Комната Банни была в ужасающем беспорядке. Распахнутые настежь чемоданы с разбросанными вокруг них содержимым, полотняные сумки, смятые и опустошенные, рулоны тканей, коробки с париками, разрозненные туфли, даже портновский манекен… У Фриды и ее компаньонок с воспаленными глазами оставалось чуть более двадцати четырех часов для того, чтобы подготовить мистерию.

– Вот это! – воскликнула наконец Фрида, остановившись на рулоне темно-шоколадного бархата. – Вот это! Подойдет лучше всего!

Джанина, седовласая женщина с маленькими глазками за очками в тонкой металлической оправе, застонала и вымолвила:

– Я боялась, что именно это ты и выберешь.

– Ты справишься с этим, дорогая, – сказала Фрида, – я видела, как ты работаешь над мистериями.

– Ладно, ладно…

Джанина взяла ткань у Фриды, набросила ее поверх манекена и окинула сомневающимся взглядом. Но, вынув несколько иголок из подушечки, закрепленной на запястье, она тут же принялась проворно священнодействовать подобно маленьким зверькам, друзьям Золушки. В считанные минуты ткань стала приобретать форму.

Хотя все члены наспех собранной Фридой команды и стенали от поставленной перед ними задачи, но от участия никто не отказался. На самом деле они все согласились, что со стороны Фриды это настоящий взлет гения, и были счастливы войти в команду; трое из них были также счастливы получить возможность заработать, а двое остальных – снискать ее благосклонность. Когда они спрашивали, как ей пришла в голову эта идея, Фрида в ответ только смеялась. Она не могла рассказать о сексуальном марафоне с Раулем, который завершился лишь к рассвету, всего несколько часов назад. Можно было бы представить им такую сцену: Фэй Дунавэй и Вильям Холен занимаются в «Нетворк» любовью, он внизу, она наверху, при этом она еще возбужденно рассуждает о стратегии телевизионных рейтингов. Если уж они снизошли до любовного бизнеса, то вот чем они занимались: любовными утехами. И эта блестящая идея пришла к ней после того, как она испытала самый ошеломляющий оргазм в своей жизни, и в ее мыслях внезапно возникло лицо Лэрри Вольфа.

Рауль!.. Фрида уже много лет не чувствовала себя такой возрожденной.

Теперь, после того как ткань была выбрана, Фрида стала рассматривать наброски, которые Сэм делал пастелью в блокноте. Она пролистала их, забраковала большинство и сказала:

– Вот этот близок к тому, что надо, но еще недостаточно близок.

– Ты должна понять, – сказал Сэм, – я еще не видел Банни в ее новом метаморфозисе. – Он произнес это как мета-мор-фо-зис. – Так что я работаю вслепую. А где она, собственно?

– Я послала ее вниз в кинотеатр.

– Щеки ей нарастили? – спросил он, помечая кусочком мела последний набросок. Сэм был самый круглый человек, какого Фрида когда-либо видела, с круглым торсом, большой круглой головой, пухлыми руками и ногами. Он напоминал ей изображения усталого человечка в путеводителях «Мичелин». Но он к тому же был самым талантливым художником, какого она когда-либо знала. Его использовали все студии, а также полицейские участки Южной Калифорнии.

– Нет, – ответила она, – щеки как были.

– А подбородок? Насколько я помню, у Банни подбородок как у Энди Гамп.

– Мне кажется, – ответила Фрида, – что подбородок должен быть приращен.

Из ванны вышла Хелен с париком на голове манекена.

– Что ты об этом думаешь, Фрида? Она нахмурилась:

– Ничего похожего. Прическа должна быть… я не знаю, побольше от «vamp» или что-то в этом роде. И еще, она слишком современна… И цвет неверный…

– Ты считаешь, что нужен черный?

– Я не знаю, она никогда не снималась в цветных фильмах. Пусть будет темный, просто темный.

Дверь гостиной распахнулась, и вошла Банни; у нее были воспаленные глаза, потому что после того взбудоражившего звонка Фриды она так и не заснула. Банни тут же утратила всякую депрессию и стала строить планы. Когда Фрида изложила ей свою идею, Банни подумала, что та сразу придет к ней, чтобы обсудить дальнейшую стратегию. Но, хотя Фрида сказала, что будет у нее вот-вот, на самом деле она объявилась лишь через несколько часов. Если бы Банни не знала Фриду так хорошо, она могла бы поклясться, что в хижине Фрида была не одна.

