Энни с удивлением обнаружила, что миссис Вингейт, вместо того чтобы отдыхать у себя в номере, как она и обещала, неожиданно вошла в гостиницу со стороны улицы, торопливо пробежала по коридору к лифту и, едва дождавшись его, проскользнула в кабинку и захлопнула за собой дверь. При этом она оглядывалась вокруг, словно опасаясь, что ее могут увидеть. Марианна часто останавливалась в отеле «Эйсгарт», но никогда Энни не приходилось видеть жену сенатора в столь странном виде. Ее пальто и шляпа, пожалуй, больше подошли бы служанке, чем такой безупречной даме, какой по праву считалась миссис Вингейт. Марианна напоминала провинившуюся жену мелкого торговца. Что-то здесь было не так.

Энни предчувствовала беду с того самого момента, как миссис Вингейт появилась в отеле, но еще не догадывалась, откуда дует ветер.

Пятнадцать минут спустя в гостиницу вошел Гарри Хэррисон. Он направился к столику портье, сказал, что его ожидает мистер Вингейт, и поинтересовался, в каком номере тот остановился. Энни с подозрением наблюдала за тем, как Гарри проследовал к лифту. Озадаченная Энни прошла в уютную гостиную неподалеку от входа, уселась в кресло и решила не вставать с него, пока не обнаружит разгадку удивительного происшествия. С ее места было видно все, что происходит в отеле, и она, заказав чаю, принялась наблюдать.

Марианна только что вышла из душа, когда в дверь номера позвонили. Она решила, что это горничная принесла кофе, и крикнула «входите». Кофе был ей сейчас просто необходим. Марианна полагала, что, хотя миссия ей досталась не слишком приятная, она достойно вышла из тяжелого положения. «Оставьте кофе на столе», — вновь прокричала Марианна через дверь ванной, вытираясь огромным махровым полотенцем с ворсом толщиной в целый дюйм. Она всегда отдавала должное Энни Эйсгарт, хотя и не была уверена, что та происходит из порядочной семьи. Хозяйка отеля «Эйсгарт» очень хорошо разбиралась в том, что значит «лучшее», и ее клиенты получали все только по высшему разряду, включая и полотенца. Напевая под нос какой-то модный мотивчик, Марианна накинула на обнаженные плечи синий бархатный халат и обула свои узкие аристократические ножки в бархатные тапочки, на которых красовалась вышитая шелком семейная монограмма Брэттлов. Все еще продолжая напевать, что служило для нее признаком хорошего настроения, она, наконец, вышла из ванной, но только для того, чтобы нос к носу столкнуться с Гарри Хэррисоном.

— Господи, — воскликнула она, — как вы здесь оказались?

— Я позвонил, вы сказали «входите», ну, я и вошел. Извините, что побеспокоил вас, Марианна, но Бак сам предложил мне встретиться с ним в гостинице где-то в районе пяти часов. Сейчас, правда, я понимаю, что пришел раньше, чем следует.

Марианна вздохнула. Она даже не пыталась притворяться, что визит Гарри доставил ей удовольствие. Честно говоря, она не слишком его любила. В сущности, от Гарри никогда не было никакого проку, кроме излишних беспокойств, и она постоянно удивлялась, отчего это муж с ним нянчится. В дверь снова позвонили, но на этот раз и в самом деле появилась служанка с подносом, на котором стояли кофейник и чашки. Она поставила поднос на стол и сразу же вышла.

Марианна разглядывала Гарри с плохо скрываемым неудовольствием. Ей хотелось побыть с Баком наедине и удивить его своим неожиданно открывшимся сексуальным талантом. С недавнего времени Марианна решила в их отношениях культивировать сексуальность — для его же, разумеется, пользы. Разливая кофе, она думала с некоторой долей самодовольства, что иногда нелишне бывает потренировать собственное «эго» в той или иной экстремальной ситуации, такой, например, как сегодня: шутка ли сказать — прийти, в дом к любовнице мужа и предъявить свои права на него! Может быть, через это надо было пройти, чтобы ощутить удовлетворение, которое чувствует каждый нормальный человек от хорошо выполненной работы.

