Глава 8

Прошло немало времени, прежде чем Кит смог оторвать свою мать от многочисленных старших слуг, которые либо спрашивали, либо получали инструкции от нее; наконец, он ухитрился увести ее в библиотеку. Закрыв дверь перед крутящейся поблизости мисс Римптон, он сказал с нервным смешком:

– Ради Бога, мама, скажи мне самое худшее! Я не могу вынести неизвестности ни одной минуты! Что за ужасная причина привела тебя сюда на пять дней раньше намеченного срока? Зачем все эти слуги? Зачем так много багажа?

– О мой мальчик, дай мне только освободиться от этой шляпки, прежде чем забрасывать меня вопросами! – взмолилась она, развязывая тесемки. – У меня от нее заболела голова, что очень досадно, так как она совершенно новая и очень дорогая! На самом деле, если бы она не была мне так к лицу, я бы не стала ее покупать. Кроме того, если ты была должна модистке громадную сумму денег, лучшее, что можно сделать, это заказать ей еще несколько шляпок. Я купила также самую прелестную кружевную шляпку, какую только можно вообразить! Ты увидишь ее сегодня вечером и скажешь мне честно, если тебе покажется, что она мне не идет. – Она сняла шляпку с головы и критически ее осмотрела. – Эта идет мне тоже, по-моему, – сказала она. – Это очень модная шляпка, Кит! Как раз то, что ты или Ивлин назвали бы в высшей степени замечательным! Но от нее у меня разболелась голова. – Она вздохнула и добавила печально:

– Мои неприятности не кончаются: не одно, так другое! И все сразу, что меня совершенно сломило.

Подчиняясь необходимости, Кит ответил сочувственно:

– Я знаю, мамочка! Они приходят целой чередой, не так ли?

– Это звучит как цитата, – сказала ее светлость недоверчиво. – Я только сразу предупреждаю тебя. Кит, что, если ты намереваешься после всего, что я перенесла, читать мне стихи, чем я, вообще говоря, не увлекалась даже в лучшие времена, со мной случится припадок – каковы бы они ни были! Не странно ли это? – спросила она, уцепившись за эту любопытную мысль. – Очень часто говорят, что с кем-то случился припадок, но видел ли ты когда-нибудь человека, с которым бы это произошло?

– Слава Богу, нет!

– И я тоже не видела, хотя, я думаю, с некоторыми детьми это случается! С моими детьми никогда ничего подобного не было. По крайней мере, насколько я знаю. Надо бы спросить Пиннер.

– Да, мама, – согласился он, взяв шляпку из ее рук и положив ее осторожно на стол. – Однако ты совершенно уверена в том, что в твоей головной боли виновна эта прекрасная шляпка? Не может ли это быть результатом путешествия? На самом деле, тебе же никогда не нравилось ездить в закрытой почтовой карете, не так ли?

– Конечно, нет! – воскликнула она, пораженная этой идеей. – Наверное, ты прав. Она ведь прекрасна, правда?

– Совершенно очаровательная! – заверил он ее. – Ты приобрела ее, чтобы вознаградить себя за те неприятности, которые на тебя свалились? Какая же из них привела тебя сюда в такой спешке?

– Кит! – произнесла ее светлость. – Эта ужасная старуха собирается посетить нас на следующей неделе и привезти с собой Кресси!

Она ждала, когда он заговорит, однако, поскольку он был, по-видимому, ошарашен и стоял, вытаращив на нее глаза, она опустилась на стул и продолжала:

– Я так и знала: что-нибудь случится, когда мне пришлось посетить ее! Да, я знала, ничего хорошего из этого выйти не может, но настолько тяжелого удара я не предвидела. Если бы я могла хоть в малейшей степени подозревать это, я бы сказала, что собираюсь задержаться в Бейверстоке – и, более того, я бы действительно задержалась, несмотря на все отвращение, которое я питаю к твоей тете! Но я уже проболталась, что еду сюда, – это была неосторожность с моей стороны. После этого я уже не могла сказать, что не еду! Ты должен понять, что это было невозможно!

– Мама! – прервал ее Кит, снова обретя дар речи. – Ты думаешь, что леди Стейвли собирается навестить нас по дороге в Уортинг?

– Нет, нет, что случилось бы, если бы они заглянули на денек? Она и Кресси приезжают сюда на неделю или две!

– Неделю или две? Но это невозможно! Этого нельзя допустить! Боже мой, как ты могла согласиться на это? Ты, разумеется, не приглашала их?

