Подходя к трейлеру, служившему Сэму походным офисом, Мейлин ощущала сложную смесь раздражения и страха.

Раздражение было вполне оправдано. Она знала, что Сэм с Джеймсом уже обошли строительную площадку, но ей все-таки хотелось польстить себе предположением, что Сэму важно знать и ее мнение. В действительности она знала, что это не так – просто он хочет продолжать отпускать свои презрительные замечания о ее неопытности.

Мейлин почувствовала, что какая-то не поддающаяся контролю частичка ее души хотела снова увидеть его, снова испытать ласку этих темно-синих глаз, снова ощутить это чудесное тепло и странное блаженство, разливающиеся по телу, подаренные ей этими глазами.

Дверь трейлера была раскрыта настежь, поэтому Мейлин вошла в него без стука и сразу наткнулась на стройную фигуру ковбоя. На нем не было шляпы – ее нигде не было видно; ворот джинсовой рубашки был расстегнут, а не наглухо закрыт узлом галстука на резинке, овальная пряжка пояса была бронзовой, а не серебряной, и камней на ней никаких не было. Зато джинсы действительно были поношены, а опустив глаза, она наткнулась на пару сильно стоптанных высоких ботинок.

Сэм смотрел в окно на залив Виктории. Он стоял совершенно неподвижно, и казалось, что его гордое и мужественное лицо высечено из камня. Он олицетворял собой одновременно самонадеянность и одиночество; это был мужчина, интересующийся только своими лошадьми, сигаретами и ранчо… как раз такой человек вполне способен бросить дочь и даже не оглянуться.

Мужчина, не заслуживающий ничего, кроме презрения.

Прежде чем поздороваться, Мейлин сделала глубокий вдох, и в ее легкие ворвался воздух, смешанный с дымом его сигареты.

– Мамочки, не растите ковбоев!

Сэм как раз думал о ней, мечтал о ней, и поэтому он услышал в ее фольклорном приветствии не презрение, а какую-то нежность. И только повернувшись к ней, он понял, что это было вовсе не дружеское подтрунивание.

Он улыбнулся, жалея, что не захватил с собой стетсона, который был бы сейчас как раз к месту и ко времени, и, растягивая по-южному слова, ответил:

– О, как-па-живаете, мисс Мейлин, мэм. Чертовски отличный день, так ведь оно?

Его синие глаза лениво ощупали ее, так же неспешно и эротично, как было неспешно и эротично его произношение. Вчера на ней был красный костюм, сегодня она надела белую матроску и выглядела так, словно только что вышла из дверей модного магазинчика в Париже. Прямая узкая юбка наверняка не для прогулок по котловану, и вряд ли она собирается скакать в ней, как газель. Шпильки сегодня были еще выше, чем вчера.

– Мне кажется, вы захватили с собой рабочую одежду – можете переодеться в соседней комнате.

– Это и есть мой рабочий костюм.

Тлеющая в левой руке Сэма сигарета медленно переместилась в рот и там осталась, зажатая зубами, клубы дыма частично скрыли от нее его притягательные синие глаза, продолжающие разглядывать ее с нескрываемым интересом.

«Типичный ковбой! – одернула себя Мейлин, чувствуя, как ее начинает захлестывать теплая волна. Этакий Бунгало-Билл, провоцирующий во мне определенные ощущения, заставляющий меня подчиниться им, а потом и ему. Это просто наглый и презренный сексист!»

Однако предательское сладостное тепло не покидало ее. Он даже курил эротично!

– Надеюсь, вы умрете от рака легких только после того, как отель будет готов, – сказала она.

Сэм ухмыльнулся, затушил сигарету, спросил: В самом деле? Неужели вас это так волнует?

– Завершение строительства? Конечно. Ну, так мы собираемся осматривать котлован?

Земля рассыхалась, жаждала влаги, которую должны были принести летние дожди. Оставленные бульдозерами борозды были тверды, как камень. Мейлин покачивалась на них, но не спотыкалась – исключительно благодаря предельной концентрации воли.

