Первый сигнал поступил в следующий понедельник. В десять сорок пять казначей Нью-Йоркского общества сохранения исторических ценностей, которое приобретало и оберегало материальные ценности, сохранившиеся в городе, получило по телефону информацию из банка «Фёрст Хадсон», что его чек на шестьсот тысяч долларов не был оприходован в «Мэритайм континентале». Озадаченный казначей еще раз проверил цифры сальдо и убедил, что на их балансе должно было остаться достаточно средств, чтобы оплатить этот чек. Он тут же позвонил вице-президенту «Мэритайм континентала», который распоряжался этим счетом, и объяснил ненормальность возникшего положения.

Тридцатью минутами позже президент подтвердил, что на счету действительно не хватает денег, так как на прошлой неделе было снято четыреста тысяч долларов. Он не позаботился о том, чтобы проверить, каким образом были сняты эти деньги, полагая, что казначей общества, когда ему скажут, вспомнит об этом. Казначей возмущенно возразил, что его цифры правильные и самые последние, что он не санкционировал никакого такого платежа.

Вице-президент извинился и начал разбираться. Ему не составило труда выяснить, что деньги были сняты в форме перевода средствами электронной связи. Когда он обследовал фактическую документацию, то с ним чуть не случился сердечный приступ.

Эмиль Бартоли согласился принять вице-президента немедленно. Лицо его стало суровым, когда он ознакомился с бумагами.

– Оплатите чек из чрезвычайных фондов банка, – приказал он. – И пришлите ко мне Прюденс Темплтон!

Не успел несколько успокоившийся вице-президент выйти, как поступил второй звонок, на этот раз из крупнейшей благотворительной организации. Ее председатель раскипятился, потому что был возвращен их чек на полтора миллиона. Бартоли успокоил его и обещал немедленно разобраться в этом. Но он сразу же не смог этим заняться, потому что возникла третья кризисная ситуация, затронувшая национального политического деятеля, перевыборы которого зависели от денег. Он только что обнаружил, что лишился двух миллионов долларов.

– Мисс Темплтон, что происходит? – Бартоли ледяным тоном потребовал объяснений.

Сбитая с толку как непривычным проявлением гнева со стороны Бартоли, так и самим вызовом, Прюденс Темплтон совершенно растерялась. Дело усугублялось тем, что она просто обезумела от горя из-за Майкла. Последние несколько дней она скорбно рыдала и утром этого дня еле пересилила себя, чтобы встать с кровати и отправиться на работу. Она пыталась сосредоточить свое внимание на компьютерных распечатках, которые подал ей Бартоли, но ничего не могла взять в толк.

– Простите меня, мистер Бартоли, вы уверены, что не санкционировали эти операции?

– Конечно, уверен!

– Я спрашиваю потому, что здесь приведен ваш кодовый номер.

– Сам вижу! Вопрос в том, как он сюда попал? – Бартоли помолчал. – И посмотрите на второй код.

Прюденс Темплтон ахнула. Второй номер принадлежал Александру Мейзеру.

– Но как?

– Вот это мы и должны выяснить… немедленно!

– Вы думаете, что кто-то… – Прюденс даже не решилась закончить эту фразу.

Молчание Бартоли говорило само за себя.

– Я немедленно займусь выяснением, – выговорила она.

– Сделайте это как можно быстрее, мисс Темплтон. Мы не знаем, как глубоко зашло гниение.

К полудню Бартоли все стало ясно. Были ограблены еще три счета, потери превысили шесть миллионов долларов.

Как это может закончиться? Но наихудшее, от чего открещивался Бартоли, оставалось еще впереди. Никто не знает, где и как начинаются сплетни в банковском мире. Может быть, кто-то подслушает разговор, кто-то сболтнет лишнее, обиженный служащий начнет тайно злорадствовать по поводу внутренних трудностей организации. Как бы там ни было, но в три часа дня Бартоли позвонил начальник Федеральной комиссии по регулированию банковской деятельности. До Вашингтона дошли слухи, что в «Мэритайм континентале» разрастается скандал. В различных местах начали шепотом произносить ядовитое слово «растрата».