– Конечно, нет! – сказала она. – Леди Стейвли сама напросилась.

– Но, мама, как могла она это сделать?

– Боже мой, Кит, я думаю, что пяти минут в ее компании достаточно, чтобы понять, чего она не могла бы сделать. Она попросту заманила меня в ловушку. Она самая отвратительная старая ведьма на свете и всегда брала верх надо мной, с тех пор как я была ребенком, и я всегда боялась ее! Ох, до чего она противна! Ты веришь? – она, увидев меня, заявила, что начала красить волосы! Я никогда не была так потрясена, поскольку это была совершенная чепуха! Нельзя сказать, что я крашу волосы, если я просто восстанавливаю их цвет, когда они немного выгорают! Я, конечно, отрицала это, но она противно рассмеялась, и я почувствовала, что сейчас упаду в обморок, можешь себе представить!

– Нет, не могу! – сказал выведенный из себя Кит с необычной грубостью. – Почему ты должна принимать близко к сердцу все, что говорит леди Стейвли? Это же совершенно абсурдно!

Прекрасные глаза его матери вспыхнули.

– В самом деле? – сказала она резко. – Я удивляюсь, как у тебя хватает наглости так говорить, в то время как ты прекрасно помнишь, что твоей двоюродной бабушке Огасте требовалось не больше двух минут, чтобы привести тебя и Ивлина в состояние умопомрачения!

Припомнив свою грозную (и, к счастью, умершую) родственницу, мистер Фэнкот любезно отрекся от собственной резкости.

– Меньше! – признался он. – Прошу прощения, мамуля! Что случилось затем?

Наградив его всепрощающей обворожительной улыбкой, леди Денвилл заговорила:

– Ну, затем, заставив меня почувствовать себя робкой девчонкой, – уверяю тебя, Кит, я никогда не была такой, – она внезапно стала очень вежливой и говорила мне о тебе с поразительной добротой! Это свидетельствует только о ее коварстве! Поскольку, даже если она заставила меня чувствовать себя малолетней дурочкой, она прекрасно понимала, что, произнеси она хоть одно дурное слово о ком-то из моих сыновей, я – я убью ее и у меня не дрогнет рука!

Широко ухмыляясь, мистер Фэнкот вставил:

– Браво!

Леди Денвилл приняла это одобрение с подобающей скромностью.

– Ну, мой милый, конечно, я бы разъярилась, потому что больше всего меня бесит несправедливость. Я могу быть легкомысленной простофилей, но я не настолько глупа, чтобы не понимать, что ни у кого не было таких двух сыновей, как мои! Однако леди Стейвли ничего не сказала о тебе обидного. Она заявила, что хотя вполне сознает, что Ивлин – прекрасная партия, она пришла к выводу, что брак между людьми, которые не.., не очень знакомы друг с другом, может оказаться несчастливым. Она выразила убеждение – ничуть не оскорбительно, но с истинной добротой – что я того же мнения. Что я могла возразить. Кит? Затем она призналась мне, что ей очень хотелось пригласить Кресси пожить с ней, когда Стейвли женился на Албинии Гиллифут (ох. Кит, она не любит Албинию даже сильнее, чем я! Мы замечательно отвели душу, поговорив о ней), но она не сделал этого, потому что считает себя слишком старой, чтобы вывозить ее в гости, а что станет с Кресси, когда она умрет? Она сказала, что тогда ей придется жить с Кларой Стейвли, и она превратится в старую деву. Вот почему она желает, чтобы Кресси вышла замуж. Затем она сказала, что, по ее мнению, несмотря на все мои недостатки, я поистине предана моим детям, и поэтому не хуже нее понимаю, что, перед тем как принять окончательное решение, Ивлин и Кресси должны лучше узнать друг друга. Ну, мой мальчик, мне не оставалось ничего иного, как согласиться с ней! Особенно когда она заявила, что мне следует больше других стремиться сделать моего сына счастливым, – ведь я на себе испытала тяготы несчастного замужества. Я должна признаться. Кит, это меня очень тронуло!

Его веселые серые глаза смотрели пристально в ее глаза, и он увидел в них некоторый намек на улыбку.

– Скажи мне, мама, ты действительно бывала так несчастна?