Весь прошлый вечер Сэм провел в раздумьях о том, как им с Мейлин удастся наладить рабочий контакт. Прочие чувства, в том числе их личные отношения, не должны мешать работе. Однако было неплохо определиться с этими чувствами, какими бы они ни были, так как это могло решить кое-какие проблемы.

Мы друг другу не нравимся. Отлично. Однако мы профессионалы, так что главное – это наша работа.

Или… нас влечет друг к другу. Отлично. С этим влечением можно разобраться в нерабочие часы.

Однако Сэм все еще не мог понять, что же он действительно ощущает по отношению к Мейлин Гуань. Его чувства были изменчивы, как и она сама.

Следующие семь месяцев им предстоит играть роли архитектора и инженера-строителя, стремящихся к общей цели. Но как этого добиться? Проведя бессонную ночь, Сэм так и не получил ответа и скептически воспринял оптимистическое предположение, что контакт наладится сам собой уже сегодня.

И все-таки это произошло. Пробираясь в пыли по котловану под жарким июньским солнцем, Сэм и Мейлин оживленно обсуждали «Нефритовый дворец», словно они уже видели это гордое здание, сияющее белизной, золотом и нефритом на фоне лазурного неба. Пока они говорили о проблеме оптимального складирования стройматериалов, в умных глазах Мейлин читалась только озабоченность этой задачей.

Свершилось: они стали архитектором и инженером и не стеснялись выражать свои сомнения и разногласия, потому что оба были поглощены проектом. Однако Сэм чувствовал, что под этой поверхностью – строитель плюс архитектор – есть еще более глубокие слои отношений, более тесные, которые могут придать их работе нечто, с чем он не сталкивался до сих пор.

Они прошли через главный вход, которого еще не было, но который они видели так ясно, словно он уже существовал. Они прошлись по будущему вестибюлю, слыша журчание и плеск будущих многочисленных фонтанов и обоняя ароматы английских чайных роз и китайских гардений.

Обсудив старинные картины, которыми нужно будет украсить стены зеленого мрамора, и нефритовые и бронзовые статуи, которым предстоит стоять на белом мраморном полу, они прошли по предполагаемому вестибюлю к берегу залива. У кромки воды они остановились и оглянулись на отель – словно его величественное здание уже возвышалось за ними.

И тут наконец их глаза встретились. В голубых глазах мужчины читалось такое желание, такая страсть, какие – ледяная женщина хорошо это знала – ей никогда не насытить, поэтому в ее глазах появился страх – и это оттолкнуло обоих.

– Ну, что вас еще интересует, ковбой? – желчно спросила она.

– В смысле отеля? Нет, вроде мы все обсудили… Джейд.

Ее тон был резким и раздражительным, а его – нежным и мягким, но слово «Джейд» вонзилось в ее нежное сердце подобно острому ножу, и от этого удара в ее прекрасных глазах вспыхнули гнев и боль.

– Вы просто ублюдок, Сэм. Техасская деревенщина со всеми ее комплексами и предрассудками.

Ублюдком Сэма Каултера женщины называли и раньше. По правде говоря, он никогда не принимал это близко к сердцу. Но сейчас это его взволновало.

– Лучше вам изложить это еще раз, мадам, и помедленней, – его голос был угрожающе спокоен, – помедленней, мадам. Знаете, мы, деревенщины, такие непонятливые.

– У вас появилось предубеждение ко мне с первой нашей встречи.

Темно-синие глаза Сэма послали ей недвусмысленное напоминание о том, где и как они встретились в первый раз. И только когда он убедился, что она действительно вспомнила это – мощное и мгновенное влечение, соединившее их в тот момент, – только тогда очень спокойно ответил:

– Сомневаюсь.

– Я имею в виду, когда мы встретились в первый раз в офисе, – быстро возразила Мейлин. – Когда вы узнали, что я и есть архитектор проекта.

Только что казалось, что они вполне могут вместе обсуждать проблемы, связанные со строительством, и приходить к общему решению, что смогут воплотить в стекле и бетоне ее фантазию, спокойно и вдумчиво преодолевая возникающие перед ними препятствия. Что же вдруг случилось?

