Глория Нейджи
Дом в Хамптоне
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Единственную дорогу, ведущую в Хамптон, называли по-разному — «Рут-27», «Монток-трасса» или просто «дорога». Сужаясь, она заканчивалась в Монтоке и выходила к океану, к которому устремлялись группы туристов.
На этой дороге, между Южным Хамптоном и Бриджгемптоном, долгие годы стоит заброшенное заведение Карвела. На нем читается «Моро», а «женое» стерлось. А было время, когда много босых ног переступало этот райский порог. Сейчас это мираж, призрак.
Каждое лето в июле вдруг начинали происходить странные вещи. Перед заведением Карвела появлялись мужчины в рабочих ботинках и по пояс голые. Грузовики подвозили фанеру, краску. Ставились щиты «Требуется помощь». У местных жителей и дачников пробуждалась надежда. На бортах машин надписи большими зелеными фосфоресцирующими буквами: «Скоро август», «Звоните 555-7856 для получения дополнительной информации», «Требуется помощь». Загорелые парни снуют с занятым видом. Ведь уже июль проходит. Времени в обрез.
Вскоре уедут грузовики, уедут рабочие, увянут надежды, и только щиты «Требуется помощь» и «Скоро август» останутся напоминанием об уходящих грезах, преходящем времени, о лете, как о кратком, горько-сладком отрезке времени между весной и осенью.
И пока яхты плывут по морю и средство от загара покрывает лежащие на солнце, молодые крепкие тела, пока прохладное вино доставляет удовольствие, и в ночи мягко мерцают звезды, на темной «дороге», а потом и под полуденным солнцем стоит в ожидании заведение Карвела. Забытое всеми. Но помнящее обо всем.
ПРОЛОГ
«Пропавшие в Аргентине», — вслух подумала она. Это была последняя привычная мысль, как бы подводящая итог прежней ее жизни, теперь, когда новая вот-вот обрушится на нее.
Она сидела на песке, устремив взгляд в безбрежный атлантический горизонт. Как часто, сидя вот так летом на берегу, вспоминала она увиденный заграничный фильм, думала о военных переворотах в далеких странах, там, далеко за океаном, где простые люди — чьи-то мужья, отцы — исчезали бесследно на улицах. Чистое безумие, лишающее возможности мыслить здраво, останавливающее дыхание, замораживающее кровь в человеческом сердце. Подобные кошмары обычно не происходят с такими людьми, как она и ее близкие.
Она улыбнулась. Что за чепуха лезет в голову! Всякое может случиться с каждым. Она обхватила руками колени и прижала их к груди.
Исчез… Из ее груди вырвался отчаянный стон, в котором звучали безнадежность и страх. С этим невозможно было смириться! «Пожалуйста…» — прошептала она, пытаясь совладать с собой. По ее щекам текли слезы.
Ужасные мысли лезли в голову. Обезглавленные трупы, плывущие по реке Гудзон. Сердечный приступ, а в нагрудном кармане не оказалось лекарства… Но самое страшное — он сбежал с ней. Все произошло, как в том фильме с Ширли Буд и Энтони Куином. Она смотрела его по телевизору в одну из недавних бессонных ночей. Мужчина средних лет сбегает в семейном «седане» с молоденькой девушкой своей мечты. Бежит от толстой жены и однообразия своей обремененной трудами жизни. Ну, какой бы Она ни была, едва ли она потянет на эту чертову Ширли Буд. Нет. Не может этого быть. Не мог он так с ней поступить!
Во всяком случае, ей так кажется. Ему не позволят сделать это его благородство и порядочность или, во всяком случае, долг. А может быть, она ошибается? Сейчас она уже ни в чем не уверена.
Единственно, что она знала наверняка, это то, что он исчез. Исчезающая точка на летнем горизонте. Потенциальный заголовок для «Дейли ньюс»: «По дороге домой в Хамптон исчез известный в Манхэттене человек».
