричать на Кеннера и тем более бить его, потому что все это происходит не наяву. Голос Каролины слышался ей через пелену тумана.

— Лорел! Ее нет. Ее нет. О Боже мой! Она мертва!

С этим криком смешался надрывный вопль муки. Мама Перл с искаженным лицом протягивала одну руку Каролине, как бы пытаясь достичь ее, а другой, как слепая, опиралась на стену.

— Бог свидетель, я любила это дитя. Я любила ее как собственное дитя.

«Мама не любит меня», — произнесла Саванна, и ее голос, такой печальный и пустой, нарушил тишину холодной ночи.

Они вместе лежали в кровати, без тени сна, хотя обеим давно пора была спать. Со времени похорон отца не прошло еще и недели, но Лорел уже слишком хорошо познала это дорогое, непрочное состояние жизни. И ночью и днем ее не покидало чувство страха потери — все, что она знает, что так любила, может быть без всякого предупреждения выхвачено из ее жизни.

Осознание этого вызывало у нее желание обеими руками держать все дорЪгое ей — ее кукол, котят, которых мама кошка прятала в гараже для лодок, папину заколку для галстука, Саванну. Больше всего она хотела обеими руками держаться за Саванну — единственную, которая любила ее, единственную, кто защищал ее от ужаса одиночества.

«Я так люблю тебя, сестра, — вся дрожа от безнадежности, говорила Лорел. — Я всегда буду любить тебя».

«Я знаю, детка, — тихонько, ласково отвечала Саванна, целуя ее в макушку.-Мы всегда будем друг с другом. Это ведь самое важное».

Лорел присела на нижнюю ступенечку, совсем ослабевшая и ошеломленная происходящим. Ее безумный взгляд был устремлен на маленький кулончик на цепочке, зажатой в кулак. Реальность несчастья, которого все эти годы она так боялась, вдруг проникла в нее и стала растекаться, подобно чернильному пятну на промокашке, по всему ее существу.

Так любившая, охранявшая и определявшая ее мир сестра ушла навсегда. И совсем не имеет значения, что ей, Лорел, уже тридцать, что в ее жизни были другие люди, значившие для нее немало. Сейчас, на этой ступеньке, ей было снова десять, и она была одинока. Весь мир ее разрушился, самое дорогое в ее жизни исчезло, не оставив ничего, кроме крошечного золотого сердечка.

— Я хочу видеть ее.

Они сидели в гостиной Бель Ривьера — Кеннер, Данжермон, Каролина и Лорел. Нелепая сцена. Гостиная, заставленная элегантной мебелью, источник комфорта и спокойствия, была наполнена хрупким напряжением, а собравшиеся в ней люди вели разговор о зверском, жестоком преступлении. Для мужчин эта смерть была частью их повседневной работы, а для семьи, так и не примирившейся с потерей, это было непоправимое горе.

В воздухе нависла тишина, нарушавшаяся лишь доносившимися из кухни всхлипываниями Мамы Перл. Вскинув голову, Лорел поднялась с верблюжьего дивана и стала ходить по комнате.

На другом конце дивана сидела совершенно сломленная Каролина. Окружавшую ее обычно ауру спокойствия и силы смыло приливом горести и потрясения. Королева в один момент лишилась всего своего величия и могущества. В первый раз после смерти брата она казалась растерянной и раздавленной.

Промокнув глаза платком из тонкой ткани, она взглянула на Лорел. Та, как солдат, с расправленными плечами и высоко поднятым подбородком маршировала по ковру. Она вела себя точно так же в первые часы после смерти отца. Десятилетняя девочка злобно и упрямо требовала, чтобы ее отвели к нему, настаивая на том, что он жив.

Она слишком ясно помнила и тот гнев, и тот страх, и Вивиан, требовавшую от девочек соблюдения этикета— плакать, как маленькие леди, тихонечко в свои носовые платочки. Каролина и девочки поднялись тогда в комнату Саванны и вместе, уткнувшись в кровать, выплакали все, что было в их сердцах.

— Я хочу ее видеть, — снова сказала Лорел. Каролина попыталась поймать ее взгляд, грустно покачала головой, как бы укоряя ее.

— Лорел, дорогая, не стоит…

Лорел ухватилась за свое упрямство, как за спасение. После того как прошла начальная реакция на ужасное известие, она на время глубоко упрятала свою скорбь и сумела держать себя в ежовых рукавицах.

Кеннер встал со своего кресла. После увиденного утром на болоте он был крайне возбужден. Даже" если он доживет до ста лет, то все равно его сон будут будоражить образы Эни Жерар и Саванны Чандлер, их тела, изрезанные, как для биологических экспериментов, вздувшиеся и разложившиеся на безжалостном южном солнце.

