25
Сан-Фернандо Вэлли, Калифорния, 1961 год.
«Чтобы мужчина обратил на вас внимание, вы должны быть сексуально привлекательной, – писала Ханна. – Быть сексуально привлекательной – это значит правильно одеваться». Она остановилась и посмотрела из окна кухни, как некоторые жильцы развлекаются в бассейне. Была весна, вечерний воздух пьянил, незамужние мужчины и женщины, которые жили в пятидесяти квартирном комплексе, отчаянно флиртовали, собравшись во дворе с упаковками пива и газированных напитков, с портативными радиоприемниками. Ханна пыталась написать ее еженедельную страничку, посвященную моде для «Старлайта», но не могла сосредоточиться. Весеннее настроение достало и ее, и она продолжала сладострастно вспоминать об Алане Скейдудо.
Прошел уже почти год с тех пор, как она ушла с работы в «Хелливелл и Катц» и получила лучшую работу у «Макмастерс и сыновья». Если сказать точно, то одиннадцать месяцев она не видела Алана. Ханну удивляло, что она все еще по нему скучала, часто вспоминала о нем и рисовала его в своих фантазиях. Она могла печатать деловое письмо или открывать чек на дивиденды и вдруг обнаруживала, что мечтает о том, как он будет любить ее, пытаясь представить себе, что почувствует, когда он проникнет в нее. Конечно, Ханна могла представлять себе это, исходя только из своего воображения, так как, хотя ей было уже почти двадцать три, она все еще оставалась девушкой, ей только еще предстояло познать сексуальную связь с мужчиной.
Как бы много она ни думала о сексе, она ни с кем не могла поговорить об этом. Уж конечно, не с матерью, которой пришлось примириться с похудением Ханны. У матери теперь были проблемы с сердцем. Ханна также не могла поговорить об этом со своими бесчисленными кузинами – ни одна из них не могла что-то держать в секрете, даже если бы от этого зависела их собственная жизнь.
Она иногда думала: может быть, ей стоило поговорить об этом с Филиппой, у которой не было дружка? Но Филиппа, как, кажется, совсем не страдала от отсутствия мужчины; они никогда не обсуждали друг с другом свою сексуальную жизнь.
Но в клубе состояли некоторые женщины, которые это делали. Чаще это была вечерняя группа в понедельник, которая желала беседовать об этом; Ханна даже предположила, что там собрались сверхсексуальные женщины. Очень интересно было наблюдать за ними, думала Ханна. Все женщины в группах «Старлайта» были разными: группа в понедельник была ориентирована на мужчин и секс; группа в среду была против кулинарных рецептов, пятничная группа особенно требовала от Чарми демонстрации приемов наложения косметики. И еще была особая группа в четверг, она была очень маленькой, так как по четвергам демонстрировали по ТВ «Неприкасаемые» и всех женщин было невозможно оторвать от экранов телевизора и от Роберта Стека. «Старлайт» вырос до такой степени, что далеко вырвался из прежних рамок, когда встречались в полдень по субботам: сейчас «Старлайт» состоял из одиннадцати групп – по одной с понедельника по пятницу, три в субботу и три по воскресеньям – всего триста сорок два члена. Все это произошло в течение одного года.
Сведения о группе передавались из уст в уста, и число членов продолжало расти. Родственница, подруга или просто знакомая могли, посмотрев на члена группы, спросить: «Как вам удалось сбросить вес?» В ответ они слышали рассказы о диете, которая была достаточно простой, доступной и даже приятной. Диета, которая позволяла весь день что-то жевать, если вам этого хотелось. Диета, которую вы могли изменить так, чтобы она соответствовала вашему стилю жизни или желанию.
Они встречались каждую неделю без мужей и детей, с женщинами, которые находились «в той же лодке». Были разговоры и смех, можно было просто поделиться своими проблемами, рассмотреть или подобрать себе новый фасон или узнать что-то новое о косметике, наконец, получить небольшую карточку, в которой содержалось несколько слов, которые могли подбодрить вас, помочь продержаться еще неделю. Нередко услышав все это, родственница, подруга или просто незнакомая спрашивали: «Как я могу присоединиться к этой группе?»
Уже образовалась очередь, и Филиппа, Ханна и Чарми, когда Рона не было в городе, должны были думать, как им действовать дальше. Сейчас у Ханны и Филиппы было по четыре группы, и у Чарми три. Но когда Рон был в городе, Ханна и Филиппа должны были принимать группы Чарми. Все это занимало много времени. Нужно было готовить обзор фасонов, послания Филиппы. Нужно было просматривать немало материалов, чтобы все данные были свежими и интересными.
Кроме того, они были заняты полный день на своей работе у Фокса и у «Макмастерс и сыновья». Разумеется, все это практически не оставляло времени для личной жизни.
Для Алана Скейдудо.
Ханна попыталась напечатать еще одно предложение, но из этого ничего не вышло. Она не видела мистера Скейдудо в течение почти целого года, но ее заинтересованность в нем не остыла ни на один градус.
Проблема состояла в следующем: так как она уже не работала в «Хелливелл и Катц», она не могла сделать вид, что они встретились совсем случайно. Она просто должна увидеть его…
Поняв, что уже поздно – она, Филиппа и Чарми должны были встретиться на час раньше перед вечерней группой, – Ханна заставила себя продолжить работу над новостями моды недели «Как сделать, чтобы на тебя обратил внимание мужчина». Она напомнила себе о стоящей перед ней задаче: учиться в Художественной академии Грира в Глендейле.
Хотя Грир отдал ее стипендию и место кому-то еще, Ханна собиралась достичь карьеры мастера-модельера. Она уже почти год имела хорошо оплачиваемую работу и откладывала большую часть своего месячного заработка. Она скоро будет в состоянии полностью оплатить свою учебу. Но придется пойти на некоторые жертвы. Когда она начнет учиться в колледже, ей придется сократить занятия в «Старлайте», возможно, на некоторое время прекратить занятия с группами. И если у нее не останется времени для «Старлайта», то откуда она возьмет его на личную жизнь?
«Нет, – сказала она себе, продолжая энергично печатать и пытаясь лучше выразить свои мысли. – Забудь Алана Скейдудо. Тебе он не нужен. И его великолепный зад тоже».
– Где Чарми? – спросила Филиппа, подходя к двери и выглядывая наружу в пятый раз за последний час. – Она опаздывает, хотя должна была принести листовки.
Они с Ханной ждали в комнате для отдыха их многоквартирного дома, расставляя стулья; они принесли кофе, чай и диетические малокалорийные напитки для субботней вечерней встречи.
– Мне кажется, я не должна была давать ей это задание, – сказала Филиппа, раскладывая копии последнего поднимающего дух послания: «Верьте в себя, и вы сможете достигнуть, чего желаете». Этот афоризм она записала в свою книжечку много лет назад. Они с Ханной знали, что на Чарми не во всем следует полагаться.
