Глава 5

Поезд остановился у станции, выпустив большое облако дыма и пара в холоде январского дня. Как раз накануне вечером снова выпал снег. По сторонам железнодорожного полотна громоздились высокие наносы, уже присыпанные угольной пылью.

Но, несмотря на это, отправляющиеся в путешествие были необыкновенно оживлены. Хорошо одетые почтенные дамы — турнюры, шляпки с перьями — смешались с фермерами в домотканой одежде и рабочих башмаках. Чемоданы и саквояжи наводнили платформу, перемежаясь с полотняными сумками и деревянными ящиками.

Пробираясь сквозь толпу пассажиров, Сьюзан едва поспевала за сестрой Мэри Маргарет и Максом. Ветер трепал края головного убора сестры Мэри Маргарет, и они хлопали, подобно крыльям большой птицы. Возможно поэтому собравшиеся под навесом люди расступались перед ней — этакий Моисей в юбке, раздвигающий волны моря человеческого, чтобы сама она и ее подопечные не опоздали на поезд.

Шли они быстро. Добродушный гигант Макс следовал за ними, неся чемоданы, содержимое которых предназначалось для монастыря в Эштоне.

Поскольку сестра Мэри Маргарет взяла на себя большую часть хлопот о предстоящей поездке, Сьюзан была рада предоставить ей заботы о билетах и багаже. Сама же она думала только об ожидающих ее встречах и коробке овсяного печенья, которое она приготовила для детей приюта.

— Будь так добра, Сьюзан, постой здесь с Максом и пригляди за моими вещами, пока я узнаю о состоянии путей и приблизительном времени прибытия.

— Конечно, сестра.

Сьюзан взяла чемодан, ничуть не удивившись, что он оказался сравнительно легким. Она смотрела, как сестра Мэри Маргарет подошла к кондуктору и учинила ему самый настоящий допрос, как генерал кадету. Девушка возблагодарила небеса за то, что преподобная мать нашла возможным послать сестру Мэри Маргарет в качестве ее сопровождающей. Сьюзан не представляла, что бы она делала, если бы ей пришлось провести целый день с суровой и необщительной сестрой Мэри Симон или рассеянной сестрой Мэри Кэтрин. А сейчас несколько часов, в течение которых им предстояло проехать триста миль до Эштона, совсем не казались ей долгими.

— Спасибо, моя дорогая. — Сестра Мэри Маргарет завладела своим чемоданом. — Если верить мистеру Дигби, мы приедем на место вскоре после ужина, если позволит погода. — Она повернулась к Максу, ожидая, пока он обратит на нее внимание и выйдет из своего обычного состояния задумчивости. — Макс, отнеси чемодан к последнему вагону, — медленно и внушительно проговорила монахиня. — Потом вернись сюда, мы поедем все вместе.

Макс с минуту смотрел на нее без всякого выражения, потом его лицо осветила по-мальчишески застенчивая улыбка, совершенно не соответствующая лицу сорокалетнего мужчины.

— Да, сестра Мэри Маргарет. Мисс Сьюзан.

Сьюзан смотрела, как он уходит неуклюжей походкой. Покладистый и добрый, Макс из-за ранения в голову, полученного во время войны, впал в детство. Временами его разум прояснялся, потом вдруг выражение лица менялось, и Макс вел себя по отношению к обитателям школы, как младший брат. Он очень любил Сьюзан и так огорчился ее отъезду, пусть и на короткое время, что сестра Мэри Маргарет взяла его в сопровождающие — позаботиться о багаже и помочь ей, когда она приедет в Эштон. Монастырь, в котором жили Сьюзан и сестра Мэри Маргарет, был уединенным, связей с внешним миром не было почти никаких и поэтому монахини полагались на урсулинок из других мест: обменивались припасами и помогали продать мед и лекарства, которые они приготовляли каждый год.

Сьюзан машинально следила за удалявшимся Максом, чтобы убедиться, что тот отнесет чемодан в нужное место. Он выпрямился, помахал ей шляпой и вернулся назад.

Сестра Мэри Маргарет взглянула на часы, висевшие у нее на поясе на металлической цепочке. Цепочка крепилась на поясе бронзовым зажимом и несла на себе часы, маленькие ножницы, медный ключ, наперсток, игольник и свисток, которым сестра Мэри Маргарет созывала по утрам учениц.

— Когда мы приедем в Эштон, я провожу тебя до дверей приюта. А уж потом мы с Максом отправимся в монастырь неподалеку, где я должна получить припасы и кое-какие сведения. — Опустив часы на длинную черную юбку, она спросила: — Готова?

— Да, я готова.