Не раскрывая всех подробностей, Бартоли признал, что обнаружены некоторые отклонения. В банке проводится расследование.

– Боюсь, что этого недостаточно, – заявил ему начальник комиссии. – От нас требуют предъявить вам официальные обвинения.

Ошеломленный Бартоли спросил:

– Кем?

– Ваш липовый друг, который метит в президенты. Он беспокоится о своих двух миллионах, но главное – он перетрухнул, что может оказаться замешанным в крупный скандал.

– Какая нелепость!

– Согласен. Но он способен добиться своего. При сложившихся обстоятельствах у меня нет другого выбора, кроме как действовать.

– Что вы имеете в виду? – спросил Бартоли.

Ответ он получил через час. В «Мэритайм континентал» прибыли три агента ФБР вместе с группой банковских инспекторов и, не теряя времени, занялись изучением папок, стараясь в бумагах найти следы злодеяний. Они были уверены, что найдут нужные им доказательства, и нашли.

– Мистер Бартоли, – заявил старший агент ФБР, – вы арестованы за растрату, мошенничество и за попытку вывезти из Соединенных Штатов сумму, превышающую десять тысяч долларов, без предварительного уведомления министерства финансов.

Эмиля Бартоли увели на глазах у всех сотрудников банка.

Катю зачаровывал лунный свет, который струился через окно до потолка в их городском доме на Парк-авеню. Катя съехала из гостиницы и вернулась в дом, в который не ступала ее нога в течение последних пяти лет. Сначала она ощущала какую-то неловкость, как бы заново осматривая комнаты, элегантную обстановку и украшения, которые отец собирал в течение всей своей жизни. До этого в кабинет отца она входила только один раз. Она не была готова раскрыть для себя его святилище, не стала листать фотоальбомы, на которые наткнулась в комнате, которая когда-то служила ей спальней. Насколько она запомнила, все осталось в нетронутом виде. Пока что у нее не было для этого сил.

Дом пробудил в Кате мысли о том, как она отдалилась… действительно отошла от него… И непрошеные картины жизни в Беркли побежали перед ее мысленным взором. Помогая в юридическом плане пострадавшим студентам, она взяла на себя определенное обязательство – помогать тем, кто боролся за перемены в обществе. На всю ее жизнь хватило бы дел, связанных с нарушением гражданских свобод. Она думала также о Теде. Как-то вечером она видела его по телевидению в сопровождении своего адвоката Джейка Хирша. Он давал интервью на ступеньках суда в Сан-Франциско. Катя внимательно прослушала, что он говорит. Его страстность и убежденность были ей хорошо знакомы, но что-то в нем изменилось. В словах Теда звучали гнев и непримиримость, чего раньше она никогда в нем не замечала.

Или, может быть, не хотела этого слышать…

Катя подумала о том, а действительно ли она хочет найти решение для проблем, о которых он говорил. Или его жизнь сводилась к риторике, сборищам, театральным представлениям?

Каким бы он был человеком, если бы у него не было всех этих идей?

Ответ был Кате известен: никчемным человеком. К черту все его позерство и пропади пропадом Розмари!

Катя гадала об Арманде, дав волю своему воображению. В это время мелодично зазвонили колокольчики у входной двери, и воображаемый мир, который начинал яснее вырисовываться перед ней, рассыпался.

– Эти два джентльмена… – начал объяснять слуга, который открыл дверь и вошел в кабинет в сопровождении двух мужчин.

– Вы Катерина Мейзер? – перебил один из них.

– Да, это я. А в чем дело?

– Я детектив Янг, мадам. Этот джентльмен судебный исполнитель. У нас ордер на ваш арест.

Катя присутствовала при многих арестах. Она представляла себе первые мгновения, когда полицейский хватал за руку подозреваемого и защелкивал на нем холодные наручники, – самые скверные мгновения. Она видела, как в глазах подозреваемых отражались чувства страха, отчаяния, паники и даже ужаса. Катя не верила, что теперь это коснулось ее. Она пыталась сохранить спокойствие. Когда сыщик зачитал ей положение о ее правах, она спросила, куда ее ведут и в чем обвиняют.

