Джесмайн вышла из автобуса и остановилась у своего доме передохнуть. Сердце ее билось неровно – она не знала, как сообщить Грегу свою новость. Да, это известие выбьет его из колеи.

Она вошла в квартиру, в которой жила с Грегом уже семь с половиной лет, и увидела его в гостиной – он курил и разговаривал с друзьями. Как всегда, Джесмайн обрадовалась, что гости – мужчины. Когда они приходили с женами, Джесмайн должна была следить за собой – по каирской привычке ей хотелось увести женщин на кухню, оставив мужчин в гостиной. В Америке, хотя иногда приятельницы пили кофе с Джесмайн на кухне, обычно женщины сидели в гостиной вместе с мужчинами, но сама Джесмайн чувствовала себя в смешанной компании неуютно.

Однажды она призналась в этом Рашель Мисрахи, и та стала поучать ее:

– Ты же современная женщина, Джесмайн, врач. Ты должна забыть о египетских патриархальных нравах, вытравить их из своей памяти.

Но сегодня у Грега были только коллеги из отдела антропологии, и они увлеченно обсуждали какие-то профессиональные темы. Грег только сказал свое обычное «Хай», когда Джесмайн прошла мимо него на кухню, где швырнула в угол докторский халат и, заварив себе крепкого кофе, присела у кухонного столика. Она грустно улыбнулась, увидев десяток гвоздик в вазе, – Грег никогда не забывал купить цветы к годовщине смерти Элис. И каждый раз Джесмайн испытывала досаду и раздражение – ей не хотелось быть признательной. Бедный Грег, если бы она хоть чуточку любила его!

Она просмотрела почту – счета, приглашения на медицинские семинары, предложения из двух больниц занять вакансию, открытка от Рашель из Флориды и ничего из Египта.

Семь лет назад она получила обратной почтой свое письмо матери с припиской Амиры: «Дорогая, Элис умерла, Бог взял ее душу в рай. Она погибла в автомобильной катастрофе». Еще Амира сообщила об уходе из дома Захарии, который «отправился искать Захру, кухарку». Этой приписки Джесмайн не могла понять. После этого писем не было, только через шесть лет Амира прислала фотографию Мухаммеда, который уже поступил в университет. Очень красивый юноша, похожий на изображения христианских святых на иконах, мрачно глядел в объектив огромными светлыми глазами. «Он не кажется счастливым», – думала Джесмайн, и у нее щемило сердце. Еще была бандероль от Деклина Коннора, – вскрыв ее, Джесмайн обнаружила новое издание совместно переведенной ими на арабский язык книги «Вы решили стать врачом». Было и письмо, в которое Коннор вложил фотографии – он сам, Сибил и их сынишка. В письме он рассказывал, как они работают в Малайзии, пытаясь справиться с царящей там малярией. Тон письма был теплый, дружеский, без намека на влюбленность, которая вспыхнула между ними накануне разлуки и свелась к нежному объятию при последней встрече.

Грег вошел на кухню, и Джесмайн увидела через открытую им дверь на экране телевизора в гостиной хронику – американских заложников вывозили из Ирана.

– Хай, – сказал Грег. – Как дела?

Джесмайн очень устала. Работая врачом в детской клинике в районе бедняков, она проводила там долгие часы, отдавая другим детям заботу, которую не могла дарить Мухаммеду и бедной, погибшей при родах, крошке. Часто вспоминать о них она себе запретила, – это причиняло слишком сильную боль.

Он обняла Грега за пояс и сказала:

– Спасибо за цветы. Такие красивые.

Грег тоже обнял ее и сказал извиняющимся тоном:

– Ничего, что парни посидели, а? Мы тут строили планы.

Она только кивнула. Грег вечно строил планы, и вечно ничего из этого не выходило. Диссертацию свою он никак не мог закончить, и Джесмайн давно уже перестала задавать ему вопросы на эту тему.

– У меня все в порядке, – сказала она. – Надо вернуться в больницу к вечернему обходу. Я зашла принять душ и взять машину.

Грег достал из холодильника банку пива, открыл ее и посмотрел на Джесмайн.