– Дорогуша, – Фрида вскочила с места. – Что ты смотрела?

– «Робин Гуд» и «Ее неправедные пути». Я чуть не ослепла, глядя на экран.

– Изобрази нам что-нибудь.

Все уселись вокруг в ожидании, пока Банни войдет в роль. Хелен, Сэм и Джанина уставились на нее, не веря своим глазам. Фрида говорила им, что Банни сделала несколько пластических операций, но они никак не ожидали увидеть такое. Она стала красавицей. Сэм не мог дождаться, когда сможет вернуться к своему блокноту, Хелен к своим парикам, а Джанина к платью. Когда Банни прошлась по комнате, сделав свой знаменитый жест – вскинув голову, маленькая аудитория разразилась аплодисментами и восхищенными возгласами.

– Прекрасно, а теперь пошли! – воскликнула Фрида, хватая свою сумочку и беря Банни под руку. Нельзя было терять ни минуты: рождественский бал должен был состояться завтра вечером.

– Куда мы идем? – спросила Банни.

– Снова в кино.

Банни устало улыбнулась. Откуда, черт возьми, у Фриды вдруг взялось столько энергии? Но это неважно, учитываться будет только результат. А когда Банни напомнила себе о тайном заговоре, который предприняли она и шесть ее единомышленников, о сенсации, которую они преподнесут завтра вечером на балу, ее апатию как рукой сняло, и вместе с Фридой они поспешили в кинозал, чтобы провести еще несколько часов с Марион Стар.

Царица Клеопатра нежилась в огромной мраморной ванне, заполненной козьим молоком, которое едва закрывало ее груди. Когда она поднимала рукой волну, молоко расплескивалось, обнажая соски. Потом царица пригласила двух своих служанок тоже раздеться и присоединиться к ней. Крупным планом камера показывала, как падают к ногам предметы одежды, как нежные ступни опускаются в молоко, звучала эротичная музыка, намекающая на то, что происходило в ванной между египетской царицей и ее служанками.

Для Андреа этого было достаточно, поскольку вчера она уже посмотрела «Ее неправедные пути». Она собрала свои вещи и вышла из зала. Чтобы пробраться к выходу, ей пришлось перешагнуть через ноги Фриды Голдман и Банни Ковальски. Поскольку это был один из звуковых фильмов Марион Стар, она надеялась увидеть что-то более значительное, но быстро осознала, что это всего лишь еще одна картина, созданная для того, чтобы пощекотать похотливое любопытство публики.

Андреа вернулась в Китайскую комнату и устроилась в большом кожаном кресле с подлокотниками. С собой она принесла дневник Марион.

«Когда пришло звуковое кино, – писала Марион, – Голливуд охватила паника. Появилась масса невысказанных вопросов. Кто будет сниматься в звуковых фильмах, а кто нет. У многих из нас были плохие голоса, многие из нас просто не умели играть. Так много ведущих актеров и актрис были ведущими лишь потому, что хорошо смотрелись на экране, а не потому, что могли играть. Мой дорогой Декстер уверял меня, что я могу не волноваться, что я буду хороша и в звуковых фильмах. Он сказал, что готовит картину специально для меня, с музыкой, диалогами и тому подобным. Меня это напугало. Мне было всего двадцать два года, и я все еще не верила в себя.

Но я выжила, у меня получилось и в звуковом кино. Не всем из нас это удалось. Бедняга Джон Джильберт… Я думаю, не стал ли он жертвой саботажа, как некоторые поговаривали? И мой красавчик Руди Валентино так никогда и не появился в звуковых картинах: у него был слишком сильный итальянский акцент, никто его не мог понять. Я оплакивала его вместе со всем миром, когда он умер. Он был такой хороший друг и изысканный любовник. После смерти Руди был оклеветан людьми, которые называли его «розовой пуховкой для пудры», но это были всего лишь их безосновательные и ревнивые сплетни, ничего более ошибочного и представить нельзя. Дорогой Руди был безмерно чувственным, и он знал. О! Он знал! – как ублажить женщину.

Но вернусь к звуковым фильмам. И в самом деле, публика сходила с ума от моего голоса. «Варьете» писал, что он напоминает о норке. В 1929 году Рэмси поставил самый дорогой фильм всех времен «Царица Нила», в котором я была звездой. Именно для этой картины он заставил меня отработать знаменитый жест – вскидывать голову, который стал моим автографом. Когда «Царица Нила» вышла на экран, это произвело сенсацию.

