ГЛАВА 17

Ребенок! Пламя не знала, почему она так удивлена этим открытием — но она была удивлена. Ей снова снился ребенок: ребенок с медной кожей и черными как смоль волосами — и ее собственными блестящими голубыми глазами. И сейчас, когда она поднялась с колен после того, как ее стошнило, — а это случалось уже шестое утро подряд, — она не могла больше об этом не думать: она носила ребенка Ночного Ястреба.

За постоянными перемещениями племени и бесконечной — работой Пламя и не подумала, сколько времени прошло с тех пор, как ее помещали в хижину для женщин во время месячных. Теперь же, посчитав, она поняла, что прошло уже более двух месяцев. Она хотела бы поверить, что причиной этому было то, что ее избили или что они постоянно кочевали, но в глубине души она точно знала, что это не так. Она на самом деле носила под сердцем ребенка Ночного Ястреба. И груди ее казались более тугими и нежными к прикосновению, хотя живот оставался таким же втянутым, каким был всегда.

Спустившись к реке, Пламя умыла свое разгоряченное лицо, затем набрала в ладошки воды и прополоскала рот, чтобы избавиться от неприятного привкуса. Сев на траву, она тупо уставилась на свое отражение в прозрачной воде.

— И что мне теперь делать? — произнесла она вслух. — Что мне теперь делать?

Тысячи мыслей роились в ее голове, различные эмоции захлестнули ее. Знал ли об этом Ночной Ястреб? Догадался ли он об этом раньше, чем догадалась она? Пламя надеялась, что нет, иначе, зная о том, что она носит его первенца, он никогда не позволил бы ей сбежать. И это будет сын. В этом Пламя была уверена, поскольку не раз видела его во сне. Но сейчас она знала это даже лучше, чем если бы просто увидела во сне, хотя ее сны никогда не бывали ошибочными Всегда, с необыкновенной точностью, в них предсказывалось все то, что должно было произойти с ней.

«Я должна бежать! Я должна как-то выбраться отсюда, прежде чем родится этот ребенок!» Эта мысль вытеснила все остальные, поскольку Пламя понимала, что, если она не сбежит сейчас, потом уже будет поздно. Она уже свободно говорила на их странном языке. У нее появились друзья среди женщин. Она научилась многому, что казалось ей совершенно непостижимым, когда она попала сюда. Она могла разделать животное, она могла, выдубив его шкуру, сшить из нее одежду, она могла высушить мясо или приготовить из него своему шайенскому мужу вкусный и питательный ужин. Менее чем за год она почти полностью приспособилась к шайенскому образу жизни, впитала в себя их культуру и обычаи. И чем больше она жила здесь, тем сильнее она становилась похожей на них, становилась одной из них, иногда целыми днями не вспоминая о своей прошлой жизни, — и это пугало ее.

Однако гораздо больше пугало ее другое — ее растущее чувство к Ночному Ястребу. Положа руку на сердце, она не могла бы пожаловаться на то, что была несчастлива с ним. Ночной Ястреб был нежным и пылким любовником. Он был чудесным мужем. И теперь, когда Маленькая Крольчиха больше не портила ей жизнь, они с Ночным Ястребом очень сблизились. Он сумел заставить ее смеяться; он сумел заставить ее узнать себя и хотел, чтобы она еще больше узнала о нем и его народе — он сумел пробудить в ней любовь. О Боже, да! С необыкновенной мягкостью он заставил ее полюбить себя! Даже сейчас мысль о том, что надо покинуть его, каленым железом жгла ей сердце. А какую боль это принесет ей, если она полюбит его еще сильнее, если останется с ним. Насколько сложнее будет оставить его после того, как они вместе разделят радость рождения их ребенка!