Сэм словно прозрел – он понял, что ему нужно от нее нечто большее, чем «Нефритовый дворец». Ему хотелось оказаться в связи с этой непростой женщиной – в очень серьезных, глубоко эмоциональных отношениях. Сэма, раньше не нуждавшегося ни в чем, кроме обычных интрижек, эта мысль просто потрясла.

Более того, эта мысль была не менее фантастичной, чем придуманный Мейлин отель. Если не определить точно каждую деталь, если не выверить каждый свой шаг, результат может оказаться, как и в случае строительства, настоящей катастрофой.

А прозвучавшее только что из уст Мейлин обвинение было не просто деталью – это была часть фундамента.

– Мне важно понять, что вы имеете в виду под «предубежденностью», в которой вы только что меня обвинили, – спокойно пояснил Сэм. – Пожалуйста, объясните мне, что вы имеете в виду конкретно.

– Мой возраст.

– А именно?

– Первого января мне исполнится двадцать восемь лет, как раз на следующий день после открытия «Нефритового дворца». – Она вызывающе задрала подбородок. – А сколько лет вам?

– Тридцать шесть. – Сэму не нужно было объяснять ей, что в их профессии восемь лет были целой вечностью. – Дело не в нашем возрасте, Мейлин, хотя когда я впервые увидел вас, я решил, что у меня будут проблемы с вашим опытом – скорее, с его отсутствием. Но это, пожалуй, позади. Теперь следующее предубеждение.

– Мой пол.

– Разумеется, если бы я был настоящей деревенщиной, меня бы это действительно заботило. Должен признаться, что до нашей вчерашней встречи я действительно думал, что за буквой «М» в подписи на чертежах скрывается скорее Майкл, чем Мейлин. – Он слегка усмехнулся, и эта усмешка была еще одним свидетельством его невероятной сексуальности. – Но я настоящий парень из девяностых – я думаю, мне не составит труда справиться со своим удивлением. Так что и тут нет никакого предубеждения.

Сэм надеялся, что она улыбнется в ответ, но выражение лица Мейлин было по-прежнему суровым, печальным, правда, почти пристыженным.

– Что такое, Мейлин? Скажите мне откровенно.

– Моя национальность.

– Ваша национальность? – выдохнул он, словно его ударили под дых. – Неужели же вы вообразили, что я предубежден относительно вас, потому что вы китаянка?!

– Полукитаянка, – с какой-то ненавистью поправила она его.

Однако эта ненависть, как понял Сэм, направлена не на него, а на саму Мейлин. Он почувствовал ее боль почти физически и проклинал себя за то, что невольно стал ее причиной. Неужели она решила, что «Джейд» – это презрительное прозвище, безжалостное напоминание о ее смешанном – и наверняка постыдном для нее – происхождении, о котором свидетельствовал блеск ее темно-зеленых глаз?

Он внезапно посерьезнел. Глядя на нее как можно нежнее и стараясь, чтобы его голос отражал эту нежность, он сказал:

– Мейлин, поверьте мне, я не имею никаких предубеждений в отношении вашего происхождения. Пожалуйста, посмотрите мне в глаза. Мне очень важно, чтобы вы поняли это.

От стыда она опустила свои длинные черные ресницы, но услышав сквозящую в его голосе нежность, подняла глаза, и Сэм увидел в них искру надежды. Хрупкой и осторожной надежды.

– Хотя я отлично понимаю, что вы не имели в виду ничего позитивного, мне лично нравится слово «ковбой», – эта шпилька заставила ее слегка усмехнуться, – но когда я назвал вас «Джейд», я считал это слово только комплиментом. Мы ведь строим «Нефритовый дворец», и, насколько я понимаю, нефрит – это драгоценность.

Он вдруг замолчал, решив, что его слова могут причинить по недоразумению ей еще большую боль. Он знал, что китайцы высоко ценят нефрит – считалось, что он обладает магическими свойствами и способен предохранять от злых сил, что это символ богатства, красоты и добродетели. Однако Мейлин – китаянка только наполовину, и она, может, стыдится именно этого.

Однако Мейлин вдруг улыбнулась и, выручая их обоих из дурацкого положения, согласилась:

– Да, нефрит – действительно драгоценность.