Это также сделало меня самой высокооплачиваемой актрисой в мире и таким явлением в Голливуде, что Рэмси рассудил, что пришла пора нам стать любовниками.

В этом не было никакой романтики, никаких прогулок под луной, никаких чудес в атмосфере, которые он использовал в своих фильмах. Просто однажды, как только мы кончили ужинать, он сказал: «Пойдем в постель». Оглядываясь назад, я думаю, он специально так долго готовил меня, чтобы я была достойна его. Такой человек как Декстер Брайант Рэмси не мог спать с любой женщиной. Он заводил романы с леди титулованными или выдающимися. Гертруда Винклер, дочь торговца обувью во Фресно, не отвечала высоким требованиям Рэмси. Но теперь я была Марион Стар: теперь я могла украсить его постель.

Странно и думать, что после всех этих мужчин, с которыми я спала, я буду так нервничать в первый раз с Дексом. Я была застенчива, как невеста, и едва не отказалась снять мою ночную рубашку. Декстер это сделал за меня. Фактически он сорвал ее с моего тела. Это буквально поразило меня и немного напугало. А когда мы занялись любовью – неужто кто-нибудь может так назвать то, что мы делали? – это больше походило на изнасилование. Я была слишком молода и, несмотря на мой постельный опыт, слишком наивна, чтобы понимать тогда, что, обладая в течение пяти дет надо мной гипнотической властью, Рэмси все еще нуждался в укреплении своего господства.

После этого мы стали королем и королевой Голливуда. Нам все поклонялись, для нас не было ничего невозможного. Мы правили этим миром из нашего любовного прибежища на Маунт-Сан-Джесинто, где мы устраивали приемы, на которые приглашались лишь самые избранные.

Там я и родила нашего любимого ребенка. Ранее Декстер заставлял меня делать аборты, но, поскольку эта беременность была от него, он позволил ее сохранить. Я назвала девочку Лавинией в честь героини «Неправедных путей».

Андреа закрыла книгу: это была последняя страница дневника. Она взглянула на огромную фотографию, доминирующую над комнатой: лицо Марион, мрачное и загадочное, глаза с поволокой, наполненные чувственностью и печалью.

Неожиданно Андреа осенила мысль: Марион Стар исчезла в 1932 году. А вдруг она до сих пор жива?

– Как продвигается ваш замысел? – спросила Кэроул, глядя, как Лэрри ныряет в бассейне. Они купались не в одном из маленьких бассейнов при бунгало, а в огромном внутреннем бассейне в «Замке», где гости отдыхали на возвышавшихся над водой мраморных островках или прогуливались по романтичному мостику, точной копии «Моста вздохов» в Венеции.

– Какой замысел? – спросил Лэрри, вынырнув на поверхность и отбрасывая с лица блестящие черные волосы. Она засмеялась, подумав, что он шутит.

– Проект о Марион Стар!

– Ах, этот! – Он вылез из бассейна. Это был его пятый прыжок; он нырял вовсе не для собственного удовольствия, а чтобы показать Кэроул свои мускулы, словно желая сказать: «Ты только можешь представить, на что способно это тело в постели?» Он сел рядом с ней, протянул руку и коснулся ее шеи.

– Вы все время носите это? – спросил он, имея в виду жемчужное ожерелье, которое Сэнфорд подарил ей перед тем, как она отправилась в «Стар». На ней было бикини едва ли шире ожерелья.

– Все время, – ответила она.

Он усмехнулся:

– Даже в постели?

– Лэрри, давайте лучше поговорим о вашем новом сценарии. Кого вы прочите на роль Марион?

– А почему это вас интересует?

Подняв руки, чтобы поправить волосы, она заметила, как его взгляд скользнул по ее грудям.

– Это может быть очень вызывающая роль.

– Для двадцатипятилетних.

– Ну почему же, – протянула она, – если правильно поставить свет, подобрать грим…

– И Джорджа Лукаса для специальных эффектов.

Кэроул встала, взяла свое полотенце и лосьон и направилась к одной из кабинок для переодевания. Дверь она закрыла, но не заперла.

– Эй? – крикнул Лэрри, поспешив за ней. – Я всего лишь пошутил!