Она встала, потягиваясь и протягивая руки навстречу синему безоблачному небу, полной грудью вдыхая океанский воздух. Одинокая фигура на пустынном летнем пляже. Наедине со своей бедой, к которой она абсолютно не была готова.
«Пожалуйста, — прошептала она, — сделай так, чтобы он вернулся домой».
ГЛАВА 1
Январь. Манхэттен. Гарри Харт сквозь стекло бара наблюдает, как снег покрывает Центральный парк.
Он ждет женщину. Много лет назад она должна была иметь от него ребенка. Но случилось так, что он бросил ее тогда, и вот сейчас, спустя столько лет, сидит в баре и ждет, когда она появится. Гарри взглянул на часы. Она опаздывала. Может, передумала и вообще не собирается приходить? Или уже где-то здесь и они просто не узнают друг друга? Все-таки прошло двадцать пять лет. Для женщин немалый срок. Впрочем, для мужчин тоже. Быть может, она увидела его и в ужасе сбежала. Хотя вряд ли такое возможно.
Гарри нервничал. Этот неожиданный звонок вывел его из равновесия. Потягивая пиво, он старался собраться с мыслями.
Может, бросить все и убраться отсюда, пока она не пришла? Вернуться на работу и не создавать себе лишних проблем. Нет, этого он не сделает. Позвонить ей? Но он даже не знает названия отеля, в котором она остановилась. И вообще, что он знает о ней? Последнее время она жила в Калифорнии, в Сан-Диего. Муж ее умер. И это все. Ну нет, ты еще знаешь, что воспоминания о ней неотступно преследовали все эти годы…
Может, заказать еще пива? Пожалуй, не стоит. Надо расслабиться и успокоиться. Она просто не может найти свободное такси, стоит и мерзнет на снегу. Но она обязательно приедет. Ведь сама назначила встречу.
Интересно, что ей понадобилось от тебя? Деньги? Вряд ли. У нее должны быть деньги, ведь Мартин греб их лопатой. О'кей. Что же еще? Секс? Но об этом не может быть и речи. Так что же? Черт! Ненавижу сюрпризы. Надо было спросить у нее по телефону, но все произошло так быстро. Удивительная женщина! Прошло двадцать пять лет, а она звонит как ни в чем не бывало, будто прошло двадцать пять минут, с тех пор как мы расстались. Двадцать пять минут! Черт! Если следующие двадцать пять пройдут, как эти, то ты и рта раскрыть не успеешь, как промелькнет жизнь, и все ее события уместятся в час воспоминаний и четырнадцать секунд разговора по телефону.
Гарри сделал знак бармену: «Светлого, Чарли!» От выпитого пива он слегка разомлел.
А как бы ты размышлял, если тебе уже за сорок? Он окинул взглядом помещение — все светлое, легкое и воздушное: пиво, ломтики поджаренного хлеба, масло, сыр. Легок сам воздух. Даже одежда легка. Чем ты легче, тем дольше живешь. Тяжелы лишь мысли о прошлом. Еще тяжела земля. Под землей по-настоящему тяжело. Будь легок и будешь на земле. Иметь бы все эти знания и опыт тогда, в далеком шестьдесят третьем году. Тогда мы все были молоды, а молодости свойственны тяжесть и крепость. Крепкий портер и сырные палочки. Тяжелые армейские ботинки и шотландские свитера. Толстые кожаные мотоциклетные куртки и металлические шлемы. Тогда даже волосы были густыми и тяжелыми.
Неожиданно Гарри почувствовал, что его глаза наполнились слезами, сердце учащенно забилось, а ладони взмокли. Вдруг он перестал ощущать себя уверенным взрослым мужчиной, которого ценят и уважают дома и в обществе. Он превратился в маленького напуганного ребенка. Будто его страшно испугала, обидела и обокрала злая противная ведьма. Ему жутко захотелось домой. Нет, не в тот дом, где он жил сейчас, а в дом его родителей, в дом предков, где он прятался, когда его обижали в детстве.
