Вступление

Дети из богатых семей никогда не ожидают, что с ними случится что-то ужасное.

Уверенный в себе юный антрополог, принадлежащий к одной из старинных, богатейших и наиболее могущественных фамилий в Америке, почти не испугался, когда его лодка перевернулась. Торговец-датчанин, у которого он приобрел ее, предупреждал, что лодке требуется более мощный двигатель и небольшая загруженность, но юноша был не менее упрям, чем остальные члены его знаменитой семьи. В данной ситуации ему просто повезло, потому что вокруг бушевал шторм, который, казалось, сосредоточил всю свою мощь на том, чтобы оторвать его пальцы от скользкого борта. Волны высотой в десять футов снова и снова обрушивались на него, заставляя захлебываться, цепляясь в буквальном смысле слова за свою жизнь в темной бурной ночи. И все же он не паниковал.

Перед закатом, когда эта старая аборигенская лодка почти уже достигла острова, один из членов экипажа доложил о появившейся течи. Местный лоцман выключил двигатель, и все четверо обеспокоенных мужчин обследовали носовую часть, где между двумя досками, явно нуждающимися в ремонте, намного ниже ватерлинии и была обнаружена течь.

Тем временем начался шторм. Солнце ослепительно ярко сияло на потемневшем небе, влажный воздух нагрелся, темно-пурпурная поверхность океана дрожала и искрилась, свет становился ярким, резким и невыносимым — как огни рампы — в то время, как синевато-багровое небо наливалось свинцом, а горизонт стал черным. Наступила гнетущая тишина, не нарушаемая ни ветром, ни раскатами грома.

Затем воздух исчез, словно чьи-то гигантские легкие вдохнули его, и разразилась буря. Ветер и дождь хлестали вместе, словно хорошо синхронизированные цимбалы. Юноша почувствовал капли на шее, потом на ухе, после чего с неба хлынул поток воды как из ведра.

Одна десятифутовая волна ударилась о борт и толчком отбросила его назад. Он пополз на корму, к местному лоцману, преодолевая сопротивление ветра, воды и дождя. Блестящий от дождя лоцман прокричал:

— Хозяин, у нас неполадки с двигателем. Юноша вслушался в отрывистый рокот мотора.

— Далеко до острова?

— Миль пятнадцать, хозяин.

При этих словах двигатель совсем заглох. Лодку подбрасывало на жестких волнах, и юноша слышал, как грохочет, перекатываясь с борта на борт, оборудование. Он надеялся, что тяжелые мешки не упадут за борт.

Лодка легла в дрейф в сторону норга, потом, казалось, остановилась.

Вода полилась через леера.

В течение трех минут лодка была затоплена, а спустя тридцать секунд — перевернулась.

Его предупреждали, что течение в сторону от юго-западного побережья Новой Гвинеи было быстрым и коварным и что море Арафура — наиболее наводненное акулами место в мире. Само побережье было не менее опасным и зловещим: мангровые заросли, болота, непроходимые топи, зыбучие пески и на много миль вокруг гнилая стоячая вода: устья многих рек образовали целые угодья для крокодилов-людоедов, гигантских пиявок и ядовитых змей.

За береговой линией находились угрожающего вида джунгли — одно из немногих оставшихся неизученными мест на земле. Многие из населявших их племен все еще жили в каменном веке. Белые люди редко заходили дальше нескольких береговых и речных поселений, да и то хорошо вооруженными. Поскольку, хотя это и отрицалось властями, не имевшими возможности контролировать ситуацию, каждый миссионер в этом районе знал, что охота за головами и каннибализм, по-прежнему практиковались наиболее агрессивными племенами. А так как наш юноша был антропологом, то именно эти обычаи и привели его и его фотографа, крепкую молодую женщину, стремившуюся к известности, в этот район.

Двое белых, которые познакомились во время предыдущей экспедиции в Новую Гвинею, в то утро тихо снялись со своего базового лагеря. Они направлялись на запад, к маленькой группе внешних островов дальше Пауи, где рассчитывали провести следующие три месяца в примитивном племени балу.