С самого утра, когда они покинули школу, Сьюзан не оставляло возбуждение. Ухватившись за железный поручень, она поднялась на первую ступеньку заднего вагона. И тут же ее охватило незнакомое будоражащее чувство, по спине побежали мурашки. Обернувшись через плечо, девушка обежала глазами толпу, но ощущение, что за ней следят, не получило подтверждения.

— Мисс Сьюзан? Что случилось?

Она успокаивающе похлопала Макса по плечу. Отбросив тревожные чувства, Сьюзан выбрала свободную скамью и уселась у окна, оставив рядом место для сестры Мэри Маргарет. Макс разместился один на целой скамье напротив. С интересом глядя в окно, он спросил:

— А куда мы едем?

Вопрос прозвучал по меньшей мере в сотый раз.

— В Эштон, Макс. Территория Вайоминг. Сьюзан ехала домой.

Дэниел подождал, пока Сьюзан и остальные благополучно скрылись в пассажирском вагоне. Потом, не обращая внимания на боль в простреленном боку, повел свою лошадь к товарному вагону, выстланному сладко пахнущим сеном. Поставив Шефа и снабдив гнедого мерина хорошей порцией овса, Дэниел растянулся на куче сена и надвинул шляпу на глаза. Закутываясь поплотнее в пальто из толстой телячьей кожи, он молил лишь о том, чтобы удалось заснуть.

Но обнаружилось, что он думает о Сьюзан. На ней была простая одежда послушницы — строгое черное платье, черные туфли, черная накидка. Даже ее золотисто-каштановые волосы были полностью убраны под толстый черный шарф.

Ее вид подействовал на Дэниела, как удар под дых. И не потому, что темная одежда обескровила ставшее бледным нежное лицо, а оттого, что последние несколько лет Сьюзан пряталась от мира, а он принимал это как должное. И если в самое ближайшее время он не предпримет никаких мер, то потеряет ее навсегда.

Дэниел заставил себя расслабиться и заснуть. Он не решил, что будет делать, когда они прибудут в Эштон. Но одно он знал твердо — если Сьюзан захочет навечно спрятаться от мужчин, пусть так и будет. Но не раньше, чем он убедился, что смог изгнать страх из ее глаз.

По пути до Вайоминга поезд сделал несколько остановок, чтобы заправиться водой и взять пассажиров. И каждый раз Дэниел покидал свое убежище и смешивался с толпой. Он следил за Сьюзан и Мэри Маргарет, бросая свирепые взгляды на тех, кто слишком уж открыто таращился и толкал их. Пару раз Сьюзан оборачивалась, словно чувствуя его присутствие, но что-что, а становиться незаметным Дэниел умел.

Только раз, когда Сьюзан, Мэри Маргарет и их крепкий телохранитель зашли в кафе на станции, он сменил тактику. Боль в боку и раскалывавшаяся голова предостерегали, что долго на ногах ему не выдержать. Дэниел только что принял лекарство, но оно еще не подействовало. Он, казалось, ослабел еще больше.

Понимая, что в нынешнем его состоянии холод ему противопоказан, он сел в последний пассажирский вагон. Идя по проходу, Дэниел остановился у места Сьюзан и увидел, что завязки ее сумочки оказались на полу. Неодобрительно нахмурившись, он затолкал их поглубже в саквояж девушки. При этом Дэниел сдвинул крышку коробки, аккуратно поставленной на пол.

Печенье. Овсяное печенье с изюмом.

Внутри у Дэниела как-то потеплело, и он приписал это действию лекарства, а не тому, что в детстве овсяное печенье с изюмом представлялось ему пищей богов.

Он с сожалением закрыл коробку. Сделал шаг, другой прочь, третий. Остановился. Пленительный запах свежего печенья не отпускал его.

Дэниел попытался справиться с искушением, стараясь не обращать внимания на сладкий дух лакомства.

И не выдержал.

Оглядевшись и убедившись, что на него никто не смотрит, он поднял крышку. На Дэниела взглянуло уложенное рядами золотистое печенье. Приглядевшись, он отметил, что изюму в него положили двойную порцию, а сами печенья мягкие и пышные. Именно такие, какие он любил.

Дэниел взял два, потом четыре. Удвоил количество. Затем, посмотрев в окно, чтобы пропустить появление Сьюзан, взял всю коробку и перешел в другой вагон.

Найдя там одну свободную скамью, Дэниел, поморщившись, опустился на сиденье. Хотя поезд еще не тронулся, сопротивляться запаху, шедшему от коробки, не было никаких сил.

Продляя ожидание предстоявшего ему удовольствия, Дэниел все же дождался, когда поезд двинется дальше. Тщательно выбрав печенье, в котором было побольше изюма, Дэниел вдохнул его запах. Разломил пополам и полюбовался видом печеного теста на изломе. С аккуратностью и неспешностью истинного гурмана откусил небольшой кусочек. Вряд ли манна небесная была так же хороша на вкус.