Мысль о попытке бегства не была новой для Пламени, особенно сейчас, когда племя занималось охотой на бизонов. Часто их путь лежал на расстоянии всего нескольких миль от фортов и мест, где проводились торги, и сердце Пламени бешено колотилось в предчувствии свободы. Ее мысли возвращались к отцу. Где он сейчас? Был ли генерал еще в форте Ларами, или же он вынужден был отказаться от поисков, чтобы вести своих людей на войну, которая все еще шла за пределами их маленького мирка, который Пламя делила с шайенами? Может, он думает, что ее уже нет в живых? Может, он уже расстался с мыслью найти ее когда-нибудь живой? Да и жив ли он? А может, он убит в каком-нибудь бою, в то время как она ничего об этом не знает, все еще лелея мысль о случайной встрече с ним? И что он будет думать о ней теперь, если она все-таки с ним встретится? Будет ли он счастлив? Или он будет стыдиться и сердиться на нее за то, что она носит ребенка шайенского воина?

По этой причине отношение Пламени к ее недавнему открытию было несколько запутанным. Шок, уныние, злость, страх, радость — все эти чувства обуревали ее. Она уже знала, что будет любить этого ребенка, будет заботиться о нем и сделает все, что в ее силах, чтобы уберечь его. Она воспитает его, чтобы он стал сильным и гордым, каким был его отец. Он должен будет получить все то лучшее, что только может предложить ее сыну ее собственный белый мир. У него должно быть соответствующее образование, способное развить умственные способности, которые он получит в наследство от нее и Ночного Ястреба. И если ей удастся сбежать прежде, чем этот ребенок появится на свет, он родится в достатке и комфорте, будет иметь хорошую одежду и экипажи, лошадей и наставников. Он никогда не будет знать, что такое голод или нехватка чего-либо.

Но Пламя понимала, что, если она хочет выполнить все то, о чем мечтает, ей следует сбежать раньше, чем Ночной Ястреб догадается о ее беременности. Да и сама мысль о том, что ей придется рожать в хижине для женщин, приводила ее в ужас. А если будут какие-либо осложнения, ведь никто не сможет помочь ни ей, ни ее ребенку — здесь нет ни одного человека, которому можно было бы хоть немного доверять, никого с медицинским образованием или, по крайней мере, с квалификацией акушерки. Кроме того, исчезнуть с ребенком на руках будет вдвое сложнее, если не невозможно, а уйти одной, бросив ребенка, она не сумеет никогда. И даже если в один прекрасный день Ночной Ястреб согласится отпустить ее на волю, с сыном он не расстанется никогда — в этом Пламя не/ сомневалась ни минуты. Этот ребенок намертво привяжет ее к Ночному Ястребу — так крепко, как не сможет привязать даже ее возрастающая к нему любовь.

Пламя стала думать о том, как совершить побег. День за днем она искала такую возможность.

Ночной Ястреб же был к ней все внимательнее и внимательнее. Хотя она и старалась не давать ему ни малейшего повода заметить изменение своего настроения, Ночной Ястреб как будто чувствовал что-то неладное. Она часто ловила на себе его тревожный взгляд. Казалось, он пытается понять, что было не так в последние дни, что изменилось в ней.

Особенно трудно было Пламени сдержаться, когда Сияющая Звезда радостно сообщила ей о своей беременности. Больше всего на свете она мечтала поделиться своей радостью с дорогой подругой. Вместо этого она должна была улыбаться и поздравлять Сияющую Звезду, ни слова не произнося о своем будущем материнстве. Слушать Сияющую Звезду о ребенке, которого они так долго ждали с Каменным Лицом, было для Пламени невыносимо, ее так и тянуло поделиться с подругой своим секретом, а также с Ночным Ястребом, который — она верила — будет горд и доволен. Было бы так чудесно разделить эту радость с мужчиной, которого любишь, но Пламя прикусила язычок и крепко сжала губы, чтобы ни в коем случае не проговориться. Это бы разрушило все ее планы.