– Хорошо, что ты зашла. Мне надо кое-что тебе сказать.

Она взглянула на него:

– Какое совпадение. Мне тоже.

Глядя на Грега, который, откинув голову назад, крупными глотками пил пиво, Джесмайн думала об иронии судьбы. Она полюбила одного, а вышла замуж за другого. И семь лет спустя она замужем за одним и по-прежнему любит другого. Между нею и Грегом возникли узы привычки, нежность, иногда секс. Но это была не любовь, а, скорее, потребность в человеческом общении. Никогда она не испытывала в объятиях Грега такого волнения, которое однажды испытала в объятиях Коннора. Страсти в ее браке не было места. Рашель, которой она призналась в ущербности своего брака, заявила ей, что романтическим мечтаниям в современном браке не место, но Джесмайн по-прежнему смутно тосковала и иногда испытывала зависть к Сибил Коннор.

– Я беременна, – сказала она.

Грег дернулся и расплескал остаток пива.

– Иисус! – воскликнул он. – Хоть бы подготовила бедного парня!

– Извиняюсь. А как я должна была это сказать? – Она посмотрела в лицо Грега. – Ты доволен?

– Доволен! Обожди немного, у меня в голове все закружилось. Как это могло случиться?

– Я перестала принимать таблетки, у меня от них болела голова.

– В таком случае нужно было по-другому предохраняться. Когда же это случилось?

– В сентябре, на вечеринке в День труда.

Грег тогда накачался пивом, и пока другие жарили лангеты и бифштексы, он уволок Джесмайн в спальню «уединиться на минуточку».

– Но это же здорово. Нет, очень здорово. Я же знаю, что ты любишь ребятишек. Просто мы как-то об этом не думали. – Он откинулся на спинку стула. – Но как же ты бросишь работу? Ведь мы должны платить за квартиру.

Джесмайн продала дом в Англии, чтобы оплатить обучение на медицинском факультете; пришлось затронуть и денежный капитал. Сейчас они жили на деньги, которые Джесмайн получала за работу в больнице, и беременность могла нарушить равновесие неустойчивого семейного бюджета. Когда Грег задал этот вопрос, Джесмайн вдруг почувствовала, что узы «свободного товарищества» могут сковывать, пожалуй, покрепче, чем патриархальный брак Востока. Но она тотчас же возмутилась и, пытаясь сохранить легкий тон, заметила:

– Думаю, что теперь тебе пора взяться за работу. У тебя семья, будешь кормильцем.

Грег отвернулся и сделал глоток пива.

– Боже мой, Джесмайн, это не для меня. Прежде чем взять на себя заботу о детишках, я должен самоопределиться. Я еще толком и не знаю, кто я и что мне нужно.

– Пора бы и знать – в тридцать семь лет.

– Да, как раз в этом возрасте мой папочка меня заделал маме, – засмеялся он. – Джесмайн, я буду говорить честно. Не хочу плодить ребятишек, которые будут тосковать без родительского присмотра и ласки в частных школах, как это было со мной.

Джесмайн закрыла глаза. Она вдруг почувствовала страшную усталость.

– Так что же ты предлагаешь?

Он отцепил от двери холодильника игрушку на магните и стал вертеть ее в пальцах – это был пластиковый помидорчик с улыбающейся рожицей.

Джесмайн поняла, что не получит ответа.

– Ну, а что у тебя за новости?

Грег прилепил помидорчик обратно, но он отвалился и упал на пол.

– Я хочу с нашими парнями поехать в экспедицию в Кению. Роджер как раз занимается народом масаи…

– Понятно, – кивнула Джесмайн. В прошлом году это была Новая Гвинея, в позапрошлом – Тьерра-дель-Фуэго. Оба раза он так и не поехал, на этот раз, может быть, поедет. Джесмайн поняла, что ей, пожалуй, все равно.

– Мне надо вернуться в клинику, – сказала она. – Где ключи от машины?

– Я ведь отвел машину на обслуживание сегодня утром, ты забыла? Я же тебе говорил… – Он наклонился к ней: – Послушай, Джес…

– Но ты сказал, что к пяти машина будет готова. Почему ты не забрал ее?

