13

— Он попользовался мной, Рива!

Голос Маргарет доносился из полутемной спальной комнаты, где она лежала, закрыв полог кровати. Рива сидела рядом с ней на кресле. Сестра настояла, чтобы она осталась, когда та принесла ей поднос с обедом. Маргарет не хотела оставаться одна. Рива же ничего так не желала, как поскорее уйти из спальни, чтобы отделаться от чувства вины, сострадания и злости по отношению к своей сестре, чтобы не видеть Маргарет, изнывающую от сочувствия к самой себе. Знала ли ее сестра, что когда-то и ею попользовались?

Рива сказала:

— Не думай об этом.

— Я должна думать. Мне это необходимо, разве ты не понимаешь? Сначала, когда Эдисон впустил меня в номер, мне показалось, что я ему просто понравилась. Он улыбался и казался таким заинтересованным в нашем разговоре. Но потом — потом он накинулся на меня как животное. Для него все это ничего, абсолютно ничего не значило. Ему надо было что-то доказать, и для этого он использовал меня. Он использовал меня, чтобы отомстить тебе!

— Мне очень жаль, но я не собиралась тебя в это втягивать.

— Но я оказалась в это втянута. Я уже давно во все втянута.

Голос Маргарет звучал отрешенно. Рива подумала, что транквилизаторы, которые она приняла, наконец подействовали. Она очень на это надеялась. Но Маргарет продолжала говорить:

— Мне всегда казалось, что он какой-то особенный, такой красивый, такой богатый. Какой-то изысканный, не то что Ботинки.

— Эдисон?

Маргарет кивнула.

— Я завидовала и тебе, и Бет. Я очень тебе завидовала, потому что он желал тебя, он владел тобой. Я знаю, что ничего путного из этого ни для тебя, ни для Бет не получилось, но это не имеет значения. Я иногда думала о нем, когда мыла посуду, или в постели, когда Ботинки… О Боже!

— Не говори об этом! Ты опять себя расстроишь.

Маргарет не обратила на ее слова внимания.

— Я думала, что если бы я была свободна и не имела обязательств перед кузеном Эдисона, то, может быть, он убежал бы со мной. Иногда, глядя на Эрин, я думала, а какой бы она была, будь она моей дочерью от Эдисона? Разве это не глупо? Разве это не самая глупая вещь, которую ты когда-либо слышала?

— Маргарет…

— Если бы не эти грезы, я, вероятно, и не пошла бы к нему. Но ты только подумай обо всех моих бессмысленных мечтаниях, о потерянном времени. Он недостоин этого. Ты могла бы мне рассказать о нем…

— Я рассказывала, — сказала Рива тихо. — Просто ты не слушала меня.

— Он обманул меня, я попалась в ловушку. Я никогда не прощу ему этого.

Трудно было что-либо на это ответить. Повисла тишина, нарушаемая лишь звуком кондиционера, шелестом прохладного воздуха, проникающего в комнату. Через какое-то время Маргарет беспокойно повернула голову на подушке и спросила ворчливо:

— А где Ботинки?

Рива ответила ничего не выражающим голосом:

— Я не знаю.

— Он должен бы находиться рядом со мной, это не похоже на него.

— Я уверена, что скоро он будет здесь.

— Уверена? Но куда он пошел? Как ты думаешь, он ведь не пошел к Эдисону? — Маргарет приподнялась на локте и внимательно поглядела на сестру. — Боже мой, неужели он пошел туда? Рива, скажи мне…

— Постарайся заснуть.

— Это именно так. Я знаю. Зачем ты отпустила его?

— Я не могла его остановить.

— Я представляю, чего ему наговорит Эдисон, какую ложь он нагородит.

— Сомневаюсь, что у него будет такая возможность. Ботинки был… Не похоже, что он вообще собирается с ним разговаривать.

— Эдисон вызовет полицию, и Ботинки арестуют! Я знаю, именно так он и поступит.

— Мы все равно ничего не можем сделать. Ляг, пожалуйста, и отдохни.

Маргарет со стоном откинулась на подушки:

— Я не устала и не больна. Меня изнасиловали, неужели ты не понимаешь?