— Хотите кофе? — вдруг вспомнив об обязанностях хозяйки, вежливо обратилась она к гостю.

— Благодарю, Марианна, — ответил тот, расположившись в кресле напротив и пожирая ее глазами, на что Марианна отвечала высокомерным взглядом.

— Что вам, собственно, нужно от Бака? — осведомилась она.

Гарри маленькими глотками пил горячий кофе, раздумывая, с чего начать. Так ничего и не придумав, он заявил:

— Я отвечу вам, но не раньше, чем вы расскажете мне, что вы сегодня делали в доме моей сестры.

Марианна почувствовала, что бледнеет. Слова Гарри прозвучали словно гром среди ясного неба. Она дрожащей рукой поставила полную чашку на стол, боясь расплескать кофе.

— Вы, должно быть, ошибаетесь, — сказала она наконец, собравшись с силами. — Я вовсе не знаю вашу сестру. О, нет, извините, — Марианна поднесла руку ко лбу, словно неожиданно вспомнив. — Я действительно встретилась с ней однажды, на вечере у Энни Эйсгарт. Кажется, нас кто-то представил друг другу. — Тут Марианна даже равнодушно пожала плечиками, стараясь подчеркнуть тем самым, что встреча с Фрэнси не имела для нее ни малейшего значения.

Гарри от души наслаждался происходящим.

— Увы, Марианна, вас видел и мой дворецкий и управляющий, — соврал он. — Вас узнали даже в этом маскарадном наряде, — Гарри небрежным кивком указал на лежавшие поперек кровати черное пальто и шляпу с полями. — И я начал думать, что, возможно, у вашего любящего, преданного и такого правильного Бака завязалась легкая интрижка с моей печально знаменитой сестрой.

Заметив, как изменилось лицо Марианны при этих словах, он рассмеялся прямо ей в лицо.

— Видно, я попал в яблочко, Марианна. И все обстоит именно так. — Гарри удовлетворенно откинулся на спинку стула и поставил на стол опустевшую чашку.

— Вы говорите совершеннейшую чепуху, Гарри, как, впрочем, и всегда, — холодно произнесла Марианна в ответ, но ее голос дрогнул, и это не укрылось от внимания собеседника.

— Нет, дорогая моя, это не чепуха. По крайней мере, подобную точку зрения разделяют и сыщики.

— Какие сыщики? — С Марианны мигом слетел весь светский лоск. Она побелела как мел.

Гарри похлопал себя по карману и снова ослепительно улыбнулся.

— Дверь следует запирать на ключ, Марианна, и никого не приглашать в комнату, не удостоверившись сначала, что это тот человек, который вам нужен. Ваша сумочка лежала на стуле и была открыта, так что в ожидании вашего появления я, грешный, не удержался и…

Марианна взглянула на свою сумочку, потом перевела взгляд на Гарри и все поняла. Закрыв глаза и сжав губы, она едва слышно пробормотала:

— Какой же вы подонок, Гарри…

— Ну, зачем же так, — непринужденно сказал тот. — Я не собираюсь никоим образом вам вредить. Просто мне нужна маленькая помощь — от вас и от Бака. Замолвите при случае словечко в мою пользу вашему отцу или кому-нибудь из банкиров — вы ведь знаете сильных мира сего. У меня, видите ли, есть шахты в Латинской Америке по добыче фосфатов, и мне нужна небольшая финансовая поддержка. Смотрите на это дело как на вложение капитала, Марианна. Всего-навсего. Потому что в один прекрасный день мои шахты смогут снабжать фосфатами половину мира и вы заработаете на этом крупные деньги.

— Я достаточно богата и без ваших фосфатов, — ледяным тоном сказала Марианна.