В продолжение нескольких часов пути Дэниел одно за другим съел с дюжину печений, смягчая боль раны и души. Ни спиртное, ни лекарства не сделали бы это лучше. И если у кого и возникли вопросы при виде длинноволосого, бледного мужчины опасного вида, который склонился над коробкой печенья, как скупец над своим золотом, то Дэниел ни разу не поднял глаз, чтобы поинтересоваться этим.

До Эштона оставалось пятьдесят миль, когда пошел снег. Не легкие, летучие хлопья, а дождь со снегом, принесенный штормовым ветром. Поэтому пассажирский поезд дополз до эштонского вокзала лишь после полуночи.

Измученная длинным путешествием, Сьюзан одной из последних покинула вагон. Выйдя в тамбур и увидев Эстер и Донована Рид, стоящих в темноте на платформе, девушка почувствовала, как к глазам у нее подступили слезы.

— Сьюзан! Сьюзан, добро пожаловать домой!

Эсси подбежала к ней и крепко обняла вместо приветствия.

— Я думала, что поезд никогда не придет. Я чуть не умерла от беспокойства. — Ее серые глаза сияли радостью. — Я так рада, что сестры позволили тебе побыть несколько недель дома. Ты так и не смогла выбраться к нам со времени свадьбы Сары, а это было три года назад.

Время не изменило Эстер Рид. Нисколько. Она по-прежнему держалась прямо и горделиво, оставалась стройной, а волосы такие же каштановые, как и раньше, мерцали в бледном свете, идущем из окон станционного здания. Она повернулась к мужчине, который укрылся под навесом. Его темные глаза внимательно следили за приближением женщин. И этот взгляд собственника тоже не изменился за последние двадцать лет.

Поверх плеча Сьюзан Эсси отдавала распоряжения и приветствовала сестру Мэри Маргарет и Макса в Эштоне. Она настояла, чтобы они заночевали в приюте и не пытались добраться до монастыря в столь поздний час. Донован принес багаж и спросил Сьюзан о дороге. Посреди всей этой суеты и разговоров девушка вдруг поняла, что именно об этом она и тосковала последние несколько недель. Ей было необходимо тепло семейной обстановки. По многим причинам Риды, а не полузабытые тени детства, казались Сьюзан ее родителями. И единственный, кого не хватало, был Дэниел.

Но, возможно, она уже никогда его не увидите после того, как они расстались в школе. И снова Сьюзан нахмурилась, почувствовав на себе чей-то взгляд. Но ощущение прошло, и следующие несколько минут были наполнены смехом и возбужденными разговорами.

И только когда начали замерзать ноги, Донован Рид помог Сьюзан, Максу и сестре Мэри Маргарет сесть в сани. Он укрыл колени Сьюзан меховой полостью и шерстяными пледами и, сжав ее руку в перчатке, сказал:

— Не успеешь оглянуться, как мы будем дома.

Дома. Когда же случилось, что это простое слово стало звучать так заманчиво?

Стоя на расстоянии нескольких ярдов, Дэниел наблюдал за встречей. Он слышал оживленный говор Эсси и добродушные жалобы Донована насчет багажа вообще и многочисленного женского багажа в частности. Он понял, что Белл согласилась переночевать в приюте и через несколько недель с радостью приедет на встречу его воспитанников. Но самое важное — он видел лицо Сьюзан. Радостное, умиротворенное, приветливое.

Идя за Шефом, Дэниел понял, что принял правильное решение поехать в Эштон. Сьюзан может еще не понимать этого, но она не вернется в школу и ни в какой другой монастырь. Неосознанно она уже сделала свой выбор. Ему же предстоит сделать все, чтобы она подтвердила этот выбор сердцем.

Дэниел отвел мерина в город и поставил в конюшню, потом отправился в знакомый квартал в салун «Дельта». Там он спросил комнату и заказал ужин.

Служащий был уже знаком с Дэниелом Крокером и не удивлялся его требованиям. Раз или два в месяц, при любой погоде, этот высокий, суровый мужчина приезжал в Эштон, проводил здесь одну ночь и исчезал. Служащий знал, что Крокер был связан с приютом, даже жил там когда-то, но, наезжая в город, никогда не останавливался в «Бентон-хаусе». Поговаривали, что у Крокера есть земля выше, в районе Охотничьей тропы. Служащий не знал, правда ли это, но полагал, что такое может быть.

Когда Дэниел поднялся по лестнице и наконец добрался до угловой комнаты, ноги у него подгибались. Войдя в комнату, он прислонил винтовку к стене, положил седельные вьюки на пол, потом снял пальто и рубашку. Увидев свежие пятна крови на повязке, он скривился, но пока ему было не до этого.