В отличие от своего черствого и ожесточенного отца, молодой человек интересовался не политикой или бизнесом, а своими человеческими сородичами. Он избрал своим призванием антропологию — изучение других людей, их обычаев и культуры с целью узнать как можно больше о человечестве, и здесь, видимо, и крылась его ошибка. Особенным интересом у юного богача вызывал вопрос взросления в примитивных культурах: казалось, их молодежь не обладает комплексами смущения и насилия, одиночества и неврозов западных подростков, испытываемыми в переходном возрасте к зрелости и социальной ответственности. В некоторых племенах, таких, например, как балу, приготовление к взрослой жизни длилось не годами, а занимало всего несколько месяцев, которые считались наиболее важной частью человеческой жизни. В этот период и мальчиков, и девочек с помощью различных физических упражнений тренировали и требовали от них полагаться только на себя, переносить моральную и физическую боль. На этих ритуалах никогда не присутствовали белые люди.

Если бы он подал официальную заявку о поездке, она была бы отклонена. Местные власти никогда не позволили бы исследовательской экспедиции посетить балу — одно из наиболее воинственных племен — без вооруженного полицейского эскорта. Племя находилось в «неконтролируемом» районе, все еще раздираемое племенными войнами и насилием, в отличие от «контролируемых» районов, патрулируемых полицией, старавшейся подавлять наиболее кровожадные из местных ритуалов и обычаев.

Но юноша знал, что он никогда не убедит балу позволить ему присутствовать при их тайных ритуалах, если его будет сопровождать полиция, поэтому он сказал властям, что собирается обследовать пустынный береговой район прямо к югу от их лагеря.

В результате этого обмана безумно дорогостоящая международная спасательная операция «в воздухе и на море», последовавшая за его исчезновением, прочешет сотни миль в сторону от того места, где перевернулась его лодка.

Молодой человек, страстно увлеченный своей работой, пренебрег всеми предупреждениями об опасности посещения племен. Он был настроен решительно и равнодушно относился к опасностям. Его маленькая экспедиция была хорошо вооружена и экипирована на любой случай, достаточно было и потрясающих товаров для обмена: стальных топоров, табака, ножей, дешевых транзисторных приемников.

Возможно, он был таким упрямым, потому что подсознательно предпринял эту опасную экспедицию в качестве своеобразного обряда посвящения для самого себя. Он решил показать всему миру — и своему отцу тоже, — что он не просто испорченный богатый ребенок. С тех пор как он впервые пошел в школу, ему приходилось платить за факт своего рождения. Ему приходилось испытывать на себе мстительность, злобную хитрость и зависть, неослабеваемое давление известности и, что еще хуже, неумолимую тяжесть ожиданий его отца.

Отец никогда не понимал, почему сын решил стать антропологом — хотя ему было более понятно желание мальчика быть исследователем, так как все состояние семьи было добыто их предком из покрытых льдом гор Клондайка. С тех пор потомков того старателя ненавидели, им завидовали те, у кого не хватило духу сделать то же, что и он.

В этой своей экспедиции молодой человек надеялся пройти какие-нибудь испытания, достичь чего-нибудь серьезного, чего-нибудь, чего нельзя просто купить за деньги. Возможно, он также хотел избавиться от смущающего изобилия богатой семьи, ее славы, блеска и ставшего притчей во языцех борцовского духа. Членам племени балу было наплевать, что его отец мог — и стремился — стать в один прекрасный день президентом Соединенных Штатов.

Он был хорошим пловцом. Цепляясь за перевернутую лодку и отплевывая морскую воду, он не испытывал особого страха. Вместо него он чувствовал негодование и последовавшее за ним отчаяние. Все эти драгоценные стальные топоры, табак, пленка, фотографические принадлежности — все это погружалось теперь на дно океана. Потребуются недели, чтобы заменить их.

Не было никакой возможности выправить лодку. Она дрейфовала в направлении юго-запада, нос далеко внизу, а корма высоко задрана.

Застигнутые врасплох, никто из четверых не догадался схватиться за спасательный жилет. Держась за борт лодки, лоцман крикнул, что скоро стемнеет — им следовало вскарабкаться на выступающую часть лодки на ночь, а с наступлением утра он и его напарник поплывут к берегу, У двоих пловцов увеличивались шансы добраться до помощи, иначе им останется только дрейфовать на юго-восток — прочь от земли, повинуясь сильному, в семь узлов, течению. Тем вечером плыть к берегу было уже поздно.

Поскольку фотограф плавала плохо, с этим планом все согласились.

Весь следующий день белые мужчина и женщина цеплялись за лодку, пока безжалостное солнце высасывало все соки из их тел. Они знали, что без воды смогут продержаться два, может, три дня. Говорили они мало. Сначала каждый из них думал, смогут ли пловцы добраться до берега в этом кишащем акулами море. Когда к ночи спасательная лодка так и не появилась, они поняли, что моряки не добрались до берега.