– Вас доставят к районному прокурору в центре города, мисс Мейзер, – сообщил ей Янг. – Он сам скажет вам об этом.

– В такой час?

– Мы выполняем приказ, мисс.

Управление районного прокурора в Манхэттене никогда не закрывалось. Коридоры были забиты проститутками, ворами, пьяницами, дежурные полицейские пили кофе, надоедливые адвокаты шепотом предлагали перегруженным работой помощникам районного прокурора заключить пари. Катю провели через этот содом в спокойную обстановку третьего этажа, где располагались кабинеты старших помощников районного прокурора.

– Ваш адвокат ожидает вас, – Янг открыл перед ней дверь.

За полированным столом с врезанной кожаной подстилкой для письма сидел высокий, атлетического сложения мужчина лет сорока. Его костюм-тройка был безукоризненно отутюжен, он писал ровным, аккуратным почерком.

– Меня зовут Сол Маскат, мисс Мейзер, из отдела Чарльза Трелора.

Кате было знакомо имя Чарльза Трелора. Он являлся юрисконсультом ее отца. Чарльз Трелор был для нее образцом настоящего юриста.

– Где находится мистер Трелор? – спросила Катя.

– Спит дома. Послушайте, мисс Мейзер, вам не нужен юрисконсульт по делам коммерческих корпораций. Против вас выдвинуто уголовное обвинение. Вам нужен человек, сведущий в вопросах оружия. Таким я и являюсь.

Катя неуверенно села.

– Какие уголовные обвинения?

Сол Маскат обошел стол и оперся об его переднюю часть. Его взгляд впился в Катю.

– Не желаете ли вы рассказать мне о счете сорок семь восемьдесят?

Катя покачала головой:

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– А что вы скажете о Нью-Йоркском обществе сохранения исторических ценностей?

– Ничего!

– О «Банко де Бразил» в Рио?

– Никогда не слышала о таком! Послушайте, я хочу знать, что происходит!

– Этого же хотят и многие другие, – сурово произнес Маскат. – Разве вы не следите за новостями?

– Сегодня я ничего не читала и не слушала.

– И не имеете никакого представления о том, что произошло?

– Ни малейшего. И если мне действительно положен адвокат, то, может быть, вы мне и расскажете об этом.

Сол Маскат задумчиво посмотрел на нее.

– Ладно. Вас обвиняют в присвоении более шести миллионов долларов из активов «Мэритайм континентала». Во всяком случае, пока что речь идет о такой сумме.

– Какой идиотизм! – прошептала Катя.

Адвокат по криминальным делам внимательно следил за каждым движением Кати, за тоном ее голоса, стараясь отыскать малейшее несоответствие, которое указало бы на ее вину. Он ничего не находил.

– Да, конечно, мы живем в сумасшедшем мире. Тогда слушайте, мисс Мейзер, я расскажу вам, что произошло. А вы мне скажете, как это могло случиться.

Не опуская ни одной детали, Маскат объяснил, что произошло с того момента, когда обнаружилась пропажа фондов до ареста Кати и Эмиля Бартоли.

– Эмиль? – воскликнула Катя. – А он-то какое имеет отношение?

– Перевод по электронным средствам связи требует двух удостоверяющих кодов. Один принадлежит вашему отцу, другой Бартоли.

– Что за коды? Адвокат взял лист бумаги.

– Вот показания, взятые под клятвой у мисс Прюденс Темплтон, которая руководит отделом коммуникаций. Согласно ее записям – а записи тоже находятся у нас, – номер кода вашего отца и ваш собственный одинаковые – сорок семь восемьдесят. Вам это что-нибудь говорит?

Катя с яростью соображала. Эти цифры были ей знакомы.

– Да, я знаю эти цифры! – вспомнила Катя. – Отец дал мне этот код доступа к деньгам, чтобы я могла переводить себе некоторые суммы отсюда в Беркли, не беспокоя его.

