Глава 25. КАТРИН
Доктор Рейналь считал своим долгом предупредить двух человек о безнадежном состоянии г-жи Бийо; один из них, как видят читатели, лежал в постели в состоянии, близком к смерти: это был муж; итак, дочь была единственным человеком, кто мог бы приехать посидеть у постели умирающей в последние ее минуты.
Необходимо было дать знать Катрин, в каком положении находилась ее мать, да и отец тоже, но где искать Катрин?
Было лишь одно возможное средство: обратиться к графу де Шарни.
Питу был так ласково, так доброжелательно принят графиней в тот день, когда по просьбе Жильбера он привез к ней ее сына, что он без малейшего колебания вызвался зайти к ней на улицу Кок-Эрон за адресом Катрин, хотя время уже было позднее.
Часы на башне Военной школы пробили половину двенадцатого, когда, окончив перевязку, Жильбер и Питу вышли от Бийо.
Жильбер поручил раненого заботам санитаров: он сделал все, что было в его силах; теперь оставалось положиться на природу.
Доктор обещал зайти на следующий день.
Питу и Жильбер сели в карету доктора, ожидавшую у дверей госпиталя; доктор приказал ехать на улицу Кок-Эрон.
Во всем квартале не было ни огонька.
Питу звонил в дверь уже около четверти часа и собрался было взяться за молоток, как вдруг услышал скрип, но не входной двери, а двери, ведшей из каморки привратника; хриплый недовольный голос нетерпеливо спросил:
— Кто там?
— Я, — отвечал Питу.
— Кто вы?
— А-а, верно… Анж Питу, капитан Национальной гвардии… Анж Питу?.. Не знаю такого!
— Капитан Национальной гвардии!
— Капитан… — повторил привратник, — капитан…
— Капитан! — еще раз проговорил Питу, напирая на свое звание, которое, как он знал, звучало довольно внушительно.
И действительно, в те времена Национальная гвардия пользовалась не меньшей славой, чем армия, и привратник подумал, что имеет дело с одним из адъютантов Лафайета.
Вот почему он несколько смягчился, но, по-прежнему не отпирая, а только подойдя поближе, спросил:
— Так что вам угодно, господин капитан?
— Я хочу поговорить с графом де Шарни.
— Его здесь нет.
— Тогда — с графиней.
— Ее тоже нет.
— Где же они?
— Нынче утром уехали.
— Куда?
— В свое поместье Бурсон.
— Ах, дьявол! — словно говоря сам с собою, воскликнул Питу. — Должно быть, я встретил их в Даммартене; верно, это они проехали в почтовой, карете… Если б я знал!..
Однако Питу знать это было не дано, и он упустил графа с графиней.
— Друг мой! — вмешался в разговор доктор. — Не могли бы вы в отсутствие своих хозяев ответить нам на один вопрос?
— Ах, простите, сударь, — спохватился привратник, привыкший иметь дело с аристократами и по голосу признавший в говорившем барина, — так вежливо и ласково тот к нему обращался.
Отворив дверь, старик вышел в исподнем и с бумажным колпаком в руке «за приказаниями», как принято говорить на языке лакеев; он подошел к дверке кареты.
— О чем угодно узнать господину? — спросил привратник.
— Знаете ли вы, друг мой, девушку, о которой заботятся их сиятельства?
— Мадмуазель Катрин?
— Совершенно верно! — подтвердил Жильбер.
— Да, сударь… Их сиятельства дважды навещали ее и частенько посылали меня к ней справиться, не нужно ли ей чего. Бедная девушка! Хотя мне показалось, что ни она, ни ее мальчишечка-сиротинка не очень богаты, она всегда отвечает, что ей ничего не нужно.
При слове «сиротинка» Питу не сдержался и горестно вздохнул.
— Дело в том, друг мой, что отец бедняжки Катрин был нынче ранен на Марсовом поле, — продолжал Жильбер, — а ее мать, госпожа Бийо, умирает в Виллер-Котре: нам необходимо сообщить ей эти печальные новости. Не дадите ли вы нам ее адрес?
— Ах, бедная девочка! Помоги ей. Боже! Она ведь и так несчастна! Она проживает в Виль-д'Аврее, сударь, на главной улице… Номера дома назвать вам не могу, дом стоит напротив фонтана.
— Этого вполне достаточно. — заметил Питу, — я ее найду.
— Благодарю вас, друг мой, — молвил Жильбер, вложив привратнику в руку экю в шесть ливров.
— Напрасно вы это, сударь, — заметил старик, — христиане должны друг другу помогать.
Поклонившись доктору, он ушел в свою каморку.
— Ну что? — спросил Жильбер.
— Я отправляюсь в Виль-д'Аврей, — отвечал Питу. Питу всегда был скор на ногу.
— А дорогу ты знаешь? — продолжал доктор.
— Кет, но вы мне ее укажете.
— У тебя золотое сердце и стальные икры! — рассмеялся Жильбер. — Но тебе необходимо отдохнуть. Ты пойдешь завтра утром.
— А если дело не терпит отлагательств?
— Спешки нет ни там, ни здесь, — заметил доктор, — состояние Бийо серьезно, но если не случится ничего непредвиденного, он будет жить. А мамаша Бийо еще протянет дней десять-двенадцать.
— Ах, господин доктор, как ее уложили третьего дня, так она больше и не говорила, не шевелилась: только в глазах еще теплится жизнь.
