Пролог

Дождь лил три дня. Раскаты грома напоминали грохот артиллерийских орудий, молнии прорезали и раскалывали мрак. А когда буря утихла, небо над влажными зелеными холмами вспыхнуло заревом.

Внушительные очертания сиротского приюта «Бентон-хаус мемориал», пережив непогоду, четко обрисовывались на фоне яркого неба. Буря миновала. Хрупкие рассветные лучи осветили новые оконные стекла. Здание словно смотрело в пространство, готовясь встретить появление своих первых подопечных.

Солнце пробилось сквозь плотные облака и осветило мальчика, появившегося из-за деревьев, которые росли по сторонам дороги. Его лицо несло отпечаток пережитой войны. Несколько минут он в молчании рассматривал пустое строение. Потом расправил плечи — движение слишком взрослое для ребенка.

— Мы пришли, Энни, — произнес мальчик, обращаясь к малютке, которую держал на руках. В его отношении к младенцу сквозила нежность, которую едва ли можно встретить в столь юном возрасте. — Смотри, какой красивый дом. Здесь о тебе позаботятся. Вот увидишь.

Младенец не ответил. Подавив возникший было страх, мальчик ступил на грязную дорожку. Покрепче прижав к груди завернутую в одеяло девочку, он торопливо зашагал по лужам, направляясь к ступенькам главного входа.

В воздухе витали, смешавшись, запахи влажной древесины и лака. Поднявшись на цыпочки, мальчик дотянулся до медной ручки-колотушки. Вытянувшись изо всех сил, он сумел зацепить ее пальцем и ударить ею по якорю.

Поджидая пока кто-нибудь выйдет на стук, мальчик осмотрелся наметанным взглядом военного разведчика. Он отметил чистоту и порядок. А еще — если не показалось, — он услышал, что в доме кто-то напевает. Энни будет здесь в безопасности, ее больше никто не обидит.

Пение внутри дома оборвалось, и послышался звук приближающихся шагов. С едва слышным скрипом дверь отворилась, и на пороге появилась прекраснейшая дама из всех, кого он видел за свою жизнь.

— Да?

На мгновение мальчик потерял дар речи. У женщины были блестящие русые волосы. Ангел. Бог послал на помощь его крохотной сестре ангела.

Дрожащими руками мальчуган откинул с лица Энни грязное одеяло.

— Пожалуйста, помогите моей сестре, — попросил он. В голосе его прозвучало достоинство, сквозь которое пробивалась боль.

Женщина тронула завитки золотистых волос, упавших младенцу на лоб. Нежными пальцами провела по личику. И скорбно покачала головой.

— Боюсь…

Она могла не продолжать. Мальчик все понял. Но не хотел верить.

Наклонив голову, он прижался щекой к щеке сестренки. В последний раз постарался уловить ее сладкий младенческий запах. Потом выпрямился и, глядя на женщину, выговорил, стараясь не обращать внимания на стеснение в груди.

— Могу ли я попросить у вас какой-нибудь платок? И клочок земли?..

Пространство между тускло-свинцовым блеском Симпсонова пруда и неровными, мертвыми зимой холмами прорезала выемка долины. Словно Творец захватил горсть земли да и бросил ее рядом, оставив царапину. Именно здесь Джонатан Херст выстроил дом для своей невесты и будущих детей.

Прохладным утром от воды неровными клоками поднимался туман и стелился среди деревьев, подбираясь к приземистому фермерскому дому и наполняя ветерок запахом влажной земли. И смерти.

До этого дня война оставалась лишь звуком дальней канонады, неярким отблеском молнии. Пока армия северян оттесняла на сотни миль на восток разрозненные части конфедератов, шайка дезертиров совершила нападение на уединенную ферму, ворвавшись в дом, как свора диких псов. Утолив жажду крови, бандиты покинули это место, оставив свои жертвы умирать в предрассветном сумраке.

Джонатан Херст и Эрин, его жена, лежали у дома на вытоптанной траве. Неразлучных в жизни, смерть разделила их согласно клятве, данной супругами друг другу в день свадьбы. И земля жадно пила тепло их искалеченных тел. А рядом с родителями ползала в тумане четырехлетняя девочка — безумные глаза, набившаяся в рыжие волосы грязь. Она не обращала внимания ни на кровь, испачкавшую ее одежду, ни на сковывающий тело холод. Смотрела вокруг себя невидящими глазами, произнося, словно погребальную песнь и молитву: «Мама, мама, мама…»

Первым их нашел мистер Макколей, хозяин ближайшей к Херстам фермы. Он услышал ружейные выстрелы и поспешил к соседу со всей быстротой, на какую были способны его подгибающиеся ноги. Едва завидев его, рыжеволосая девочка принялась кричать так пронзительно, что фермеру ничего не оставалось делать, как удалиться. Не зная, что еще предпринять, мистер Макколей привел отца Грегори. Добрый пастырь был встречен точно так же.

Попричитав вслух над создавшимся положением, мистер Макколей поджал губы и беспомощно посмотрел на священника.

— Что же делать? Мы не можем бросить бедного ребенка в таком состоянии.

— Приведите женщин и найдите какую-нибудь повозку. Может, им удастся успокоить ее и забрать отсюда.

— А куда же они денут ее, отец? Война, времена тяжелые. Тут и своих не прокормить, не то что кого чужого?

Отец Грегори прищурился на смутно видневшееся за облаками и пытавшееся пробиться сквозь них солнце.

— Отвезите в «Бентон-хаус». Там ее примут.

Четыре часа спустя повозка остановилась перед сиротским приютом. Привлеченный резким криком, из дверей высунулся мальчик. Пока взрослые пытались успокоить маленькую рыжую девочку, он разглядывал ее с необычайным интересом.

Мальчик почувствовал в ней родственную душу. В ее крике были гнев и ярость, растерянность и недоумение. Он понимал ее состояние. Он знал, что она испытывает.

Не обращая внимания на взрослых, старавшихся подойти к девочке — так укротитель львов приближался бы к раненому львенку, — Дэниел Крокер направился прямо к ней. Забравшись на ступицу колеса, он перебросил ногу через бортик повозки. Все внимание девочки было сосредоточено на собравшихся из-за нее людях, и она не заметила Дэниела, пока он не положил ей на голову свою ладонь.

Девочка замолчала. Их глаза встретились. Его — синие и ее — цвета темно-зеленого мха.

— Я знаю.

Он произнес только эти два слова. А потом, встав на колени на соломенной подстилке, неловко обнял девочку за плечи.

Она ухватилась за Дэниела, молча сотрясаясь всем телом. Но она не плакала. Надтреснутым голосом она снова и снова повторяла: «Мама».