Это, конечно, была не ее вина, каким-то образом ее отсутствие было связано с ее мужем – Роном, хотя ни Филиппа, ни Ханна точно не знали, в чем тут дело. Фризз, которая упорно настаивала на том, чтобы ее называли Чарми, никогда не была уверена, сможет ли она прийти в следующий раз, потому что никогда не знала, когда Рон уедет из города. Он работал представителем компании, занимающейся запчастями для автомашин; и из месяца в месяц не знал, где ему предстоит оказаться на следующей неделе. Могут прийти заказы, его босс позвонит ему, Рон соберет чемодан и поедет в Сан-Диего, или Бейкерсфилд, или еще дальше на север, в Портланд, Орегон и останется там на несколько дней, а иногда и недель. В этих случаях Чарми будет присутствовать на каждом собрании, оживленная, веселая, внося свою лепту, свой вкус, знание основ косметики и интуицию в отношении стиля одежды. Всего этого она набралась за те два года, когда работала в театре в Нью-Йорке. «Продемонстрируйте чувство уверенности, и вы станете действительно уверенным в себе человеком», – советовала она смущенным, неуверенным женщинам. Она проводила показы, как нужно накладывать грим, принося с собой собственную косметику, и учила, как «уменьшить эти детские пухлые щечки и выделить скулы, подобно фотомодели». Когда она присутствовала, Чарми пользовалась огромным успехом. Но она присутствовала только тогда, когда Рона не было в городе, потому что он ненавидел этот клуб, объединяющий женщин, которые хотели бы похудеть. По некоторым причинам, которые были известны только ему одному, он не хотел, чтобы его жена принимала участие в работе клуба.
Как только ему представлялась такая возможность, Рон старался унизить Чарми перед всеми присутствующими. Он выхватывал еду из ее рук, попрекая весом, называл «пухленькая» и «жирная» в присутствии всех женщин. Как однажды призналась Чарми, он зашел так далеко, что сказал ей: «Ты мне отвратительна, потому что такая толстая». Но стоило ей сесть на диету, он весь закипел от злости и заставил ее отказаться от режима питания.
Этим роскошным, душистым вечером, который просто требовал романтики и секса, когда звуки смеха и плеска воды доносились из соседнего бассейна и аромат жарящегося на свежем воздухе мяса просто сводил с ума, Филиппа попросила Чарми привезти тексты памятки, которые они отдавали в печать. Сейчас было ясно, что Чарми не смогла выполнить просьбу. Опять!
Филиппу так беспокоило подобное положение, что она даже попыталась выяснить у Чарми правду. Это было шесть месяцев назад, когда Чарми появилась на встрече с левой рукой в гипсе. Она что-то пробурчала насчет того, что споткнулась о бровку тротуара: «Я такая неловкая!» Филиппа сразу подумала о других случаях, когда после нескольких дней отсутствия Чарми появлялась с заклеенным пластырем лбом, признаваясь: «Я просто запуталась в коврике и упала», или с крестообразной повязкой на лодыжке: «Подвернула ногу в саду». Но когда Филиппа попыталась расспросить ее об этом, Чарми сделала каменное лицо, как будто хотела сказать ей: «Будь моим другом, но не пытайся лезть в это», – Филиппе пришлось отступить.
Наконец Чарми прибыла перед самым началом собрания. Она впорхнула в развевающемся лиловом широченном платье, которое должно было скрывать ее полноту. Чарми совсем не похудела с тех пор, как присоединилась к группе. И как всегда, несмотря на то, что она вся запыхалась, а ее бежево-желтые волосы выбились из-под лилового шарфа, грим у Чарми оставался на высоте. Весьма странное сочетание: прекрасное лицо и бесформенное тело.
Чарми научила Филиппу и Ханну, как накладывать грим, чтобы он выгодно подчеркивал наиболее привлекательные черты лица, но они никогда не могли достичь того же эффекта. В пальцах Чарми заключалось волшебство – когда она затеняла щеки и придавала дополнительную выразительность лбу, она действовала, как скульптор, но не резцом, а карандашом, помадой и румянами. Результаты были просто поразительными: лицо словно преображалось.
– Извините, я опоздала, – выпалила она, впархивая в пока еще пустую комнату. – Кругом заторы. Вот наши листовки, Филиппа. Они великолепны! Привет, Ханна!
Они помогли ей поставить тяжелые пакеты с листовками.
– Где малыш? – спросила Филиппа. Чарми иногда привозила с собой Натана, и тогда двухлетнего малыша баловали все собравшиеся «тети».
– Я оставила его с приходящей няней. Он капризничает. Филиппа, у меня родилась грандиозная идея! Послушай меня: я собираюсь нарисовать разные типы лица, ну, ты знаешь – круглое, овальное, и так далее. Затем я раздам эти рисунки и когда буду демонстрировать разные типы грима, члены группы смогут раскрасить рисунки, как нужно для их собственного типа лица. Ведь правда, это гениальная идея?
– Мне она нравится, – сказала Ханна. – Ты можешь продемонстрировать свою идею на мне? У меня такое квадратное лицо!
– Ну, конечно. У тебя совершенно необыкновенны скулы. Многие женщины были бы счастливы, если бы у них были подобные скулы!
Чарми вытащила из огромной сумки толстую папку и положила ее на столик, где уже лежали листовки.
– Это подсказки по гриму на эту неделю, – сказала она. – Я едва успела их написать, так как у малыша была температура и он очень капризничал.
– Но сейчас с ним все в порядке? – спросила Филиппа, читая то, что напечатала Чарми: «Советы по гриму на эту неделю. Если вы пользуетесь пудрой, не употребляйте прессованную, она содержит воск (именно поэтому ее можно прессовать), она образует пленку на лице и выглядит слишком толстым слоем».
– С малышом теперь все в порядке, – ответила Чарми. – Я хотела провести сегодняшнюю демонстрацию грима, пытаясь сделать скулы более выразительными с помощью румян, но я не уверена, что у меня их достаточно, а эта группа самая большая. Ханна, ты уже видела листовки? Они оказались более яркими, чем я ожидала.
Они открыли пачку и вытащили листовки, которые написала Филиппа, она же оформила их. Обложки были голубого цвета с белыми звездами, внутри были советы, такие, как «Жди лучшего и пытайся добиться этого» и «Знай, чего ты хочешь добиться». Они содержали и «Четыре стадии плана для достижения успеха», который также составила Филиппа. Там значилось:
«Определи свою цель».
«Установи приоритеты».
«Реши, какие жертвы ты готова принести для достижения успеха».
«Начинай работу».
Ханна сказала:
– Эти листовки просто чудесны! Сейчас, когда я смотрю на них, мне кажется, что мы не должны отдавать их по пятьдесят центов. Доллар – совершенно нормальная цена, принимая во внимание, какую пользу они могут принести всем.
Стало необходимо взимать плату, когда их воскресная группа так разрослась, что пришлось проводить занятия в комнате отдыха их дома. За комнату нужно было платить, и так как Ханна и Филиппа снабжали всех кофе и чаем и диетическими напитками, кроме того, сюда прибавлялись стоимость ксерокопирования всех диетических меню, еженедельных посланий Филиппы и советов по фасонам, которые готовила Ханна, – они поняли, что придется брать по доллару с каждого, кто посещает собрания. Теперь они не только покрывали затраты, составляющие больше тысячи долларов в месяц, но у них еще оставались деньги.
– Нам звонят все больше людей, – заметила Филиппа, продолжая расставлять складные стулья и располагая их у карточных столиков. Вечер был таким теплым, что на ней были шорты, самые первые шорты в ее жизни! Она купила их год назад, когда ей исполнилось двадцать два, в обычном магазине Пенни, как это делали все другие люди. – Звонки отовсюду. В Нортридже тоже есть группа. Они слышали о нашем клубе и хотят, чтобы мы приехали туда и показали им, как следует работать.