Адвокат вздохнул:

– Знали ли вы, что это также его личный код?

– Не знала!

– Ну, дело было именно так. Что не отец дал добро на перевод, мы можем не сомневаться. Значит, остаетесь…

– Я.

Маскат кивнул:

– Именно так это представляется прокурору.

– А как же это представляется вам? – вызывающе спросила Катя.

Адвокат улыбнулся:

– Думаю, что вы не виноваты. Не знаю, как все это началось, но считаю, что вы к этому не причастны.

– Спасибо и на этом, – поблагодарила его Катя. – Полагаю, что районный прокурор мог бы выяснить и кое-какие другие факты, прежде чем требовать у судьи ордер на арест. Хотя бы мотивы.

– Об этом думали и одну мотивировку нашли, – продолжал Маскат. – Вы общались с некоторыми подозрительными типами в Беркли. Большинство называют их радикалами. К тому же у вас имеется приятель, который постоянно фигурирует в новостях, когда пытается сжечь армейское отделение по вербовке резервистов в студенческом городке. Говорят, что вы похитили деньги для поддержки революции, что бы там ни означало это слово.

– Настоящая галиматья! – прошептала Катя. Маскат пожал плечами:

– Такая версия устраивает власти. Вам придется потрудиться, чтобы убедить их в обратном.

– А как в отношении Эмиля? Что, он тоже радикал?

– На документах о переводе значится его код, – напомнил ей Маскат. – Версия о нем такова: после смерти вашего отца его положение в банке стало неопределенным. Вы обратились к нему с предложением, которое он не мог отклонить. А именно: помогите мне подорвать банк, а я обеспечу вас на всю жизнь. Три миллиона долларов, половина обнаруженной до сих пор пропажи, большое подспорье для любого человека.

– Неужели вы можете поверить в это? – воскликнула ошарашенная Катя.

– Я этому не верю. Но как я уже сказал, это кое-кого устраивает. – Маскат помолчал. – Послушайте, прокурор наверняка затронет все это в разговоре с вами. Отвечайте ему то же, что вы говорите мне. Мне наплевать, убедится ли он сразу в вашей невиновности или нет. Я хочу просто пробудить у него сомнения. Если у него не будет уверенности, тогда я сегодня же освобожу вас под залог. Ваш паспорт в порядке?

– Он у меня дома. Я хочу сказать, в доме моего отца.

– Прекрасно. Я позвоню к вам домой и попрошу одного из слуг принести его.

– Зачем?

– Зуб за зуб, коллега. Я хочу, чтобы вы вышли отсюда, но судья должен за это получить какую-то гарантию. Если ваш паспорт будет лежать в суде, то вы не сможете махнуть в Рио и потратить все эти деньги, верно?

– Верно, – тихо ответила Катя. Она сердилась на себя за то, что не понимала элементарных вещей. – Мне бы хотелось повидать Эмиля, – заметила она.

Маскат покачал головой:

– Исключается, пока прокурор не допросит вас… и его. Постучите по дереву, мисс Мейзер. Может быть, вам повезет и через некоторое время вы сможете сравнить свои показания за завтраком в ресторане «Плаза».

Но встретились они не в «Плазе», а в закусочной за углом здания федерального суда. В шесть часов утра на улице было все еще темно, и это заведение было заполнено патрульными полицейскими, секретаршами, служащими, молодыми адвокатами – теми, кто работал в суде в дневную смену. Запятнанное покрытие из искусственной кожи на стульях прилипало к юбке Кати, а от запахов сладких пончиков и поджаренной ветчины ее подташнивало.

– Не могу высказать, как мне вас жаль, Катя, – произнес Эмиль, обвив обеими ладонями кружку с кофе.

Катя думала о том, что в этой закусочной он выглядит как белая ворона в своем прекрасно сшитом итальянском костюме. Себя она чувствовала неряшливо одетой и замученной, в горле першило. Помощник районного прокурора проводил допрос очень напористо и долго, его вопросы, повторявшиеся много раз, просто сводили с ума. Кате хотелось закричать.