Однако чувство вины пожирало ее: необходимость молчать и замышление побега оскорбляли ее любовь к Ночному Ястребу. Никогда он не испытает счастья, взяв своего первенца на руки, научить его садиться на лошадь, глядя с восхищением на его личико, которое будет маленькой копией его собственного, но только с голубыми глазами Пламени, светящимися на бронзовой коже. Если все выйдет так, как она задумала, Ночной Ястреб даже не догадается о том, что дал жизнь этому малышу. Подобные мысли вызывали у нее чувство вины и невыносимой жалости к воину-индейцу. Никогда маленькие ножки, одетые в мокасинчики, не будут топать след в след за большими ногами своего отца, никогда маленькие лук и стрелы не будут стоять рядом с отцовскими в его хижине. При мысли о том, что она лишает Ночного Ястреба всего этого, ее сердце бешено колотилось. Хоть бы сказать ему, хоть бы дать волю своим мечтам — но это стало бы ее окончательным поражением, а Пламя не могла себе этого позволить, как бы ни болело ее сердце от любви к нему.

Пламя уже почти потеряла всякую надежду. Казалось, сама судьба распорядилась оставить ее здесь, с шайенами, навечно. Девушка удивлялась, как это Ночной Ястреб не заметил тех небольших перемен, которые произошли с ее телом. Даже ее талия начала полнеть, хотя и незначительно. Он не подавал виду, что заметил в ней какие-либо изменения, хотя время от времени внимательно разглядывал все ее тело, будто ожидая, что она ему что-нибудь скажет.

Пламя уже решилась было рассказать ему все, как вдруг он собрался со своими воинами на войну против другого племени. Было неизвестно, как долго их не будет в деревне: может, неделю, а может, и две. Так или иначе, пока он не вернется, секрет, который хранила Пламя, останется секретом.

Она была даже рада, что какое-то время Ночной Ястреб не будет трогать ее и заниматься с ней любовью со всем присущим ему пылом. Ей хотелось немного побыть в одиночестве. И мысли, и тревоги принадлежали только ей одной без этого любопытствующего взгляда темных глаз, постоянно преследующего ее и заставляющего чувствовать свою ужасную вину перед ним. Если бы она сумела сбежать сейчас, пока он далеко от дома, может быть, она сумела бы и преодолеть на время свою любовь к нему. Может, через много лет он останется в ее памяти всего лишь как приятное воспоминание, не омрачаемое ни болью, ни угрызениями совести? Даже сейчас Пламя не была уверена, сможет ли она когда-либо перестать любить его и страдать без него.

В конце концов план побега оказался необычайно прост. Он сам появился перед ней в лице торговца, приехавшего к ним в деревню обменять свои товары на прочные шкуры и выдубленную кожу. Двуколка торговца Джека была до краев набита всевозможными товарами. Литые железные горшки и сковородки, яркие бусы и разноцветные пуговицы, всевозможные ножи и закаленная сталь, из которой можно было изготовлять лезвия. В его повозке лежали полотенца, как изготовленные белыми людьми, так и ярко раскрашенные, которые ткали индейцы южных районов, были мешки с мукой, тюки с одеждой и связки блестящих серебряных иголок для шитья.

Если бы у Пламени было намерение остаться с шайенами навсегда, она с радостью бы поменяла у Джека кое-какие вещи. Она страшно соскучилась по вкусу кофе, сдобренному настоящим сахаром. А приготовление пищи сделалось бы намного легче с одной из сковородок, а может, и с одной или двумя ложками. А за связку иголок она отдала бы душу. Но самой большой потребностью Пламени была потребность обрести наконец свободу. Так или иначе, ей надо было как-то убедить торговца Джека вывезти ее отсюда, довезти до форта Ларами или до ближайшего укрепления.

Убеждая себя быть терпеливой, Пламя собрала все свои драгоценности в небольшой узелок. Она внимательно наблюдала, как другие члены племени обменивались с торговцем товарами, а когда убедилась, что за ней никто не наблюдает, спрятала узелок под мышкой и незаметно покинула поселение, стараясь пробраться между деревьями на дорогу, по которой торговец должен был возвращаться назад. Если бы она могла украсть лошадь, пусть даже и свою собственную, у нее не было бы нужды полагаться на торговца, но Ночной Ястреб не был настолько глуп, чтобы предоставлять ей такую возможность: ее лошадь, так же как и все остальные, находилась под надежной охраной, и Пламени было запрещено садиться на нее без разрешения мужа.