– Моя кузина Нэнси, сбросившая у нас почти пятнадцать килограммов, сказала, что все учителя в ее школе очень заинтересовались нашей методикой плюс некоторые мамаши девочек-скаутов и члены ее женского клуба. Но они находятся в Торрансе. Она говорит, что может гарантировать присутствие пятидесяти человек и предоставить нам для работы помещение клуба, – сообщила Ханна, заправляя огромный кофейник.
– Мы не можем удовлетворить всех, – ответила Филиппа.
– Группы очень разрослись, – заметила Чарми. – Я не могу показывать, как накладывать грим на лицо одновременно сорока женщинам.
Год назад, когда они просто встречались по субботам, женщины в основном обсуждали диеты, способы похудеть.
Но Филиппа постоянно отвлекала их внимание от одной лишь проблемы снижения веса. Она просила Ханну давать всем советы, как правильно выбирать одежду, которая подчеркивала бы достоинства фигуры («Избегайте юбок в сборку»), и Чарми – советы по поводу грима («Когда вы подводите брови, старайтесь, чтобы они были на одном уровне»). Цель состояла в том, чтобы женщины задумывались не только о способах снижения веса, но и обо всем комплексе проблем женственности. Идея полностью оправдала себя, но теперь у них возникли трудности с организацией, так как группы сильно разрослись и стали неуправляемыми.
– Может, нам стоит ограничить членство, – предложила Ханна, прикидывая, хватит ли на сегодня сорока пластиковых чашек. – Просто придется закрыть крышку прямо сейчас и заявить: «Прием окончен».
– Это будет нечестно, – сказала Филиппа. Как может она отказать отчаявшимся женщинам и лишить их шансов на достижение успеха и счастья, которых сама достигла с помощью маленького клуба «Старлайт». Ведь она может теперь войти в обычный магазин, пересмотреть все платья, примерить любое из них, спокойно осмотреть себя в зеркале и не ненавидеть себя в нем, радоваться возможности выбрать – так много фасонов для стройных женщин! Как она может, пользуясь всем этим, живя полноценной жизнью, сказать тем женщинам, которые страдают так же, как и в свое время страдала она: «Нет, вам это недоступно!»
Она вспомнила о некоторых женщинах, уже закончивших курс, таких, как Кесси Мэри, которая недавно вышла замуж в платье сорок четвертого размера, или юная девушка по имени Джульетта, которая весила свыше ста сорока килограммов и была на грани самоубийства, но похудела до пятидесятого размера и снова вернулась в школу.
Филиппа всегда вспоминала о Ризе, как только кто-то в «Старлайте» достигал определенного успеха. Каждый раз, когда женщины подходили к ней и говорили: «Я ненавидела себя, а теперь я стала вот такой», его спящее лицо приходило ей на память.
«Нет, – подумала она, – я не могу ни перед кем закрыть двери».
– Боже, – сказала Чарми, – люди уже приходят, даже раньше назначенного времени. У нас достаточно материалов, чтобы раздать их женщинам? Как ты считаешь?
– У нас их достаточно, – ответила Филиппа. И вдруг перед ее мысленным взором начала возникать картинка. Этой картины не было еще секунду назад, но сейчас она появилась, с каждым ее вздохом становилась все более четкой, как картинка на телеэкране, когда телевизор разогревается.
Все в комнате были заняты: Ханна сидела за первым столиком и записывала прибывших, рядом с ней Чарми собирала по доллару и раздавала материалы, Филиппа взяла блокнот, в котором она записала несколько фраз для своей вступительной речи, и начала быстро писать. Кесси Мэри установила в маленькой прихожей, которая служила баром, когда в комнате отдыха отмечали юбилеи и другие праздники, весы и взвешивала каждую женщину, отмечая ее достижения или неудачи, вызванные плохим выполнением правил режима. Филиппа, продолжая сидеть за отдельным столиком, лихорадочно писала. Перо просто летало по бумаге. Новая картина в ее мозгу стала ярче, лакуны заполнялись, ей приходили на ум новые дополнительные детали. Филиппа была так взволнована, что ручка выскочила из руки и пришлось ее поднимать.
Комната была заполнена глухим шумом разговоров: «Похудела на восемнадцать килограммов…», «Она стала носить сороковой размер…», «Я храню мою замену в виде хлеба для обеда…», «Вы будете часами есть замороженные виноградинки…», «Чарми права, голубые тени следует просто запретить…». Филиппа слушала их вполуха, часть ее сознания была занята тем, чтобы срочно записать на бумагу новые идеи, пока они не исчезли, другая же часть отмечала, как далеко продвинулась ее группа всего за одиннадцать месяцев.
Она старалась, чтобы миссис Чадвик тоже присоединилась к ним, не столько для того, чтобы похудеть, сколько для компании. У ее старой хозяйки не было иного друга кроме телевизора. Филиппе становилось грустно, когда она думала об этом. Она так хотела хоть как-то отблагодарить старую женщину за то, что та сделала для нее. Но миссис Чадвик была счастлива у себя дома, готовила сытные обеды для своих довольных постояльцев и затем садилась перед телевизором, чтобы смотреть вечернюю передачу «Цирковые представления Армстронга».
Дотти, которая когда-то подозревала, что ее муж погуливает от нее, но вернула его после того, как похудела на двадцать килограммов, подошла к Филиппе:
– Большинство женщин привели с собой гостей. У нас нет стульев, чтобы рассадить их всех.
Филиппа взглянула на Дотти, а затем уставилась на свой блокнот: она была поражена – оказывается, полные четыре длинные страницы были исписаны совершенно нечитаемым почерком. Руку свела судорога.
– Запишите всех, и пусть они стоят у стены, – сказала она. – Мы распространим бланки для записи, чтобы сформировать новые группы.
– Новые группы! Как же мы справимся с ними? – воскликнула Дотти.
Думая об интригующей картинке, которая только что возникла в ее воображении, Филиппа сказала:
– Мы справимся!
Наконец она призвала всех к тишине. Последние женщины, которые должны были записаться и взвеситься, пробрались к своим местам или встали вдоль стен. В комнате в течение нескольких секунд еще слышался гул, как в пчелином улье, затем наступила тишина.
Филиппа подождала секунду, оглядывая лица, которые с надеждой повернулись к ней. Как цветы к солнцу, несколько напыщенно подумала она. Ее сердце сильно билось, она хотела прямо сейчас выпалить им, как ей видится будущее и каким образом она собирается начать работу по претворению ее замысла в жизнь. Нельзя было терять ни минуты. Ее голос зазвенел, когда она представилась сама, представила своих помощниц и коротко объяснила, чем же занимается «Старлайт».
– Настало время отказаться от мифов и неверных представлений по поводу того, что значит быть полной. Общество приравняло толстых к недостаточно умным людям. Мы обладаем нормальным разумом. Мы должны избавиться от нашего прежнего имиджа, – продолжала она, стройная женщина, которой завидовали все толстухи в этой группе – по ней никак нельзя было сказать, что она похудела почти на тридцать килограммов! – И не разрешать другим людям пользоваться преимуществами перед нами смотреть на нас сверху вниз или заставлять нас чувствовать себя никчемными. Ральф Уолдо Эмерсон когда-то сказал: «Побеждает тот, кто верит в победу». Каждая женщина в этой комнате может достичь всего, что она сделает своей целью. Верьте в себя, и вы сможете всего достичь!