– Часто! – заявила она. – У меня часто бывали страшные приступы уныния, и если бы я была склонна к меланхолии, я, вероятно, погибла бы под тяжестью переживаний, выпавших на мою долю. Но я не могу долго грустить, поскольку всегда случается что-нибудь, что заставляет меня смеяться. Ты можешь назвать меня легкомысленной, но я думаю, ты должен быть доволен этим, потому что нет ничего более отвратительного, чем женщина, у которой глаза на мокром месте и которая по малейшему поводу плачет, и вечно в плохом настроении. Как бы то ни было, я совершенно не такая! Но как только я согласилась, что для Ивлина и Кресси лучше было бы поближе познакомиться друг с другом, леди Стейвли сразила меня, сказав, что, поскольку я намереваюсь присоединиться к тебе в Рейвенхерсте, было бы прекрасно, если бы она приехала сюда с Кресси навестить нас. Я надеюсь, на моем лице ничего не отразилось, но боюсь, она что-то заметила, так как она спросила в своей резкой манере, есть ли у меня возражения. Дорогой Кит, что мне оставалось делать, как только воскликнуть, что это восхитительный план, и я удивлялась, как это мне самой не пришло в голову? Я, возможно, легкомысленна, но не груба!

– Можешь ли ты придумать какие-нибудь извинения! Уверен, ты что-нибудь придумаешь!

– Мне приходили на ум некоторые вещи, но ни одна из них не подходит. В самом деле, я чуть было не сказала, что один из слуг здесь заболел ветрянкой, но вовремя сообразила, что в таком случае ты сам не должен был приезжать сюда. Вначале я собиралась даже сказать, что ветрянкой болен ты, но почувствовала, как невыносимо для тебя было бы оказаться запертым здесь на неделю. И мы должны помнить. Кит, что Ивлин может вернуться в любой момент! Ты ведь знаешь его! Мы никогда не сможем убедить его заболеть ветрянкой вместо тебя.

– Мама, ради всего святого, почему ветрянка? Скарлатина в деревне подошла бы гораздо лучше, если ты считаешь, что болезнь может служить причиной отказа!

– Да, но мне не пришло в голову ничего, кроме свинки, а леди Стейвли и Кресси, вероятно, уже болели ею.

Глубоко задумавшись, он начал расхаживать взад и вперед. После небольшой паузы он сказал:

– Я уеду обратно в Вену, мне пора туда возвращаться довольно скоро!

– Уедешь? – воскликнула она в сильнейшем испуге. – Ты не можешь так поступить, когда Стейвли приезжает специально, чтобы увидеть тебя! Это уж слишком!

– Можно найти легкое объяснение. Я заболел в Вене или со мной случился серьезный несчастный случай – что-нибудь очень плохое! Никто не удивится, что Ивлин немедленно отправится ко мне!

– Да, хорошенькая мысль! Может быть, ты скажешь, что никто не удивится, если я останусь в Англии при таких обстоятельствах!

– Поедем со мной! – сказал он лукаво.

В ответ на это ее лицо засветилось озорством.

– Ой, как это забавно! – вырвалось у нее. Затем она покачала головой. – Нет, мы не можем так сделать. Кит. Только подумать, в каком дурацком положении мы все окажемся, когда Ивлин вернется. Он не будет знать, куда я делась, и станет повсюду меня искать. Дорогой, ничего не остается, как выбрать наименьшее из всех зол. И должна сказать тебе, я уже сделала это.

– Это совершенно невозможно, мама. Мы окажемся с Кресси в такой ситуации, которая неизбежно приведет к сближению, а этого в любом случае следует избегать. Господи, ведь именно поэтому я и уехал из Лондона: ей не следует близко знакомиться со мной!

– Да, я отлично понимаю, как неприятно тебе контролировать каждое свое слово. Но не все так плохо, как ты думаешь! По удивительной случайности, когда я вернулась после посещения леди Стейвли на Хилл-Стрит, меня ожидал Космо.

– Космо? – повторил Кит безучастно.

– Да, Кит, Космо! – ответила ее светлость с непреклонной настойчивостью. – Мой брат Космо – твой дядя Космо! Дорогой, что ты стоишь как чурбан? Ты же не мог забыть его!

– Нет, конечно, я не забыл его! Но я не могу понять, почему ты считаешь, что твоя случайная встреча с ним на Хилл-Стрит является для нас удачей?

