Выдалось великолепное воскресное утро, семья возвращалась из церкви, когда большая штабная машина фон Райнгарда догнала их на подъездной дороге у замка.

– Что ему здесь надо? – спросила Селестина, вся напрягшись.

– Селестина, я прошу тебя, – предостерег ее Гийом. – Не устраивай скандала, будь хорошей девочкой. Одному Богу известно, какие неприятности ты уже принесла нам.

Селестина вызывающе поджала губы, но в ее глазах отразился страх. После прошлой ее выходки фон Райнгард стал заметно реже наезжать в замок, а когда все-таки объявлялся, уже не проявлял прежней сердечности. Отто глубоко оскорблен, считал Гийом, и хотя он постарался оправдать свою дочь, ссылаясь на то, что она устала и нездорова, не говоря уже о ее деликатном положении, он совершенно не был уверен, что фон Райнгард удовлетворился этими извинениями. В результате в отношениях возникла трещина, которая даже удивляла Гийома. Раньше он всегда думал, что Райнгард – просто толстокожий солдафон. Теперь Гийом подозревал, что до нациста дошло, что Селестина высказала вслух общее мнение, хотя внешне все прикидывались дружественно настроенными. Гийом опасался, что выходка Селестины испортила дружественные отношения, которые удалось достичь такими усилиями.

– Все в порядке, Селестина. – Кэтрин взяла под руку золовку, но ее тоже била дрожь. Прошло две недели с тех пор, как Пол впервые рассказал ей о планах коммунистов убить Гейдриха, но пока этого не произошло. Правда, не было ясно, уговорили ли их отказаться от бредовой затеи или же пока им просто не представилась возможность. Теперь, холодея от страха, она подумала, а не случилось ли именно это. Был как раз конец недели, и Гейдрих мог находиться в занятом им коттедже. Неужели горячие головы нанесли свой безумный удар и неожиданный приезд фон Райнгарда объяснялся именно этим?

Нацист вылез из машины, ожидая, пока они подойдут, – импозантная фигура в блестящей форме, суровый и серьезный воин.

– Отто! Что привело вас сюда? – приветствовал его Гийом. – Прекрасное утро, не правда ли" Я подумал, не воспользуетесь ли вы уик-эндом, чтобы немного расслабиться.

– Боюсь, что сейчас у меня не много времени на отдых, – натянуто отозвался Райнгард. – Но это не визит вежливости. Я хочу побеседовать с вами по некоторым вопросам, которые меня беспокоят.

– Ах, любезнейший Отто, это звучит довольно серьезно, – заметил дружелюбно Гийом, но Кэтрин не обманула непринужденность его тона.

– Дело действительно серьезное, – подтвердил фон Райнгард. – Я хотел бы переговорить с вами и Шарлем наедине.

Кэтрин напряглась словно клубок нервов. Она провела Ги мимо машины, на которую он всегда с восхищением таращил глаза, и поднялась по ступенькам лестницы парадного крыльца замка.

– Пойдем, дорогой мой. Думаю, тебе надо снять праздничную одежду, прежде чем ты отправишься играть в сад.

Кэтрин повела его на второй этаж: пальцы ее плохо слушались, когда она расстегивала пуговицы на его рубашке и помогала переодеться в короткие штанишки и будничную рубашку.

– Я хочу поиграть со своей игрушечной фермой, – объявил Ги.

Кэтрин достала эту игру, потом, оставив его рассматривать маленьких оловянных животных, пошла по коридору в комнату Пола. На стук ей никто не ответил. Она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. В комнате никого не было. Видно, он вышел. Куда? – подумала Кэтрин с растущим беспокойством.

На лестнице она столкнулась с Кристианом.

– Отец повел фон Райнгарда в свой кабинет, – сообщил он.

Кэтрин кивнула, бледная и напряженная. На несколько секунд они задержались возле двери кабинета, пытаясь разобрать хоть несколько слов, но голоса по другую сторону двери звучали неразборчиво.

– В наших местах орудует вражеский агент, – объявил им фон Райнгард.

Гийом и Шарль переглянулись.

– Исключается, – наконец, произнес Гийом. – Не могу в это поверить.

– Боюсь, что сомнений в этом нет. – Фон Райнгард стоял у окна, в пуговицах его кителя отражались косые лучи солнца. – Мы засекли радиопередачи, которые регулярно передаются для Лондона.

– Отсюда? Но откуда именно?

– Пока неизвестно. Ясно, что передатчик перевозят с места на место. Несколько раз наши пеленгационные установки чуть не засекли передатчик. Но это лишь дело времени. Мы обнаружим его, и когда это случится, накажем радиста со всей строгостью.

– Как он того и заслуживает! – строго произнес Шарль. Оба собеседника посмотрели на него, он кашлянул. – Такое поведение подрывает взаимное доверие, которое мы стараемся достичь. На что они надеются?

– Полагаю, на какой-то эфемерный выигрыш, – мрачно заметил фон Райнгард. – Все это, конечно, тщетные потуги. Третий рейх такими мелочами не запугаешь. Но их надо проучить. Мы не потерпим такого непослушания.

Гийом развел руками.

– Виноват, но, к сожалению, ничем не смогу вам помочь. Не имею ни малейшего представления, кто бы мог заниматься подобными делами.

– Как я уже сказал, наши пеленгаторы скоро засекут передатчик. Но, думаю, предостережение не помешает. – Произнеся это, фон Райнгард протянул руку и взял фарфоровую статуэтку, стоявшую на полочке над камином. Толстыми пальцами стал поглаживать хрупкий фарфор, едва ли не с нежностью. Потом поставил вещицу на место, его взгляд опять стал суровым.