Рива понимала ее. Когда Эдисон первый раз овладел ею, ситуация была очень похожа на ту, в которой оказалась Маргарет. И тогда, в другой раз, с этим иностранцем с Бурбон-стрита, все тоже походило на изнасилование. Но она ничего не ответила. Когда сестра затихла, Рива откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

В ту жаркую майскую ночь в задней комнате бара на Бурбон-стрите она отпрянула от двух мужчин, которые не спускали с нее глаз. В их взглядах светилась плотоядность и уверенность в успехе. Иностранец вынул из кармана бумажник и стал отсчитывать дваддатидолларовые бумажки. Когда владелец бара протянул свою жирную руку за деньгами, Ребекка распахнула дверь офиса и выбежала наружу.

Она услышала, как загрохотал отодвигаемый стул и раздалось проклятие. Кто-то бежал за ней. Ребекка оглянулась и увидела, что за ней следовали иностранец и владелец бара. Трехдюймовые каблуки не для быстрого бега, но она неслась по коридору к занавесу, который отделял коридор от бара.

Казалось, стены сотрясаются от тяжелых шагов ее преследователей. Этот звук походил на раскаты грома, сердце стучало в ее груди, гулко отдаваясь в ушах. Она чувствовала, насколько она уязвима, насколько она совершенно, совершенно голая! Но она была преисполнена ужаса, ярости и решимости одновременно.

Она откинула занавеску и сразу же очутилась в переполненном, шумном зале, где грохотала безумная музыка. Она увидела мужчин, осоловевшими глазами наблюдающих за почти голыми женщинами, вихляющимися над ними на столах, увидела завесу из сигаретного дыма. Никто, однако, не обратил на нее никакого внимания.

Сзади кто-то цепко схватил ее за руку, швырнул о стенку так, что она задохнулась от боли. Она закричала, потому что иностранец схватил ее за горло. Дыхание его было зловонным. Этот запах, смешанный с жирным ароматом масла, исходящим от его волос, вызывал тошноту. Зубы его хищно обнажились в предчувствии ожидавшего наслаждения.

— Ты так легко от меня не уйдешь! — сказал он, прижавшись бедрами к ее бедрам, защищенным только лоскутком материи. Владелец бара, стоявший в дверном проеме, лишь одобрительно хмыкнул.

Ребекка уперлась руками ему в грудь и с силой оттолкнула, так что он пошатнулся. Вдруг за спиной иностранца показался какой-то мужчина. Он схватил иностранца за плечо и, повернув к себе, с силой ударил ногой ему в колено, так что тот взвыл, затем он с трудом поднялся и исчез из бара. Спаситель Ребекки повернулся к владельцу бара.

— Только не сходите с ума, мистер Столет! — сказал жирный подонок, выбрасывая вперед руки и отступая назад. — Разве я мог знать, что ей это будет неприятно? Все в порядке. Все спокойно. Девочка может по-прежнему танцевать для вас, если вы этого хотите.

— Вопрос в том, — ответил человек, которого назвали Столетом, — хочет ли этого девушка.

Он посмотрел на Ребекку. Она взглянула на мужчину. Это был тот самый пожилой господин, для которого она часто танцевала и который платил ей за каждый танец по двадцать долларов. В глазах его читались угасающий гнев, бесконечная доброта, смущение — как будто он был удивлен своим поведением.

Она прерывисто выдохнула:

— Я хочу уйти отсюда.

Столет кивнул головой:

— Идите и возьмите свои вещи.

Ей нечего было забирать, кроме дешевого платья, белья и старых сандалий, в которых она ходила на работу. Она быстро скинула туфли на высоких каблуках и ненавистные тесемки, боясь, что мистер Столет уедет без нее. Отбросив так называемый костюм на середину комнаты, она выбежала из нее и поспешила присоединиться к Столету.

Он все еще стоял у занавешенного дверного проема. Владельца бара не было видно. Мистер Столет взял ее под локоть и провел через бар, не оглядываясь по сторонам.

На мгновение он задержался у выхода, на тротуаре. Улица была замусорена пластмассовыми стаканчиками, воняла блевотиной, и на ней почти никого не было. Одна-две пары прохаживались под разноцветными неоновыми огнями, да продавец сосисок катил свою тележку, пропахшую горчицей. Раздавались звуки ударных инструментов, а откуда-то издалека доносился чувственный и неутешный плач трубы, игравшей блюз.

На лице сопровождавшего ее мужчины было такое отрешенное выражение, как будто он считал все происшедшее очень важным. Ребекка молчала. Ее слегка трясло, но она пыталась сдержать эту дрожь. Наконец мистер Столет взглянул на нее сверху вниз, предложил ей руку и улыбнулся.