– Послушай, – сказала мать с торжеством. – Это показывает, что ты гораздо более легкомысленный, чем я! Потому что Космо – это как раз то, что нам нужно! И Эмма, конечно, тоже! Мой дорогой, он, должно быть, послан нам провидением – это часто случается, когда находишься в отчаянном положении. Например, когда я считала себя окончательно разоренной, я вспомнила, что могу обратиться к Эджбастону за ссудой. Сейчас, когда я ехала домой с Маунт-Стрит, я ломала себе голову, как в разгар сезона собрать здесь гостей; я осознавала, что это было бы крайне необходимо, чтобы уберечь тебя от компании Кресси. Я не смогла найти никого, кроме, разумеется, бедного Бонами. И дело не в том, что мне не хватило времени – нельзя же приглашать людей просто так, ты понимаешь, если они не родственники или не очень близкие друзья, – кому охота тащиться в деревню летом! Бывают, конечно, и такие, которые любят путешествовать, любоваться горами, ущельями и красотами природы, что является самым изнурительным и некомфортным делом, какое только можно себе представить, уверяю тебя, Кит! Я не могу описать тебе страдания, которые я испытываю, но, по-видимому, в этом году он не уедет, так как твоя тетя Бейверсток не хочет, чтобы он приезжал. Я должна сказать, что как бы отвратительно это не показалось с ее стороны, ее нельзя за это упрекать. Ведь он и бедная Эмма будут неделями подряд крутиться в доме. Я всегда сама избегала приглашать их, хотя не так грубо, как Амелия. Но в данном случае именно они нам нужны! Только подумай, дорогой! Мы почти никогда не видимся с ними, так что они не отличают тебя от Ивлина! И играют в вист! По маленькой ставке, конечно, что как раз подходит для леди Стейвли. Итак, я сказала Космо, что он может приехать, – я пригласила его и Эмму и сказала им, что нам доставит удовольствие видеть также и Эмброуза. Он может пригодиться для развлечения Кресси.

– Я ничего не могу сказать против приезда дяди и тети: на самом деле, это хорошая идея, мама; но, когда я в последний раз видел кузена Эмброуза, он был самым отвратительным маленьким хвастуном, какого я только встречал в жизни! – заявил Кит.

– В самом деле? – безразлично осведомилась ее светлость. – Но он был тогда только школьником, в конце концов. Я полагаю, он мог исправиться. В любом случае, мы обязаны пригласить его, потому что Космо намерен присматривать за ним, бедняжкой, в течение всех летних каникул, чтобы не дать ему истратить ни пенса до тех пор, пока он не уедет обратно в Оксфорд в октябре, поскольку он влез в огромные долги. Космо так говорит, но я полагаю, что речь идет лишь о нескольких сотнях. Кроме того, его временно исключили из университета в последнем семестре. Но в общем впечатление такое, что он, похоже, исправляется. Не так ли? Я не знаю, почему его исключили, – Космо как будто воды в рот набрал, когда я спросила его, так что я сделала вывод, что здесь замешана женщина. Но я помню, как ты и Ивлин были исключены в конце одного зимнего семестра, и тогда даже твой папа счел, что это просто-напросто хорошая шутка!

Мистер Фэнкот, как зачарованный, глядя на нее, громко вздохнул.

– Нет, мама, я не думаю, что он исправился! Наоборот, создается впечатление, что он становится все более беспутным! И должен сообщить тебе, что когда меня и Ивлина исключили из университета, это случилось не из-за каких-то юбок! Просто это был один из наших розыгрышей – лучшее из всего, что мы когда-либо проделывали!

– Все это пустяки, мой дорогой! – сказала она кротко. – Без сомнения, все было именно так, как ты говоришь! Я просто подумала, что если он залез в долги, то, по крайней мере, стал больше похож на члена семьи Клиффов, чем сам Космо, – тот ведь такой скряга, что можно подумать, что его в детстве подкинули. Но это не имеет никакого значения: в самом деле, будем надеяться, что Эмброуз не слишком исправился: совсем ни к чему, чтобы Кресси вдруг воспылала к нему нежными чувствами. Ты видишь, что все не так уж плохо?

– Конечно! – ответил он с подозрительным жаром. – Ты все сделала наилучшим образом, мама! Нам остается только надеяться, что леди Стейвли найдет моих дядю и тетю столь нестерпимо надоедливыми, что захочет побыстрее откланяться.

Она встала и взяла шляпку со стола. Поглаживая подбородок Кита перьями, она возразила:

– Напротив, еще очень много дел, которые нужно сделать, – хотя я прекрасно знаю, что ты не будешь заниматься всеми этими приготовлениями, ужасное ты создание! И хотя, я полагаю, леди Стейвли действительно сочтет Космо и Эмму смертельно скучными, она будет довольна, увидев Бонами, не правда ли? Она знакома с ним сто лет, и он очень хороший игрок в вист!