А потом как по волшебству все сразу прекратилось. Она стояла перед судьей с Солом Маскатом, который возвратил ей паспорт. Сумма залога для нее и Эмиля была установлена по одному миллиону. Обычные десять процентов были немедленно внесены в форме чека, выписанного на фирму Чарльза Трелора. Был назначен день судебного разбирательства, следствие продолжалось, она с Эмилем обязалась не покидать пределов Нью-Йорка без предварительного уведомления суда. Если они нарушают это условие, то немедленно будет выписан ордер на их арест.

– Эмиль, что с нами происходит? – спросила Катя.

– Мне бы хотелось знать ответ на этот вопрос, но я его не знаю.

– Расскажите мне, что вы знаете. Уверены ли они, что это не ошибка рядового служащего? – спросила она, как бы хватаясь за соломинку.

– Это давно бы обнаружили наши собственные работники, не говоря уже об инспекторах, если бы была допущена ошибка, – ответил Эмиль. – Нет, Катя. В курятник проникла и ограбила его какая-то очень хитрая лиса.

– Вы не догадываетесь, кто бы это мог быть? Он покачал головой.

– Ни малейшего представления. Кадровая политика у нас самая строгая в нашем бизнесе. Мы запрашиваем все сведения о профессиональной подготовке и работе, а также рекомендательные письма на поступающих. Мы проводим проверки через полицию и другие сыскные учреждения. Поверьте мне, как бы хорошо ни выглядел перспективный кандидат и как бы сильно мы ни желали взять его или ее к себе, мы не делаем этого, пока не разузнаем все, что необходимо узнать. – Он загасил сигарету. – Поэтому мне так трудно поверить, что к нам все-таки проскользнул какой-то ублюдок. Кто не только знает технику финансовых переводов средствами электронной связи, но и сумел достать коды безопасности.

– Сколько человек имеют доступ к такой информации?

– Насколько я знаю – или знал – только я и Прюденс. Похоже, я ошибался.

Катя видела, как задет и как зол был Эмиль. Более того, она чувствовала, как ему стыдно.

– Эмиль, можете вы определить, в каком отделе работал вор? В отделе коммуникаций?

– Несомненно, – ответил он тихим голосом. – Один из восьми работающих там служащих. Скорее, из семи.

Катя нахмурилась:

– Почему восьми?

– Один из служащих – Майкл Сэмсон – погиб во время пожара на минувшей неделе. В его квартире взорвался газ.

– Какой ужас!

Подошла официантка и подлила в их кружки горячего кофе. Катя помолчала, пока официантка не отойдет.

– Надо думать, что полиция проверяет всех сотрудников отдела коммуникаций.

– О, конечно! Если что-то можно найти, то они докопаются до этого.

– Тогда это просто вопрос времени, – заключила Катя, стараясь приободрить Эмиля. – Вора рано или поздно поймают.

Он кисло улыбнулся:

– Может быть. Но это не меняет того факта, что я подвел вас, Катя. Вас и вашего отца. Это не должно было произойти, тем более сейчас.

– Эмиль…

– Нет, разрешите мне закончить. Меня, может быть, и не посадят в тюрьму. Но если меня не оправдают, то я превращусь в ужасную помеху для банка. К тому же Федеральная резервная система уже назначила временного попечителя.

– Не может быть! – воскликнула Катя. – Пока наша вина не доказана, вы невинны, черт подери!

– Катя, вы не понимаете! Произведен неправильный перевод денег. Скандал получил огласку, а завтра вкладчики начнут забирать свои средства из банка. Да, конечно, мы наслушаемся от них ханжеских извинений и обещаний вернуться опять, но это лишь для вида. Клиенты в таких случаях никогда не возвращаются. Они не хотят рисковать.

Он поднял руку, чтобы не позволить Кате возразить.

– Есть и другие проблемы. Мы все еще не получили никаких сведений из банка в Рио, куда были переведены деньги. Когда нам ответят, наш банк сможет начать попытки выйти на след преступника и, возможно, восстановить чрезвычайный фонд, который оказался полностью исчерпанным. Но пока не будет сделано хотя бы это, я совершенно бессилен, как бы я ни старался.

