8

— Смерть еще нужно заслужить, — произнес сероглазый незнакомец, собрав душу Дьяченко из икринок рыбы Атуб. Из рыбьего бока торчал золотой гарпун. Перерождение пошло Дьяченко на пользу: словно спала пелена с глаз, очистился слух, прозрела душа. С последней икринкой не только возродилась Валькина душа, но и стал ясен мир, в котором она очутилась.

Узкую полоску, что сродни песчаной косе, разделявшую адское море Юфилодор и живой мир людей, населяли оленеголовые отроки. Дьяченко стучал себя по лбу — неизвестно, за какую такую заслугу он вновь обрел плоть. Он разводил руками, удивляясь, как сразу не догадался, что громоздкие, нелепые, как ему казалось, конструкции, торчавшие над головой созданий в бирюзовых одеждах, никакие не этажерки, никакие не заумные головные уборы, а обыкновенные оленьи рога. Всего-навсего!

— Ты видел то, к чему была подготовлена твоя душа, — рассказывал предводитель отроков. У него было древнее славянское имя — Братислав. На левую руку ментора отроков продолжала изящно опираться прекрасная молодая женщина его дочь Амелиска. Дьяченко, приоткрыв рот, загляделся в ее зеленые очи — она улыбнулась ему в ответ. Тем временем Братислав поучал, цепко следя за каждым движением Дьяченко.

— Понимание приходит и уходит из человека, отыскивая для этого одному ему известные двери. Понимание — это бог, требующий взамен себя жертв. Не пожертвуешь — так и останешься до скончания века с грузом навязчивых знаний.

— Скажи, если я пожертвовал душой, как в моем случае зовут полученное знание?

Вместо ответа юная Амелиска звонко расхохоталась. В ее глазах цвета весенней степи блеснули два паруса и тут же растаяли на горизонте души. С трепетной осторожностью касаясь левой руки девушки, Дьяченко прохаживался с ней по берегу сине-лиловых вод. С другого бока бесконечной стеной, достигавшей самих небес, поднимался мутный, непроглядный туман. Или то продолжали куриться в золотом жертвеннике священные травы?.. Дьяченко со сладкой дрожью в душе любовался Амелиской. Она была чудо как хороша! Девушка не отводила сияющих глаз.

— Так как же зовут то ужасное знание, ради которого человек даже готов продать свою душу? Может, то знание и есть собственно дьявол?

Амелиска улыбнулась грустной улыбкой. Теперь зелень в ее глазах стала похожа на листву в таежном непроходимом лесу, куда ни разу не проникал солнечный луч. Девушка ответила нарочно невпопад:

— Ну что ты, милый друг, Виорахом зовут дьявола — хозяина вон той лужи.

Амелиска с нарочитой небрежностью кивнула в сторону темнеющего на глазах моря.

— Лужи, — с трудом оторвав от него взгляд, повторил Дьяченко. — А как в самом деле зовется та мрачная пучина? Бр-р-р! От ее вида у меня по спине мурашки побежали!

Дьяченко как будто забыл о первом своем вопросе. А дочь предводителя отроков отвечать не спешила. Они вышли на пристань. Здесь кипела работа. Смысл ее был неясен Дьяченко. Сотни оленеголовых созданий, цепляясь рогами за низкое небо, в считанные минуты из высокого светлого свода превратившееся в плоское грязное зеркало, сновали на тесной пристани. Одни беспрерывно подносили, подвозили на простеньких повозках, в которые сами же впрягались, знакомые голубые короба. На пристани другие отроки выстраивали из тех коробов нескончаемые китайские стены. Работой руководил ментор Братислав. В его великолепных рогах била хвостом случайная рыба Удача. Отыскав взглядом в толпе отца, Амелиска переглянулась с ним, словно искала молчаливой поддержки. Потом повернула к Дьяченко прелестную головку.

— Юфилодор. Море, в котором прячут души воков и многих-многих иных человеческих племен, называется Юфилодор.

— Души воков?! Так вот оно что!

— Тебя это так взволновало? Но ты ведь не похож на вока.

— Да, но мне поручено… Моя кровь была пролита с единственной целью — спасти души предков воков, а также души их павших воинов.