– Если в этом округе действует ячейка движения Сопротивления, то не исключено, что радиопередачи – только часть их деятельности, – продолжал он. – Как я говорил раньше, эти сопротивленцы все больше нас беспокоят. Этого я не потерплю. Советую предупредить ваших людей, пусть это станет широко известным. Если произойдет какая-то неприятность, я позабочусь о том, чтобы преступники заплатили… полной мерой.

– А если вы не поймаете преступников?

– Тогда я преподнесу памятный урок. Карающий меч опустится там, где он, на мой взгляд, дает наибольший эффект.

Он смотрел прямо на Гийома, в его холодных голубых глазах светилась еле скрываемая угроза.

Из окна своей спальни Селестина видела, как уехал фон Райнгард. Она стояла, напряженная от страха и ненависти, обхватив руками выпуклость живота, словно предохраняя его от опасности и наблюдая, как удалялась по дороге меж высоких кипарисов большая черная машина. Когда напряжение постепенно спало, она негромко заплакала, а потом разрыдалась при воспоминаниях о том ужасе, что случился в Париже. Ее худенькие плечи затряслись, и вся она стояла какая-то согбенная, потрясенная горем и страданием, причинявшим ей почти физическую боль.

О Господи, неужели этот кошмар никогда не закончится? Она думала, что, приехав домой, обретет покой, как будто Савиньи, мирный приют ее детства, остался совсем таким же, каким она его запомнила, – оазисом в истерзанном войной мире. Она, не раздумывая, бросилась сюда, отчаянно нуждаясь в душевном тепле и ласке, которые надеялась найти здесь, чтобы успокоить свои издерганные нервы, свое разбитое сердце. И была ошарашена тем, что и здесь установилось господство немцев.

Войдя в дом и увидя за столом фон Райнгарда, она испытала ужасный шок и в ту ночь подумала, что теперь понимает, что значит быть изнасилованной. Ее пристанище было осквернено. К тому же она отчаянно боялась за своего будущего ребенка. Бессонными ночами Селестина порой задавалась вопросом, не сходит ли она с ума. Но одно, впрочем, было несомненным – беззаботная хохотушка, какой была она когда-то, исчезла навсегда.

Когда ее рыдания стали затихать, Селестина услышала шаги и, приоткрыв дверь, увидела, что по лестнице поднимается Шарль. Он выглядел очень разбитым, заметно постаревшим, с поседевшими раньше времени волосами и лицом, которое теперь редко посещала улыбка, плечи его ссутулились, как будто на него навалилось невидимое бремя. Это, подумала Селестина, тоже дело рук нацистов, которые вошли злом в ее семью и как-то незаметно изменили людей, которых она знала и любила.

– Значит, эта свинья уехала, – сказала она, но все-таки смотрела мимо Шарля на лестницу, будто ждала, что там появится фон Райнгард.

– Да, он уехал, Селестина, милая, не бойся. Он не обидит тебя.

– Откуда это тебе известно? Как ты можешь быть уверен?.. – Она опять заплакала. Шарль обнял сестру за плечи, стараясь успокоить ее.

– Он – ничего. Доверяет нам, как мне кажется… ну, насколько нацисты вообще могут кому-либо доверять.

– Ты не можешь верить им! – всхлипнула она. – Не можешь, Шарль… не должен! А если он пронюхает, чем ты занимаешься…

Шарль слегка насторожился.

– Что ты хочешь этим сказать – чем я занимаюсь?

– Ну… – Селестина подняла голову и умоляюще посмотрела на него своими опухшими от слез глазами. – Извини, Шарль. Понимаю, что знать мне этого не положено, но Кристиан мне все рассказал.

Его пальцы крепче сжали ее руки.

– Что тебе рассказал Кристиан?

– Что воспитатель Ги – на самом деле английский агент, что вы прячете его здесь и работаете вместе с ним. Меня это, конечно, радует… Противно было думать, что все вы просто сборище подхалимов, развлекающих нацистов даже у себя дома. Какое я почувствовала облегчение, узнав, что это просто показуха. Но все равно я очень боюсь. Если фон Райнгард обнаружит, чем вы занимаетесь на самом деле, прямо у него под носом…

– Понимаю, – произнес Шарль. Глаза стали очень суровыми.

– Только не рассказывай Кристиану, что я проговорилась, ладно? – умоляюще попросила Селестина. – Он взял с меня обещание молчать. Он рассердится, если узнает, что я проболталась даже тебе. Я поняла, что вы хотите держать меня в неведении, поберечь на случай, если что-нибудь… что-нибудь случится.

– Полагаю, что так, – сухо отозвался Шарль. Селестина была слишком расстроена и не обратила внимания на странный тон голоса Шарля. Она достала из кармана носовой платок и высморкалась.

– Но хочу сказать тебе, Шарль, что я горжусь вами, – продолжала она. К ней снова возвращалось воинственное настроение. – Нам надо как-то выгнать этих ублюдков из нашей страны. Надеюсь, что не все мы погибнем в этой борьбе.

– Уверенности в этом быть не может, милая, мы можем лишь надеяться. – Он нежно погладил ее голову. – Теперь ты лучше чувствуешь себя?

Она кивнула.

– Думаю, да. Насколько это возможно, пока не кончатся наши невзгоды.

– Тогда я пошел переодеваться. Увидимся за обедом.

Шарль оставил Селестину возле лестницы, а сам стал подниматься к себе.

Проходя мимо двери в комнату сына, Шарль услышал голоса, доносившиеся оттуда – Кэтрин играла с Ги. Он постоял в нерешительности, взялся было за ручку двери, потом передумал и пошел дальше в свою комнату.

Косые лучи солнца падали на парчу портьер и, отливая золотом, играли на старом дереве. Шарль снял пиджак, с чрезмерной аккуратностью повесил его, расстегнул рубашку. Он вдруг ощутил необычайную тяжесть груза сведений, которые ненамеренно передала ему Селестина.