С наступлением второй бессонной ночи потерпевшие кораблекрушение стали бояться того, что задремлют и соскользнут в воду. С помощью моряков-аборигенов вскарабкаться на лодку было несложно, но оба знали, что в их нынешнем обессиленном состоянии им никогда не удастся без посторонней помощи вскарабкаться на нее.

Когда темнота медленно сменилась рассветом, оба оставшихся в живых на перевернутой лодке слепо заморгали на восходящее солнце и устало уставились в пустое море. Оба знали, что бодрствовать и третью ночь они уже не смогут.

Молодой человек наблюдал, как солнце прокладывает блестящую дорожку на пурпурном море Арафура. Впервые за все время он ощутил настоящий страх и задрожал от него, так же сильно, как и от усталости.

Затем он недоверчиво заморгал и молча указал направление. Женщина воскликнула:

— Слава Богу!

Слева от них, на западе, находилось то, о чем они молились, но чего в душе не ожидали: темное пятно.

Пятно ширилось и приобретало зеленый цвет по мере того, как течение приближало к нему перевернутую лодку. Через час они уже видели вершины гор, скалы, и белые песчаные пляжи, и полоску воды цвета аквамарина, опоясывающую остров и растворяющуюся в малахитовом океане.

Совсем скоро перед ними открылся вид на лагуну. Это была маленькая бухточка, примерно в милю шириной, расположенная к юго-востоку, в кольце коралловых рифов и в пенных брызгах разбивающегося о них прибоя. В коралловом кольце был небольшой промежуток; прежде чем их перевернутая лодка натолкнется на рифы, они смогут соскользнуть в воду и поплыть вперед. Судя по той скорости, с которой они двигались вдоль берега, течение здесь было около одной мили — в час, так что даже женщине будет по силам удержаться на плаву.

Им предстояло принять еще одно решение. Чем дольше они оставались в воде, тем больше был риск оказаться замеченными акулами, но если они оставят лодку слишком поздно, то могут упустить этот промежуток в рифах, а позади него простирались черные отвесные скалы.

Мужчина повесил себе на шею кроссовки на шнурках.

Семь минут спустя он подавил свой страх и соскользнул в блестящую зеленоватую воду; за ним последовала испуганная женщина-фотограф.

Плыть оказалось намного труднее, чем они ожидали, а расстояние до берега — намного дальше, чем рассчитывал мужчина. Он обернулся на свою спутницу, которая отстала и была довольно далеко позади. Кажется, она вообще перестала плыть. Она была слишком слаба, чтобы бороться с течением.

Молодой человек выплюнул соленую воду и повернул назад.

Он схватил ее за воротник рубашки как раз в тот момент, когда бледное лицо женщины уже скрывалось под водой. Плывя к берегу, он тянул за собой ее безвольное тело.

Он ожидал, что проход через коралловый пояс будет сложным, но им удалось проскользнуть на волне прилива.

Оказавшись в лагуне, мужчина вдохнул обманчиво-теплый ветер с суши, принесший запахи травы и зеленых листьев богатой, темной и пустовавшей земли. Он жадно подставил ему свое лицо. Приблизившись к острову, зеленая безмятежность — тихая и прекрасная — встретила его молчаливым приглашением, предлагая все драгоценные и щедрые дары богов, включая жизнь и надежду, без единого намека на какую-либо плату за них.

Извилистая полоска белоснежного песка была окружена высокими черными скалами, но не особенно крутыми. Слева, сияя на солнце, по скале струился водопад. Обессилевший мужчина коснулся ногами дна. Последним усилием он вытянул обмякшее тело своей спутницы из прозрачной воды на песок. В полубессознательном состоянии они лежали, не двигаясь.

Удивительно, но женщина первой пришла в себя. Она неуверенно села и схватилась за шею. Слава Богу, ее фотокамера была на месте. Ободренная, она потрогала ремешок на шее и посмотрела на водопад, затем натянула свои мокрые кроссовки. Она поднялась и побрела по пляжу, благодарно вслушиваясь в шепот песка, который лизало море. Листья кустов и пальмовые ветви слабо шевелились, словно перешептываясь. Она вдохнула насыщенный теплый запах и расслабились. Все-таки им удалось сделать это!

Приближаясь к водопаду, она слышала только его тяжелый, настойчивый рокот. Дрожа от усталости, сходя с ума от жажды, она карабкалась к нему по скользким камням. Ее мокрые шорты и рубашка-хаки прилипли к телу, а драгоценная камера болталась на груди.