Девушка, скорчив недовольную гримаску, покрутила головой. Затем, распахнув полу кафтана, показала рукоять меча или кинжала.

— Спасать души — священное предназначение отроков, — заметила она, пристально вглядываясь в какую-то точку в помрачневшем, как ее юное личико, небе. Словно встревоженный ее взглядом, с моря подул ветер, с каждой секундой становясь все крепче и холодней.

— Вот и подходит час нашего расставания, — Амелиска снова улыбалась, глаза ее искрились, как два изумруда. Сверкали вопреки приближавшейся непогоде, вопреки смуте, вдруг овладевшей Валькиной душой… Или то блестели слезы? Девушка взяла Дьяченко за руки и нежно пожала их. — Прощай, мой милый друг! Мой новый друг.

— Погоди, ведь ты не рассказала ни о себе, ни о своем народе! вновь взволнованно заговорил Дьяченко, сделав отчаянную попытку удержать девушку — пускай на краткий миг, пускай! — Расскажи, как вы спасаете наши души.

Амелиска, как обычно, не спешила с ответом. Устремила печальный взгляд в морскую даль, где небо налилось сумеречной, свинцовой тяжестью, а волны казались могучими каменными грядами, посланными сокрушить крошечный мирок отроков. Лишь соленые брызги, разлетающиеся по пристани, охлаждали воображение. Амелиска перевела взор на отца — тот молча поднял руку и тут же опустил.

— У нас есть еще немного времени. Я постараюсь успеть. Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Девушка потянула Дьяченко к голубым коробам, подвела к одному из них близко-близко. Помня, что в нем находится студенистое и разлагающееся, Дьяченко брезгливо поморщился. Ни слова не говоря, Амелиска открыла крышку короба. Дьяченко вздрогнул от изумления. В коробе лежали алые, синие и ярко-зеленые продолговатые кристаллообразные стержни. Они были разной длины и диаметра. Временами они коротко вспыхивали необычным переливчатым огнем. А то вдруг по ним словно электрическая искра пробегала, оставляя за собой ломаный светящийся след. Как зачарованный, глядел Дьяченко. Рука его, подчиняясь внезапному порыву души, потянулась к чудо-кристаллам, замерла в нерешительности на полпути.

— Балдеж, — восторженно прошептал Дьяченко. — Потрогать можно?

— У нас мало времени, мой милый друг, — нежное личико Амелиски выражало необыкновенную решительность и собранность. — Извини, я буду говорить только по существу. То, что так поразило тебя, мы называем «эрро», а вы, люди, — дарами, которые приносите в жертву богам. К примеру, воки поклоняются Хорсу, аммиты — Дажьбогу, тамяне — Макоши. Люди жертвуют разным богам то, в чем нуждаются сами, прежде всего свою небогатую пищу: хлеб, сыр, вино, домашнюю птицу. Иногда им приходит в голову принести в жертву какую-нибудь безделицу, за которую они готовы всякого лишить жизни.

— Да-да, золото-бриллианты, — кивнул понимающе Дьяченко. — Или чужую кровь.

— Точно. Но при этом важно даже не то, чем они жертвуют, а что они говорят — какие произносят молитвы и заклинания. И тогда случается чудо, мой милый друг. Жертва — обычная тленка, барахло, фетиш или труп молодого язычника — соединяется вдруг с искренним, страстным словом, с пылкой молитвой. Соединяются в удивительный сплав! Вот он, перед тобой. Эрро!

— Но я же видел обезглавленных кур, грязные лепешки сыра… — не понял вначале Дьяченко. Но тут до него дошло. Он вспомнил слова Братислава, невесело усмехнувшись, покачал головой.

— Понимаю. Я видел то, к чему была подготовлена моя душа. Ну хорошо, эрро так эрро, один черт. Скажи мне, а на фига оно?

— Одним таким эрро можно согреть землю в течение человеческого часа.

— В течение часа? Да ну! Ха-ха-ха!

— Напрасно смеешься. На растопку печей Юфилодора Виорах тратит десятки тысяч эрро в день.

— Неужели? И что же Виорах палит в тех печах? Может, он выплавляет золото?

— Нет, он сжигает в печах души. Такие же непутевые и доверчивые, как твоя, милый друг.

Вмиг побелевший, как смерть, Дьяченко вытаращил на Амелиску ошалевший взгляд.