Так… Пол Кертис—агент. Где-то в глубине сознания он давно подозревал это, но был так одержим неверностью Кэтрин, что ревностью просто ослепил себя. Даже сейчас мысль о том, что они могут встречаться, перевешивала все другие соображения. Он нагнул голову, стал теребить затылок, испытывая боль и угрызения совести.

Он слишком долго не сознавался себе, что сам в значительной мере виноват, что его семейная жизнь не сложилась. Он слишком опрометчиво возлагал вину на одну Кэтрин, убеждая себя, что она должна быть безмерно благодарной за все, что он дал ей – комфорт, стиль жизни, надежное будущее с перспективой получения титула, сына, которого она так обожала. Он без должного внимания относился к ее желаниям, считая, что ее страстный темперамент – проявление незрелости, и проявляя полное безразличие к ее просьбам уделять ей больше внимания. Позже она сама отдалялась от него, но его это раздражало еще больше. Ее поведение казалось ему полным невежеством в семейных делах, перемежающимся вспышками ребячества. И этим она разительно отличалась от Регины. Только заметив, как она вся просияла в присутствии Пола и какими они обменивались взглядами, он увидел ее в другом свете и к своей досаде обнаружил, что ревнует. Господи, она же его жена! Ей не следует заигрывать с другим мужчиной! И все же он отказывался признать себя виновным в том, что случилось.

И вот теперь, впервые за все время, Шарль задался вопросом, справедливо ли он относился к ней. Она не виновата, что не похожа на Регину. Возможно, когда он женился на Кэтрин, ему надо было выкинуть из головы свою любовницу, а не тосковать по ней постоянно и делать сравнения. Но Шарль поступил иначе. Он был настолько убежден, что Кэтрин никуда не денется и будет с благодарностью принимать малейшие проявления нежности с его стороны. Шарль просто не представлял себе, что может наступить момент, когда ситуация резко изменится.

Ну вот, теперь она действительно изменилась – и Шарль оказался к этому не готов. Плохо уже то, что его жена, которую он рассматривал как свою личную собственность, ищет утешений с другим мужчиной. Однако новость, сообщенная ему Селестиной, во много раз ухудшала дело. Тот мужчина нес угрозу не только для их семейной жизни, – он был английским агентом, который мог накликать на всю их семью невиданное несчастье. Таким образом, он дважды выставил Шарля в глупом виде. Как он смеет! Как только он посмел сделать это!

Шарль выпрямился, от ярости в нем закипала кровь, он прикидывал, что же ему делать. Он мог, пожалуй, выполнить свое первоначальное намерение и вытурить Пола из замка, мотивируя его некомпетентностью. Он мог пойти к Гийому и объяснить отцу, что Пол—агент. Но ведь могло случиться и так, что Гийом встанет на сторону Пола – его надежда на гарантии, которые дает коллаборационизм, кажется, пошла на убыль с тех пор, как возвратилась Селестина и рассказала обо всем, что она пережила. А если произойдет бурное объяснение, то совсем не исключено, что всплывет правда об отношениях Пола и Кэтрин. К тому же ему теперь было мало просто прогнать Пола Кертиса. Его охватила сильная жажда мести.

Нет, существует лучший способ, и он отыщет его, если не станет горячиться и даст себе времени все как следует обмозговать.

Шарль поднялся, с его лица не сходила злобное выражение. Его время придет, он заставит Пола Кертиса пожелать, чтобы тот никогда не видел никого из семейства де Савиньи. Надо лишь набраться терпения на некоторое время, продолжать играть роль, которую он уже научился исполнять и которая стала теперь его второй натурой.

Пол возвратился к вечеру. Кристиан заметил из окна, когда тот поднимался по подъездной дороге и вышел на улицу до того, как Пол ступил в замок.

– Мне надо поговорить с вами. Идите к конюшням – в это время дня там никого не бывает. Я приду туда через минуту.

Глаза Пола сузились, но он понимал, что здесь, на виду, разговор продолжать нельзя. Он последовал совету Кристиана и, оказавшись на месте, поставил в сторонке свой велосипед и стал дожидаться в прохладной полутьме конюшни. Мощеный двор под солнцем казался белым. Поджидая Кристиана, Пол вытер лицо и шею носовым платком. Жаль, что сегодня ему пришлось выйти из замка – он, правда, надеялся, что на его отсутствие никто не обратит внимания – неотложные дела потребовали его присутствия. Пришло сообщение, что Лондон намерен выслать партию оружия и боеприпасов, которую Пол запросил, и теперь, глядя на чистое небо, он догадывался, что это произойдет очень скоро. Необходимо было подготовить группу встречи, и, значит, предупредить юношу Пьера, которого Пол использовал как связного. Но Пьер оказался на другом конце деревни, у своей приятельницы, родители юноши уговорили Пола разделить их скромную трапезу из хлеба и сыра, пока он ждал возвращения Пьера. Поэтому на поездку ушло значительно больше времени, чем он предполагал.

Наконец показался Кристиан. Серьезное выражение его лица еще больше встревожило Пола.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Сюда приезжал фон Райнгард, – без обиняков выложил Кристиан. – Он разговаривал с отцом и Шарлем. Похоже, они засекли радиопередачи и вовсю стараются запеленговать передатчик.

Пол выругался.

– Рано или поздно – это должно было произойти. К таким вещам они относятся внимательно. В настоящее время, пока мы ждем партию оружия, можно не пользоваться передатчиком. Надо лишь передать весточку пианисту, предупредить его, чтобы он принял дополнительные меры предосторожности и не задерживался на одном месте. Не смогли бы вы сделать это для меня, Кристиан? Я уже был на улице, при сегодняшней жаре одного раза больше чем достаточно. Кристиан кивнул.

– Что я должен сделать – просто опустить записку в почтовый ящик?