Кит открыл рот от изумления.

– Боже мой, я не предполагал, что все реально! Не хочешь ли ты сказать, что тебе удалось убедить Риппла покинуть Брайтон, чтобы приехать в деревню, которую он терпеть не может так же, как и ты, и играть в вист по маленькой с леди Стейвли?

Она подняла брови:

– Почему ты думаешь, что пришлось его убеждать, господин Грубиян?

– Прошу прощения, мама! Он тебе действительно предан!

Она радостно засмеялась:

– Да, кроме того он чрезвычайно добродушен и годами привык думать о том, что любит меня даже больше, чем обед. Это, конечно, не так, но я никогда не дам ему повода подозревать, что знаю об этом. Поэтому я должна позаботиться, чтобы ему готовили его любимые блюда. Надо поговорить с поваром, чтобы каждый день посылали в Брайтон за свежей рыбой. Ну, раз уж мы в Рейвенхерсте, я полагаю, мы должны устроить открытый прием, которого не устраивали в прошлом году из-за траура по папе. О, дорогой, какую уйму дел мы должны сделать! Я не удивлюсь, если лишусь сил к приезду гостей!

В течение следующих нескольких дней все домочадцы, разумеется, сбивались с ног, а миледи участвовала во всех приготовлениях раздачей большого количества несовместимых друг с другом приказов, составлением множества неудачных планов приема гостей, затем их отменой и отправкой младших слуг с поручениями, которые в дальнейшем оказывались необязательными. Но никто не был на нее в претензии, так очаровательно она отдавала свои приказы и так мило благодарила каждого, кто прислуживал ей. Вместо этого лондонские и деревенские слуги во всем обвинили друг друга, и гражданская война в доме велась до тех пор, пока Кит твердо не объявил, что не желает больше слышать никаких жалоб и склок.

Только два человека оставались безучастными: мисс Римптон, которая высокомерно держалась в стороне от любого вопроса, не касающегося непосредственно гардероба миледи и ее собственной утонченной персоны, и повар, который слушал с величайшей вежливостью приказы и напоминания и продолжал управлять своим королевством так, как считал нужным.

В течение этого, к счастью, короткого, периода напряженности Киту представилась возможность лучше, чем когда-либо, увидеть, насколько расточительна его родительница.

Перед ее приездом он был удивлен, обнаружив, что новая элегантная четырехместная коляска, которую он увидел на подъездной аллее, была одним из ее последних приобретений. В нее была запряжена пара красивых гнедых; кучер, остановившись и коснувшись шляпы, сказал ему, что он только что привел их после ежедневных упражнений. Кит, мысленно оценив этот выезд в триста фунтов, если не более, был сильно озадачен не только тем, что не знал об этом приобретении, но также тем, что в каретном сарае в Рейвенхерсте было несколько экипажей, и в том числе – комфортабельное изящное небольшое ландо. Как позднее объяснил ему Челлоу, ландо вышли из моды, и нельзя было ожидать, что миледи будет использовать устаревшую вещь даже во время пребывания в деревне. Когда же Кит отважился намекнуть своей маме, что, строго говоря, несколько расточительно приобретать дорогой экипаж и пару лошадей только для ее коротких и нечастых наездов в Рейвенхерст, она заверила его, что он ошибается, и убедительно доказала, что гораздо экономнее иметь запасное ландо и пару лошадей (с кучером) в Рейвенхерсте, чем беспокоиться и тратиться на то, чтобы доставлять свой собственный экипаж в Сассекс.

Поскольку перед отъездом с Хилл-Стрит с ней случился один из ее, к счастью редких, хозяйственных приступов, миссис Нортон и мистер Долиш, самый компетентный повар миледи, были изумлены и оскорблены прибытием посыльного, разгрузившего из своего громадного фургона ошеломляющее число коробок, в которых содержалось, среди других необходимых в доме предметов, сорок восемь фунтов восковых свечей, два бочонка настоящего спермацетового масла от фирмы «Баррет», два вестфальских окорока, несколько фунтов китайского зеленого чая, ванилин высшего сорта, сахар-рафинад от Питера ле Мойна с Кинг-Стрит в зеленой фирменной коробке, большое количество вафель от Понтера, а также полдюжины странных, но явно дорогих предметов, названных ее светлостью подставками для цветов, которые она когда-то увидела во время одной из поездок по магазинам и тут же поняла, что это именно то, чего ей не хватает в Рейвенхерсте. Она объяснила Киту покупку свеч и бакалейных изделий очень разумной причиной: как она могла быть уверена, что миссис Нортон, которая стала экономкой в Рейвенхерсте лишь недавно, запасла эти товары в достаточном количестве?