Когда утихли аплодисменты, одна из женщин подняла руку, встала и сказала:
– Мне кажется, что мы должны начинать каждое собрание с молитвы. Я знаю, что большинство из нас принадлежит к церкви Милосердной Божией Матери.
– Но многие из нас к ней не принадлежат! – воскликнула Беки Баумгартнер.
Пока все смеялись, Филиппа заметила вновь прибывшего, которого она прежде не встречала, но которого тут же узнала, – это был Рон Чармер.
Холодок страха охватил ее.
Она поискала глазами Чарми, но та была в конце зала, готовя свои косметические принадлежности для показа. Другие члены группы вставали, чтобы высказаться.
– Когда я весила девяносто четыре килограмма, – сказала Ронда, одна из первых посетительниц «Клиники для тучных», – первое, что я делала, входя в комнату, полную людей, – оглядывалась и пыталась найти кого-нибудь, кто толще меня. Если я оказывалась самой толстой, у меня сразу портилось настроение. Но если там был кто-то, кто весил больше меня, я чувствовала себя нормально. Прости меня, Боже, я даже испытывала удовлетворение!
Пока женщины выражали свое согласие и симпатию Ронде, которой потребовалось мужество, чтобы сделать подобное признание, Филиппа следила за Роном Чармером. Ей не нравилось, как он тихо пробирался через толпу женщин, по периметру комнаты, у нее мурашки побежали по коже. Рон был тощим мужчиной в облегающей трикотажной майке, с татуировками на обеих руках; его напряженное лицо вызывало ответный страх тревоги в ее мозгу.
Одна из женщин говорила: «Я только хочу сказать, что «Старлайт» дал мне возможность снова вести нормальную жизнь. Я была такой толстой, что однажды, когда мы с мужем пошли в ресторан, я не могла пролезть в кабинку, чтобы сесть за стол. – Шепот соболезнования и понимания пробежал по комнате. – Все было прекрасно, пока не настало время уходить. Я встала, и стул поднялся вместе со мной. Все в ресторане начали смеяться. Мне хотелось умереть прямо там, в ресторане.
Все зааплодировали, когда эта женщина уселась на место, а Филиппа продолжала наблюдать за Роном Чармером, который тем временем добрался до передних мест.
Чарми появилась из задней части комнаты, вытирая руки, готовая начать демонстрацию. Она улыбнулась Филиппе, села на стул, оглянулась вокруг и вдруг увидела своего мужа.
– Боже, это Рон, – сказала она, становясь белой даже под гримом.
Он подошел к ней и схватил ее за руку – Чарми поморщилась от боли. В комнате воцарилась тишина, прерываемая только звуком работающих вентиляторов.
– Нянька сказала мне, где тебя искать, – произнес он тихо, но его слышали все в комнате.
– Пожалуйста, не надо, – сказала Чарми, пытаясь освободиться.
Филиппа видела, как глубоко его пальцы впились в ее тело. И затем она услышала, как он сказал: «…это шоу для ненормальных», и грубо поднял Чарми на ноги. Ее стул опрокинулся.
Ханна встала:
– Простите, секундочку…
– Все в порядке, – сказала Чарми, – он прав, мне лучше уйти.
Она повернулась к Филиппе с выражением острого стыда на лице:
– У ребенка температура, мне нужно идти. Простите, если я принесла вам…
Но Рон уже тащил ее к двери. Чарми спотыкалась, потому что один ее пластиковый тапочек слетел с ноги.
Ханна была обнажена. В то время как Алан Скейдудо нежно положил ее на атласные простыни, она увидела себя всю: ее бархатистая кожа сияла, а тело было стройным. Алан встал на колени между ее ног и нежно развел их в стороны. Он тоже наг, с прекрасно развитыми плечами и волосатой грудью. Он стал ласкать ее большую грудь и прошептал: «Ты прекрасна!» Ханна протянула к нему руки и притянула его к себе. Она просто не могла больше ждать, так долго мечтая сжать ладонью его восхитительный зад…
Внезапно она проснулась. Среди смятых, влажных простыней ее ночная рубашка сбилась до пупка. Это был шестой эротический сон, который она видела в этом месяце. Нет никаких сомнений в том, что ей следует собрать все свое мужество, чтобы как-то устроить встречу с ним.
Она позвонила Чарми и сказала:
– Помоги! – Затем в течение двух часов выбирала туалет. Хотя Ханна стала теперь худенькой, у нее еще оставались рудименты мышления «толстых» – свитер обязательно должен быть с рукавом реглан – так выглядишь худее, воротник – большим и драпированным, на юбке должны быть застроченные складки, и она должна несколько расширяться книзу, совершенно необходимы простые «лодочки» на среднем каблучке.
Когда прибыла Чарми со своим профессиональным набором косметики, Ханна сказала:
– Мне нужно поймать на крючок мужчину. Я хочу выглядеть, как Элизабет Тейлор.
– Ты красивее ее. Успокойся, ты будешь просто великолепна!
Когда Чарми накладывала ей потрясающий грим, Ханна хотела спросить, что же случилось после того, как Рон увел ее с собрания «Старлайта» накануне вечером. Но они с Филиппой знали, что лучше не касаться этой больной темы, они уважали ее чувство собственного достоинства.
Когда подруга стала выглядеть просто потрясающе, Чарми сказала:
– Иди и завоюй его!
Ханна несколько мгновений колебалась, в двадцать три года комплекс неполноценности на миг вновь вернулся к ней. Но, увидев себя в зеркале – тонкая талия, длинные ноги, высокая грудь – и вспомнив девиз «Старлайта»: «Верить в себя!» – она торопливо обняла Чарми и выскочила на улицу.
Так странно было снова войти в «Хелливелл» уже не в качестве служащего, а посетителя, даже, может быть, и клиента, подойти к стойке и ждать, когда на тебя обратят внимание. Ардет Фолкнер подлетела со своей фальшивой улыбкой.
– Могу ли я чем-нибудь помочь? – Но когда она узнала Ханну, у нее перекосилось лицо. По нему, сменяя одно другое, пробежали сразу два выражения: первое – радостного удивления, затем так хорошо знакомое Ханне – негодования. Ханна оставила на Ардет всю самую дрянную работу, которую сама она разгребала для «Хелливелл и Катц» в течение трех лет.
– Мне нужно повидать мистера Скейдудо, – холодно сказала Ханна. – Он сейчас здесь?
– Алан ушел отсюда шесть месяцев назад. Он больше здесь не работает.
Ханна постаралась скрыть свое разочарование. Она не может позволить Ардет ранить ее еще раз.
– Ушел? И куда же он ушел?
– Работает в какой-то бухгалтерской фирме. Он получил диплом бухгалтера, и мы сразу стали слишком малы для его нового размаха, – сказала Ардет, явно намекая и на других, которые думают, что «Хелливелл и Катц» уже их не устраивает.
Ханна вернулась в свой офис у «Макмастерс», удивленная и разочарованная. Она слишком долго откладывала встречу, а сейчас, похоже, совсем его потеряла! Как, черт возьми, может она его найти? Что, если он уехал из Вэлли? Или вообще из Калифорнии?