Тихий стук в дверь заставил Дэниела схватиться за оружие.

— Кто там?

— Я принесла ваш ужин, мистер Крокер, — ответил женский голос, такой же слабый, как и его собственный.

Дэниел открыл дверь. Высохшая старуха едва кивнула ему, вручая поднос.

— Когда поедите, выставьте его за дверь, — сказала она и ушла.

В течение целого часа Дэниел ковырял свой ужин. Бок ныл не переставая, угрожающе разболелись все внутренности. Тогда он принял лекарство, запив его хорошим глотком виски. Желудок никак не откликнулся на спиртное, и Дэниел почувствовал внутреннюю пустоту, одиночество.

Сам не зная почему, он вдруг поднялся с кровати, оделся, взял винтовку и вьюки и пошел на конюшню за лошадью.

До рассвета еще оставался час, когда мерин под Дэниелем фыркнул и остановился у ворот приюта. Дэниел вытащил свой винчестер из седельной кобуры и спешился. Подхватив Шефа под уздцы, он отвел его в конюшню, устроил животное и насыпал меру овса из запасов Донована Рида. Потом, не забывая взять седельные вьюки, решил, что отдохнет на одном из диванов в передней.

Холодный воздух обжег щеки Дэниела, пока он возвращался к беленому дому, стоявшему в центре двора. В темноте ему удалось прочесть небольшую вывеску на воротах: «Сиротский приют «Бентон-хаус мемориал».

Дэниел открыл ворота, холод железа ощущался даже сквозь перчатки. Ворота слабо скрипнули, когда он входил вовнутрь.

Напрасно старался Дэниел подавить трепет от нахлынувших на него чувств. Но как бы он ни преуспел в этом, отмести знакомое чувство радости… радости и сожаления ему не удалось. Несколько быстро промелькнувших лет он жил в этом доме, был частью этого мира. Старший брат для других детей, самозваный защитник Сьюзан Херст.

Дэниел поднялся по ступенькам, обернулся, держась за поручень, и окинул взглядом укрытый сине-черной тенью, в которой терялась конюшня и другие мелкие постройки, двор.

Он ссутулился, вспоминая драгоценные годы, проведенные в «Бентон-хаусе». Тогда он был мальчишкой. Беззаботным мальчишкой. Но в пятнадцать лет осознал, что он совсем другой. Дэниел всегда чувствовал себя неловко, когда кто-то выказывал любовь по отношению к нему. Но еще большее беспокойство он начал испытывать, когда понял, что хочет любить в ответ. Ожесточив сердце и разум, Дэниел стремился стать настоящим мужчиной. А это было невозможно, пока он пользуется чьей-то благотворительностью. Поэтому Дэниел собрал свои вещи и уехал в Денвер, но никогда не забывал о любви и тепле.

Он также оказался не в силах забыть перепуганную девочку, прятавшуюся в кустах от учителя. Или ее полные слез глаза, когда она смотрела, как он уезжает. Поэтому через несколько месяцев он вернулся, а потом увез ее к св. Франциску. Хотя в то время Белл была еще только послушницей, Дэниел знал, что она позаботится о Сьюзан. Так же, как когда-то она позаботилась об Энни.

Энни. Лишь по прошествии нескольких лет он смог спокойно думать о ней. Вспоминать ее.

Усталость навалилась на Дэниела, глаза закрывались сами собой. Он пожалел о порыве, выгнавшем его из снятой комнаты. Сейчас у него не было сил даже как следует подумать. Только бы найти тихий уголок и отдохнуть час или два…

Забравшись под пальто, Дэниел отстегнул цепочку от часов. На ней висели два ключа. Выбрав один, Дэниел проник в приют.

И сразу же им овладели знакомые запахи и образы: свежий хлеб и лимонное масло, натертые полы и сияющие стены. Он провел ладонью по перилам, по которым учил съезжать мальчиков помладше. Пробравшись по темным коридорам, Дэниел обошел переднюю, наведался на кухню. Там он обнаружил недоеденный черствый яблочный пирог. Рот наполнился слюной, но сил уже не было ни на что.

Дэниел уже собрался вернуться в переднюю, когда заметил, что дверь в соседнюю со спальней мальчиков комнату открыта.

Комната для гостей была свободна.

Выспаться на чистых простынях, под домашними покрывалами и шерстяными вязаными одеялами. Устоять было невозможно.

Спустя несколько минут он уже уютно устроился в коконе одеял. Седельные вьюки были сложены в кресло-качалку, винтовку Дэниел прислонил к комоду, револьвер сунул под подушку.

А под кроватью была надежно спрятана коробка с печеньем.