Кроме того, она воспитана в уверенности, что истинная экономия заключается в покупке всего самого лучшего, а так как ее неискоренимое убеждение, что самое лучшее можно приобрести только в Лондоне или Париже, простейший здравый смысл подсказал ей запасти все это в шкафах и кладовой миссис Нортон. Но поскольку миссис Нортон гордилась своими способностями и предусмотрительностью, ее чувства были серьезно оскорблены, пока леди Денвилл не объяснила со своей очаровательной улыбкой, что она заказала все это только потому, что знает, как порой бывает досадно, когда невозможно что-то достать для гостей именно в тот момент, когда возникает необходимость, и поэтому она, настолько, насколько может, старается избавить свою экономку от хлопот. Мистер Долиш, знавший свою госпожу значительно лучше, принял ее извинения с вежливым поклоном, однако сказал, что предпочтет приготовить вафли сам, – хотя вафли от Понтера очень даже пригодятся для открытого приема, – и что если ее светлость будет столь любезна, чтобы сообщить ему название и адрес фирмы, которой она заказала черепашье мясо, он немедленно аннулирует заказ, так как уже договорился о доставке в Рейвенхерст прекрасного черепашьего мяса. Более того, он сам лично выбрал и привез с собой из Лондона один йоркский окорок и один вестфальский, которые, он осмеливается предположить, удовлетворяют всем требованиям.

– Только что же ее светлость хочет, чтобы я делала со всем этим спермацетовым маслом, Боже мой? – спросила встревоженная миссис Нортон. – В доме нет ни одной масляной лампы, за исключением той, что висит в кухне, и обычное масло, которое горит в ней, не спермацетовое, стоит всего семь шиллингов и пять пейсов за галлон!

Уладив, как мог, этот и другие неприятные вопросы, мистер Фэнкот столкнулся с другой задачей, как убедить свою маму, что посылать грума на Хилл-Стрит для получения от миссис Динтинг или от Бритта сотни пригласительных билетов, которые она забыла взять с собой в Рейвенхерст и которые можно найти во втором ящике ее стола, – или, если не там, то в одном из пяти тайных мест, – будет намного дороже, чем заказать новые торговцу канцелярскими принадлежностями в Брайтоне. Ему это удалось, но не без труда, потому что леди Денвилл была немного обижена тем, что он не смог оценить ее попытку быть экономной. Ему оставалось только тактично намекнуть на ухо управляющему, что набросанный миледи список распоряжений прежде чем выполняться должен быть доставлен ему. Сама миледи в это время, откинувшись на кружевную подушку у себя в спальне, принимала легкий завтрак.

Также Киту пришлось просмотреть различные счета за проезд и продукты, разложенные перед ним мистером Долишем. Этот мастер своего дела, быстро сообразивший, что милорд – без сомнения, вследствие предстоящей женитьбы, – изменил своим легкомысленным привычкам, не теряя времени, извлек из этого выгоду. Никто не был более предан ее светлости, никто не знал лучше, какие блюда возбуждают ее аппетит, никто больше него не изводил себя работой в ее интересах; но в минуту снисходительности, как он сообщил миссис Нортон, когда приходилось планировать ряд хороших обедов, он предпочитал делиться своими предложениями с милордом, который не только не переворачивал все вверх ногами и не требовал к столу дичи, недоступной в это время года, вместо нежной индюшатины, но, бегло ознакомившись с ними, подписывал. «Однако, – сказал мистер Долиш снисходительно, – миссис Нортон не должна беспокоиться: если бы она была знакома с миледи так долго, как он, она бы знала, что ее рвение закончится через день или два».

Так оно и случилось. К тому времени, когда во вторник прибыли первые гости, миледи снова была сама собой. Ее бурная активность закончилась спокойной прогулкой по цветникам; держа в руках маленький зонтик, чтобы сохранить белизну лица от солнца, она показывала главному садовнику цветы, которые ей хотелось бы разместить в шести новых подставках. Она была уверена, что все будет как надо, поскольку садовник был знатоком аранжировки и, главное, поскольку она наблюдала его за работой, то и дело подавая ему ветку или цветок из корзины, которую держал один из его помощников. Она также внесла множество предложений и к концу утра была убеждена, что все сделала сама, а он лишь ей немного помогал.