– Я думал, что ты заберешь. Мы же всегда так делали – я отвожу, ты забираешь.

В самом деле, всегда так… Полное равенство. Все по-честному.

– Ладно, я поеду на автобусе.

– Джесмайн, – он взял ее за руку, – давай же поговорим…

– Потом. Я, пожалуй, успею подъехать на автобусе и взять машину – гараж еще не закроется. – Она вырвала руку и выбежала на улицу.

Ведя машину по широкому шоссе вдоль океанского берега, Джесмайн думала о Греге и о своих отношениях с ним. Пожалуй, она и времени не имела его узнать. Сначала она училась в университете, потом работала в больнице, получила место младшего врача в детской клинике. На семейную жизнь ее не очень-то хватало. Все же она пыталась разобраться в характере Грега, но без особого успеха. Докопаться до глубины не удалось – ее, очевидно, и не было. Была привлекательная поверхность, тонкий слой, который маскировал пустоту. Он не давал себя разгадать, попытки Джесмайн приблизиться к нему не удавались. Он уклонялся от душевной близости, не помогал и секс.

Однажды Джесмайн встретилась с матерью Грега, навестившей сына во время короткого перерыва в ее путешествиях, – кончив раскопки в пещерах Индии, она устремилась в пещеры Западной Австралии. Джесмайн увидела женщину твердую, словно камни, которые она исследовала; отношения между матерью и сыном показались ей какими-то искусственными.

Пожалуй, умение уклоняться от ответственности, присущее Грегу, не было для Джесмайн неожиданным открытием, но сегодня оно возмутило ее до глубины души. Когда-то ей даже нравилась легкость характера Грега, напоминая симпатичную ей беспечность людей Востока, ее соотечественников. Но если сравнить Грега с арабскими мужчинами… Она вспомнила их страстную, плотскую любовь к жизни; их непосредственность и необузданный юмор; славу искуснейших любовников… Их живость, подвижность… Арабы эмоциональны, целуют друг друга на людях, мужчины не стесняются плакать, они хохочут, не опасаясь, что смех покажется неуместным. Но если женщина забеременела от мужчины, он считает своим долгом признать ребенка и содержать его. В этом есть достоинство и благородство.

Джесмайн положила руку на живот и вздрогнула от радости. Вдруг она поняла, что за годы изгнания впервые чувствует себя счастливой. Она выносит это дитя, родится красивая девочка, и Джесмайн назовет ее Айша – именем любимой жены Пророка Мухаммеда. А если Грег уедет в Кению, она и одна вырастит свою дочь.

На повороте дороги Джесмайн вдруг услышала свистящий звук, машину тряхнуло. Она поняла, что села камера. Джесмайн затормозила, и ей удалось поставить машину на обочине скользкого от дождя шоссе. Она подняла руку, – может, кто-нибудь остановится и поможет ей, – но машины проносились мимо. Джесмайн с яростью осознала, что камеру придется менять самой – не то она опоздает в клинику. Подводя домкрат под бампер, она проклинала Грега, который обязан был держать машину в порядке. Она задыхалась от гнева, вспоминая всех, кто ее оскорбил и унизил, – насильника Хассана, деспота отца. Насилие и несправедливость царят в мире – стучало у нее в голове, и волна ярости вздымалась, ее била нервная дрожь, и вдруг машина сорвалась с неудачно поставленного домкрата, Джесмайн поскользнулась и упала, ее резанула мучительная боль, и она потеряла сознание.

Джесмайн смотрела в окно больничной палаты. За окном моросил дождь, в темноте маячило пятно света от лампочки над ее головой. Ее подобрал мотоциклист, он позвонил в полицию из придорожного автомата, и машина «скорой помощи» забрала Джесмайн вовремя. Кровотечение быстро остановили, но ребенка она потеряла. Сейчас она только что очнулась от анестезии. Дверь палаты открылась, и вошла Рашель.