Она посмотрела на часы, и вдруг ей стало страшно. До ленча оставалось два часа, два невозможно длинных часа. За это время до того, как она собирается начать его поиски, след Алана мог окончательно потеряться. Ханна с остервенением накинулась на работу, чтобы скорее прошло время. Она начала мысленно разрабатывать план действий. Надо взять телефонный справочник Вэлли и обзвонить все указанные там бухгалтерские фирмы. Если она не найдет Алана Скейдудо, она примется за справочник Лос-Анджелеса и все остальные телефонные книги Южной Калифорнии, которые только окажутся под рукой. И зачем ждать перерыва, если ее босса сейчас нет на месте?
Достав справочник, она принялась искать телефоны бухгалтерских фирм. В это время зазвонил телефон.
– Черт, – сказала она и затем вежливо ответила в трубку:
– Доброе утро, офис мистера Макмастерса.
– Привет, – послышался голос, который вполне мог выбить из-под нее стул, если бы у нее на коленях не лежал противовес в виде толстенного телефонного справочника. – Это говорит Алан Скейдудо. Вы меня помните?
Этого просто не могло быть. Это был сон, хотя и не очень эротический. Она ущипнула себя.
– Здравствуйте, мистер Скейдудо.
Он объяснил, что только что позвонил своему брокеру в «Хелливелл и Катц», Ханна готова была надавать себе пощечин, у него же был там счет; мистер Дрисколл точно знал, где его можно было найти! – и Дрисколл упомянул, что видел, как Ханна несколько минут назад разговаривала с Ардет.
– Я позвонил Ардет, и она сказала, что вы спрашивали обо мне. Я помнил, что вы работаете у Макмастерса.
Ханна что-то пробормотала, потом она никак не могла вспомнить, что именно. Она не могла поверить своим ушам, когда Алан спросил, не хочет ли она сходить с ним куда-нибудь. «Ну, вы понимаете – в кино, или пообедать, или что-нибудь еще. Вы свободны?»
Проводя занятия в «Старлайте», Чарми обычно оставляла своего сынишку, Натана, у миссис Манси, которая жила на той же улице, у нее было двое маленьких детей. Когда она, радостная после встречи с сегодняшней группой из шести новых членов, на которой присутствовал журналист из местной газеты, готовивший о них статью, ехала вниз по Авенида Гасиенда, то сначала не заметила машину мужа. Но Рон был дома, хотя предполагалось, что он задержится в Санта-Барбаре еще на два дня.
Ей стало сразу нехорошо. Когда он вытащил ее с собрания в прошлую субботу, Чарми тряслась от страха все время, пока они молча ехали домой, она боялась, что он расправится с ней. Но Рон только нанес ей несколько гнусных оскорблений, напился и завалился спать. На следующее утро он уехал, с ним исчез его чемодан с образцами запчастей. В кухне на столе лежала записка: «Золотце, прости меня за прошлый вечер. Не знаю, что со мной было. Вернусь в пятницу».
Но от его машины, припаркованной у дома, внезапно повеяло угрозой. Решив пока оставить Натана у Манси, она вошла в дом.
Он был на кухне и жевал холодного цыпленка, которого нашел в холодильнике; цыплячья ножка в одной руке и банка пива – в другой. По его виду было ясно, что это не первая банка.
– Привет, – сказала она весело, как только смогла, она боялась выдать свой страх. Хотя он и не наказывал ее за субботний вечер, он орал, чтобы она не смела посещать эти «дурацкие представления жирных баб», и ей пришлось пообещать, что она больше никогда не будет ходить в «Старлайт».
– Что случилось? Почему ты уже дома?
Он поднял на нее тупой взгляд:
– Г-где ты была? Где мой сын?
Мороз пробежал у нее по позвоночнику. Давно, в Нью-Йорке, когда он пил еще не так сильно и они только женихались, при виде Рона ее тоже пробирали мурашки – но то было совершенно другое ощущение. Она считала его очень возбуждающим, хотя он был грубым и не стеснялся в выражениях, отбрасывая от себя мир, как пушинку с рукава. Вернувшись из армии, он пустился в разгул, чтобы отметить вновь обретенную свободу, постоянно подшучивая над военной формой и привычкой отдавать честь. В эти первые недели знакомства они много смеялись, занимались любовью и совершали сумасбродные поступки.
Они тесно прижимались друг к другу, как бы компенсируя себя за прошлое одиночество: у отца Рона было не больше времени для своего сына, чем у матери Чарми для ее дочери. На какое-то время они стали лекарством друг для друга. Но когда Чарми забеременела, Рон изменился. Ему пришлось искать работу, и он быстро дал ей понять, что недоволен. Он не хотел ребенка, и они много ссорились по поводу аборта. Как Чарми удалось сохранить ребенка, она порою не могла понять. Ее поддерживала только искра надежды – надежды, что малыш поможет Рону измениться и понять, что не все семьи так жестоки к своим детям, как была жестока к нему его семья.
– Ну, – сказал он, поднимаясь из-за кухонного стола, швыряя пиво и ножку цыпленка. – Я задал тебе вопрос. Г-где ты была?
– Рон, ты пьян.
Он резко ударил ее по лицу:
– Ты опять ходила к этим жирным коровам, так? Так или нет?
– Пожалуйста, не надо…
Хотя Чарми весила больше его, он был гораздо сильнее. Больно схватив ее за руку, он сказал:
– Пора преподать тебе урок.
– Рон, ты…
– Продолжай, – заревел он, – Ну-ка, шагай, – и он толкнул ее к двери.
Он толкал ее и орал:
– Иди сюда! Я покажу тебе, кто здесь хозяин! Боже, как это меня угораздило жениться на такой свинье, как ты!
Она заплакала. Он снова толкнул ее, и она ударилась о стену, разодрав плечо о торчащий крючок.
– Пожалуйста, – кричала она. – Прости меня!
– Иди сюда! – рявкнул он и ударил ее ногой в бедро, так что она споткнулась, влетела в спальню в ужасе от того, что последует дальше. Он проделал уже это с ней в мотеле, когда они ехали через всю страну. Она даже не могла назвать свое настоящее имя врачу из близлежащего городка.
– Давай, – рычал он, срывая с нее розово-сиреневое широкое платье. – Снимай с себя эти тряпки.
– Пожалуйста, – сказала она, – разве мы не можем просто… – Еще один удар по лицу заставил ее замолчать.
Она пыталась раздеваться медленно, чтобы выиграть время, надеясь, что алкоголь постепенно подействует усыпляюще и Рон отключится. Иногда ей удавалось спастись подобным образом. Но он стоял рядом, шатаясь и злобно глядя на нее красными, полными ненависти глазами.
Сняв всю одежду, Чарми попыталась прикрыться. Они бывали обнаженными друг перед другом много раз; раньше они вместе принимали душ. Но сейчас, когда она стояла перед ним голая и дрожащая, а он не собирался раздеваться, она почувствовала, что сгорает от стыда.
– Ложись, – сказал он.
– Нет, Рон, пожалуйста. Я обещаю, что я не… Он повалил ее, Чарми растянулась на покрывале.
– Господи, какая же ты жирная! – заорал он, начиная расстегивать ремень.