Первыми прибыли почтенный Космо с миссис Клифф, а также мистер Эмброуз Клифф, их единственный оставшийся в живых потомок. Они приехали в несколько старомодной коляске, запряженной парой лошадей; это обстоятельство заставило миледи воскликнуть:

– Боже мой, Космо, вы взяли напрокат этот изумительный экипаж или это ваш собственный? Интересно знать, видел вас кто-нибудь в такой колымаге?

Мистер Клифф, высокий худощавый человек, на несколько лет старше своей сестры, ответил, покорно целуя ее щеку, что почтовый налог был бы слишком тяжел для его скромного кошелька.

– Не всем нам так благоприятствуют обстоятельства, как вам, моя дорогая Амабел, – сказал он.

– Ерунда! – ответила ее светлость. – Я полагаю, ваш кошелек толще моего, поскольку вы никогда и четырех пенсов зря не потратите. Просто ужасно, что Эмма тряслась и прыгала в этой ужасной старой карете, сильно смахивающей на карету моего дедушки, в которой мою бабушку всегда укачивало! Дорогая Эмма, как я вам соболезную и как рада вас видеть – хотя и не такой крепкой, как хотелось бы! Я проведу вас сейчас же в вашу спальню и хочу, чтобы вы легли в постель отдохнуть перед ужином.

Миссис Клифф, дряблая женщина с выцветшими голубыми глазами и болезненным цветом лица, ответила с неопределенной улыбкой и странно безжизненным голосом, что она хорошо себя чувствует, за исключением легкой головной боли.

– Я не удивляюсь, если каждый дюйм вашего тела болит! – сказала миледи, провожая ее в дом.

– О нет, в самом деле нет! Лишь бы Эмброуз не простудился!

– Моя дорогая Эмма, можно ли простудиться в такой день?

– У него слишком слабое здоровье, – вздохнула миссис Клифф. – Он сидел впереди, и я знаю, что там сквозило. Возможно, если бы он проглотил несколько капель камфоры, – у меня есть немного в моем несессере…

– Я бы на вашем месте не поощряла его заниматься самолечением, – сказала леди Денвилл искренне.

– Да, дорогая, но ваши сыновья намного крепче, не так ли? – сказала миссис Клифф, глядя на нее с робким сочувствием, Однако, поскольку ее светлость была не из тех матерей, которые считают, что болезненность придает детям утонченность, сочувствие пропало попусту.

Она сказала весело:

– Да, слава Богу! Они никогда не болели, хотя в раннем детстве перенесли корь и коклюш. Возможно, у них была и ветрянка, но я не могу припомнить этого.

Миссис Клифф обожала свою прекрасную невестку, но не могла не отметить про себя, что она, должно быть, бессердечная мать, если забыла о таком событии в жизни ее сыновей.

Но когда леди Денвилл удобно устроила ее на тахте, набросив на ноги шаль, смочила ее носовой платок своим очень дорогим одеколоном и позаботилась, чтобы шторы были плотно задернуты, она решила, что такая добрая, внимательная особа не может быть бессердечной, какой бы светской она ни была.

Между тем. Кит провел дядю и кузена в гостиную на первом этаже, где их ожидали различные освежающие и подкрепляющие напитки. Хотя закоренелое скряжничество побуждало Космо держать в своем собственном погребе лишь дрянные вина, его вкус не был столь испорчен, чтобы он не мог отличить хорошее вино от плохого. Пустив в ход сначала обоняние, а затем сделав маленький оценивающий глоток, он почти подобрел и выразил Киту свое одобрение возгласом «Ах!».

– Довольно хороший херес, кузен! – сказал Эмброуз, стараясь не выказывать излишнего восхищения.