Господи! Столько лет раздумий и переживаний. И все ради того, чтобы сидеть сейчас здесь в полной прострации, со страхом ожидая прихода той, которую когда-то любил и о которой все эти годы думал. Страшиться ее и себя. Бояться, что воспоминания захлестнут тебя и ты утонешь в них, растворишься в этой дьявольской женщине. Бояться и не видеть выхода.
Стоп, Гарри! Успокойся. Выход всегда есть, и ты это знаешь прекрасно. Что происходит? Она звонит тебе и просит о встрече. О встрече с экс-супругом. Она несчастна. Она хочет вернуться в прошлое, в дни нашей юности, в дни шумных школьных вечеринок. О Боже! Эта женщина способна вернуть тебя назад, в твое прошлое, и обвинить тебя во всех ужасных вещах, которые вольно или невольно ты сотворил. Может быть, причина твоих страхов и переживаний в том, что ты боишься правды о самом себе? Ты хочешь быть с ней!
О Господи! Если бы я вернулся туда, зная все, что знаю теперь, и… чем все это закончится? Нет, я ненавижу это прошлое! Она не сделала ничего, чтобы что-нибудь изменить. Невероятно!
Да, Мадлен Олсен околдовала тебя своими дьявольскими чарами и вихрем закружила всю твою жизнь.
Гарри показалось, что тихий робкий голос шепнул ему на ухо: «Она опасна. Она неподвластна тебе. Она подобна ветру, а ты — парус, ныряющий в волнах. Тебе не устоять против ее чар».
А может, причина страха в бессилии? Ведь стоит признаться, Гарри, что в глубине души ты очень боишься быть отвергнутым ею. Так это или нет? Во всяком случае, раньше было не так. Раньше ты был хозяином положения. Тогда ты был полон сил, и она очень любила тебя. Маленькая прелестная кокетливая блондиночка. Такая сладкая, что ее можно было облизывать на десерт. Большая грудь, изумительные бедра. Безумно влюбленная в тебя.
Ты сделал ее женщиной. Она кричала и неистовствовала. Еще и еще. Без передышки. Эта примерная католичка требовала много любви, и ты мог ей дать столько, сколько она хотела. Ты был тогда в силе. Сила!
Потом она забеременела. Ты должен был жениться на ней. Эта девка крутила тобой, как хотела. Она оказалась колдуньей — спустя столько лет ты боишься встречи с ней. Ты боишься потерять над собой контроль.
Может, предложить Джине устроить небольшую вечеринку и пригласить ее к нам домой? Рядом с женой все это будет выглядеть не столь опасно. Правда, потом придется три дня объяснять Джине, почему я не предупредил ее за неделю. Она ведь любит подготовиться как следует. Может быть, позвонить своему лучшему другу Донни? Нет, ему тоже придется объяснять очень многое. Ведь и он десять лет своей жизни угрохал на нее, пока она его не бросила. Донни любил ее.
О'кей. Она опаздывает уже на двадцать шесть минут. Жду еще четыре минуты и сматываюсь отсюда.
Вдруг что-то произошло. Он понял это не сразу. Духи, вот что это! Их аромат окружил его со всех сторон. Он входил в него, проникая в каждую пору, заполняя легкие и вытесняя оттуда остатки кислорода и ставшего вдруг неприятным дыма сигареты. Аромат сдавил ему горло. Он не мог дышать, не мог пошевелиться. Сердце вырывалось из груди, голова кружилась. Такой знакомый аромат! Возбуждающий и удушающий одновременно. Захотелось поскорее выбраться из этого прекрасного и ядовитого облака.
Ему вдруг вспомнилась жена. Во что она одевается? Во что-то чистое и хрустящее. И пахнет от нее нормальными духами нормальной женщины. Но этот запах — дразнящий, одновременно манящий и отталкивающий запах кокотки…
— Гарри? Гарри Харт?
Очень медленно Гарри повернулся на голос, изо всех сил стараясь не выдавать волнения.
— Мадлен?