– Я подумал, что это неплохое прозвище для вас, – тихо и спокойно предложил Сэм, хотя его сердце бешено колотилось от радости, что буря миновала. Убеждение Мейлин в том, что он настроен против нее из-за ее происхождения, было бы колоссальным препятствием в их работе, но им удалось преодолеть его – преодолеть вместе. Ему хотелось расспросить ее поподробнее, выяснить, что такое было у нее в прошлом, какие бури и ненастья, но он решил, что это несколько преждевременно.

Вместо этого он улыбнулся… она улыбнулась в ответ… и на этот раз Мейлин ощущала не напряженность, а скорее легкую панику от пробежавших между ними токов, ей пришлось отвернуться и устремить взгляд на залив Виктории. Сэм тоже посмотрел туда, и они вместе начали созерцать суматоху, царившую в одном из самых оживленных портов мира.

Гавань напоминала кипящий котел: древние джонки пересекали кильватерные следы суперсовременных судов на подводных крыльях, сампаны шныряли среди контейнеровозов, лодки и паромы перевозили людей и грузы между островом и Цзюлуном. На зеленой глади покачивался и военный корабль. Раньше перебраться с полуострова в Гонконг можно было только по воде, теперь же автомобили мчались по тоннелю под заливом, там же проходили маршруты метро, а над поверхностью воды парили вертолеты, перенося с острова и обратно тех, кто предпочитал воздушный путь.

– О! – воскликнула, поворачиваясь к нему, Мейлин.

– Что такое?

– Как раз когда я направлялась к вам, помощница Джеймса, миссис Лян, попросила меня кое-что передать вам.

– Эти сведения еще не устарели?

– Нет, но… просто не верится, что я могла забыть. – Обычно память никогда не подводила Мейлин, но сегодня… Она забыла о просьбе миссис Лян, едва выйдя из башни Дрейка, полностью поглощенная мыслями о предстоящем свидании с Сэмом.

– Ну так, – ободряюще улыбнулся Сэм, – теперь вы вспомнили. Так скажите мне.

– Ей удалось связаться с Золотой Восьмеркой. В шесть вечера они с Джеймсом будут здесь.

– Золотая Восьмерка?

– Мастер фэншуй. – Но увидев, что это разъяснение помогло Сэму не больше, чем само имя Золотой Восьмерки, она пояснила: – Наверное, вы не знаете, что это входит в план работы. Мне казалось, что вы с Джеймсом уже обсудили эту проблему.

– Нет.

Сэм представления не имел о том, что она имеет в виду, а между тем он явно должен был быть в курсе дела. Последние месяцы он был занят строительством курорта на Бермудах и по факсу и телефону отдавал соответствующие распоряжения по подготовке строительства «нефритового дворца». Из разговоров с Тайлером и Джеймсом он кое-что узнал об особенностях строительства в Гонконге.

Неминуемая передача суверенитета территории Гонконга КНР не только не приостановила, но даже как-то подхлестнула строительный бум в городе. Согласно Договору, власти КНР обязались уважать права владельцев возведенных построек и продлить земельную аренду на пятьдесят лет. Поэтому было весьма предусмотрительным шагом оказаться владельцем здания, возведенного и введенного в эксплуатацию до 1997 года.

В Гонконге шестидневная рабочая неделя, но все строительные бригады работали по семь дней и не жаловались. Особенно в летние месяцы, когда каждая секунда светового времени была на вес золота. Но препятствием была погода – летом с моря дули муссоны, принося дождь и даже тайфуны. Бывали дни и даже недели, когда стройку приходилось останавливать.

Сэм хорошо знал все это еще до приезда в Гонконг, а за последние два дня узнал еще больше. Оказалось, что все здания, даже семидесятиэтажные, забирались в бамбуковые леса, на которые накидывалась зеленая сетка. Бамбуковые леса казались ему хрупкими и ненадежными, однако его уверили, что они очень прочны и что гонконгские строители обладают чувством равновесия цирковых акробатов.

А теперь, насколько понял Сэм, ему предстояло узнать кое-что новенькое.

– Увы, – признался он, – мне, конечно, следовало бы знать, кто такой мастер фэншуй, но я не знаю. Расскажете мне?