Пол подумал. Он распорядился, чтобы теперь, когда ждут прибытия оружия, Пьер заглядывал в почтовые ящики два раза в день, и таким образом записка, опущенная сейчас, будет вынута сегодня же вечером, и это, возможно, более безопасно, чем если Кристиан начнет разыскивать члена ячейки в воскресенье пополудни, когда семья де Савиньи обычно отдыхает. Если кто-то из них отправится сейчас в деревню, это будет странно выглядеть.

– Да, – ответил он. – Опустите в ближайший к замку ящик.

– Я займусь этим. – Кристиан потер пальцами подбородок. – У меня ужасное предчувствие, Пол. Боюсь, здесь скоро будет самое настоящее пекло.

– Согласен. Я особенно беспокоюсь за Кэтрин и Селестину, если все это всплывет наружу. Кэтрин – англичанка, а Селестина забеременела от еврея. Я бы хотел отослать их, но Селестина очень слаба и не выдержит весь маршрут, а Кэтрин не захочет оставить ее. – Он замолчал, как будто пораженный внезапно пришедшей ему мыслью. – А что, если вывезти их с «Лисандером». Самолет, который доставит вооружение и боеприпасы, приземлится в поле, недалеко отсюда. Он сможет забрать их – если они захотят того.

– Думаю, Селестина согласится, – живо отозвался Кристиан. – Она смертельно боится за будущего ребенка. Относительно Кэтрин у меня такой уверенности нет.

– Ей надо подумать о Ги, – строго произнес Пол. – Если коммунисты поступят, как грозятся, и пристукнут Гейдриха, тогда я не стал бы отвечать за последствия.

– Что-нибудь известно в этом отношении?

– Гейдрих здесь еще не показывался. Насколько мне известно, он в Париже, но когда он все-таки приедет, то опасаюсь, что они поступят, как обещают. Это орава безумцев.

– Проклятые коммунисты! – Кристиан вынул пачку сигарет, предложил Полу, взял себе, оба закурили. – А что, если я поговорю с Кэтрин?

– Стоит попытаться. – Лицо Пола осталось невозмутимым. Как мало времени провел он с Кэтрин после возвращения. Кажется, она избегает его. – Убедите ее, что Ги может оказаться в серьезной опасности… скажите ей, что за Селестиной кто-то должен присматривать. Это может повлиять.

– Решено. Я, пожалуй, пойду. Не стоит, чтобы нас видели вместе.

Пол кивнул.

– Вы правы. Значит, опустите записку в почтовый ящик?

– Да, и переговорю к Кэтрин и Селестиной. Пол тронул ладонью руку Кристиана.

– Вы славный человек.

– Мне следует стараться, чтобы отработать за других членов семьи, – мрачно отозвался Кристиан.

В этот послеобеденный час прогуливался не один Кристиан.

Шарль все еще кипел гневом после утренних открытии. Он вышел из замка, который словно уснул в полуденной жаре раннего лета, и двинулся через поля, вверх по склону, к месту, которое притягивало его с детских лет. Там, в тени небольшой рощицы, он раскрывал свои школьные учебники, предавался в тиши занятиям. Позже он там гулял со своей первой девушкой, дальней родственницей, которую звали Изабелла, она приезжала к ним погостить, когда ему было шестнадцать лет. Там он впервые поцеловался, впервые коснулся мягких восхитительных округлостей женского тела. Загорал на солнце, сняв рубашку, наслаждаясь блаженным теплом солнечных лучей и упиваясь свежестью сладких запахов травы и близостью Изабеллы. С этой точки замок и окружающие его поля были видны как на ладони. Земли де Савиньи простирались до самого горизонта. И Шарль подумал: в один прекрасный день все это станет моим. Сознание этого затронуло в нем какую-то потаенную струну, наполняя гордостью и благоговейным трепетом. Прошлое и настоящее казались такими близкими, как будто он мог протянуть руки и обхватить их. Неизменное наследие многих поколений, Савиньи, очаровательное Савиньи, пристанище предков, в один прекрасный день станет домом его детей и детей его детей. Савиньи – его призвание, его наследственное достояние, его священный долг.

Однако в этот послеобеденный час, когда он шел в гору, его гнев переключился на самого себя, вызвав в нем отчаяние и отвращение к себе. Он оказался неудачником, полнейшим неудачником. Недаром отец презирает его. И не только отец. И другие презирают его – Кэтрин, Кристиан, возможно, даже Селестина. Все они, кроме одного его, знали правду о Поле Кертисе. Не исключено, что они знают и о шашнях Кэтрин с этим чертовым мужланом и подсмеиваются над Шарлем за его спиной. При этой мысли его покрыла испарина и пронзило чувство стыда.

Еще задолго до того, как он достиг своего излюбленного места, у него устали ноги, но он заставлял себя идти дальше, отказываясь замедлить шаг, пока не достиг рощицы. Там он остановился отдышаться, распрямить спину, снять усталость в плечах. Ствол поваленного дерева валялся там же, где и много лет назад. Шарль присел на плоской поверхности толстого сука, прислонился спиной к корявому старому бревну.

Тишину нарушали лишь цокот кузнечиков, жужжание пчел, оводов и иных насекомых, летавших среди нависших ветвей. Никакое немецкое нашествие не может остановить их привычной суеты, подумал Шарль, и подобие улыбки появилось на его уставшем лице. Что бы ни произошло, природа повторяет свои жизненные циклы. Но увидят ли все это его дети? Предположим, что, когда все закончится, Кэтрин бросит его и уйдет к Полу Кертису, забрав с собой Ги?

Конечно, он будет бороться за нее всеми имеющимися у него средствами. Ги – из рода де Савиньи, ничто не сможет изменить этого. Но в современном ненадежном мире разве можно предугадать дальнейшее? Ничто уже не останется таким как прежде. Шарль чувствовал себя будто попал в зыбучие пески и не знал, в какую сторону податься, чтобы не погибнуть.