Перед ним, лукаво улыбаясь, стояла очаровательная блондинка, закутанная в роскошные белые меха, лишь задорно торчал покрасневший от мороза носик. Конечно это Мадлен Олсен. В следующий момент она обвила руками его шею. Мягкая шуба обволокла его так же нежно и дразняще, как и аромат ее духов. Гарри чуть не потерял сознание от нахлынувших на него чувств.
Ее голос и смех колокольчиками звенели в ушах, когда она наконец выпустила его из своих объятий.
— Мадлен. Это так забавно звучит. Меня никто так не называет со школьных лет.
Гарри сделал знак официанту.
— Ты опоздала. Я очень беспокоился. Давай присядем.
— О, Гарри! Прости, ради Бога! Мне так стыдно признаться, но я проспала. Даже не слышала будильника. Мне так не хватает Мартина. Я привыкла, что он всегда рядом. Ведь это мое первое в жизни путешествие в одиночестве.
Гарри провел свою белоснежную спутницу к столу у окна. Он чувствовал себя смущенным. Он не мог объяснить себе, чего он ожидал, но только не этих роскошных мехов и искрящегося веселья.
Мадлен освободилась от манто, и Гарри увидел ее стройное тело — такое знакомое и желанное. Под мехами она тоже была одета во все белое. Плотная белая кашемировая юбка и такая же кофта эффектно облегали ее фигуру. «Высший класс, настоящий Голливуд», — сказала бы его жена. На пальцах и в ушах сверкали бриллианты. Настоящая снежная королева! Слегка похудела, но выглядит все так же неотразимо. Действительно, время не властно над такими женщинами. Гарри был восхищен ею. Каждый мужчина, который видел эту женщину, не мог не восхититься ею! Внезапно Гарри ощутил себя подавленным.
— Меня зовут Фритци. — Она широко улыбнулась ему.
Гарри попытался сосредоточиться.
— Объясни, пожалуйста, я не совсем тебя понимаю.
— Фритци. Это мое прозвище. Так прозвал меня Мартин, потому что я ни на что не гожусь. — Мадлен рассмеялась. — Когда ты называешь меня Мадлен, я чувствую себя немного странно.
— Но мне тоже неловко звать тебя Фритци.
— Ничего. Женщинам надо уступать. Зови меня, пожалуйста, Фритци.
— В детстве у меня был хомяк с такой кличкой.
— Замечательно.
— Ты знаешь, он погиб ужасной смертью. Мне так больно вспоминать это, повторяя каждый раз его имя.
Фритци медленно улыбнулась. Очень сладкой и очень злой улыбкой.
— Когда-то я носила в животе ребенка по имени Гарри-младший.
Поперхнувшись, Гарри чуть не выронил бокал, который он только что пригубил. Брызги попали на белую кашемировую грудь.
— С тобой все в порядке, Гарри? — сдерживая улыбку, заботливо поинтересовалась Фритци.
Откашлявшись, Гарри постарался придать своим голубым глазам испытанное холодное выражение. Строгость и снисходительность. По крайней мере, ему казалось, что он выглядит так, хотя понимал — победа за этой женщиной. Он сокрушен и подавлен. И так будет всегда.
— О'кей. Хорошо, я согласен. Я буду звать тебя Фритци, Фритци, Фрииитци, Фриииииитциииии! — пропел он.
— Ну вот и отлично. А я буду звать тебя Гарри. Гарри, Гаааарриии! — Она засмеялась.
Гарри вдруг почувствовал, что ему тоже смешно. Они сидели, несли всякую чушь и все время смеялись. Гарри не мог остановить себя. Это был какой-то нервный смех. Он абсолютно ничего не мог с собой поделать. Это он-то, всегда гордившийся тем, что умеет владеть собой и обстановкой. Но сейчас! Он и не помнит, случалось ли с ним такое раньше, он словно оказался под гипнозом, и смех Фритци колокольчиками звучал у него в ушах.