– Конечно. Я буду рада. – Мейлин была вежлива, но слегка нахмурилась, и в ее голосе сквозила неуверенность. – Китайцы верят, что природа – это живое существо, с которым человек должен поддерживать гармонические отношения.

Сэм внезапно понял, почему она так не уверена в себе, – очевидно, фэншуй было как-то связано с древними китайскими верованиями, восточной мистикой, а Мейлин опасалась, что он воспримет это как наивные предрассудки. Однако он спокойно и искренне признался ей:

– Наверное, я тоже в это верю. Мейлин недоверчиво улыбнулась.

– Но уж наверняка вы не верите в то, что космос населен духами и богами, демонами и драконами.

– Может быть, в этом тоже есть смысл, – мягко возразил Сэм. Когда он готовился к поездке в Гонконг, все его время отнимало чтение технической литературы, в особенности он сконцентрировался на решении задачи примирения величественной иллюзорности «Нефритового дворца» с законами тяготения и оптики. Теперь благодаря Мейлин он мог узнать что-то новое о самом Гонконге.

– Расскажите же мне о фэншуй.

– Хорошо. Попробую. Буквально слово «фэншуй» означает «ветер и вода», и цель этой дисциплины – установить наиболее гармоничные отношения между людьми и миром духов. Такая гармония – к счастью, к удаче. Мастера фэншуй учат, как отпугнуть злых духов и приманить добрых.

– И каким же образом?

– Он может советовать о датах свадьбы, о бизнесе, о том, на какую лошадь поставить. В основном, он дает довольно практичные советы, с тем, чтобы расположить вещи наиболее удобным и приятным для духов образом. Например, созерцание воды – это хорошее фэншуй. Если поблизости нет воды, то надо что-то предпринять, чтобы создать пруд. Вот почему в Гонконге так много аквариумов.

Сэм улыбнулся, заинтригованный этим сообщением, и подбодрил ее:

– А еще?

– Ну, считается, что духи движутся только по прямой, поэтому их можно не допустить в здание, установив двери косо, или поставив вращающиеся двери.

– Итак, фэншуй имеет отношение к строительству.

– Именно. И очень большое.

– Так расскажите мне подробнее.

Краткий очерк архитектурной истории Гонконга в связи с фэншуй Мейлин начала с отеля «Риджент», расположенного всего в четверти мили от того места, где они находились. А так как и «Риджент», и «Нефритовый дворец» стояли на полуострове Цзюлун, то Мейлин начала с объяснения его названия.

– В конце тринадцатого века сюда бежал, стараясь спастись от нашествия монголов, последний император династии Сун. Когда он увидел восемь холмов полуострова, каждый из которых считался обиталищем дракона, он пожелал назвать в их честь свой новый дом «Восемь драконов». Но он был еще мальчиком и забыл, что императоры – тоже драконы. Когда ему напомнили об этом, он изменил название на «Девять драконов», Цзюлун. Драконы очень почитаются в китайской мифологии и считаются в основном добрыми духами, а не злыми. Только не рекомендуется их злить. Тут-то мы и подходим к «Риджент» – консультант по фэншуй строго предупредил при строительстве, что нельзя забывать о драконах Цзюлуна. – Мейлин улыбнулась. – Вот почему все стены в вестибюле «Риджент» стеклянные, так что драконам видно, как им лететь к заливу купаться.

В «Нефритовом дворце» Мейлин Гуань тоже все стекла должны быть затенены зеленоватым оттенком нефрита – за исключением вестибюля, который должен был стать прозрачным. Теперь Сэм понял, почему она не затенила его.

– А Золотая Восьмерка дал такой же совет о нашем дворце?

– Нет. Стены атриума были прозрачными еще на набросках, – пожала плечами Мейлин. – У меня не будет проблем с блуждающими по вестибюлю драконами, так ведь?

Сэм улыбнулся.

– Абсолютно. Рады будем их видеть. Так что же, Золотая Восьмерка все-таки чем-то озабочен?

– Кажется, нет. Он считает, что на самом деле расположение очень благоприятное. Я думаю, что Джеймс просто хочет познакомить вас, ведь он будет время от времени наведываться на стройку, чтобы убедиться, что все в порядке.