— Ничего, Питу, я знаю, что говорю: ручаюсь, что недели полторы она еще продержится.
— Еще бы, господин Жильбер! Вам лучше знать.
— Пусть бедняжка Катрин лишнюю ночь поспит спокойно; для несчастных целая ночь — это немало, Питу! Питу согласился с этим последним доводом.
— Куда же мы отправимся, господин Жильбер? — спросил он.
— Ко мне, черт возьми! Тебя ждет твоя комната.
— Знаете, мне будет приятно туда вернуться! — улыбнулся Питу.
— А завтра, — продолжал Жильбер, — в шесть часов утра лошади уже будут запряжены.
— Зачем запрягать лошадей? — удивился Питу, считавший лошадь предметом роскоши.
— Чтобы отвезти тебя в Виль-д'Аврей.
— А что, до Виль-д'Аврея отсюда — пятьдесят миль?
— Нет, всего две-три, — отвечал Жильбер; перед глазами у него, подобно вспышке, промелькнули его юные годы, прогулки с его учителем Руссо в лесах Лувенсьена, Медона и Виль-д'Аврея. . — Три мили? Сущие пустяки! Да я их пройду и не замечу за какой-нибудь час, господин Жильбер.
— А как же Катрин? — спросил Жильбер. — Она, по-твоему, тоже пройдет и не заметит? Три мили из Виль-д'Аврея в Париж, а потом еще восемнадцать миль из Парижа В Виллер-Котре?
— Да, вы правы! — кивнул Питу. — Прошу прощения, господин Жильбер. Какой я дурак!.. А как, кстати, поживает Себастьен?
— Превосходно! Ты его завтра увидишь.
— Он по-прежнему у аббата Верардье?
— Да.
— Тем лучше! Мне будет очень приятно с ним повидаться.
— Ему тоже, Питу, потому что он, как и я, любит тебя от всего сердца.
В это время доктор и Анж Питу остановились перед дверью Жильбера на улице Сент-Оноре.
Питу спал так же, как ходил, как ел, как дрался, то есть от всей души. Впрочем, по деревенской привычке вставать засветло в пять часов он уже был на ногах.
В шесть карета была готова.
В семь он уже барабанил в дверь Катрин.
Он условился с доктором Жильбером, что в восемь часов они встретятся у постели Бийо.
Катрин пошла отворять и при виде Питу вскрикнула:
— Ах! Моя матушка умерла!
Она сильно побледнела и привалилась к стене.
— Нет, — возразил Питу, — но если вы хотите застать ее в живых, вам следует поторопиться, мадмуазель Катрин.
Отменявшись с Катрин немногими словами, в которых заключалось так много смысла, Питу без околичностей сообщил Катрин о печальном происшествии.
— Случилось еще одно несчастье, — продолжал он.
— Какое? — отрывисто и равнодушно спросила Катрин, будто исчерпав душевные силы и потому не страшась новых испытаний.
— Господин Бийо был вчера серьезно ранен на Марсовом поле.
— Ах! — вскрикнула Катрин.
Очевидно, девушка приняла это известие не так близко к сердцу, как первое.
— Вот я и подумал, — продолжал Питу, — впрочем, и доктор Жильбер со мной согласился: «Мадмуазель Катрин сможет навестить господина Бийо, доставленного в госпиталь Гро-Кайу, а оттуда отправится на дилижансе в Виллер-Котре».
— А вы, господин Питу? — поинтересовалась Катрин.
— Я подумал, что, раз вы поедете туда облегчить госпоже Бийо страдания в последние ее дни, я останусь здесь и попытаюсь помочь господину Бийо вернуться к жизни… Я, понимаете, останусь с тем, кто одинок, мадмуазель Кэтрин.
Питу проговорил это как всегда простодушно, не думая о том, что в нескольких словах он выразил всю свою сущность.
Катрин протянула ему руку.
— Вы — славный, Питу! — молвила она. — Ступайте поцелуйте моего бедного мальчика, моего Изидора.
Она пошла вперед, так как только что описанная нами короткая сцена произошла в дверях. Бедняжка Катрин была хороша, как никогда, в траурном наряде, что заставило Питу еще раз тяжело вздохнуть.
Катрин пригласила молодого человека в небольшую выходившую в сад спальню: из этой спальни, не считая кухни и туалетной комнаты, и состояло все жилище Катрин; там стояли кровать и колыбель.
Кровать матери и колыбель сына.
Мальчик спал.
Катрин отодвинула газовую занавеску и отошла в сторону, давая возможность Питу разглядеть ребенка.
— Ой, да он — просто ангелочек! — прошептал Питу, сложив руки, словно для молитвы.
Он опустился на колени, будто перед ним в самом деле был ангел, и поцеловал малышу ручку.
Питу скоро был вознагражден за свой поступок: он почувствовал, как волосы Катрин заструились по его лицу, а ее губы коснулись его лба.
Мать возвращала поцелуй, которым он одарил ее сына.
— Спасибо, дружочек Питу! — молвила она. — С тех пор, как бедного мальчика в последний раз поцеловал его отец, никто, кроме меня, его не ласкал.
— О мадмуазель Катрин! — прошептал Питу, ослепленный и потрясенный до глубины души ее поцелуем.
Впрочем, это был чистый поцелуй признательной матери, и только.