Он постучал:

– Выходите, Кэроул! Не принимайте всерьез…

– Убирайтесь!

Он протиснулся в кабинку и притянул ее к себе.

– Это так важно для тебя? Ты в самом деле хочешь эту роль?

Она уперлась руками в его грудь и оттолкнула:

– Убирайтесь!

– Слушай, – сказал он, снова придвигаясь к ней. В кабинке едва хватало места для двоих, и ему не составило большого труда обнять ее одной рукой. – Я же сказал, что извиняюсь. Я думал, что ты понимаешь шутки.

– А я говорила серьезно, Лэрри, – сказала она, пытаясь вывернуться из-под его руки. – Я могу сыграть эту роль.

– О'кей, – сказал Лэрри, – значит, вы были серьезны, – он прижал ее к стенке и начал целовать.

Она снова оттолкнула его, но уже только вполсилы. Лэрри потянул вверх ее бикини, и оно упало.

– Ладно, давай обсудим это, – произнес он хриплым голосом.

Кэроул знала, что теперь он в ее руках, но здесь было неподходящее место. Она хотела получить что-то на бумаге, подпись…

– Не здесь, – шепнула она.

– Да…

– Лэрри, я закричу.

Он засмеялся:

– Чего же ты хочешь? Шампанское и розы?

– А почему бы и нет? Мне предстоит моя первая связь, так имею я право хотеть, чтобы все было прекрасно?

Он посмотрел на нее долгим взглядом, его рука стиснула ее грудь.

– О'кей, – сказал он. – Мы устроим такую ночь, только ты и я.

– Завтра вечером, – сказала она, – приходи в мое бунгало после рождественского бала.

Андреа могла одна располагать всем бунгало, поскольку Лэрри, как она предполагала, где-то шлялся, пытаясь соблазнить Кэроул Пейдж. Она сидела за пишущей машинкой, работая над предложением, которое она и Лэрри должны показать мистеру Ямато, когда он прибудет послезавтра. Сюжетную линию Андреа строила так деликатно, что была уверена: мистеру Ямато понравится.

Переговоры с бизнесменом из Токио были ее идеей, хотя Лэрри думал, что его. После унижения на церемонии вручения наград, на которой Лэрри не оповестил об участии Андреа в его работе, – черт возьми, ее полной ответственности за его предполагаемую работу, – ее первым порывом было отправиться за кулисы, отделать его при всех и уйти. Но когда она увидела, как Лэрри красуется перед камерами и искренне говорит всем, что он одаренный писатель, Андреа решила сдержаться и выждать своего часа.

Она притворялась, что все идет, как прежде, но на самом деле выискивала лучший способ для отмщения. Идея пришла к ней несколько недель назад, когда она прочитала, что мистер Ямато, четвертый в списке самых богатых людей в Японии, имеет пунктик: Марион Стар. Он был неистовый коллекционер и часто поражал гостей на своих приемах, декламируя без единой ошибки целые монологи из ее фильмов. Когда до Андреа дошел слух, что при перестройке дома Марион был найден ее дневник, у нее родился план мести. Тогда-то она и начала расчетливо заинтересовывать Лэрри в истории Марион Стар и посеяла в его голове идею, что он сам захотел написать этот сценарий и заполучить мистера Ямато для постановки фильма. После организации встречи между ними – и снова Лэрри полагал, что это его заслуга, – она внушила Лэрри, что, поскольку грандиозный успех и сборы гарантированы, ему следует вложить в проект и свои собственные деньги.

Андреа не ставила своей целью просто публичное унижение, она хотела, чтобы Лэрри постиг и финансовый крах.

Андреа подошла к бару и налила себе джину. Алкоголь был столь же восхитителен, как и предвкушение увидеть лицо Лэрри завтра вечером, когда она вручит ему на балу свой рождественский «подарок».

Всего лишь через двадцать четыре часа она станет свободной женщиной, хозяйкой самой себе впервые за семнадцать лет. Она точно знала, как поступит с этой свободой. В первую очередь следовало выяснить, жива ли еще Марион Стар, а затем узнать, что стало с Лавинией, ее любимой дочерью.

Затем она подумала о том, что хорошо бы найти, если удастся, Чада Маккормика, которого она не видела после их короткой волшебной связи в Нью-Мехико целых одиннадцать лет. Она слышала, что он теперь живет в Лос-Анджелесе и все еще не женат.