– О, Джес, я так огорчена за тебя, – сказала она, садясь у кровати. – Надо тебе что-нибудь принести? Ах, хоть я и врач, но у меня сердце не на месте, когда приходится навещать друзей в больнице.

– Где Грег?

– Напротив, в магазине покупает цветы. Он ужасно расстроен, Джес.

– Я тоже. Моя мать потеряла двоих детей, одного при выкидыше. Видно, дочери нередко повторяют судьбы матерей. Вот я лежу, Рашель, и думаю о том времени, когда я с отцом лечила детей бедных крестьянок. Это был настоящий путь, а я с него свернула. Семь лет прошли бессмысленно. Я не двинулась с места. Я должна выбрать свой путь, Рашель, я изменю свою жизнь.

– Сначала поправься, а потом станешь сверхженщиной.

Джесмайн слабо улыбнулась:

– Это ты сверхженщина, Рашель, – у тебя муж, ребенок и работа.

– Ну, ладно, успокойся и отдыхай. Я буду здесь, в холле, позови, если нужно.

Вошел Грег с цветами, взгляд растерянный. Джесмайн уже не ощущала ни гнева, ни даже разочарования. Просто это был чужой человек, который какое-то время жил рядом с ней, а теперь уйдет и исчезнет.

Он помолчал, потом с трудом выговорил:

– Мне жаль, что ты потеряла ребенка.

– Мне не суждено было его иметь. Такова Божья воля, – спокойно ответила Джесмайн.

«Все предопределено», – думала она, поняв до конца значение слова «ислам» – повиновение, капитуляция. Ты отдаешься на милость Бога и в этом обретаешь мир.

– Все-таки было бы хуже, – жалобно говорил Григ, и в глазах его метались тревога и просьба о прощении. – Если бы мы уже давно знали об этом ребенке, готовили приданое, строили планы…

Глядя на него, Джесмайн поняла, что она должна помочь ему снять бремя со своей совести. И должна покончить со своим браком.

– Разве ты не помнишь, – сказала она спокойно, – что мы поженились с определенной целью? Не по любви, не для того, чтобы иметь детей, а для того, чтобы меня не выслали из Америки. Цель была достигнута, а то, что случилось – знак от Бога, что нам пора расстаться.

Он начал слабо протестовать, и тогда она сказала убежденно:

– Я не создана для брака и семьи, Бог дал мне понять это. У меня другое предназначение, и я должна искать и найти новый смысл жизни.

– Мне очень жаль, Джесмайн. Как только ты поправишься, я перееду. Квартира ведь твоя.

«Она всегда была моя, а ты был просто гостем», – подумала Джесмайн и сказала:

– Договоримся завтра. Я еще слаба.

Но он стоял у ее кровати, не понимая до конца, что же произошло. Погиб ребенок – его ребенок. Он должен был найти в душе слова утешения, включить в своей душе программу сострадания. Но что поделаешь, если мать не заложила в детстве в его душу основы этой программы. Душа осталась ущербной, она лишена дара сопереживания. Поэтому он молчит у кровати Джесмайн, поэтому эта женщина осталась для него чужой, хотя они семь лет были женаты… Да, чужой… За семь лет не возникло ни душевной близости, ни общих интересов. Отрывочные воспоминания – празднование первой годовщины свадьбы, они оба – в расцвете молодости… Празднование защиты диплома Джесмайн… Очередной раз отвергнута его диссертация, Джесмайн утешает его… Он нагнулся и поцеловал ее холодный лоб. Да, эта женщина осталась ему чужой…

– Вот вещи, которые ты просила принести, Джесмайн, – сказал он, ставя на тумбочку сумку.

Когда он ушел, Джесмайн вынула оттуда книгу, присланную из Малайзии Деклином, и с улыбкой прочитала строчки, написанные им на титульном листе, под их фамилиями – Коннор, Рашид: «Джесмайн, если вы захотите помолиться, вспомните название маленького бокового мускула носа. С любовью – Деклин».

Она положила книгу на тумбочку и достала из сумки Коран – старую книгу, переплетенную в кожу. Она привезла ее из Египта и за семь лет ни разу не брала в руки.

Теперь она открыла Коран…