— Не думаю, что это следовало бы делать, — пробормотал он.

Лорел медленно направилась к нему, ее уши порозовели, а глаза сверкали огнем.

— Вы тоже раньше не думали, что она может быть в опасности. Вы не думали, что она может находиться где-нибудь, кроме кровати одного из сотен мужиков, — холодно сказала она, подходя к нему. Стоя прямо перед ним, она заглянула в его маленькие глазки. — Простите меня, шериф, но у меня чертовски не хватает веры в то, что вы думаете.

Он отвернулся от нее, стараясь смотреть в сторону. Его взгляд упал на изящный столик с окантованными в рамки фотографиями девочек Чандлер. Глаза выхватили фотографию Саванны в средней школе, его дочери было сейчас столько же лет.

— Кто-нибудь из близких родственников должен опознать ее, — сказала Лорел, стараясь ухватиться за практическую часть происшедшего как за оправдание. Отчаяние жило в ней подобно дикому зверю. Она должна сейчас же видеть сестру, сию минуту. Может быть, кто-то ошибся. Может быть, это была не она. Может, в действительности Саванна не умерла. Боже, она не может быть мертва. Они расстались такими рассерженными, множество вещей остались недосказанными. Этот кошмар не может быть правдой.

— Мы уже провели опознание, — сказал Данжермон мягким и низким голосом. Он сидел на троне Каролины, и его мужественность прекрасно декорировалась драпировками из тонкой ткани с вытканными розами.

— Ваш отчим опознал ее, — беспристрастно добавил он.

Это была почти пощечина. Мысль о том, что Росс Лайтон был первым из них, кто увидел Саванну, ужаснула ее. Он был главной причиной деградации Саванны. Его вообще и близко не следовало допускать к умершей Саванне. Новые горячие слезы брызнули из глаз Лорел, и она повернулась спиной к районному прокурору.

— Шериф Кеннер и я осознаем ту скорбь, которая живет в вас, — продолжал он, — но сейчас нам крайне необходимо найти убийцу вашей сестры. Нам необходимо поговорить о найденной цепочке. Вы были обвинителем. Вы понимаете нас, не так ли, Лорел?

Да, она понимала. Обязанности. Данжермон и Кеннер разложат смерть ее сестры по фактам и цифрам. Это была их работа. Когда-то это была и ее работа.

— Цепочка принадлежала Саванне, — глухим голосом произнесла она. — Она никогда ее не снимала. Этим утром я обнаружила ее в своей сумке.

— Как, по вашему мнению, она могла попасть туда?

— Предполагаю, что ее кто-то туда положил, но я этого не видела.

— Думаете, ее положил туда убийца?

Убийца. От этого слова желчь подступила к горлу. Она постаралась сделать глотательное движение и, одной рукой схватившись за горло, попробовала глубоко вздохнуть.

— Никто другой не снял бы ее с Саванны. Цепочка для нее слишком много значила. По своему желанию она, никогда не сняла бы ее.

Данжермон встал и подошел к ней, по обыкновению, держа руки в карманах брюк. Он смотрел ей прямо в лицо. Это выражение она видела в суде сотни раз. Взгляд, который она сама доводила до совершенства, взгляд полного равнодушия к говорящему свидетелю.

— Вы думаете, что убийца снял цепочку с нее и каким-то образом без всякого вашего ведома положил в сумку, и с какой целью?

Гнев охватил ее. Но это отвлекло ее внимание, и, кроме того, она могла повлиять на развязку — спор. Она подошла к столику и нервными злыми движениями, стала вытряхивать на его поверхность содержание своей сумочки. Сережка в форме сердца и цепочка с бабочкой оказались на серебряном подносе, и Лорел указала на них Данжермону.

— Он был уверен, что я найду это.

Вдруг пришедшая мысль пронзила ее. Этот псих, убийца, выделил ее, чтобы посылать ей свои трофеи. Почему? Дразнит, бросает вызов? Она не хочет никаких соревнований. Она приехала сюда не затем, чтобы, быть втянутой в нечто зловеще запутанное. Ей показалось, что кто-то заставляет ее бросить все и бежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше.

Данжермон вытянул из кармана своего пиджака золотую ручку и, насупясь, как ученый, стал тыкать ею в предметы. Глаза Кеннера остановились на цепочке с бабочкой, и он длинно и красиво выругался.

Заглядывая через плечо Данжермона, он уставился на вынутые из сумочки Лорел Чандлер доказательства.