Он долго сидел, глядя на долину. Потом его внимание привлекло какое-то движение на дороге к замку. Кто-то на велосипеде – это откуда-то возвращается Пол Кертис. У Шарля потемнело в глазах, несмотря на яркий свет. Ублюдок! Как он хотел бы задушить его собственными руками. Кертис скрылся, а Шарль продолжал сидеть, ему не хотелось возвращаться. Перед тем как снова надеть на себя личину, ставшую теперь для него своего рода панцирем, хотелось побыть еще немного одному.

Шарль все сидел, когда от замка отошел другой человек, в котором, приглядевшись, он узнал Кристиана. Тот шел пешком по подъездной дороге. Шарлем овладел новый приступ ненависти. Кристиан тоже обманывает его и отца. Кого ни возьми из его близких, у всех обнаруживались какие-то неизвестные ему секреты.

Кристиан шагал уверенно, в этом ничего удивительного не было: брат никогда не ходил вразвалочку и неторопливо, отличаясь энергичной походкой. Но испытывая чувство повышенной подозрительности, Шарль с любопытством наблюдал за продвижением брата. Куда это он собрался? Наблюдая за ним, Шарль прикрыл ладонью глаза от солнца. На несколько минут Кристиан пропал за бугром, а когда появился опять, то оказался уже у дороги, которая проходила у самой границы парка. Тем он остановился и нагнулся к подножию низкой каменной ограды. Шарль усиленно всматривался. Что, черт возьми, он там делает? Может быть, завязывает шнурок? Но нет, похоже, что тот делал что-то с самой оградой.

Через некоторое время он выпрямился и пошел дальше по дороге. И хотя он шагал так же быстро, Шарлю показалось, что произошла еле заметная перемена в его движениях. Это озадачило его, и, когда брат скрылся из виду в направлении деревни, Шарль поднялся с дерева и пошел косо вниз, по заросшему травой холму, прямо к тому месту, где его брат возился у ограды.

На лбу Шарля снова выступила испарина. Он дослал носовой платок, чтобы отереть лицо, и заметил, что его рука слегка дрожит, хотя он не мог бы объяснить причину этого. Внутри него включилось какое-то шестое чувство.

На первый взгляд в этом месте стены не было ничего необычного. С какой стати Кристиан заинтересовался этим местом? Оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, Шарль стал на колени, внимательно осматривая эту часть ограды. Между старыми камнями выросла трава. Шарль заметил, что один камень выделяется из других: трава вокруг была оборвана, обнажив сухую растрескавшуюся штукатурку. Он потрогал этот камень и с волнением обнаружил, что он шатается.

Склонившись ниже, Шарль вынул его. За ним в дыре лежала небольшая сложенная бумажка. Тайник! Глупцы используют это место, прямо на краю имения, чтобы передавать сведения. Неловкими от волнения пальцами Шарль развернул листок.

Записку даже не закодировали. Возможно, тот, кому она предназначалась, не знал, как пользоваться кодом.

«Предупредите пианиста, чтобы передавал только в исключительных случаях. Пеленгаторы активизировались».

Так. Хорошо, что у них хоть хватает ума действовать осторожно. Возможно, они снизят свою активность, когда узнают, что немцы напали на их след. Шарль осторожно положил записку на место и задвинул камень. На этот раз он позволит, чтобы записку получил тот, кому она предназначается. Он не хочет, чтобы Кристиан узнал, что его секрет раскрыт. Но Шарль уже решил, как поступит дальше. Он будет присматривать за тайником. Это позволит ему получить преимущество в происходящей игре.

Кэтрин слышала, как по лестнице стал подниматься Пол и поспешно направилась по коридору в его комнату.

– Пол… слава Богу, ты возвратился! Я так о тебе беспокоилась! Приезжал фон Райнгард и…

– Знаю, – прервал он ее. – Все учли. Не беспокойся.

– Не беспокоиться? Легко тебе говорить! Я с ума сходила!

Он протянул к ней руки.

– Иди ко мне.

Она отступила, нервно оглянулась через плечо, хотя знала, что Шарль ушел.

– В чем дело? – спросил он. – Ты избегаешь меня?

– Шарль обо всем знает, – проговорила она негромко и торопливо. – Он, видно, не так крепко спал, как я думала, когда я приходила к тебе. Он уже собирался вышвырнуть тебя из замка. Думаю, если я позволю себе еще что-нибудь, то он выгонит тебя.

Пол фыркнул – о Шарле он был невысокого мнения.

– Не беспокойся. Сказать по правде, думаю, мне пора уезжать. Слишком много наших людей оказалось под одной крышей.

– Ах, Пол, не надо! Пожалуйста, не уезжай…

– Кэтрин, мне надо поговорить с тобой. Но сначала сделай, как я прошу. Я так давно не целовал тебя.

Кэтрин опять пугливо оглянулась по сторонам, но страстное желание обнять его пересилило страх. Она прикрыла за собой дверь и подошла к Полу. Он обнял ее, прижал к груди, нежно гладя ее спину, ноги – как будто заново знакомясь с каждой линией. Она уткнулась лицом ему в плечо, потом повернула голову и прикоснулась губами к его шее. Они поцеловались крепко, но торопливо: нервозность не оставила ее, подпортив сладость мгновения.

– Кэтрин, послушай. – Пол слегка отстранил ее, чтобы лучше видеть. – В ближайшее время я жду прилета «Лисандера», он должен доставить оружие. Я могу устроить, чтобы он забрал тебя, Ги и Селестину. Не торопись с ответом. Знаю, раньше ты отказывалась покинуть замок, но я все же считаю, что ты должна не исключать такую возможность, хотя бы подумать над этим, ради всех святых. Это гарантирует безопасность и Селестине. Ей не придется пробираться по трудному маршруту спасения. Ты будешь нужна ей, Кэтрин, беременной женщине в чужой стране.