Закончив со спецификой строительства в Цзюлуне, Мейлин махнула рукой в направлении залива Виктории и небоскребов Гонконга, туда, где находился Шанхайский банк.

– Что вы думаете о гонконгской космической станции двадцать первого века?

– Мне она нравится. А вам?

– Очень.

– Это был кошмар для фэншуй?

– Нет, только пришлось слегка наклонно установить лифты, но это было нетрудно. Настоящей проблемой были Стивен и Ститт, бронзовые львы. Они охраняли предыдущее здание банка, и поэтому, когда настало время перенести их на новое место, пришлось поставить два крана и поднять их одновременно, чтобы они не ревновали друг к другу.

– Я вчера их видел. Они, кажется, довольны своим новым домом.

Мейлин кивнула.

– И банк тоже процветает.

– А что с Банком Китая? – спросил Сэм, переводя взгляд на здание, которое не так давно было самым высоким в Азии. Построенное Пэем, это здание уверенно возносило вверх свои изящные пилоны.

– Да, только ему пришлось лезть из кожи, чтобы обеспечить строительству максимальную удачу. Хотя здание росло как бамбук, им пришлось поволноваться из-за точности углов. Вот почему церемония открытия совершилась восьмого августа восемьдесят восьмого года, в самый счастливый день столетия.

– Позвольте мне высказать догадку – это связано с тем, что восьмерка приносит счастье?

Мейлин улыбнулась.

– На кантонском диалекте восьмерка – омоним процветания.

– Вот почему – «Золотая Восьмерка».

– Это прозвище дали благодарные клиенты.

– У него много клиентов?

– У каждого удачливого мастера фэншуй много клиентов. Обеспечение счастья – любимое развлечение китайцев, можно сказать, они этим одержимы, так что все стремятся заполучить знающего консультанта по фэншуй, от самой бедной амы до самого могущественного тайпана. Впрочем, – поправилась она, – кроме самого могущественного из тайпанов. – Она махнула рукой в сторону пика Виктории. На его вершине сияло белизной здание с окнами, отблескивающими медью в лучах дневного солнца. – Это Замок-на-Пике, обиталище сэра Джеффри Ллойда-Аштона, владельца самой большой торговой корпорации Гонконга. Сэр Джеффри явно считает фэншуй совершенной чепухой.

– Потому что?

– Потому что каждый специалист по фэншуй в Гонконге считает, что Замок-на-Пике закрывает глаза горного дракона.

– А сэру Джеффри наплевать?

– Судя по всему. По правде говоря, ему, кажется, льстит, что его дом называют в Гонконге «Глазами дракона».

– Но его презрение к фэншуй не навлекло на него несчастья?

– Пока что нет, – пожала плечами Мейлин. – По всем признакам, его жизнь устроена наилучшим образом, как, по отзывам Джеймса, и интерьер его дома.

– Джеймс часто бывает там?

– Наверное. Леди Ллойд-Аштон и жена Джеймса… – Она запнулась и нахмурилась.

– Я знаю о жене Джеймса, Мейлин, – тихо произнес Сэм. – Когда она погибла, я работал с архитектором, хорошо знавшим Джеймса. Значит, его жена была знакома с леди Ллойд-Аштон?

– Гуинет Дрейк и Ив – леди Ллойд-Аштон – были подругами детства в Англии. Джеймс очень хорошо отзывается об Ив. Наверное, он может устроить, чтобы вы увидели интерьеры, если захотите.

– Да, пожалуй, я бы не отказался. А вы? Или вы уже видели снимки?

– Замок-на-Пике никогда не фигурировал в «Архитектурном дайджесте» и никогда не будет. «Глаза дракона» – только для глаз сэра Джеффри и для тех, кого он приглашает в качестве гостей.

– Тем интересней было бы увидеть замок изнутри, но тем меньше мне хочется просить Джеймса об этом, – улыбнулся Сэм. Она тоже улыбнулась, и тогда он спросил:

– Кстати, о фотографиях. Вы не знаете, когда прилетает Алисон Уитакер?