Они заказали ленч, но он даже не почувствовал вкуса съеденного. Его собственный голос звучал, словно из некоего резервуара, и существовал самостоятельно, независимо от его воли. Гарри даже обернулся — казалось, что говорит не он, а кто-то за его спиной.
После ленча они расстались. Гарри не вернулся в офис — он был ошеломлен, и ему надо было прийти в себя, хорошенько поразмыслить. Появление Фритци в его размеренной, хорошо отлаженной жизни застало его врасплох. Это походило на стихийное бедствие, удар грома среди ясного неба. Оказывается, жизнь его текла настолько размеренно, что ему это осточертело.
Когда присутствие духа покидало Гарри, он предпочитал пешие прогулки. Вот и сейчас он не спеша брел в сторону дома, пытаясь вновь обрести почву под ногами.
У него было две страсти в жизни — бейсбол и Ингмар Бергман. Они совсем не подходили к его имиджу издателя и владельца журнала «Утиная охота» и множества смежных изданий. В охоте он ничего не смыслил, и Джина, его жена, смеялась над этим. А он находил даже какое-то удовольствие от своего невежества.
— Не нужно быть птицей, чтобы торговать пухом. К черту этих уток! Единственная утка, которую я знаю, это издательское дело. Я умею продать свои издания, и это главное! А если бы у меня был журнал «Философия», что ж, мне становиться Карлом Юнгом? Пока на свете существуют тысячи дураков, готовых бродить по холодной воде и морозить свой зад, чтобы от какого-нибудь несчастного голубя полетели пух и перья после выстрела, он не останется без клиентов!
Чего ему сейчас хотелось больше всего, так это уехать в Швецию и работать на Бергмана, публикуя маленькие, полные скрытых намеков эссе.
Дома он уставился в телевизор. Шел фильм «Лицом к лицу» с Лив Ульман и Эрландом Йозефсоном. Это несколько отвлекло его от пережитого. Гарри любил этот фильм, любил Лив — божественную Лив, — самую чувственную женщину, величайшую актрису в мире.
Когда его мысли вновь возвращались к сегодняшнему дню, к Фритци, он усилием воли заставлял себя отвлечься и сосредоточиться на сюжете. Вот глаза Йозефсона с крошечными черными зрачками. Мертвые бусинки, мраморное мерцание черных птичьих глаз. Никогда не можешь заглянуть в них, проникнуть в глубину. Такие глаза пугали Гарри. Они, как солнцезащитные очки, отражали удар света, не давая никакой путеводной нити. Лишающие силы, отталкивающие глаза. Смотришь в них и теряешь над собой контроль.
До него, словно издалека, донесся запах Фритци. Он будто впитал его. Может, стоило еще погулять, чтобы мороз выветрил, высосал из него этот запах, эти воспоминания?
Он так и не узнал, что ей было нужно от него. «Единственный человек моего далекого прошлого», — весело сказала она. Что ей надо в Нью-Йорке? Смены декораций? Она сказала, что серьезно подумывает о доме в Хамптоне. Ее тянет туда, у нее вдруг возникло непреодолимое желание вновь увидеть его. У нее есть деньги. Она хочет купить дом в Хамптоне и просит помочь ей в этом. Может, ей хочется вернуться в прошлое? В душе у него шевельнулось что-то такое… Господи, что с ним творится?
Лив на экране травилась снотворным. Скоро она будет лежать в шведской психушке с трубками в носу.
Мадлен-Фритци-Олсен Феррио вернулась из прошлого, вышла из тени школьных воспоминаний, которые всегда жили в нем вместе с чувством страха и вины. Воспоминания, словно застывшие кони, готовые при волшебном прикосновении прянуть и бешеной скачкой ворваться в твою устойчивую систему координат, все там перепутав. Она — часть паутины прошлого, где смешались реальность и фантазия, печаль и потери, надежда, отчаяние и тоска.
«Что она в действительности хотела сказать?» — подумал он снова, когда на экране возникла дочка Лив и заявила: «Я знаю, ты меня никогда не любила».