— Виорах сжигает… А что же вы?

— Мы пытаемся спасти, — горькая улыбка коснулась губ девушки. Такое наше предназначение. Мне неведомо, кому первому из отроков пришло в голову обменивать эрро на души людей, но другого способа мы не придумали. Раз в месяц Виорах присылает сюда своих слуг — хлопов. От их мерзкого вида воротит даже слепого, — Амелиска закрыла рукой глаза, помолчала, пытаясь справиться с волнением. Затем уже спокойно продолжала. — Сегодня как раз такой день. Хлопы появятся из Юфилодора, как обычно, на тране. Его трюмы будут забиты душами бедолаг.

— Почему бы вам не напасть на них и не разделаться одним махом? предложил вдруг Дьяченко. Глаза его загорелись незнакомым огнем, сердце тревожно забилось в предчувствии скорой опасности.

— С кем разделаться? С хлопами? — Амелиска отрицательно покрутила головой. — Отроки — перевозчики, а не воины. А хлопы — настоящие головорезы. Что и говорить — демоны.

— Демоны?! — ужаснулся Дьяченко, будто раньше не помышлял, о ком идет речь.

— Демоны с гадким обличьем крыс.

Они замолчали. В безотчетном порыве Амелиска прижалась головкой, увенчанной изящными рогами, к плечу человека. Неотрывно она смотрела на темно-лиловую воду, вспученную тысячью волн. Дьяченко попытался проследить за встревоженным взором девушки, но безуспешно. Всякий раз, когда он достигал взглядом ближайшей волны, в глазах его мутнело, он словно проваливался в кипящую воду, и в конце концов ему опять приходилось сосредотачивать внимание на взгляде девушки, с прежней одержимостью устремленном в ревущую пучину.

— Послушай, Амел, я бы очень хотел вам помочь.

— Амел? — девушка удивленно повела бровью — так ее не называл даже демон, тайком являвшийся во сне. Чтобы скрыть смущение, с нарочитой резкостью отрезала. — Исключено, Вал! Во-первых, ты всего лишь душа. Нашими стараниями ты обрел на короткое время плоть. Прости, Вал, но это так. Мы постарались сымитировать твое прекрасное тело. Ну и… Мой отец принял твердое решение вернуть тебя в мир живых.

— Теперь я скажу: исключено! Я должен племени воков…

— Ты ничего им не должен. Твой приход к ним случаен. Забудь о воках, Вал, — мы вернем тебя в твой мир!

Атаковавший с моря ветер поначалу стих, а теперь налетел с новой силой. С ужасным грохотом раскололось небо, выпустив наружу из образовавшейся трещины золотое жало. За первой молнией жахнула вторая, третья…

— Все! — пыталась перекричать шум ветра Амелиска. — Поспеши к отцу! Сейчас здесь появятся хлопы!

— Погоди! Хотя бы еще минуту! Я хочу подарить тебе свое эрро. Вот!

Дьяченко протянул девушке бронзового единорога. Амелиска быстро поднесла его к глазам:

— Что это?

— Сувенир для бога, новейший источник энергии!

— Чушь! От него нет никакого прока. Это просто кусок меди. Забери!

— Тогда есть еще один сувенир, последний!

— Милый друг, ты мешаешь мне — я уже должна быть в строю!

Но Дьяченко не слушал девушку. Стремительно наклонившись к ней, взял во вновь обретенные руки чудесную ее головку и поцеловал. Амелиска застыла. На кончиках ее ресниц трепетала соленая вечность, принесенная с моря. Совесть, украдкой улыбаясь, уступала место новому, еще незнакомому, чувству. Была ли совесть в родстве с ним? Спросите о чем-нибудь полегче! Пунцовые цветы расцвели на щеках Амелиски. Был ли это знак любви или цвет молодой, неутолимой жажды жизни?.. Амелиска сладко расплывалась, как Валькино отражение в ее влажных очах. Тем временем ветер крепчал — не для нее. Непогода — не для нее, ведь в душе ее — благодать, в широко открытых глазах зажглись две беспечных зеленых звезды, похолодевшие губы шепчут неумело, бессвязно, точно заново учатся говорить… Амелиска медленно приходила в себя.