— Моя машина стоит неподалеку отсюда.

— Я могу дойти до дома и пешком. Это здесь, рядом, — но она взяла, его под руку, иначе это было бы просто невежливо, к тому же она боялась, что у нее, не ровен час, подогнутся колени и она просто упадет. Она ощутила твердость его руки, почувствовала холодящий шелк рубашки.

— Позвольте, я довезу вас, — сказал он и мягко повел ее в указанном направлении к машине, стоявшей у тротуара.

Это был серый лимузин. Водитель, негр, чей рост был примерно равен его обхвату, вышел из автомобиля и открыл им дверцу. Если он и был удивлен, что его хозяин сопровождает молодую женщину, дешево одетую и дешево накрашенную, то не выразил ни малейшего признака этого удивления. Столет тихо сказал ему что-то. Шофер кивнул головой и закрыл дверцу, сел за руль, и лимузин тронулся.

Машина была похожа на кокон, прохладный и бархатный внутри, он полностью изолировал от шума узких улиц, по которым они ехали. Ребекка почувствовала себя в полной безопасности. В то же время над ней как будто нависла какая-то угроза. Она тяжело сглотнула, перед тем как говорить, голос ее звучал тихо и неуверенно:

— Я благодарна вам за то, что вы для меня сделали.

— Уверяю вас, я сделал это с удовольствием.

— Я даже не представляю, что бы я делала, не окажись вас поблизости.

Он улыбнулся:

— Но я всегда там, как вы знаете, чтобы увидеть ваш танец.

— Действительно, мистер Столет…

— Называйте меня Космо, хорошо? Мне это нравится. По-моему, впервые за время нашего знакомства мы обменялись чем-то более содержательным, чем «здравствуйте» и «спасибо».

— Да, я…

— Вам все это кажется странным, а мне нет. Потому что в своем воображении я уже не раз разговаривал с вами. Я вас люблю.

Губы ее слегка приоткрылись — она не отрываясь смотрела ему в лицо. Наверное, она что-то не так поняла. Люди, подобные ему, не станут этого говорить таким, как она.

Он рассмеялся, и в голосе зазвучало нарастающее волнение.

— Вы удивлены, правда? Вы, наверное, думали, что я похотливый старик, приходящий, чтобы посмотреть на ваше прекрасное тело? Я виноват, наверное, но, поверьте, дело не только в этом.

— Не стоит надо мной насмехаться…

— Вы думаете, что я насмехаюсь над вами? Клянусь вам могилой своего отца, ничего подобного у меня и в мыслях нет. Поверьте, эта клятва дорогого стоит.

Ребекка отвела взгляд от его ярких темно-серых глаз — в них отражался свет уличных фонарей, мимо которых они проезжали. Таким он запечатлелся в ее памяти: посеребренные сединой виски, крупный нос, квадратный подбородок, изящные и сильные руки. В его манере держаться было то неуловимое, что дается лишь воспитанием, и та уверенность в себе, которая достигается лишь благодаря богатству. Она была обескуражена его изысканными манерами и речью, и это ей не нравилось.

Неожиданно она обратила внимание на то, что они проезжают мимо огороженного участка — были видны надгробные камни и склепы, — подобный облик не зря дал название кладбищам «город мертвых». Она встрепенулась.

— По этой дороге мы не доедем др моего дома.

— Я знаю, что нет. Именно поэтому я вам сразу сказал, что люблю вас. Я хотел, чтобы мое признание вы услышали до того, как откроете мое коварство.

Она облизала губы.

— Что это значит?

— Это значит, что я не везу вас домой.

— А куда мы едем?

— В мой дом — он называется Бон Ви.

— Но я не могу ехать туда с вами! — Она пыталась держать себя в руках, но слова выдали ее волнение.

— Почему?

Она повернулась к нему лицом и уперлась спиной в дверцу.

— Я не знаю вас. Вы не знаете меня.

— Я знаю о вас гораздо больше, чем вы думаете, — ответил он и начал перечислять основные данные ее биографии своим ровным аристократическим голосом: дата рождения, место рождения, имена отца и матери, названия школ, где она училась, и отметки в документе об образовании, дату и примерное время, когда она бежала из родного города с Эдисоном, дату рождения Эрин. Что-то в его тоне подсказало ей, что он знает гораздо больше, но предпочитает об этом не упоминать.