Катя глубоко вздохнула, стараясь не показать своего разочарования.

– Кого направляет к нам Федеральная резервная система? – спросила она.

– Хотя бы в этом нам несколько повезло, – ответил Эмиль. – Они направляют к нам Мэтью Сэведжа. Он когда-то работал в компании «Соломон бразерс», но последние несколько лет помогает и опекает захромавшие банки. Я с доверием отношусь к его суждениям и решениям. Он сделает все, что в его силах, чтобы поддержать «Мэритайм континентал» на плаву.

Катя строго на него посмотрела:

– Вы мне сказали не все, Эмиль.

Он позволил себе скромно улыбнуться:

– Сэведж будет информировать меня о ходе следствия. Мы будем узнавать о событиях раньше правительственных чиновников.

Катя пожала его руку:

– Эмиль, уверяю вас, все образуется. Полиция поймает злоумышленника. Через несколько дней все это покажется дурным сном.

Эмиль Бартоли попридержал свой язык. Его венецианские кости подсказывали ему, что это будет отнюдь не легко. Будучи внутренне человеком с очень большими предрассудками, он верил в то, что дурные сны не проходят. Они просто возвращаются в виде повторяющихся кошмаров.

Уолл-стрит назовет этот день черным вторником. К полудню следующего дня шестьдесят крупнейших депозитариев «Мэритайм континентала» сняли свои деньги. К концу дня эта цифра увеличилась в пять раз, угрожая ликвидировать банк. Только потому, что «Мэритайм континентал» следовал консервативному курсу в области инвестиций, Федеральная резервная система открыто заявила, что активам депозитариев ничто не угрожает.

Это заявление Федеральной резервной системы не только никого не успокоило, а усилило паническое бегство из этого банка. Может быть, и искаженная логика депозитариев сводилась к следующему: почему регулирующее учреждение взяло опеку над «Мэритайм континенталом», если там все в порядке? Закрытие счетов и снятие средств продолжались с тревожащими темпами. И никакие закулисные просьбы и заверения Эмиля Бартоли не могли изменить этого. Еще более оскорбительным было то, что люди, с которыми Бартоли в течение многих лет вел дела, отказывались подходить к телефону. Самый сокрушительный удар последовал в среду. После двухдневного молчания банк в Рио, куда были переведены украденные средства, проинформировал Мэтью Сэведжа и американских инспекторов, что этих денег на их счетах уже нет. Они переведены согласно поступившим к ним указаниям, изложенным в первом же телексе. Эту деталь люди в Рио в своих корыстных интересах вроде бы не заметили, пока не прикарманили кругленькую сумму, заработанную на этом переводе.

– Создалось невозможное положение, и оно с каждой минутой все ухудшается, – сообщил Эмиль Кате в этот вечер за ужином.

Ее тревожил и его вид, и пораженческие настроения, схватившие его.

– Деньги не могли исчезнуть просто так, – не сдавалась она. – Должны остаться какие-то документы. Где-то кто-то знает что-то!

– След снова и снова возвращается к нам, Катя, – добавил он с горечью. – Об этом написано во многих газетах.

Катя точно знала, на что он намекает. Финансовые газеты проявляли скорее осторожность, чем беспристрастность в своих отчетах, а другие газеты оказались менее благосклонными, выплеснув на первые страницы все подробности арестов и так называемой растраты. Более того, инспекторы не называли никаких других подозреваемых. Пока что не появилось ни малейшего подозрения в отношении третьего лица.

Все это лишь еще больше раздражало Катю и усиливало ее чувство разочарования. Как юриста ее учили пользоваться законами не только для того, чтобы как можно лучше строить защиту возможных клиентов, но и выуживать решающие факты, на которых можно строить или расстраивать все дело. Но она никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как теперь. Она боролась с привидениями, которые установили свои собственные правила. Ей приходилось играть в совершенно неизвестную игру. Она барахталась в неизвестности, не могла реально ухватиться за что-то такое, что угрожало ей. Чувство беспомощности действовало на нервы и пугало.