Она заколебалась.

– А ты не думаешь, что боши обрушатся на остальных членов семьи, если мы неожиданно исчезнем?

– Не знаю. Надо будет сделать вид, что вы уехали погостить к родственникам, что-нибудь в этом роде. Я уже говорил об этом с Кристианом, он согласен со мной. Ты прежде всего должна побеспокоиться о Ги… и о будущем ребенке Селестины. Думаю, если другим вы небезразличны, то они поймут вас.

– Да, думаю, что Гийом и Луиза поймут. В отношении Шарля у меня нет такой уверенности, но… – Она замолчала, не в силах выговорить, что лежало у нее на сердце… теперь ей стало безразлично, что подумает Шарль, хотя ее все еще заботила его судьба. Некоторое время она молчала, глубоко задумавшись, потом кивнула.

– Хорошо.

Пол с удивлением посмотрел на нее, потому что ждал, что она опять начнет спорить. Кэтрин усмехнулась.

– Не смотри на меня так. Ты ведь хочешь, чтобы я вернулась в Англию.

– А я думал, что ты почти наверняка откажешься. Что заставило тебя изменить свое решение?

Она пожала плечами.

– Ну, не знаю… у меня было время хорошенько все обдумать. – Это не было всей правдой, но некоторыми вещами, она не хотела делиться ни с кем – даже с Полом. – Предположим, кто-то услышит шум самолета? – быстро продолжала она. – Не вызовет ли это подозрений?

– Этого риска не избежать.

– А что, если в связи с этим они выйдут на тебя?

– Я уже сказал: пришло время, когда Пол Кертис должен исчезнуть. Ты увезешь Ги – отличный повод для меня уехать. Вряд ли я тогда понадоблюсь здесь в качестве воспитателя и думаю, что Гийом может убедить представителей властей о том, что я действительно тот человек, за которого выдаю себя.

– Ты уже знаешь, когда прилетит самолет?

– Точно не знаю, но скоро. Предупреди Селестину и держи наготове сумку с вещами. Постараюсь предупредить тебя как можно раньше, но, скорее всего, только за несколько часов.

– Понимаю.

– Люблю тебя, – добавил он. – Когда все это закончится, мы будем вместе, обещаю.

– Ах, я очень надеюсь на это! – прошептала она. – Я тоже люблю тебя, Пол.

Теперь ее охватило страстное желание, но она знала, что это невозможно. Их время придет, если того пожелает Бог. Он притянул ее к себе, гладя по спине, как бы снимая тем самым нервное напряжение, поцеловал ее еще раз, потом мягко, но решительно отстранил ее.

– Будь мужественной.

К ее горлу подступали слезы.

– Постараюсь. Но я не чувствую в себе большой отваги.

– Почувствуешь, – уверенно произнес он. – Знаю. Ты необыкновенная женщина, Кэтрин. Я не думал, что так увлекусь кем-нибудь когда-нибудь. Но это случилось… увлекся.

– А я и не подозревала, что такие чувства вообще бывают.

– Но это произошло. А все остальное – сверх того.

– Согласна. Но какое трудное нам выдалось время!

– Так часто бывает в подобных случаях… а если бы мы испугались, то другой шанс мог бы и не представиться.

– Ах, Пол…

– А теперь иди, – мягко сказал он. – Иди и поговори с Селестиной.

Она ушла. Оставшись один, он подумал: слава Богу! По крайней мере, если я буду знать, что она в безопасности, мне легче будет продолжать свою работу.

Но эти соображения не смягчили боли в сердце от сознания того, что через несколько дней ее здесь не будет.

Кэтрин нашла Селестину в окруженном оградой саду. Она сидела на старой каменной скамейке и отрешенно смотрела в пространство. Кэтрин села рядом.

– Думаю, есть способ вывезти тебя и твоего будущего ребенка за пределы досягаемости нацистов. Я собираюсь забрать тебя в Англию.

Глаза Селестины расширились, огромные синевато-черные озера на болезненном лице.

– В Англию? Но как? Нам ни за что не разрешат уехать туда.

– Я скажу, но храни секрет, не заикайся об этом даже маме и папе, никому другому. Должен прилететь английский самолет с партией оружия для участников Сопротивления. Мы заберем с собой Ги и улетим на этом самолете.

– Ух ты! – Селестина некоторое время помолчала, усваивая эту новость, но неожиданно, вместо того чтобы засыпать Кэтрин вопросами, просто робко улыбнулась. – Полагаю, это все устроил Пол. Теперь пришла очередь удивиться Кэтрин.

– Откуда тебе известно о Поле? – нервно спросила она.

– Сказал Кристиан. Пол – английский агент, правда?

– Да. Но Кристиану не следовало об этом говорить.

– Все в порядке. – Селестина коротко усмехнулась. – Ты можешь мне довериться. Не забывай, я тоже ненавижу бошей.

– Знаю, но все равно… – Кэтрин оборвала фразу. Нет смысла теперь терзаться из-за этого. Предстояло обдумать много важных вещей. – Ты хочешь лететь?

– Конечно, хочу. Ах, Кэтрин, ты не представляешь себе, каким облегчением будет узнать, что можно больше не беспокоиться так о будущем моем ребенке, проклятые боши… Знать, что он родится в свободной стране… не можешь вообразить себе, что это значит для меня.

Кэтрин была в нерешительности: говорить или не надо. У нее вертелось на языке, что ей хорошо понятно состояние Селестины еще и потому, что она чувствует себя совершенно так же: Кэтрин не покидало убеждение, что она тоже забеременела.

