Глава Х
Гез кратко приветствовал меня, и я заметил, что он не в духе, так как избегал моего взгляда.
Бутлер, наиболее симпатичный человек в этой компании, откашлявшись, сделал попытку завязать общий разговор путем рассуждения о предстоящем рейсе, но Гез перебил его хозяйственными замечаниями касательно провизии и портовых сборов. На мои вопросы, относящиеся к плаванию, Гез кратко отвечал: „Да“, „нет“, „увидим“. В течение ужина он ни разу сам не обратился ко мне.
Перед ним стоял большой графин с водкой, которую он пил методически, медленно и уверенно, пока не осушил весь графин. Его разговор с помощниками показал мне, что новая, наспех нанятая команда – лишь наполовину кое-что стоящие матросы; остальные были просто портовый сброд, требующий неусыпного надзора. Они говорили еще о людях и отношениях, которые мне были неизвестны. Бутлер с Синкрайтом пили если и не так круто, как Гез, то все же порядочно. Никто не настаивал, чтобы я пил больше, чем хочу сам. Я выпил немного. Прислуживая, Гораций возился с моим прибором несколько тщательнее, чем у других, желая, должно быть, показать, как надо обходиться с гостями. Гез, приметив это, косо посмотрел на него, но ничего не сказал.
Из всего, что было сказано за этой неловкой и мрачной трапезой, меня заинтересовали следующие слова Синкрайта:
– Луиза пишет, что она пригласила Мари, а та, должно быть, никак не сможет расстаться с Юлией, почему придется дать им две каюты.
Все расхохотались своим, имеющим, конечно, особое значение, мыслям.
– У нас будут дамы, – сказал, вставая из-за стола и взглядом наблюдая меня, Гез. – Вас это не беспокоит? Я ответил, что мне все равно.
– Тем лучше, – заявил Гез.
Наверху раздался крик, но не крик драки, а крик делового замешательства, какие часто бывают на корабле. Бутлер отправился узнать, в чем дело; за ним вскоре вышел Синкрайт. Капитан, стоя, курил, и я воспользовался уходом помощников, чтобы передать ему деньги. Он взял ассигнации особым надменным жестом, очень тщательно пересчитал и подчеркнуто поклонился. В его глазах появился значительный и веселый блеск.
– Партию в шахматы? – сказал он учтиво. – Если вам угодно.
Я согласился. Мы поставили шахматный столик и сели. Фигуры были отличной слоновой кости, хорошей художественной работы. Я выразил удивление, что вижу на грузовом судне много красивых вещей.
Хотя Гез был наверняка пьян, пьян привычно и естественно для него, – он не выказал своего опьянения ничем, кроме голоса, ставшего отрывистым, так как он боролся с желудком,
– Да, – сказал Гез, – были ухлопаны деньги. Как вы, конечно, заметили, „Бегущая по волнам“ – бригантина, но на особый лад. Она выстроена согласно личному вкусу одного… он потом разорился. Итак, – Гез повертел королеву, – с женщинами входит шум, трепет, крики; конечно – беспокойство. Что вы скажете о путешествии с женщинами?
– Я не составил взгляда на такое обстоятельство, – ответил я, делая ход.
– Вам это должно нравиться, – продолжал Гез, делая соответствующий ход так рассеянно, что я увидел всю партию. – Должно, потому что вы – я говорю это без мысли обидеть вас – появились на корабле более чем оригинально. Я угадываю дух человека.
– Надеюсь, вы пригласили женщин не для меня? Он молчал, трудясь над задачей, которую я поставил ему ферязью и конем. Внезапно он смешал фигуры и объявил, что проиграл партию. Так повторилось два раза; наконец я обманул его ложной надеждой и объявил мат в семь ходов. Гез был красен от раздражения. Когда он ссыпал шахматы в ящик стола, его руки дрожали.
– Вы сильный игрок, – объявил Гез. – Истинное наслаждение было мне играть с вами. Теперь поговорим о деле. Мы выходим утром в Дагон, там берем груз и плывем в Гель-Гью. Вы не были в Гель-Гью? Он лежит по курсу на Зурбаган, но в Зурбагане мы будем не раньше как через двадцать – двадцать пять дней.
Разговор кончился, и я ушел к себе, думая, что общество капитана несколько утомительно.
Остаток вечера я просидел за книгой, уступая время от времени нашествию мыслей, после чего забывал, что читаю. Я заснул поздно. Эта первая ночь на судне прошла хорошо. Изредка просыпаясь, чтобы повернуться на другой бок или поправить подушки, я чувствовал едва заметное покачивание своего жилища и засыпал опять, думая о чужом, новом, неясном.