— Но как? Зачем? — спросила она прерывающимся голосом.

— Для этого есть масса способов. Ну а почему — я просто хотел знать. Назовите это одержимостью, и, вероятно, вы будете недалеки от истины. Мужчинам моего возраста позволено иметь один-два бзика.

— Меня… меня это все смущает.

— Почему? Вам нет причины смущаться. Мне должно быть стыдно за то, что я шпионю за вами, вторгаюсь в вашу личную жизнь. За это я приношу вам свои извинения.

— Вы знаете обо мне так много, а я о вас почти ничего, — сказала она озадаченно.

— До Бон Ви еще далеко ехать, поэтому, разрешите, я расскажу вам.

— Но я не могу с вами ехать — просто так, ни с того ни с сего, куда-то в ночь… — Однажды она уже сделала так и сейчас расхлебывает результаты.

— Почему бы и нет? — поинтересовался он. — Что именно вас удерживает? Кому до этого есть какое-нибудь дело?

Слова эти могли бы прозвучать жестоко. Но, напротив, в них было столько сочувствия и заботы, что Ребекке захотелось расплакаться, — в носу у нее защекотало. Он ведь прав. Никому до нее нет никакого дела. Никому.

— Чего вы от меня хотите? — спросила она устало, в ее интонации еще сквозила тревога.

— Я просто хочу о вас позаботиться и любить вас, вот и все. Я больше всего хочу вас любить. Начну с того, что предложу вам поздний ужин — вы такая тоненькая. Затем я отвезу вас домой. Если, конечно, вы захотите туда возвращаться.

— Вы убеждены, что это на самом деле всё? — Она ощутила прилив слабости, вызванной тем, что на место страха приходило нарастающее чувство доверия.

— Ну так решено? Для меня очень много значит побыть с вами, показать вам свой дом.

Он так все сказал, что отказаться было невозможно. В конце концов, он для нее так много сделал тем вечером: она просто не имела права отплатить ему недоверием и неблагодарностью.

Но когда она увидела дом в конце аллеи, светящийся под луной как сказочный дворец, окруженный белой колоннадой, Ребекка чуть не начала упрашивать повернуть машину назад. Но Космо уже рассказывал ей одну из историй своего детства — как еще мальчишкой он свалился с какого-то старинного дуба, но его мать была больше обеспокоена сломанной веткой, чем его сломанной ключицей. И вот лимузин подъехал к парадному подъезду, и Космо помог ей выйти. Дверь дома им открыл негр, отзывавшийся на имя Абрахам. Космо ввел ее внутрь под руку, как почетную гостью.

— Добро пожаловать в Бон Ви, — сказал он; радость и гордость звучали в его словах, эхом отдавшихся в длинном полутемном холле.

Большая толстая дверь слева от них отворилась. Ребекка успела увидеть книжные шкафы со стеклянными дверцами, блестевшими под неярким светом. Из библиотеки вышел молодой человек. В руках у него была какая-то книга, указательный палец придерживал нужную страницу. Он был тоньше Космо и значительно младше его. Волосы его были по моде довольно длинные, одет он был в джинсы и хлопчатобумажную рубашку. Однако мужчины были очень похожи. На лице его появилась улыбка:

— Ты что-то припозднился сегодня, папа. Твоя маленькая танцовщица, вероятно…

— Ноэль, — прервал его Космо, поворачиваясь так, что стало видно Ребекку. — Вот женщина, с которой я хочу тебя познакомить. Мисс Бенсон, позвольте вам представить моего сына. Ноэль, это та молодая леди, о которой я тебе рассказывал.

Она увидела, как молодой человек быстро окинул ее взглядом с ног до головы, и прочла на его лице удивление, презрение и смущение одновременно. Ребекка ощутила, как горит ее лицо, и вцепилась в руку Космо.

Космо посмотрел на нее, потом на сына. С лица его исчезла радость. Мужчины мгновенно пристально посмотрели друг на друга. Ноэль, как будто подчиняясь немой команде, склонил голову и произнес:

— Мисс Бенсон, очень приятно.

— З-здравствуйте, — сказала она.