– Одно беспокоит меня, – произнесла она вслух.

– Что именно?

– Смерть этого Майкла Сэмсона. Эмиль нахмурился:

– Не понимаю. Несчастный случай. Он погиб от взрыва газа.

– И сгорел так, что стал совершенно неузнаваем, – добавила Катя.

– Но Прюденс опознала его. На нем был какой-то медальон, который она подарила ему.

– Верно, – согласилась Катя. – И женщина вряд ли даст мужчине такую личную вещь, если между ними ничего нет. Для коллеги по работе это был бы слишком большой подарок, который, скажем, преподносят на Рождество или на день рождения.

– Вы хотите сказать, что у них была связь?

По тону Катя поняла, что Эмиль даже и не думал о такой возможности. В конце концов, Прюденс Темплтон одевалась и вела себя как старая дева, значит, такой она и была.

– Думаю, что это могло быть, – ответила Катя. – Давайте на минуту допустим, что это так и было. А если так, то вы чего-то не знаете о Майкле Сэмсоне. И этого «чего-то» может оказаться очень много.

– Из того, что я помню из его личного дела, у него все было в порядке. У него были блестящие рекомендации из банка «Сауэр».

– Да, его папку я тоже просматривала. Но, Эмиль, отдаете ли вы себе отчет в том, что практически никто его не знал? Он вел себя как отшельник, никогда ни с кем даже не выпил по рюмке после работы. Не кажется ли вам это несколько странным?

– Возможно, – допустил Эмиль. – Я могу снова просмотреть его личное досье, навести справки о его рекомендациях.

– Это лишь начало, и вряд ли вы что-либо там обнаружите. Похоже, что Сэмсон общался в жизни только с одним человеком – с Прюденс Темплтон.

Квартира говорила о незамужней женщине, которая жила одиноко. Но пустота не заключалась в четырех стенах. На серванте и полочке над камином стояли фотографии туристических поездок на Гавайи и во Флориду, но никаких изображений других людей, которые могли быть попутчиками праздничных поездок. Небольшая круглая подставка на трех ножках, покрытая салфеточкой, была уставлена фарфоровыми статуэтками, но не стояло ни одной рамки со снимками семьи или любимых людей. Стены совершенно голые, если не считать распятия и в одном углу изображения святого Павла. Чайник, стоявший на подносе, покрыт шерстяным колпаком, связанным в такой же манере, как и шаль на плечах Прюденс Темплтон. На это уходили долгие часы кропотливой работы женщины, боровшейся с одиночеством. Катя представила себе, что слышит, как позванивают вязальные спицы и как громко, наверное, раздавался в тишине звук от них.

– Благодарю вас, мисс Темплтон, – сказала Катя, принимая предложенную чашку. – Это совсем не обязательно.

– Ну, что вы, мисс Мейзер. На улице ведь так холодно.

Катя пила чай. Горе оставило свои печальные следы на Прюденс Темплтон. Глаза ее покраснели, веки распухли. Ее глаза постоянно бегали, но голос звучал удивительно спокойно, как будто он принадлежал кому-то другому. Когда она подавала чай, ее руки с голубыми венами заметно дрожали.

– Я действительно не знаю, что еще могла бы сообщить вам, мисс Мейзер. Полицейские и инспекторы задавали мне сотни вопросов в отношении людей, которые работают, – она поправилась, – которые работали у меня. Я рассказала им все, что знала, в том числе и о мистере Сэмсоне.

– Вы хорошо его знали, мисс Темплтон? Прюденс пожала плечами:

– Не очень. Он в основном вел себя замкнуто. Катя поставила чашечку с чаем.

– Мисс Темплтон, я пришла сюда не для того, чтобы причинить вам еще больше горя, чем вы уже хлебнули. Но я должна вам задать эти вопросы. Вы знаете, как много поставлено на кон, что пишут в газетах.

Прюденс отвернулась.

– Вы имеете в виду эти подлые слухи о вас и мистере Бартоли? Явная чепуха.