Она не сразу заметила признаки этого. Вначале ее часто тошнило, но она относила это за счет своей нервозности. Теперь она удивлялась своей наивности, учитывая, что точно такие же ощущения переживала, когда была беременна Ги. Кэтрин не относилась к тем, кто пунктуально подсчитывает дни, и поэтому не заметила, что месячные не пришли, но однажды она проснулась с озадачившей ее мыслью: когда у меня последний раз была менструация? Она стала вспоминать, стараясь привязать это к какому-то запомнившемуся событию, и сообразила, что прошло уже не меньше двух месяцев. Тогда она заволновалась, обследовала свое тело в поисках признаков, и, когда заметила, что ее груди налились, стали мягче, а соски затвердели и потемнели, все сомнения отпали.

Кэтрин стояла, глядя на себя в зеркало, слишком пораженная, чтобы связно думать. Когда она была беременна Ги, то сбывалась ее мечта, ее переполняла радость. А теперь ее охватили лишь тревожные предчувствия. Жизнь стала не такой, чтобы рожать нового ребенка и бросать его в мир подозрений и страхов. Больше того, она даже не знала точно, кто же отец этой новой жизни, которая зародилась в ней. Конечно, ей хотелось верить, что отцом является Пол. Если это так, то, что бы ни случилось, она выносит и вырастит плод от его семени. Но она не была уверена, что зачала от Пола. Слишком ярко врезался в ее память тот случай, когда Шарль изнасиловал ее. От Шарля она понесла Ги уже в течение первого года, разве не могло случиться, что и сейчас она зачала от него?

Ее терзали неопределенность и сомнения, и она никому не рассказывала об этом. А сказала бы, если бы точно знала, кто отец – раздумывала она. Конечно, ей ужасно хотелось поделиться этой новостью с Полом, будь она уверена, что ребенок от него; впрочем, не слишком ли много у Пола хлопот, чтобы добавлять к ним те новые осложнения? Сообщить же ему сейчас, когда ее саму одолевают сомнения, значило сознаться в том мерзком эпизоде с Шарлем. Что же касается Шарля, то она просто шарахалась от мысли сказать ему обо всем. Она слишком зла и полна к нему холодной неприязни, чтобы иметь с ним хоть что-то общее.

Конечно, она сумеет и дальше хранить тайну. Но скоро остальные начнут замечать ее состояние, поэтому ее мучила нерешительность, и она не знала, как ей поступить.

И тут, будто все ее молитвы услышали на небе, Пол предложил улететь из Франции, и Кэтрин, почти не раздумывая, согласилась. Отъезд из Савиньи даст ей время для передышки, а ребенка она родит – кто бы ни оказался его отцом. Пусть Англия все еще находится в состоянии войны, но трудности там все-таки не такие, положение не идеальное и там, но разве можно сравнить его с лишениями и непредсказуемыми опасностями, переживаемыми в оккупированной Франции?! Кроме того, Кэтрин тревожно думала о том, что, останься здесь, она, возможно, и не доживет до дня родов. Ведь она вовлечена в движение Сопротивления. Если об этом станет известно нацистам, то шансы остаться в живых у нее действительно невелики.

Однако ничего такого она Селестине не поведала.

– Собери вещи, – посоветовала Кэтрин. – Но немного, мы полетим налегке.

– Большинство своих вещей я оставила в Париже, – довольно беспечно отозвалась Селестина. – Единственное, что для меня важно, я ношу вот здесь. – Она с гордостью и нежностью похлопала по своему животу, и Кэтрин на мгновение почувствовала чуть ли не зависть к ее смелости и простоте.

– Конечно, дело это небезопасное, – предупредила она. – Самолету придется лететь над огнем зениток. Возможность того, что самолет собьют, сохраняется всегда.

– Мы пролетим. – Селестина не сомневалась. – Уверена. Ах, Кэтрин. Это самые лучшие новости с тех пор, как начались кошмары. – Ее лицо немного опечалилось, и она провела рукой по своим прямым черным волосам. – Впрочем, а как же с мамой и папой? Я не смогу сказать им даже «до свидания»!

– Они поймут, что так лучше. При благоприятном повороте событий война скоро закончится, и мы снова сможем собраться вместе.

Селестина кивнула.

– Что мы будем делать, когда доберемся до Англии?

– Поедем к моим родителям. Они разрешат временно пожить у них – в сельской местности, далеко от бомбардировок… во всяком случае, я на это надеюсь! – Она порывисто обняла Селестину. – Приготовься сняться с места по первому слову. И запомни, будет безопаснее, если ты никому ничего не скажешь, даже Кристиану.

Селестина тоже обняла ее.

– Понятно. Я не подведу тебя, Кэтрин. Знаешь что, думаю, Шарль совершенно не понимает, как ему повезло с женой.

Кэтрин криво ухмыльнулась.

– Не уверена, что он согласится с тобой, – возразила она.

Каждый день, отправляясь к перегонным аппаратам, Шарль проверял тайник в ограде и каждый вечер, возвращаясь домой, заглядывал туда снова. Под разными предлогами он ходил отдельно от Кристиана и отца. С братом это было нетрудно: с Гийомом это было гораздо сложнее. Но все же Шарлю удавалось добиться своего. Проверка тайника превратилась для него в какое-то наваждение.

Первые два дня маленькая впадина за камнем оставалась пустой, и Шарль подумал, не прекратили ли вообще пользоваться этим тайником. Он понимал, что их целесообразно постоянно менять, тем более что в долине между замком и деревней таких тайников можно было устроить сколько хочешь.

Потом, как-то уже вечером, его пальцы нащупали что-то, похожее на свернутый листок. Он вытащил его и, дрожа от возбуждения, развернул.

Послание опять оказалось простым и незакодированным.

«Жди сообщения: ребенка зовут Бо. Действуй с наступлением темноты в ту же ночь».