– Больно много ты понимаешь в этом! – сказал отец насмешливо. – Скажешь тоже, херес! Это один из сортов малаги – Маунтин, который твой дядя запасал, – дай-ка вспомнить – ух, это было тринадцать или четырнадцать лет тому назад! Еще один-два года, Денвилл, и оно бы достигло наилучшего качества, поскольку чем дольше испанские вина выдерживаются, тем лучше они становятся. Это очень вкусное вино! Увы, то, что сейчас продается как малага, всего лишь пародия на Маунтин моей молодости! – Он сделал еще один глоток и одарил своего племянника улыбкой. – Я полагаю, мой дорогой мальчик, что вскоре буду иметь случай выразить тебе мои поздравления. Очень хорошо! Очень правильно! В настоящее время я живу уединенно, но понимаю, что мисс Стейвли – совершенная женщина; я предвкушаю знакомство с ней. Твоя дорогая мать говорит мне, что этот брак одобрен Брамби, так что я должен предположить, что приданое мисс Стейвли значительно?

– Я сожалею, сэр, что не могу ничего вам сообщить по этому поводу, поскольку не имею представления, какое у нее может быть приданое, – сказал Кит, неодобрительно глядя на него.

Космо удивился и сказал после минутного размышления:

– Однако нельзя предположить, что твой дядя Брамби одобрил бы этот брак, если бы это было не так! Разумеется, ты владеешь значительным состоянием, Денвилл, но все это должно стоить больших денег – очень больших денег – поддерживать такое хозяйство, как это, и дом в Лондоне, не говоря уж о небольшом именьице, которым ты владеешь в Лестершире. Кроме того, твой отец, я полагаю, вполне сносно обеспечил также и твоего брата, а это означает существенное сокращение твоих доходов.

– Как будто у Денвилла не было достаточно денег, – буркнул молодой мистер Клифф в свой стакан.

К счастью, Космо не услышал этого замечания. Он, по-видимому, почти столько же интересовался финансовым положением своего племянника, как и своим собственным; и за время, пока он успел выпить три стакана вина, он продолжал размышлять о возможном доходе с состояния милорда, числе слуг, необходимых для содержания в порядке такого большого особняка, стоимости ухода за такими обширными цветниками и о грабительских налогах на недвижимость в Мейфейре. Надо отдать ему должное, его интерес и энергичные меры, предлагаемые для уменьшения расходов племянника были полностью альтруистическими: почти так же, как ему нравилось сберегать свои деньги, он любил разрабатывать планы, каким образом сохранить деньги других людей. Племянник слушал его вежливо, а сын – со смесью злобы и смущения. Вскоре после того как Космо вышел из комнаты, этот молодой джентльмен опрометчиво попросил Кита не обращать на него внимания.

– Он всегда говорит так, как будто вымогает деньги – так уж он устроен! И дома-то это терпеть невозможно, но в гостях – это уж сверх всего!

Кит посочувствовал ему, так как легко мог представить, что для девятнадцатилетнего, неуверенного в себе юноши, стремящегося стать светским денди, выносить Космо, должно быть, весьма тяжело; но Кит понимал, что слова кузена чрезвычайно неприличны, и несколько раз резко менял тему разговора. Но это было бесполезно. Эмброуз продолжал горько сетовать на своего отца, подробно описывая его скупость, пока Кит не потерял терпения и не сказал ему напрямик, что его жалобы не делают ему чести.

– Я не удивляюсь тому, что мой дядя обижается на тебя! Боже мой, неужели ты не нашел в Оксфорде ничего лучшего, чем посещать публичные дома? Что касается исключения из университета, разреши мне сказать тебе, крикун, что Ив… – он замолчал и быстро изменил имя, чуть не сорвавшееся с губ, – что и я, и Кит были исключены, потому что мы одевались в старое платье! Что касается хвастовства насчет того, что какая-то несчастная возлюбленная заснула на твоем плече…

– Я не хвастаюсь этим! – выпалил мистер Клифф, густо покраснев от смущения. – Я только сказал…

– О, да, ты сказал! – прервал его Кит сурово. – Я бы на твоем месте помалкивал об этом, юноша!

Сильно встревоженный, Эмброуз пробормотал:

– Ну, ты тоже не святой, Денвилл! Каждый знает об этом!

– Нет, но я не чудак, а ты скорее в него превратишься, если не одумаешься! – сказал Кит с веселой грубостью. Внезапно он засмеялся. – Идем, не будь таким простофилей, Эмброуз! Ты заставил меня забыть, что ты мой гость.

– Ладно, учитывая, что в Оксфорде все еще продолжают обсуждать ваши с Китом проделки, хватит меня мучить! – обиженно сказал Эмброуз.

– До сих пор? Значительно! – сказал Кит, и в его глазах внезапно вспыхнул смех. – Клянусь, они не говорят, что мы зря тратили время, охотясь за юбками!