– Конечно, это так. Но пресса на этом не остановится, ей подавай скандал. Рано или поздно они притянут вас к Майклу Сэмсону.

Прюденс отмахнулась:

– Нечего и притягивать.

– Мисс Темплтон, когда Майкл Сэмсон погиб, то именно вы опознали его тело. Именно вы подарили ему дорогой медальон. Вы занимались организацией его похорон. Вы были единственным человеком, если не считать священника, у его могилы. Теперь вы оплакиваете его, потому что любили его и его больше нет. – Катя подалась вперед и притронулась к руке женщины. Рука была ледяная. Это, а также суровое выражение лица подсказали Кате, что она попала в точку.

– Я не хочу совать нос в вашу личную жизнь или касаться ваших чувств к Майклу Сэмсону, – продолжала Катя, молясь, чтобы женщина хоть что-то сообщила ей полезное. – Но мы знаем о нем так мало. Его послужной список совершенно не дает нам представления о том, что это был за человек. А вы его знали, мисс Темплтон? Можете вы мне рассказать о Майкле Сэмсоне?

Прюденс Темплтон уставилась на Катю с такой грустью и отвращением, что Катю просто передернуло.

– Вы жестокая, мисс Мейзер, – наконец выговорила она. – Не потому, что вы задаете эти вопросы. Хотя мне и тяжело их слышать, но у вас есть некоторое право их задавать. Вы жестоки, потому что у вас есть все то, чего нет у меня: молодость, красота, богатство. Уверена, что мужчины так и льнут к вам. Меня они не удостаивают даже одним взглядом. А что больше всего огорчает меня, мисс Мейзер, так это то, что вы этого совершенно не замечаете. Вы пытаетесь заставить меня поверить, что мы одинаковые, хотя прекрасно знаете, что это не так. Я нахожу это оскорбительным.

– Мисс Темплтон…

– Ну уж нет. Вы задали свои вопросы, и теперь я хочу высказаться. Да, я любила Майкла. Да, мы были любовниками. Он дал мне такое, чего я никогда не имела. То, что имеют все женщины, включая вас. Я не обозленная. Я говорю вам это лишь для того, чтобы вы поняли, как благодарна была я Майклу. Больше, чем могут представить себе люди вроде вас.

Но, как вы сказали сами, Майкл был замкнутый человек. Время, которое мы проводили вместе, было нашим временем. Прошлое нас не касалось. А что касается будущего, то, по правде сказать, оно ужасало меня, потому что я знала, что в один прекрасный день Майкл уйдет. Поэтому я не задавала ему вопросы о том, кто он такой и откуда взялся. Я упивалась им, принимала его таким, каким он был.

В ваших глазах я вижу вопрос: но дала ли я ему что-нибудь? Посмотрите вокруг, мисс Мейзер. Что у меня может быть такого, что он захотел бы получить? Отдел коммуникаций не дает возможностей для быстрого продвижения. И хотя моя рекомендация могла бы иметь вес, одна она не продвинула бы Майкла на ответственную должность. Майкл был очень умным человеком. Возможно, он мог бы продвигаться быстрее, занимать более высокие посты, но ему нравилась его работа и он был дьявольски хорош на своем месте. А больше мне сказать нечего.

Прюденс Темплтон налила еще чаю. На улице стало темно и, вероятно, холодно. Катя поднялась.

– Простите, если я вас обидела, мисс Темплтон. Если это может вас утешить, то я бы сказала, что вы невиновны. А если в этом появится необходимость, то вы получите лучшего адвоката, который докажет это. – Катя помолчала. – У меня последняя просьба. Нам не удалось найти ни одной фотографии Майкла Сэмсона. Если у вас такая есть, то я бы была признательна за переснятую копию.

Мисс Темплтон открыла дверь.

– Нет, у меня нет его фотографий, мисс Мейзер. А если бы они даже и были у меня, то неужели вы думаете, что я отдала бы их вам? – Она сделала паузу. – Зачем вы вернулись сюда? Зачем вы принесли нам неприятности? Я знаю, что Бартоли невиновен. Но не могу сказать то же самое про вас.