«Конечно, знаю», – подумала ошеломленная Мейлин. Стараясь удержать улыбку, она ответила:

– Вечером в воскресенье.

– А вы не знаете, Джеймс собирается встречать ее?

– Мы оба собираемся. – И все еще улыбаясь, она добавила: – А вы знакомы?

– Нет, лично мы не встречались. Но я знаю ее отца; я говорил с ним как раз незадолго до отъезда из Техаса, и он упомянул, что Алисон собирается тоже быть здесь.

Мейлин кивнула, как если бы эта информация нисколько не интересовала ее, и повернулась к заливу Виктории. Вперив невидящий взор в суету судов и волн, внутренне она кричала: «Так ты знаком с моим отцом?! Наверное, он просил тебя присмотреть за Алисон, его любимой дочерью, чтобы защитить от мрачных откровений, что ждут ее здесь? А может, Гарретт Уитакер вообще забыл о Гонконге?»

Сэму был виден теперь только профиль Мейлин, но он заметил, что ее прекрасные глаза стали вдруг ледяными. Эту женщину не так-то легко разгадать. В любой момент она может отрезать доступ к своему сердцу, как сделала это сейчас.

Сэм Каултер был опытным строителем огромных зданий, мастером своего дела, скульптором стекла и бетона. Однако небоскребы – это все, что он создал в своей жизни. Ему не удавалось строить отношения с женщинами, во всяком случае, длительные. Конечно, у него были всякие маленькие радости. Для них были нужны небольшие постройки и совсем немного предварительной подготовки.

Однако за свою жизнь он не удосужился подготовить чертежей для любви… и когда Сэм увидел в ее зеленых глазах лед, подумал – что если на этот раз он разрушит их обоих?

Мейлин ушла, сказав, что у нее встреча в Башне Дрейка. Когда она скрылась из виду, Сэм быстро осмотрел твердую землю, на которой она стояла, и нашел в пыли два четких отпечатка ее туфель. Тщательно измерив их, он вернулся в трейлер и послал факс в Сан-Антонио.

Через сорок пять минут его факс снова зажужжал, и Сэм был уверен, что это ответ на его послание, однако факс был не из Техаса. Он пришел откуда-то из-за залива Виктории.

Послание было написано ее четким и разборчивым почерком:

Сэм был рад, что можно будет провести вечер, изучая столь спорное сооружение, однако еще больше его обрадовало то, как Мейлин подписала факс.

«Д», это сокращение «Джейд»! Почему-то Мейлин не набралась смелости подписаться полностью этим прозвищем, однако согласилась принять его… и опытный строитель, почти ничего не ведавший о сооружении сердечных связей, мгновенно понял, в чем истинное значение этого «Д»– маленький, но при этом важнейший камень в основании того, что может стать самой важной постройкой в его жизни.

В тот же день, примерно в одиннадцать вечера, леди Ллойд-Аштон стояла у окна в главной спальне Замка-на-Пике и следила взглядом за исчезающими в направлении Маунт-Остин-роуд задними огнями зеленого «бентли» ее мужа. Как только огни пропали из виду, она отвернулась от окна.

Движение было слишком резким, она поняла это, когда в ее тело впились острые когти боли. Ив замерла, задержав дыхание, пережидая, пока пройдет боль и ее отголоски. Потом она продолжила начатое движение, одновременно вытащив из кармана халата сложенную бумажку с номером телефона. Халат был марки «Жемчужная луна», а номер принадлежал талантливой модельерше, создавшей эту модель, подруге Ив Джулиане Гуань.

Ив никогда еще не звонила Джулиане домой – всегда только в бутик «Жемчужная луна». Но теперь, когда она опасалась за судьбу подруги, когда ей нужно было сообщить ей кое-что личное, Ив набрала незнакомый номер в Долине Счастья.

Джулиана сразу же подняла трубку, и ее нежный голос вселил в Ив надежду.

– Это всего лишь я, Джулиана, – словно извиняясь, поздоровалась с ней Ив. – Она не звонила тебе?

– А, Ив, здравствуй. Нет, не звонила.