Шарль прищурился. Несмотря на все его предупреждения, планируется какая-то операция, и, если верить записке, в ближайшее время. Если она будет проведена, фон Райнгард придет в ярость. Шарль не сомневался, что тот, как и угрожал, прибегнет к репрессиям. Если не будут пойманы преступники. Шарль положил на прежнее место послание, вставил на место расшатавшийся камень и пошел дальше, глубоко задумавшись. Он уже решил, что не станет раскаиваться, если выдаст Пола. Это не только спасет невинных, но и принесет ему большое личное удовлетворение. Ублюдок превратил его в идиота во всех отношениях, и Шарль горел желанием отомстить. Если его накроют за дурацким делом, которое он затеял, тем лучше. Шарлю оставалось только не пропустить в радиопередачах фразу «Ребенка зовут Бо», и тогда он сможет предупредить фон Райнгарда о готовящейся акции.

В семь часов вечера он пошел в небольшую комнату, которая служила ему кабинетом, и настроил коротковолновый приемник на волну Би-Би-Си. Он знал, что именно в это время передаются послания – он слышал их и раньше, возмущаясь закодированной тарабарщиной, которая в последние месяцы замусорила эфир. Судя по сообщениям Лондона, половина Франции участвовала в Сопротивлении. Даже его собственный брат, что, конечно, создает проблемы. Шарль не хотел, чтобы арестовали Кристиана. Надо позаботиться, чтобы Кристиан не участвовал в запланированной операции. Что касается других… ну, что же, получат то, на что напрашивались.

Без всяких угрызений совести Шарль приступил к разработке собственного плана.

Ги бегал по саду, изображая из себя аэроплан, вытянул в стороны руки, громко гудел, пытаясь имитировать шум мотора самолета.

Кэтрин едва не накричала на него, чтобы он прекратил игру. Дни ожидания до предела накалили ее нервы. Ей казалось, что он разглашает всему свету, что очень скоро аэроплан сыграет важную роль в его жизни.

Глупость, конечно. Сын ничего не знал о планах старших. Это была просто игра маленького мальчика, которого захватило очарование самолетов, пришедших на смену игрушечной ферме.

– Кэтрин.

Она вздрогнула, повернулась и увидела возле себя Пола. Видно, он прошел от дома по тенистой дорожке возле живой изгороди, и его шаги не были слышны на траве.

– Ты напугал меня.

– Прости. Послушай – я только что поймал послание по радио. Если сегодня его повторят, то это означает, что операция с доставкой началась.

– Все случится нынешней ночью?

– Да. Я договорился с Альбертом, чтобы он подогнал грузовичок к воротам в половине двенадцатого. Не думаю, что вам стоит топать через поле вместе с Ги. Ты передашь Селестине?

– В половине двенадцатого… значит, одиннадцать тридцать?

– Да. Не опаздывайте… он не может долго околачиваться здесь.

– Придем вовремя. – Но сердце ее готово было вырваться. После долгого ожидания ей еще не верилось, что час пробил. Теперь она просто не представляла себе, как сможет перенести разлуку с Полом. Кэтрин смотрела на него, вглядываясь в каждую черточку лица, которое она полюбила со страстью, казавшейся ей невозможной, думала, что сердце просто разорвется у нее в груди. Если бы только она могла сказать, что понесла от него! Если бы только она была уверена, что забеременела именно от Пола и увозит с собой частичку его! Но такой уверенности у нее не было, и она понимала, что надо сохранять тайну.

До этого момента он действовал проворно, энергично, думая только о том, как все это организует. Теперь при виде ее отчаянного взгляда его собственное сердце оборвалось.

– Перестань, Кэтрин, – пытался подбодрить он ее. – Обещаю, что в один прекрасный день мы опять будем вместе.

Он нежно отвел прядь волос с ее лица, погладил шею. Свою ладонь она положила на его руку, а он легким движением переплел их пальцы. Легкое прикосновение, но оно олицетворяло всю глубину их чувств: все их существо будто сосредоточилось в том месте, где соприкасались их руки, рождая теплоту, восторг и понимание. Кэтрин прислонилась к Полу, забыв обо всем на свете, находясь целиком в том мире, где существовали только они двое. Его губы отыскали ее, они целовались со страстью двух людей, которые тают, что скоро должны расстаться и больше не смогут обменяться взглядом даже украдкой, не смогут даже тайком прикоснуться друг к другу.

– Люблю тебя, – прошептала она, ее дыхание больше напоминало тяжелый вздох. – Ты будешь осторожным, правда? Обещай мне.

– Все обойдется. – Но оба знали, что есть обещания, которые он не сможет сдержать.

– Мамочка? – Вопрошающий голос Ги нарушил очарование момента. Она быстро повернулась к сыну, он стоял с распростертыми в стороны руками, маленькая мордашка удивленно поднята вверх. Ей стало не по себе. Много ли он видел?

– Ги… ты напугал меня!

Некоторое время Ги внимательно смотрел на них, переводя свой взгляд по очереди с одного на другого. Малыш не мог понять, почему они сидят так близко. Он никогда не видел, чтобы его мать находилась так близко к кому-либо… только его одного она так обнимала и прижимала к себе. Он испытывал что-то близкое к ревности, но вспышка этого чувства и удивление от увиденного прошли так же быстро, как и появились.

– Да… смотри! Посмотри на меня!

И он опять помчался, выделывая по саду огромный круг.

– Он все видел, – сказала Кэтрин.

– Не важно. Однажды ему придется смириться с этим, так ведь?

Она нервно рассмеялась.

– Полагаю, что да.

Эта мысль приободрила ее. На какое-то мгновение она заглянула в будущее, когда не останется места для страхов и притворства… и больше не будет расставаний. Она не хотела отказываться от такой иллюзии, она нуждалась в ней, чтобы найти в себе мужество преодолеть предстоящие испытания.