— Это принадлежало Эни Жерар. Ей подарил это Тони. Когда он смотрел на ее вещи, то спрашивал про бабочку. — Его взгляд, тяжелый и пронзительный, впился в Лорел: — Какого черта вы не принесли это мне?

— С чего бы? — отрезала Лорел не мешкая. — Я нашла это в конверте на сиденье в машине.. С чего бы я должна была заключить, что маньяк послал это мне? Могла ли я предположить, что вы сделаете что-нибудь полезное с этим, а не просто рассмеетесь мне в лицо?

— Где вы нашли сережку? — снова спросил он, зная, что она принадлежит другой жертве. Убийца собирал сувениры с каждой.

— Я нашла это на столе в холле. Саванна сказала мне, что принесла это из моей машины. — Это животное, которое убило ее сестру и, по крайней мере, еще полдюжины женщин, оказывается, было в ее машине, трогало те же вещи, что и она, оставило напоминания о своих преступлениях. При мысли об этом она брезгливо содрогнулась.

Кеннер продолжал вполголоса ругаться. Он не мог все еще поверить, что это случилось в его владениях. Он управлял с помощью железного кулака и орлиного глаза. Как— все это могло произойти? Он чувствовал себя фанатиком правопорядка, включавшим на кухне свет, только чтобы поймать тараканов.

— Я конфискую машину, — объявил он гордо, шагая по комнате в поисках телефона. — Для снятия отпечатков и для обнаружения следов приедут ребята из лаборатории Батон-Ружа. Сумку я тоже забираю.

Лорел кивнула.

Он остановился и обратился к Каролине:

— Мне необходимо воспользоваться телефоном и еще мне нужен пакет для украшений, которые являются доказательствами. Есть ли у вас какие-нибудь пластиковые пакеты?

— Я не знаю, — пробормотала Каролина, поднимаясь со своего места. Она теребила надетые на ней черные бусы, безуспешно пытаясь думать яснее.

— Я полагаю, они должны быть где-то на кухне, — промямлила она, ее рассеянный взгляд переходил с Лорел на Кеннера, а с Кеннера на Данжермона, как будто кто-то из них мог это знать. — Мы спросим у Перл, — сообразила она наконец.

Он вышли и спустились в хоЛл. Дверь в гостиную распахнулась и захлопнулась, послышался и затих плач Мамы Перл. Лорел стояла, уставившись в дешевую, безвкусную сережку, украшенную цветными стеклышками. Какая-то женщина считала ее симпатичной, надевала ее, чтобы чувствовать себя особенной, и умерла в ней. Встретила ли она, как Саванна, такой жестокий конец, сильно ли страдала, была ли наедине со своим мучителем, умоляла ли его убить ее? Слезы появились в ее глазах, и запершило в горле.

— Почему вы, Лорел? — Голос Данжермона, подобно шелковому полотну, окутал ее, а вопрос словно обжег кислотой.

— Не знаю, — прошептала она.

— Почему он выбрал именно вас? Есть что-то, что вы знаете? Что он хочет?

Вопросы Данжермона вызвали у нее неприятный озноб. Она попыталась опереться на логику.

— Я-я не-не похожа на образец, на них.

— Да, это так. — Он подвел палец под ее подбородок и приподнял ее лицо, как будто надеялся увидеть ответ в ее глазах. — Хочет ли он, чтобы вы поймали его, Лорел? Или он хочет показать, что его нельзя поймать?

Лорел встретила спокойный взгляд его зеленых глаз, почувствовала, как он пробирается внутрь ее. Она попятилась от него, чувствуя себя слишком беззащитной, чтобы выдержать такой перекрестный допрос.

— Я не знаю. Я не хочу знать это. Он приподнял бровь:

— Вы не хотите, чтобы мы поймали его?

— Конечно, хочу, — горячо сказала она. Она опять сделала несколько шагов назад, проводя рукой по волосам. У нее так и не нашлось времени причесать их сегодня.

— Я хочу, чтобы его поймали, — повторила она, и ее голос задрожал. — Я хочу видеть его судимым, осужденным, допрошенным. — Она остановилась и взглянула на него. Она ненавидела его спокойствие.

— Если бы я могла, я стала бы одной из тех, кто своими руками вбил бы кол в его сердце.

— Вам придется поймать его первой.

— Это ваша работа, работа Кеннера, — сказала Лорел, опять теряя контроль над собой. — это не моя работа.

Данжермон поднял сережку пером своей изящной золотой ручки, поймал луч света, посмотрел на отражения, подобные рождественским узорам.

— Лорел, я не думаю, что он согласится.