Она протянула вперед сложенные горстью руки и жадно приникла к воде. Напившись вволю, она огляделась, но поблизости не было ни большой раковины, ничего, что можно было бы использовать как емкость для воды. Надеясь, что ей хватит сил дотащить своего спутника до водопада, женщина обернулась.

На белоснежном песчаном пляже над лежавшим без сознания молодым человеком стоял огромный, абсолютно голый, если не считать набедренной повязки, абориген.

Женщина у водопада открыла было рот, чтобы прокричать приветствие, но в этот момент гигант медленно занес над головой свою острогу для охоты на рыбу. Одним быстрым резким движением он всадил острогу в грудь юноши.

У женщины перехватило дыхание. Какое-то мгновение она не могла поверить своим глазам.

Абориген неторопливо вытащил острогу из груди мужчины. Затем тем же сильным жестоким движением он снова опустил ее.

Женщина повернулась и побежала.

На пляже ей негде было спрятаться. Озираясь в отчаянии по сторонам, она заметила узкую заросшую тропинку, ведущую вверх от водопада между черными камнями. Не задумываясь, она стала карабкаться по тропинке.

Добравшись до вершины скалы, она согнулась, чтобы ее силуэт не выделялся на фоне неба. Спрятавшись за высокими растениями, она присела на корточки и стала ждать. Она не слышала ничего, кроме стрекотания цикад, резких криков попугаев и чистых высоких нот птичьего пения. Она осторожно перебралась через вершину скалы, затем медленно огляделась: никого не было видно.

Тропа вела в дикие джунгли, в которых, казалось, сравнительно легко пробираться. Низко пригнувшись, она начала осторожно продвигаться по узкой дорожке. Дрожа, она нащупывала путь через траву, сломанные ветки и кусочки древесной коры в зеленовато-черную тень. Она вдыхала жаркий, влажный воздух по мере продвижения в зеленоватый сумрак, изредка пронизываемый тонкими солнечными лучами. Белые мотыльки и бабочки-павлинеглазки и кружились и порхали перед ней; она слышала непрекращающееся назойливое жужжание насекомых. Над ней желтоперые попугаи мелькали между деревьями, переплетавшимися где-то в 60 футах над головой, и зелеными лианами с оранжевыми и ярко-красными побегами. Ей показалось, что она находится на картинах Дуанье Руссо — в прекрасном, но опасном кошмаре.

В сумраке позади нее высокий писк неожиданно сменился резким криком. Женщина резко обернулась, но ничего не заметила. Сердце колотилось в ее груди, скрытой промокшей рубашкой цвета хаки. Она пригнулась в траве. Ей казалось, что за ней следят, но она никого не видела. Она чувствовала себя окруженной, загнанной в ловушку. Ее дыхание стало прерывистым, она слышала, как ее ноздри вдыхают воздух, и биение собственного сердца.

И снова она услышала нечеловеческий крик позади себя. Он, казалось, звучал ближе. Она решила, что нужно бежать от этого крика.

Еще один дикий, пронзительный вопль огласил лес.

Дрожа и тяжело дыша, женщина стала продвигаться вперед. Позади хрустнула ветка, словно кто-то продирался сквозь кустарник, и женщина замерла.

Она рискнула обернуться, но опять ничего не увидела. Теперь она побежала. Она в ужасе мчалась вперед, а фотоаппарат колотился о ее грудь.

Когда она продиралась сквозь кустарник, больше не пытаясь таиться, вновь раздавшийся вопль прозвучал много ближе. Дрожа и задыхаясь, она заставляла себя идти вперед, стараясь руками защитить лицо от веток.

Ее руки были теперь исцарапаны до крови. Где-то в мозгу билась мысль, что она не должна терять контроль над собой после всего того, что она пережила.

От очередного крика у нее перехватило дыхание. Он раздался прямо у нее за спиной. Она метнулась в сторону, в густой кустарник. Она издала удивленный крик, почувствовав, как земля под ней подалась и поглотила ее…

Через несколько мгновений огромный дикий кабан догнал самку и она сдалась, прекратив свои брачные призывные крики.

Лежа на глубине шестидесяти футов на дне известняковой шахты, спрятанной в джунглях, раненая женщина звала на помощь до тех пор, пока силы не покинули ее.

Закон мести — основной закон Юго-Восточной Азии — требовал: око за око, зуб за зуб и жизнь белого человека — любого белого — за жизнь каждого из племени, убитого белыми.