Казалось, прошли часы, прежде чем Пламя услышала скрип двуколки. Однако, боясь, что кто-нибудь может заметить, что она вручает свою жизнь совершенно незнакомому ей человеку, сопротивляясь чувству боли и любви к Ночному Ястребу, Пламя не вышла из своего укрытия до тех пор, пока двуколка не поравнялась с ней. Собрав все свое мужество, она сделала шаг вперед как раз в тот момент, когда двуколка уже готова была проехать мимо и удалиться прочь.

Пламя выскочила из своего укрытия столь внезапно, что лошадь, тянущая двуколку, вздрогнула и попятилась. Торговец натянул поводья и остановил свой возок. Он бросил осторожный подозрительный взгляд на стоявшую перед ним женщину.

— Чего тебе надо? — спросил он на шайенском диалекте.

С минуту — она не могла открыть рот. Затем собралась духом и быстро проговорила:

— Возьмите меня с собой — заберите меня отсюда. Мне надо в форт, туда, где живут белые люди.

Его маленькие прищуренные глазки оглядели ее с головы до ног, задержавшись на огненной шевелюре и голубых глазах.

— Ты — белая.

Это была скорее констатация факта, чем вопрос. Пламя кивнула:

— Да. Я должна бежать. Я могу заплатить вам за то, что вы доставите меня в ближайшее укрепление. Вы поможете мне? — Она огляделась по сторонам, опасаясь, что кто-нибудь увидит ее здесь. Ее голос и руки дрожали. — Пожалуйста. Мне надо бежать отсюда. Вы должны помочь мне.

— Если ты всего лишь пленница, как же ты сможешь заплатить мне?

Он снова оглядел ее с головы до ног — на «этот раз уже с интересом. Значение этого взгляда было достаточно откровенным и вызывающим.

Несмотря на колотившую ее дрожь, она постаралась взять себя в руки и произнесла уверенным голосом:

— Я заплачу вам золотом, если вы в целости и сохранности доставите меня к белым Я не торгую своим телом.

Для человека, находящегося в столь отчаянном положении, она, несомненно, была очень дерзкой. После ее слов интерес торговца к ней усилился еще больше, однако он сумел подавить на время свою похоть, стараясь сосредоточиться только на золоте. Если удача улыбнется ему, он получит и то, и другое.

— Покажи мне свое золото, женщина, чтобы я мог быть уверенным, что ты не собираешься обмануть старого торговца.

Какое-то мгновение Пламя колебалась, но затем поняла, что ей надо во что бы то ни стало убедить его. Этот человек был ее единственной надеждой. Медленно она развязала свой узелок и достала свадебное ожерелье и серьги. Она заметила жадный взгляд, который торговец бросил на сверкавшее ее руках золото. Он потянул к нему руку, но она резко убрала украшения.

— Нет. Я показала вам мою плату, но вы получите ее только в том случае, если доставите меня к белым. Тогда и только тогда они станут вашими.

Ответ на вопрос, который Джек собирался ей задать, он получил, когда девушка достала свой узелок. На ее запястье были надеты браслеты жены вождя племени. Это поколебало его решимость.

— А кто твой муж, от которого ты хочешь бежать? — с деланным равнодушием спросил он, не отрывая глаз от ее браслетов.

— Его зовут Ночной Ястреб, — задержав дыхание, ответила Пламя.

Она знала, что одно это могло заставить торговца изменить свое решение.

Холодные темные глазки посмотрели на нее в упор.

— Я знаком с этим вождем. Он известный воин, и его уважают за его военное искусство. Зачем мне рисковать своей жизнью? Если он поймает нас, то убьет и тебя, и меня. Может, уже сейчас он начал поиски.