– Рон! Нет! – Она попыталась отползти от него, но он подскочил к изголовью кровати, схватил кисти ее рук и вытянул их у нее над головой. Невзирая на ее рыдания и мольбы, он связал ее руки ремнем и затянул его за украшения медного изголовья кровати.
Она так сильно рыдала, что слезы попали ей в горло и она начала, захлебываясь ими, кашлять. Потом она почувствовала, как дрогнула кровать, когда он опустился на колени у ее ног.
Крепко зажмурив глаза и сжав руки в кулаки, Чарми поняла, что он начнет жестоко ее насиловать. И когда мука началась, он грубо проник в нее, она заскрипела зубами, чтобы не закричать во весь голос. Он начал вбивать свой член в нее, обдавая гнусным вонючим дыханием и похрюкивая, как настоящая свинья. Чарми стало так тошно, что она побоялась, что ее тут же вырвет. Она отвернула от него голову.
В этот раз насилие продолжалось не так долго, как это случилось в мотеле во время их поездки, когда наконец он остановился. Она стала молить Бога, чтобы на этом все закончилось и он вернулся бы к своему пиву и оставил ее в покое.
Но он все еще не был удовлетворен. В ужасе она наблюдала, как он развязывает ее руки. На его лице было такое выражение, которого она никогда не видела прежде. Она подумала: на этот раз он меня убьет!
Схватив ее за волосы, он выволок ее из кровати и молча потащил из спальни по коридору. Резко открыв дверь в кладовку, он втолкнул ее туда. Чарми споткнулась о какие-то старые вещи. Ударившись о сломанную теннисную ракетку, Чарми почувствовала резкую боль в ребрах и услышала слабый треск.
– Подожди… Пожалуйста, не оставляй меня здесь… – умоляла она, когда он закрывал дверь.
Но она услышала, как дверь захлопнулась и ключ повернулся в замке.
– Рон! – закричала Чарми. – Не оставляй меня здесь!
Лампочка в кладовке очень давно перегорела, но Чарми все равно не смогла бы дотянуться до выключателя. Рон так захламил кладовку, что там невозможно было повернуться. У нее при каждом вдохе сильно болела грудь. Эта боль, однако, не была более ужасной, чем боль между ногами. И не столько физическая боль, сколько душевная мука…
– Рон, – проскулила она, – мне плохо. Я умираю. Пожалуйста, не оставляй меня здесь.
Но она услышала стук захлопнувшейся входной двери, звук разогревавшегося мотора, и потом машина отъехала от их дома.
Алан поехал с Ханной в Пасифик Оушен-парк, парк развлечений, где они смешались с толпой. Они восхищались теплым вечером, яркими огнями, соленым морским воздухом и буйным, неудержимым весельем. Их свидание началось весьма скованно: они избегали касаться друг друга, когда шли по дороге, слушая крики зазывал, наблюдая, как молодые люди гордо прижимали к себе огромные мягкие игрушки, которые они выиграли на аттракционах для своих девушек. Романтика буквально окутывала их, как причудливое пульсирующее облако. Они мало говорили о себе.
– Ты знаешь, Ханна, ты мне всегда нравилась! – признался Алан, когда они ели кукурузные гамбургеры, густо намазанные горчицей. – Но я никогда не мог набраться смелости и поговорить с тобой. Когда миссис Фолкнер сказала, что ты интересовалась мной, я был поражен. Набрался храбрости и позвонил тебе. Иначе я бы никогда не осмелился пригласить тебя. – Он пожал ее руку.
Ханна всегда знала, что мистер Скейдудо небольшого роста, но до сих пор не понимала, что он ниже ее. Ей было все равно; под тесной мадрасской рубашкой и такими же тесными брюками угадывалось его великолепное физическое развитие.
Они доели свою кукурузу и купили два стаканчика мороженого: один – с вишневым, а другой – с лимонным. Когда стаканчики начали подтекать, Алан и Ханна выбросили их и купили леденцы из хлопкового сиропа. На самом деле никому из них есть не хотелось, в них зрел аппетит совершенно другого рода. Но они оба были слишком застенчивыми, чтобы сделать первый шаг.
Решили прокатиться по воздушной дороге от одного конца пирса до другого, но когда они висели в маленькой кабинке высоко над океаном, Алан обнял Ханну. Она вся напряглась, но не стала протестовать. Потом пошли кататься на детской железной дороге, и когда их вагончик ринулся вниз, прямо в черные бушующие волны Тихого океана, Ханна завизжала и прильнула к Алану, и его рука как бы незаметно соскользнула к ее груди, где и оставалась все время, пока они катались. На «Октопусе» Алан совсем расхрабрился и стал продолжать свои исследования, пока кабинки взмывали высоко в небо, а затем резко спускались вниз. Ханна не протестовала, и он забрался под ее свитер, его пальцы начали ощупывать застежку ее бюстгальтера. Но только на аттракционе «Титл-э-Вилт», где их то почти опрокидывало, то начинало крутить, так что замирало сердце, он решился полностью забраться Ханне в лифчик и взять в руку ее большую, крепкую грудь.
Их кабина кружилась, поднималась и опускалась, быстро меняющаяся центробежная сила прижимала их друг к другу. Ханна крепко прижималась к Алану, а он так же крепко держался за ее грудь. Они начали целоваться. Когда она сжала его напрягшийся член, Алан подумал, что он взорвется прямо там, в этом бешено крутящемся колесе.
Наконец аттракцион остановился, они вывалились из него с кружащимися больше от сексуального напряжения, чем от того, как только что их бросало вверх и вниз, головами. Алан крепко обнимал Ханну за талию, когда они оцепенело шли через толпу, не обращая внимания на огни, на музыку, на аромат горячих сосисок и угар выхлопных газов. Они дошли до водоема, где помещались тюлени и люди бросали рыбу в вонючую воду. Ханне удалось отлепиться от Алана, она пробормотала:
– Секундочку, я сейчас вернусь.
Он видел, как она исчезла в сером каменном здании с надписью «Леди» над дверью. Ханна через минуту появилась в дверях, и он сразу же заметил, что она сняла бюстгальтер. Когда он увидел, как колышутся под свитером эти роскошные груди, Алан почувствовал, что больше терпеть не может.
– Боже, – сказал он хрипло, беря ее за руку. – Пошли!
Вход в «Комнату ужасов» выглядел весьма сексуально. Огромный, раскрытый, задрапированный красными занавесами, с темной дырой в самом центре. Алан вытащил доллар, чтобы заплатить за вход. Они вошли внутрь, все еще крепко цепляясь друг за друга, как делали на колесе «Тилт-э-Вилт», словно сиамские близнецы, которых невозможно разделить.
Они на секунду остановились, чтобы глаза привыкли к темноте. Шум внутри просто оглушал: было трудно определить, что они слышат – музыкальные аккорды, смех или пулеметную стрельбу. Проходя по огромным светящимся следам на полу, они миновали парочку в тени, которая как бешеная занималась любовью.
В комнате ужасов было много разных глупостей, они были больше смешными, чем страшными. Но Ханна все равно жалась к Алану, и он храбро защищал ее от висящих скелетов, подвешенных голов и поддерживал на скользком полу, где были разлиты газированные напитки. Они подошли к кривым зеркалам и посмеялись над своими искаженными изображениями – перекошенными и меняющимися по мере того, как они начинали двигаться. Но когда Алан увидел, каким высоким он казался в одном из зеркал – даже выше Ханны, – он уже не смог больше терпеть.