Казалось целую вечность он смотрел на нее своими ясными серыми глазами. Еще никогда в жизни никто так не изучал Ребекку. В этом пристальном внимании не было ни грана одобрения, и поэтому он казался ей более оскорбительным, чем те взгляды, которыми ее ощупывали, когда она танцевала на столе. Ей захотелось повернуться и убежать из дома или ударить сына Космо по лицу.

Космо нарушил напряженное молчание:

— Ты не хочешь вместе с нами поужинать, Ноэль?

— Нет, спасибо, мне кажется, что вам лучше остаться наедине.

— Как хочешь, — ответил Космо, внешне совершенно спокойно, но Ребекка почувствовала, что он явно сдерживал свой темперамент, скрывая недовольство отказом сына. Он провел ее через холл в заднюю галерею, подвел к столу.

Уже через несколько минут появились свечи, вино, хрустящие французские батоны, пышный омлет с сыром, грибы и ломти ветчины. Сначала она ела даже с некоторой неохотой, но Космо развлекал ее легким разговором, и постепенно аппетит ее разгорелся, поэтому она уже не стала отказываться от бананового десерта. Когда она заканчивала десерт, Космо предложил ей выйти за него замуж.

Она замерла с ложкой на полпути ко рту и уставилась на него, не зная, что и сказать.

Он расхохотался:

— Вы думаете, что я сумасшедший?

— Вы безумный! — как эхо повторила она. Голос ее звучал глухо, а глаза широко раскрылись.

— Ну так сойдите с ума и вы. Скажите «да».

Она осторожно положила ложку на стол.

— Нельзя себя так вести.

Он улыбнулся, с нескрываемым весельем глядя на ее серьезное лицо.

— Почему нельзя?

— Я девушка с Бурбон-стрита, которую вы видели танцующей почти что голой.

— Да, я прекрасно представляю, как вы выглядите, причем в самых подробных деталях, это нужно признать.

— Я очень молода… моложе вашего сына.

— Как вы тактичны. Как вы очаровательны.

Она поглядела на пустую тарелку и покачала головой.

— Вы считаете, что я слишком стар для вас? — В голосе его звучали и беспокойство, и любопытство.

Он не был таким уж старым. Ему было невозможно противостоять.

— Нет, не вы очень стары, я слишком молода.

— Вы состаритесь. Что еще?

Она опять подняла ложку и медленно стала опускать ее в растаявшее мороженое.

— Вы говорите, что любите меня, но не спрашиваете о моих чувствах.

— И что же вы чувствуете?

— Я не знаю! Иногда я думаю, что не знаю, что такое любовь. Как чувствуешь себя, когда любишь? Мне кажется, я никогда не сумею полюбить.

— Значит, вы просто ничего не чувствуете по отношению ко мне.

— Я чувствую… — Она запнулась, потом, встретив его взгляд, начала снова, на этот раз смелее: — С вами я чувствую себя в безопасности. С вами хорошо. Так хорошо мне бывало в детстве, когда холодным зимним утром я вставала очень рано, все спали, кроме меня и папы. Он укутывал меня в свой плед, и мы вместе ждали, когда закипит кофе в кофейнике.

Ей трудно было объяснить, откуда вдруг возникла эта картина воспоминаний. Она едва ли часто думала о своем отце, умершем, когда ей было лишь десять лет. Но то, что она сказала, было правдой. Космо Столет сумел дать ей почувствовать то же самое состояние безопасности и уверенности.

Он мягко улыбнулся.

— Я не ваш отец, помните об этом. Но начало мне нравится. — В его мягкости она ощущала какую-то пугающую неумолимость. Она вновь положила ложку и выпалила:

— Вы знаете, у меня есть внебрачный ребенок.

— Ужасное преступление, совершенное идиоткой!

— Вы даже не представляете себе, какая из меня может выйти жена.

— Красивая жена. Все остальное меня не интересует.

— Вашему сыну я не нравлюсь. — Говоря это, она отвела глаза, и щеки ее вновь зарделись.

— Вы выходите замуж не за моего сына. Кроме того, он не испытывает к вам неприязни. Он, скорее, презирает меня за то, что, увидев вас, я не отпустил вас с миром.

— Вы не правы.

— Выходите за меня замуж, и мы посмотрим.