Гарри пожал плечами и встал, собираясь уходить.

— Я хотел сам поговорить с Баком об этом деле, но теперь думаю, что вы справитесь и без меня. — Направляясь к двери, он добавил: — Уверен, что вам лучше известно, как убедить его поддержать столь перспективное начинание. Целиком полагаюсь на вас, Марианна.

С плохо скрытой угрозой во взгляде она наблюдала за тем, как он уходил, и Гарри со значением похлопал себя по карману, куда уже успел перекочевать доклад сыщиков, безответственно оставленный Марианной в открытой сумочке. Она даже услышала, как он смеялся, вышагивая по коридору к лифту, — жизнь всегда была для Гарри одной непрекращающейся шуткой. Только сегодня, как оказалось, он подшутил над ней.

Бак стоял в коридоре, поджидая лифт.

— Гарри? — воскликнул он, как только двери лифта распахнулись и перед ним предстал Гарри Хэррисон собственной персоной.

— Извини, что не дождался тебя, Бак, — небрежно кивнул ему Гарри, направляясь к выходу. — Дело в том, что я сегодня чрезвычайно занят. Но я поговорил с Марианной, и она передаст тебе мою просьбу.

Бак еще больше удивился, и на его лице появилось озадаченное выражение.

— Марианна? — только и успел сказать он, но Хэррисон уже скрылся за дверью-вертушкой.

Навстречу Баку уже спешила Энни.

— О, Бак, очень жаль, что мистер Хэррисон испортил тот маленький сюрприз, который приготовила вам миссис Вингейт. Она решила, что порадует вас, если неожиданно приедет в Сан-Франциско. Я велела перенести ее и ваши вещи в номер «Кнезборо» на том же самом этаже.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Энни часто встречала Бака у Фрэнси на ранчо. Она догадывалась об их отношениях и не слишком одобряла их. Тем не менее, Бак как человек ей нравился, и он платил ей тем же, хотя они никогда не разговаривали на столь щекотливые темы.

Бак кивнул и вошел в кабину лифта.

— Спасибо, Энни, — устало проговорил он. У него был трудный день и сил, чтобы раздумывать над тем, отчего его жене вдруг взбрело в голову навестить его, не оставалось. Не хотелось думать и о просьбе Гарри Хэррисона.

Но Энни многое подозревала. Вот почему она ни чуточки не удивилась, когда Ао Фонг, слуга Фрэнси, неожиданно появился в отеле «Эйсгарт» с письмом на имя сенатора Вингейта. На конверте значилось «в собственные руки».

Энни взяла письмо из рук слуги и, позвонив Баку по телефону в номер, попросила его на несколько минут спуститься в холл. Бак совершенно не представлял себе, зачем он мог понадобиться Энни в конце дня, но зато Марианна прекрасно поняла. Бак вышел и отсутствовал несколько часов, когда же он вернулся, его поведение напоминало поведение душевнобольного человека.

Марианна мрачно следила за тем, как он ходил из комнаты в комнату, глядя перед собой невидящими глазами, и утешалась тем, что успела разрушить связь мужа с Фрэнси буквально в последнюю минуту. Если бы только это мерзавец Гарри не заметил ее, план Марианны осуществился бы как по писаному. Но как бы то ни было, кроме денег Гарри ничего не требовал, а ее отец располагал возможностями поддержать предприятие Хэррисона. Таким образом, Бак вполне мог остаться в неведении относительно случившегося. Но Марианна не была спокойна. Ее настораживало то победное выражение, которое появилось на самодовольном лице Гарри, когда он уходил. К тому же Бак вел себя словно помешанный, и Марианне оставалось одно — сидеть в номере и следить, чтобы ее муж не выкинул еще какую-нибудь глупость, например, не отправился выяснять отношения с Франческой Хэррисон.