Он крепко обхватил ее и начал так целовать, что она задохнулась. Ханна совсем не сопротивлялась. Они покачнулись и оперлись о стену у входа в комнату кривых зеркал. Жадно целуясь и неистово прижимаясь друг к другу, они влетели в нее. Одна зеркальная стена как бы отбросила их, и они рикошетом влетели в другую. Они не видели сотни изображений, которые появлялись в зеркалах. Сияющий сверху пульсирующий свет делал их похожими на сумасшедших актеров в старой немой картине.
Они прислонились к прозрачной стенке. Алан нырнул ей под юбку и поднял ее, Ханна помогала ему, – она лихорадочно стянула свои трусики. Люди рядом, почти ослепленные вспышками огней, пробирались, как ночные бабочки, через какой-то стеклянный туман. Алан быстро расстегнул свою «молнию» и проник в нее во время паузы между двумя вспышками. Ханна обхватила его одной ногой, они откинулись на стену, и Алану удалось поднял свитер и обнажить ее грудь. Для проходящих мимо хохотавших людей, ударявшихся носами о прозрачную стену, о которой они прежде не имели представления, Алан и Ханна были просто еще одной обнявшейся парой, которая занималась любовью.
Все было кончено через несколько минут. Алан сильно задрожал, и Ханна вскрикнула. Затем она быстро опустила юбку и натянула свитер – не дай Бог кто увидит. Алан застегнул «молнию». Они повисли друг на друге, почти падая.
– Боже, – сказал он, смеясь, – именно поэтому они называют эту комнату еще и комнатой смеха и удовольствий! – Он посмотрел на Ханну и поцеловал ее долгим поцелуем. – Ханна, давай поженимся, – добавил он.
Учащенно дыша, Ханна чувствовала, как теплая липкая жидкость бежит по ее ногам, но ей было приятно чувствовать это.
– Вот так вдруг? – спросила она, задыхаясь.
– Мы нравились друг другу более трех лет. Мне кажется, что это достаточно долгое обручение.
У нее в голосе замелькали мысли и воспоминания: академия Грира, ее собственные занятия моделированием одежды, ее растущие связи со «Старлайтом», ее стремление к независимости. Но самым главным был Алан.
– Да, – сказала она, – давай поженимся!
– Скажи мне, – спросил он спустя несколько минут, когда они выходили из комнаты смеха, стремясь побыть где-нибудь вдвоем. – Что тебя привлекает во мне больше всего?
Ее рука скользнула вниз по его спине и обхватила ягодицу совершенной формы.
– Твоя улыбка, – ответила Ханна.
Филиппа была совершенно измочалена, но настолько заведена и взволнована, что не могла сидеть спокойно. Часы на кухне показывали, что она проработала почти всю ночь. Скоро будет светать, ей, видимо, нужно лечь и немного поспать, так как старый мистер Фокс дела в аптеке-закусочной все больше и больше стал передавать ей. Ей нужно обрести свежесть и бодрость для работы, но она не могла заснуть.
Она посмотрела на беспорядок, в который привела всю квартиру, и рассмеялась. Кругом валялись заметки, диаграммы, картинки, вырезанные из журналов. Они были везде, Филиппа взяла пастельные карандаши и блокнот, которым пользовалась Ханна для разработки своих фасонов, разбросала цветные картинки по всей квартире как модные подушки. Она использовала почти половину пачки бумаги для счетных машин; колонки цифр вылезали из машинки и свисали прямо на пол. Раздел газеты «Лос-Анджелес таймс» с объявлениями о сдаваемых в Вэлли помещениях был аккуратно вырезан и лежал рядом с телефоном. Маленькие красные кружочки показывали, какие магазины хотела бы арендовать Филиппа. Утром она начнет звонить. Потому что после той сумасшедшей ночи, когда она так и сяк переставляла цифры, складывала их и записывала разными чернилами образы, которые мучили ее уже несколько дней, Филиппа поняла, что ее план начинает жить.
Она собиралась превратить «Старлайт» в настоящий бизнес.
Филиппа подошла к холодильнику, достала коробочку творога и несколько персиков. Ханна все еще не вернулась после свидания с Аланом. Она улыбнулась. Видимо, ее соседка наконец нашла свою любовь!
Раздался звонок. Филиппа, вздрогнув, побежала к телефону. В этот час телефонный звонок мог означать только какую-то неприятность.
– Филиппа! – задыхаясь, сказала Ханна. – Угадай, в чем дело? Я выхожу замуж!
– Что?
– Алан и я. Мы поехали в Лас-Вегас! О, Филиппа, мы поженились!
Филиппа не могла поверить своим ушам.
– Я еще не сказала маме, – добавила Ханна. – О Боже, она же хотела устроить для меня шикарную свадьбу. Но Алан и я просто не могли ждать! О, Филиппа! Я так счастлива! Мы будем дома через несколько дней. Боже, просто не верится!
Повесив трубку, Филиппа почувствовала прилив энергии. Замужество в Лас-Вегасе! Как прекрасно и как необычно!
И затем: Чарми! Она должна рассказать это Чарми!
Телефон звонил и звонил в доме Чармеров, но никто не отвечал. Это было странно. Филиппа знала, что Рона нет в городе и что Чарми должна была провести занятия с сегодняшней группой. Но ей уже давно пора быть дома. Уже так поздно, что, по сути, настало завтра. Где она может быть?
Набрав номер еще раз и не получив ответа, Филиппа внезапно похолодела от испуга. Это было совсем не похоже на Чарми, она спала очень чутко, должна была давно ответить на звонок. Если ее не было дома, где же она? И где ребенок?
Накинув жакет, Филиппа схватила ключи от машины и выскочила на улицу.
– Чарми! – кричала Филиппа, нажимая на звонок. – Чарми!
Она прислушалась, но ничего не услышала, из дома не доносилось ни звука. На Авенида Гасиенда было тихо, только время от времени шлепались газеты на крылечки, и разносчик продолжал на велосипеде свой путь. Рассвет только занимался над верхушками старых дубов, которые росли вдоль улицы. Машина Чарми стояла у дома; автомобиля Рона не было видно.
Она снова нажала кнопку звонка, затем постучала: «Чарми!» Филиппа стала колотить в дверь: «Фризз, ты меня слышишь?» Внезапно она обнаружила, что дверь не заперта. Войдя внутрь, она увидела разбитую вазу, опрокинутый стул, и ей стало не по себе: «Фризз! Чарми! С тобой все в порядке?»
Она прислушалась. Ей показалось, что она слышит какой-то стук, Филиппа пошла в направлении звука, останавливаясь, чтобы снова послушать. Да, это был слабый прерывистый стук.
– Чарми! – закричала она. – Где ты?
Спальня была пуста, она увидела смятые простыни, ремень, привязанный к медному изголовью. По звуку она добралась до кладовки. Что-то скреблось внутри. Филиппа повернула ручку, дверь была заперта, но она заметила, что старинный ключ лежал рядом на столе.
Открыв дверь и увидев Чарми, голую, скрюченную среди всякого хлама, она воскликнула: «О боже!»– и протянула к ней руки.