К несчастью для молодого человека и его спутницы, они высадились на острове Пауи, рядом с поселением племени, у которого были свои счеты с белыми. Пауи относился к контролируемому району. Двумя месяцами раньше белый миссионер в сопровождении полицейского эскорта посетил деревню Катанга, чтобы расследовать рапорты о ритуальных убийствах, жертвоприношениях и каннибализме. Один из полицейских испугался резкого движения воина. Он незамедлительно открыл огонь из автомата, убив троих детей и вождя деревни.

Власти вскоре выплатили племени денежную компенсацию за убитых, но когда рыбак из деревни заметил обессилевшего и беззащитного молодого человека в Водопадовой бухте, он посчитал ситуацию исключительно подходящей для мести.

В тот вечер в рыбацкой деревне Катанга царил дух приятного ожидания. При свете костра юные девушки, сидевшие по одну сторону центральной площадки и намазывающие маслом свои волосы, притворялись, что не замечают юношей, сидящих напротив, которые аккуратно разукрашивали свои лица полосками желтой и белой глины.

За восемь часов до этого небольшая группа женщин выкопала неглубокую канаву в шесть футов длиной, которую они заполнили сухими дровами. В этой канаве они разожгли огонь, на который были брошены камни размером с кулак.

Вторая группа деревенских женщин раздела труп белого и связала ему руки и ноги. Осторожно они завернули тело в банановые листья.

Когда от костра остались красные угли, одна из женщин распорола тело от груди до низа живота. Другая с помощью деревянных щипцов набила тело горячими камнями из костра. Пламя почти угасло, на костер сверху положили большие камни и крупные банановые листья; поверх всего положили тело. Оно было окружено и обложено горячими камнями, и затем труп забросали землей. Женщины превратили все кострище в аккуратный холмик.

На краю деревенской площади лежал на боку ржавый холодильник фирмы «Вестингхауз»; на нем стояло старенькое радио «Этвотер-Кент», работающее на батарейках. Юноши из деревни — теперь их головы украшали красные перья — покрыли потрескавшийся корпус холодильника банановыми листьями, а радио утопало в желтых орхидеях. Боги разговаривали с ними через эту волшебную коробочку, если жители деревни правильно произносили свои молитвы и совершали соответствующие жертвоприношения. До сих пор им это почти не удавалось.

Местный жрец, в выделяющемся высоком головном уборе из белых перьев райских птиц, приблизился к алтарю-холодильнику. Из проржавевшего черного жестяного корпуса он достал необходимые атрибуты и разложил их на поверхности холодильника. С началом его монотонного погребального песнопения вся деревня собралась вокруг алтаря в почтительном молчании. С благоговением они взирали на металлический будильник на батарейках, пару очков в алюминиевой оправе, с потрескавшимися линзами, вставную челюсть с розовыми резиновыми деснами, и старый настенный телефонный аппарат с сохранившимся куском слуховой трубки.

Жрец с большой осторожностью побрызгал водой из бутылки с надписью «Кока-кола» на свои религиозные сокровища, затем воздел обе руки и стал молиться. Юноши в красноперых головных уборах начали своеобразный танец, в то время как женщины вернулись к кострищу, земляной холм на котором набух и поднялся. На поверхности появились маленькие трещинки; дразнящие, наполняющие рот слюной запахи носились в воздухе.

Женщины присели вокруг земляной печки и запели веселые песни, одновременно осторожно вынимая тело. Оно не было обгоревшим или поджареным; карие глаза были тусклыми и широко раскрытыми; из-за того, что тело готовилось в собственном соку, внешне оно претерпело небольшие изменения в процессе приготовления, и мертвого человека родственники легко могли бы опознать.

Жрец возвысил голос, положив перед алтарем традиционное жертвоприношение — правую руку.

Празднование началось.

Пятнадцатью милями севернее Водопадовой бухты загорелый австралийский строительный рабочий спрыгнул на песок со своего желтого бульдозера.

— Как насчет пивка? — крикнул он приятелю, руководившему работой группы аборигенов.

— Отличная мысль. Твои ребята еще не вернулись?

— Нет.

Первый мужчина сплюнул на песок, и они направились к сборному домику-конторе.

— У проклятых ублюдков очередной праздник.

— Такими темпами мы никогда не закончим.

— Бредовая затея — строить отель в этой глуши, когда можно запросто совершить классную поездку на Барьерный риф.

Второй согласно кивнул.

— Меня хоть озолоти, я и тогда не привез бы сюда свою женщину!

Другой мужчина снова сплюнул и распахнул дверь конторы.

— Они строят гостиницу не для нас, приятель. Отель «Пэрэдайз-Бэй» — для богатых янки.