– Она вернулась в Гонконг только на пять дней, – спокойно напомнила ей Ив, – и наверняка очень занята с этим проектом отеля. Она позвонит тебе.

– Она не звонила девять лет.

– Да, но теперь, когда она вернулась в Гонконг, когда она решилась на это… а ведь ты долгое время не могла в это поверить. Это все-таки вселяет надежду?

– Я приготовилась к этой мысли, – согласилась Джулиана, – я даже позволила себе поверить в то, что она простила меня… нас… и что она наконец поняла, что ее любят.

– Ты могла бы сама позвонить ей, Джулиана. Ты могла бы снова все рассказать ей. Конечно, ты можешь ответить, что она и так все отлично помнит, но мало ли что…

Мягкая улыбка появилась на губах Джулианы. О, как бы она хотела верить в то, что все дело в некоммуникабельности, во взаимном непонимании матери и дочери и что все это можно преодолеть, просто сказав несколько слов, которые все эти годы почему-то не были сказаны. Но Джулиана знала, что нет таких слов; в тот день, когда она была вынуждена признаться своей тринадцатилетней дочери, что ее отец вовсе не разбился, Джулиана сказала Мейлин все, что только могла сказать. И в следующие пять лет много раз повторяла это.

Так что дело не в том, что Мейлин что-то не расслышала. Ее умная дочь наверняка отлично запомнила все ее слова и неоднократно вспоминала их, добавляя свои толкования.

«Это не любовь, мама! Он просто использовал тебя и бросил. Ты еще не поняла это? Не надо ругать судьбу и сваливать все на звезды! Он сам решил, что не будет с тобой, он предал нас, и ты все эти годы изменяла мне, говоря, что он погиб и какой он был хороший! Мне бы хотелось, чтобы он и в самом деле погиб, и могу заверить тебя, что он вовсе не такой прекрасный, любящий и честный. Он просто моряк, всегда охочий до секса, и больше ничего, а я теперь – ублюдок, живое свидетельство твоего позора. Попробуй-ка жить здесь с зелеными глазами и белой кожей, со смешанными чертами лица – люди ведь смотрят, мама! Они издеваются и дразнят меня. Как ты думаешь, почему мне удалось выжить до сих пор? Потому что я была уверена, что я – не такая, как ублюдки девок с Ваньчжая, я – дитя любви, а не греха. Но оказалось, что я – именно такая, потому что все, что ты говорила мне, – ложь».

– Джулиана?

– Не уверена, что она все забыла.

– Но она теперь старше и мудрее.

– Мейлин всегда была мудрой, – возразила Джулиана, вспоминая, как ее малышка скрывала свои муки, чтобы не тревожить мать. – Я хочу дать ей возможность увидеться со мной, Ив, если она захочет. Она вернулась в Гонконг, чтобы построить нечто прекрасное там, где была так несчастна когда-то. Но я не хочу вмешиваться. Это было бы нечестно с моей стороны.

Ив снова глубоко вздохнула, пережидая новый приступ боли. Когда она заговорила, ее голос был так спокоен, что посторонний никогда не догадался бы о безмолвной битве, которую она вела.

– Я собираюсь увидеться с ней, Джулиана.

– Ты? – прошептала Джулиана. – Когда?

– В следующую субботу. Джеффри дает званый ужин в честь начала строительства «Нефритового дворца».

– И Мейлин будет там?

– Джеймс сказал, что она придет.

– Ты не сказала Джеймсу, что она моя дочь?

– Разумеется, нет. Я обещала тебе, что никто не узнает об этом, Джулиана, и ты знаешь, что я никогда не нарушаю обещаний.

– Знаю. – В голосе Джулианы слышалась гордость за свою подругу, обладающую редким даром чувствовать сердца других. – Я рада, что ты увидишь ее, Ив.

– Может быть, ты тоже хочешь прийти на этот вечер, Джулиана? Я могу спросить Джеффри, и тогда ты тоже…

– Нет, – спокойно возразила Джулиана. – Спасибо за предложение, Ив, но Мейлин должна сама захотеть встретиться со мной. После всего того, что произошло между нами, после всех лет, что прошли со времени нашей последней встречи, мы просто не можем увидеться вот так, случайно…