– Филиппа, – слабым голосом проговорила Чарми. – Помоги… мне подняться, пожалуйста.
Когда Филиппа попыталась обнять ее, она закричала от боли, у нее было поверхностное дыхание, и она рукой придерживала грудную клетку. Филиппа побежала в спальню, нашла халат, помогла Чарми надеть его.
– Я вызову врача.
Но Чарми сказала:
– Нет. – Она пошатывалась, облокачиваясь на Филиппу, пытаясь не потерять равновесие. Ее лицо распухло, под глазами синяки, верхняя губа разбита. – Нет, не надо доктора. Пожалуйста… помоги мне дойти до кухни… воды…
Филиппа начала было протестовать, но затем, вспомнив, как она сама когда-то умоляла миссис Чадвик не звать доктора, замолчала.
– Боже, что случилось? – спросила Филиппа, посадив Чарми на стул на кухне.
– Рон поймал меня, когда я возвращалась с собрания, – ответила Чарми, принимая от Филиппы стакан воды. Залпом проглотив воду, она сказала: Господи, как у меня все болит. Я, наверное, сидела в кладовке несколько часов. Который час? Почему ты приехала сюда?
Филиппа завернула лед из холодильника в полотенце и дала Чарми, чтобы та приложила его к лицу. Затем она поставила чайник, достала чашки и заварку. У нее от волнения и ярости тряслись руки. Стараясь казаться спокойной, она сказала:
– Звонила Ханна. Они с Аланом Скейдудо помчались в Лас-Вегас и поженились. Я пыталась дозвониться тебе, но ты не отвечала.
– Лас-Вегас! Боже… – Она поморщилась от боли. – Филиппа, мне так плохо!
Филиппа нашла в ванной аспирин, флакон йода, антисептические наклейки «Бэнд-Эйд» и сделала все возможное, чтобы хоть как-то помочь Чарми. Когда чай был готов, она расставила чашки и села напротив Чарми.
– Ты не хочешь рассказать мне, что случилось?
– Нет!
– Тогда не надо, – сказала Филиппа, и ей стало больно от бессилия и жалости к подруге.
– Это просто… – начала Чарми. – Боже, какой кошмар! Как же могло подобное случиться?
При звуке открывающейся входной двери они обе замерли. Рон ввалился в кухню. Он ужасно выглядел, и от него несло перегаром.
– Милая, – сказал он, когда увидел распухшее лицо своей жены. – Прости меня. Что я наделал?!
Он зарылся лицом в ее колени, рыдая, как ребенок.
– Прости меня. Я просто не знал, что я делаю! Прости меня. Я прошу, прости меня! Я обещаю, что никогда подобное не повторится! Как я мог обидеть тебя! Я люблю тебя!
Когда он поднял залитое слезами лицо, Чарми погладила его по голове.
– Я клянусь, я все сделаю для тебя. Может, мы съездим куда-нибудь отдохнуть? Может, нам с малышом съездить в Диснейленд? Ты знаешь, как он любит Микки Мауса? Мы ведь можем туда съездить?
– Конечно!
– Послушай, в этот раз я действительно хочу съездить. Я собираюсь бросить пить. Я пойду лечиться. Я все сделаю. Мы будем вместе, детка, правда!
– Все нормально, – сказала Чарми. – Пойди поспи пока. Мы потом поговорим.
Он пошел в спальню, не обратив никакого внимания на Филиппу.
– Чарми, ты не должна разрешать ему так обращаться с собой, – сказала Филиппа.
– Филиппа, пожалуйста, не лезь не в свое дело, – устало сказала Чарми, перекладывая лед к другой щеке. – Ты не можешь понять!
– Но почему ты ему разрешаешь так избивать себя?
– Ты не понимаешь, Филиппа, – сказала Чарми, делая короткие вздохи, потому что ребро невыносимо болело. – У тебя никогда не было мужчины. Ты никогда не любила.
– Это именно то, что называют любовью? Когда тебя запирают в кладовку?
– Вот что я тебе скажу: в первый раз, когда Рон сделал это, я вернулась домой к матери. Ты знаешь, что она сказала? Она сказала, что не может приютить меня, потому что это создает ей неудобства. Я всегда была для нее только неудобством. Я уверена, что если бы аборт был разрешен в 1937 году, меня бы просто не было!
– Это совсем не причина, чтобы оставаться с истязающим тебя мужем!
– Филиппа, для Рона я не неудобство. Я ему нужна! Он меня любит!
– Чарми, послушай, – быстро сказала Филиппа, ее охватил страх. – Я разрабатываю новые привлекательные идеи в отношении «Старлайта». Идеи очень интересные! Но мне нужна твоя помощь! Я не могу все сделать одна. Мы так много можем вместе…
– Я не вернусь, Филиппа.
– Ты не можешь так думать!
– Мне не нужен «Старлайт». Я не страдаю от того, что не могу стать худой, как ты и Ханна. Мой муж любит меня такой, какая я есть!
– Но он же называет тебя «жирняк»! Он унижает тебя в ресторанах, перед твоими друзьями! Чарми, неужели ты не понимаешь? Он использует твой вес в качестве своего оружия против тебя! Он подчиняет тебя тем, что не разрешает похудеть! Он старается, чтобы ты чувствовала себя бесполезной и думала, что ты заслуживаешь его надругательства!
– Я заслуживаю то, что получила. Филиппа в шоке уставилась на нее.
– Рон запретил мне ходить в «Старлайт», – сказала Чарми, не глядя на нее, – но я продолжала ходить туда потихоньку, за его спиной. Я заслужила наказание!
– Чарми, это же неправда! Никто никого не имеет права так избивать!
Неожиданно Чарми встала, морщась от боли и прижимая руки к ребрам.
– Я не желаю об этом больше разговаривать. Это наше личное дело, и оно тебя не касается!
– Может быть, и нет, Чарми, но я твоя лучшая подруга. Вспомни, как мы когда-то смогли противостоять Эмбер…
– Да ради Бога, перестань жить прошлым!
– Необходимо всегда помнить прошлое! Как ты и я однажды…
– Я сказала – прекрати!
Филиппа попыталась взять себя в руки.
– Пожалуйста, пойдем со мною прямо сейчас. Я помогу тебе. Мы заберем с собой малыша, и ты сможешь пожить со мной и Ханной. У меня такие огромные планы насчет «Старлайта», и мне необходима твоя помощь.
– Тебе не нужна моя помощь, Филиппа. Тебе никогда не была нужна ничья помощь. Ханна и я следуем за тобой, как парочка преданных собак, в то время как ты проповедуешь свои странные рассуждения и понятия. Как ты считаешь правильным, так и должно быть. Боже… Ты действительно считаешь, что все с радостью все это глотают?
Филиппа не переставала смотреть на нее. Ее начало трясти. «Я теряю Фризз. Именно так, как я потеряла Риза».
– Пожалуйста, Фризз. Ты делаешь мне больно…
– Не снисходи до меня! И прекрати меня так называть. Давай выматывайся отсюда! Ты, тощая проповедница! Дай мне жить так, как я хочу! Поняла?
– Чарми…
– Убирайся, – устало сказала она, выходя из кухни и направляясь в спальню, откуда были слышны всхрапывания Рона.
– И сделай мне одолжение, Филиппа, Ладно? Не звони мне больше. И не приходи ко мне!