Бак смотрел в окно. Со стороны залива на Сан-Франциско наползал вечерний молочный туман, но он едва ли видел, что происходит вокруг него. Он только чувствовал саднящую боль в груди. Когда Бак прочитал письмо, которое передала ему Энни, он был в состоянии сказать только одну банальную фразу: «Этого не может быть». Но потом, взглянув на помрачневшее лицо Энни, понял, что дела обстоят именно так. Он снова и снова перечитывал письмо Фрэнси. «Я больше не могу жить, как прежде, — писала она, — и любить тебя от случая к случаю. Я никогда не умела делать что-либо наполовину. Кроме того, я поняла, что уводить тебя из привычного мира, лишать детей и любимой работы — более чем несправедливо. У меня есть право принимать такого рода решения, Бак. Я его приняла, и оно окончательное. Предупреждаю, что я не хочу с твоей стороны никаких вопросов. Не предпринимай также попыток увидеть меня. Единственное, чего я по-настоящему хочу — это побыть в одиночестве, прийти в себя и попытаться начать собственную жизнь сначала. Я любила тебя и была с тобой счастлива, но теперь все кончено…»

Бак не выдержал и кинулся вон из отеля. За считанные минуты он добежал до дома Фрэнси на Ноб-Хилле и барабанил кулаками в дверь, пока слуга-китаец не отворил ему. Баку еще не приходилось бывать в доме Фрэнси, поэтому, войдя в холл, он принялся ходить из комнаты в комнату, выкрикивая ее имя и время от времени спрашивая слугу: «Где она? Я должен ее увидеть». Испуганный китаец ходил за ним как привязанный, повторяя на одной ноте: «Мисс Фрэнси здесь нет, сэр… Она уехала… Нет, не на ранчо. Куда-то уехала… далеко и надолго…» Он повторял бы эти слова и дальше, пока Бак не вгляделся получше в его растерянное лицо и не понял, что слуга говорит сущую правду. Фрэнси навсегда вычеркнула его из своей жизни.

Бак отвернулся от окна и впервые за все это время посмотрел на жену.

— С какой стати ты приехала сюда, Марианна?

— Чтобы увидеть тебя, дорогой! — Бак подступал к ней ближе и ближе, его глаза горели, и Марианна испугалась, но постаралась скрыть свой страх. — Что-нибудь случилось? — спросила она со всем простодушием, на какое только была способна.

Теперь Бак находился от нее совсем близко, он сжал кулаки, и Марианна видела, какого труда ему стоит сдерживать себя. Он трясся всем телом и даже начал заикаться, когда ему наконец удалось выговорить:

— Это сделала ты, Марианна. Ведь правда? Ты была у нее дома…

Марианна отвернулась из опасения встретиться с ним глазами.

— Я не имею представления, о чем ты говоришь…

— Нет, милая, ты все прекрасно знаешь…

— Тебе надо больше думать о детях, Бак, — поспешно сказала она, — а также о работе и о будущем, ради которого ты не жалел сил.

— Ты заботишься о моем будущем, Марианна? Или о своем? — Он с силой взял ее за подбородок, заставив смотреть ему прямо в глаза. Некоторое время он внимательно изучал ее лицо, как будто видел впервые, а затем очень тихо и очень отчетливо произнес:

— Я тебе этого не забуду, Марианна.

Она увидела в его глазах боль огромной утраты и поняла, что победила.

— Это для твоей пользы, Бак. Только для твоей пользы. Я все время думаю о тебе. В конце концов, ведь я твоя жена.

Бак отпустил Марианну. Его брак рухнул, Фрэнси покинула его. И хотя перед ним по-прежнему сияли радужные перспективы, ему стало на них наплевать.

Марианна сидела перед ним, красивая и элегантная, в облегающем синем бархатном халате. Она его жена и мать его детей. Ее можно понять — ведь она защищала свою собственность. Но расстояние, которое всегда существовало между ними, отныне превратилось в глубочайшую пропасть, на дне которой лежала, свернувшись кольцами, смертоносная коварная змея.