Но споры и уговоры продолжались еще довольно долго. Наконец Ребекка поняла: Столет имел в виду именно то, что говорил. Он на самом деле хотел, чтобы она была его женой. Она не понимала, почему так привлекает мужчин, хотя знала, что хороша собой, но не чувствовала себя отличной от сотен других молоденьких девушек. Быть желанной приятно, но и страшно, потому что, если она не понимала, за что ее любят, может быть, без всякой особенной причины, ее могут и перестать любить столь же легко. А ей уже надоело быть нелюбимой.

Итак, в конце концов она стала миссис Космо Столет. Во время поездки за покупками в Новый Орлеан он провел ее по старым универсальным магазинам — «Мэзон Бланш» и «Холмс», показал ей изысканное белье, смелого покроя сорочки, элегантные костюмы и платья, сумочки, приятно пахнущие кожей, и туфли, сидевшие на ее маленькой ножке так, как если бы были сшиты на заказ. Чтобы удовлетворить ее запросы, для медового месяца в Париже Космо не стал покупать никаких особых чемоданов и сумок, сказав, что на обратном пути, в Лондоне, они купят новые. Он не любил чемоданов фирмы «Вуиттон», считая их слишком броскими и заметными для воров. Его чемоданы были сделаны фирмой, занимающейся поставками для королевы. Они неописуемо уродливы и тяжелы, как железные. Но зато вечны.

Понадобилось еще несколько недель, чтобы Ребекка приняла католичество. В это время она жила в верхней комнате Бон Ви и спала одна. Однажды она попыталась встретиться с Дантом. Это случилось, когда она заехала в бывшую квартиру за своими немногими вещами. Она хотела рассказать ему о своих планах и пригласить на свадьбу. Но Данта не оказалось дома. Девушка, которую она видела тем незабываемым днем, обещала передать ее слова, но Дант не позвонил ей и не попытался увидеться.

Свадьба была немноголюдна, на нее были приглашены лишь несколько самых близких друзей Космо и его сын. На Ребекке было платье из тончайшего кремового шелка, многочисленные складки которого были украшены кружевами ручной работы. Выбор сделал, конечно, Космо. Естественно, он не сказал ей, сколько оно стоит. Она смотрела на себя в зеркало перед отъездом в церковь, смотрела на прическу и на макияж, сделанные человеком, который приехал в Бон Ви с этой единственной целью. Она была хорошенькой и воздушной, как сказочные принцессы, хотя все это не ее заслуга. На самом деле она не узнавала себя, даже чувствовала себя по-иному. Создавалось впечатление, что постепенно ее превращали в кого-то другого, ей незнакомого. Это и пугало, и волновало.

Ребекку охватила паника, но она подавила это чувство. Она сделала выбор. Обратного пути нет, да ей и не хотелось возвращаться, если быть до конца откровенной. К тому же ее уход был бы слишком болезнен для Космо. Она поставила бы его в неловкое положение. Любопытно узнать, что это такое, жить в Бон Ви, быть миссис Космо Столет? Дело не в деньгах, на самом деле не в деньгах. Дело в положении, в уважении. Ну и конечно, в самом человеке. Постепенно ей начали нравиться и его мягкая забота, и то, что он баловал ее.

Прием по случаю свадьбы прошел в Бон Ви, и народу было приглашено довольно много. Ребекка стояла рядом с Космо в холле и приветствовала гостей. Она нервничала, в голове мелькали имена и лица. От дежурной улыбки устали губы. Она повторяла и повторяла без конца одни и те же вежливые фразы, в конце концов они стали казаться ей просто глупыми и бессмысленными. Все пришедшие казались очень изысканными, чувствовали себя раскованно, они знали всех и были всеми узнаваемы. Люди переходили от одной группы к другой, с кем-то связывали дружеские связи, с кем-то их объединяли общие интересы. Ребекка ощутила себя посторонней среди этой массы знакомых между собой людей. К тому же она понимала, что ее осматривают, обсуждают, судят.

Больше всех ее, однако, смущал сын Космо. Ноэль стоял в стороне и неотрывно смотрел на нее из-под ресниц, отпивая шампанское. Он был очень красив, ему шел вечерний костюм, хотя улыбка сделала бы его еще более привлекательным. Но он не улыбался. Он как будто изучал каждое ее слово и каждый ее жест, как будто был заинтригован происходящим.