Пламя отрицательно покачала головой:

— Он уехал из поселения с несколькими своими воинами. К счастью, мы можем быть уже далеко отсюда и в полной безопасности, прежде чем он обнаружит мое исчезновение.

Пока торговец обдумывал ее слова, его взгляд сосредоточился на золотых украшениях. Только он один знал, что ему уже хорошо заплатили за то, чтобы он увез отсюда эту белую женщину. И сейчас Кривая Стрела и Маленькая Крольчиха, возможно, прятались где-нибудь в тени и внимательно наблюдали за ними.

Они знали, что женщина будет искать встречи с ним, и заплатили ему, чтобы он увез ее. Он должен был продать ее в какое-нибудь далекое племя, где Ночной Ястреб никогда бы не смог ее найти. Почему они так хотели этого, Джеку не приходило в голову, но его это и не волновало. Он сможет в три раза увеличить свою прибыль, если с умом провернет это дело: у него уже было то, что заплатил ему Кривая Стрела, он получит то, что другой воин заплатит ему за эту женщину, и он получит то золото, которое ему предлагает сама женщина. А где-нибудь посреди пути, прежде чем он продаст ее, он сможет всласть попользоваться ею. Единственное, что его смущало, — это страх при мысли о том, что сделает с ним Ночной Ястреб, если поймает и обнаружит, что он украл его жену.

Но как и рассчитывали Кривая Стрела и Маленькая Крольчиха — и как надеялась Пламя, — жадность торговца пересилила его страх и осторожность.

— Я возьму тебя, — согласился он, стараясь скрыть свое вожделение. — За золото.

Он указал ей на заднюю часть возка.

— Полезай туда и хорошенько спрячься, пока мы не окажемся вдали от поселения шайенов.

Пламя не стала терять времени, боясь, что ее могут заметить. Она все еще никак не могла поверить в то, что ей удалось убедить этого человека помочь ей, поэтому, не желая рисковать — пока он не изменил своего решения, — девушка быстро проскользнула в возок. Они проехали уже много миль, прежде чем ее сердце перестало бешено колотиться и она почувствовала, что снова может нормально дышать.

Прошло еще какое-то время, пока она окончательно не успокоилась и не поймала себя на мысли, что ей-таки удалось сбежать. В ее ушах стояли звуки погони — звуки, которые она боялась услышать наяву и которые изо всех сил старалась отогнать от себя. В конце концов ее мысли сосредоточились на той ситуации, в которой она оказалась. Пламя подумала, а мудро ли она поступила, полностью доверившись этому полудикому торговцу, совершенно ей незнакомому? Она могла только надеяться на то, что не усложнила свое положение еще больше. Что она о нем знает? Он может ограбить ее, убить, изнасиловать, может продать ее в другое племя или вернуть прямо в руки Ночному Ястребу. Как она могла быть уверена, что он сдержит свое слово и отвезет ее в ближайший форт, когда она даже точно не знала, в каком направлении они двигаются и действительно ли эта дорога ведет к форту? Она могла только надеяться, что, доверившись торговцу, она не попадет из огня да прямо в полымя.

Лежа на дне двуколки и радуясь своему освобождению, она не могла не думать о Ночном Ястребе. Как он разъярится, вернувшись в деревню и обнаружив, что она исчезла! Она была абсолютно уверена, что он тут же снарядит за ней погоню. Если бы ей удалось добраться до форта раньше, чем он догонит ее! Если бы эта полуразвалившаяся двуколка и старая кобыла могли двигаться чуть быстрее! Если бы ее не мучило чувство вины при мысли о том, что она предала Ночного Ястреба!

Слезы покатились у нее из глаз. Она попыталась сдержать их, заставляя себя думать о будущем, о будущем в ее собственном мире, с ребенком на руках и отцом, который будет заботиться о них обоих. Думать о прошлом было слишком мучительно, поскольку в прошлом остались Ночной Ястреб и вся та радость, которую они делили, та любовь, которую она вряд ли испытает еще к какому-нибудь другому мужчине.