— Послушай, Бак… — начала было она, но он, не говоря ни слова, прошел к себе в комнату и запер дверь на ключ.

Марианна откинулась на спинку дивана, понемногу начиная успокаиваться. Самое страшное было позади. Она вспомнила его потемневшие от боли глаза и решила, что на самом деле все обстоит не так плохо. Завтра боль уляжется, и ему станет лучше — разве не так бывает с мальчишками, когда они до крови поранят себе колено? А потом, постепенно, из осколков можно снова склеить целое, причем, если постараться, никто ничего не заметит.

Лизандра родилась на рассвете чудесного весеннего утра на старой резной кровати на ранчо Де Сото. У изголовья Фрэнси сидела Энни, и тут же присутствовал Мандарин, желая разделить общую радость.

Он принял на руки ребенка, завернутого в белоснежные батистовые простыни, и его черные глаза лучились счастьем, потому что теперь у Фрэнси снова был ребенок, которому она могла отдать свою любовь.

— Красивая маленькая девочка, — воскликнула Энни, — Фрэнси, дорогая, старое ранчо снова сделается приютом радости.

— Так оно и будет, мисс Фрэнси, — подтвердила Хэтти, с любопытством разглядывая крохотное личико новорожденной. — Она словно розовый бутон поутру, прежде чем солнце заставит цветок распуститься. Фрэнси улыбнулась.

— Боюсь, что букет таких роз мне уже не суждено собрать, Хэтти. — Потом она печально взглянула на Мандарина. — Мне бы хотелось, чтобы Бак хоть одним глазком посмотрел, на нее. Как было бы хорошо, если бы она могла носить его имя.

Лаи Цин осторожно вернул сверток с ребенком матери. Он поклонился и сказал:

— Я старый человек. Я не могу заменить ей отца, но я буду охранять ее, как если бы это было мое собственное дитя. Я обучу ее всему, что знаю сам, и разделю твою радость, вместе с тобой наблюдая, как девочка растет.

Фрэнси с благодарностью взглянула на своего друга — он и в самом деле сильно постарел за последнее время, хотя даже сам Лаи Цин не смог бы с точностью сказать, сколько ему лет. Однако, несмотря на то, что теперь он казался ниже ростом и его плечи стали еще более сутулыми, лицо Мандарина дышало присущей ему в молодости и в зрелости силой, глаза по-прежнему светились умом и энергией и весь его облик источал удивительное достоинство. Фрэнси ничего не забыла из того, что он сделал для нее в течение долгих лет их дружбы. Все самое лучшее в ее жизни исходило от Лаи Цина. Он был ее добрым гением и вот теперь, она уверена, станет добрым гением ее ребенка.

— Я бы хотела, чтобы Лизандра получила твое имя. Оно очень почтенное, и если ты согласишься, мое сердце исполнится радости.

Глаза Мандарина расширились — сначала от удивления, а затем от гордости и удовольствия. Он осторожно взял крохотную ручку ребенка в свои сильные ладони и поцеловал ее.

— Дорогая Фрэнси, — сказал он голосом, не скрывая переполнявших его душу эмоций, — ты наградила своего старого недостойного друга самой большой честью, на которую он когда-либо мог рассчитывать. Я был ничтожнейшим крестьянином, у меня не было ни гроша за душой, не было ни семьи, ни близких. Меня никогда не окружали дружеская привязанность и любовь. Теперь же все это у меня есть. У меня есть имя, которым можно гордиться, и внучка, которой я могу его передать. Сейчас я стал счастливейшим из смертных.

Мандарин превратился в любящего дедушку Лизандры и был им в течение семи лет. И все это время Фрэнси оставалась верна своему обещанию не видеться с Баком, хотя и вспоминала его каждую ночь и по газетам следила за развитием его карьеры. Она не видела его до самой смерти Мандарина, которая последовала в 1937 году.