У Ноэля вошло в привычку внимательно на нее смотреть. Поэтому она постоянно ощущала его присутствие и видела себя как бы со стороны. Поначалу он был мало приветлив, между ними было заключено как бы зыбкое перемирие. В конце концов у них не столь большая разница в возрасте. Поэтому неудивительно, что им нравилась одна и та же музыка — от рока до джаза, объединяло и чувство юмора, зачастую недоступное Космо.

В этот вечер Ребекке казалось, что Ноэль прекрасно понимал ее волнение, ее неуверенность, ее отчужденность и стремление стать частью этой общности людей, понимал ее робость при мысли о предстоящей первой брачной ночи. Она видела сочувствие в глубине его серых глаз, смотрящих на нее. Между ними как будто уже установилось родство. Этот молодой человек, как невероятно это ни звучит, уже завтра станет ее пасынком.

Череда гостей как будто бы поредела, и Космо предложил, что если ближайшие две минуты никто не появится, покинуть их пост у входной двери. И тогда Ноэль двинулся к Ребекке. В тот же самый момент Космо отвернулся, отвлеченный разговором с дворецким.

Ноэль обнял Ребекку, но не поцеловал в щеку, как это делали все остальные, а наклонился и поцеловал в губы.

Губы его были гладкими и теплыми, от него пахло шампанским. Прикосновение было таким же пьянящим, как свадебное вино. Волны наслаждения разбежались по ее телу и достигли самой чувствительной его части. Она откинулась так, как будто ее обожгли. Их взгляды встретились, и она была поражена той болью, которую обнаружила в его глазах.

— Поздравляю вас, — сказал он, и голос его был мягким, хотя и окрашенным едва уловимой иронией. — Конечно, отец был прав — вы станете великолепной хозяйкой Бон Ви.

Отпустив ее, он повернулся и пошел прочь.

Ребекка прервала дыхание, как если бы только что вынырнула из воды. Космо повернулся к ней и поцеловал ее в лоб.

— Что случилось, любовь моя?

— Ничего, — ответила она. Губы ее пересохли. — Ничего.

Он ничего не спросил больше, но хмуро поглядел вслед удалявшемуся Ноэлю.

Официальная брачная ночь была отложена до их приезда в Париж. По окончании приема Ребекка была настолько усталой, ее нервы были так напряжены, что Космо лишь угостил ее шампанским и уложил в постель, уверяя, что настолько устал, что не сможет быть романтичным. Он сидел рядом, пока она не заснула.

Они улетели на следующее утро ранним рейсом из международного аэропорта Нового Орлеана. Уезжали на неопределенный срок. Их целью был Париж, возвращаться Космо хотел через Лондон, но все остальные города и страны, через которые будет пролегать их свадебное путешествие, оставались пока неизвестными.

Париж был ожившей мечтой. Окна их гостиничного номера выходили на старинную площадь, окруженную каменными домами. Стены спальни были затянуты светло-зеленым сатином, а занавески украшены золотой бахромой. На балконе узорчатая решетка напомнила Ребекке Новый Орлеан. В комнате стояла бутылка шампанского и ваза с фруктами. Они ели груши и пили шампанское, любуясь с балкона, как угасал день и как розовые отсветы заката ложились на серые парижские крыши.

Затем Космо торжественно, но с игривым блеском в глазах объяснил ей назначение биде в одной из ванных комнат двухкомнатного номера. Затем он оставил ее предаваться удовольствию купания в ванной, наполненной ароматной пенистой водой, а сам удалился в другую ванную.

Когда она наконец показалась в спальне, завязывая пояс шелкового халата, на постели ее ожидал подарок. Космо сидел рядом в кресле, в кашемировом халате, с газетой, о которой он забыл, как только она вошла. Когда Ребекка улыбнулась ему, он кивнул в сторону подарка:

— Разверни его.

— Что это? Ты и так мне уже много всего подарил.

Последние недели проходили как непрекращающееся Рождество. Космо дарил ей то соль для ванной, то духи, то большой овальный бриллиант, красовавшийся теперь у нее на пальце. Она уже просто устала без конца благодарить его.

— Это подарок не только для тебя, но и для меня.

Ребекка заметила, что ее муж не так спокоен, как это кажется. Лицо его порозовело, а в глазах замерло сомнение. Она тоже чувствовала, как горят ее щеки, как начинает тянуть от волнения желудок — ведь наконец приближается момент их близости. Она уже довольно давно и много думала об том. Наверное, даже слишком долго. Ей было немного страшно, она была заинтригована, и наконец, она чувствовала, что ей хочется куда-нибудь убежать.

— Пожалуйста, — прошептал он, складывая газету и вставая рядом с ней. Она обернулась и взяла подарок. Коробочка оказалась тяжелее, чем она предполагала, а изнутри доносился странный шорох. Легче было развязать ленточку и разорвать бумагу, чем смотреть на Космо. Она открыла коробочку в виде раковины, обитую синим бархатом. Замок не сразу поддался, но наконец она открыла шкатулку.

Внутри на белом шелке лежала двойная нить жемчуга. Жемчужины слегка двинулись в такт с биением ее сердца, когда Ребекка прижала подарок к груди. Они были так бесконечно прекрасны, так лучисты, что казались живыми. Она никогда не видела таких больших и совершенных жемчужин и даже не представляла, как дорого они могут стоить, но инстинктивно понимала, что они просто бесценны.

— Это жемчуга Столетов, — сказал Космо. — Их купил один из моих предков во время путешествия на Восток. Он подарил их своей невесте в день свадьбы. Моя первая жена, мать Ноэля, не любила их, считая, что жемчуг — знак слез и печали. Я надеюсь, что ты не будешь столь суеверна.

— Нет, — ответила Ребекка тихо. — Они очень красивы, но я не знаю, смогу ли я носить их когда-нибудь. Я боюсь их потерять.

— Сомневаюсь. Замок очень надежный. Но ты можешь надеть их уже сейчас, для меня. Я думаю, они подойдут к этому…

Он протянул руку к шкатулке, вынул белый шелковый лоскуток, который повис у него в руках на шелковых тесемках, так знакомых Ребекке. Это был тот самый ее костюм, в котором она выступала на Бурбон-стрите, но материал оказался более изысканным.

Ребекка подняла глаза на своего мужа. Он встретил ее взгляд, в глазах его светилась мольба.

— Только один раз, — сказал он, и в голосе его появилась хрипотца. — Пожалуйста!

Она думала, что эта часть ее жизни осталась позади, что можно забыть унижение и начать жизнь по-новому. Руки ее похолодели, а краска отхлынула с лица, когда она поняла, что это не так.

— Не смотри на меня так, — просил он униженно. — Я прошу сделать тебя это, потому что я старый и низкий человек. Моя просьба не имеет никакого отношения к твоему недавнему прошлому.

Ребекка услышала его боль, ощутила ее, и неожиданно ее собственная боль ушла. Она заставила себя улыбнуться:

— Ты не низкий человек. Ты никогда не станешь старым.

Он ничего не ответил, но ждал, едва дыша, пока она развязала халат, — он упал на пол, — и привычным движением надела тесемки. Шелковый белый лоскуток закрыл низ живота. Затем она повернулась к нему.

Он не смотрел на нее, а протянул руку к жемчугам, надел их ей на шею и застегнул. Они легли между ее грудей. Он тронул их, прижимая жемчуга к коже, так что они стали теплыми от ее тела, а ее плоть, казалось, стала такой же мягкой, розово-кремовой, что и жемчуг.

Он взял ее груди в руки, наклонился, чтобы поцеловать соски, затем опустился на колени. Руки его медленно скользили по ее телу, лаская, обнимая, сжимая. Он прижал лицо к шелковому лоскутку ткани и шептал ее имя.

Она чувствовала его теплое дыхание, его горячий язык. Она хотела помешать ему, но он удержал ее. Она закрыла глаза и замерла. Кожа ее покрылась испариной, ее объял жар. Она тяжело дышала, в горле что-то сжалось, в висках стучала кровь. Она почувствовала тяжесть внизу живота. Ребекка положила руки на плечи Космо и сжала их резким, судорожным движением. Восторг постепенно охватывал ее, поднимаясь горячими волнами снизу вверх. Они смыли и унесли страх, мысли, превратившись в какую-то цель, которую необходимо достичь во что бы то ни стало. Она хотела этого, жаждала этого, не могла бы вынести недосягаемости этой цели.

Вдруг что-то взорвалось в ней. Она издала приглушенный вскрик, почувствовав, как подгибаются колени. Космо опустил ее на кровать, сбросил халат и пижаму на пол. Обнаженный, он казался особенно большим. Он поставил колено на матрас, секунду колебался, как будто сомневаясь в своей желанности. Ребекка открыла глаза и протянула к нему руки.