24

Ко вторым воротам в лабиринт он пришел вконец разбитым и опустошенным. Ворота оказались раздавлены обрушившейся на них смотровой площадкой. Не успел Дьяченко как следует рассмотреть место грандиозного побоища, как вдруг его окликнули. Он тут же поспешил на голос. Повсюду в разных позах застыли трупы хлопов. Многие из них какой-то чудовищной силой были разорваны на куски. «Не иначе Оззо прошелся здесь», — покачал головой Валька. В следующую секунду среди обломков, под рухнувшей колонной он разглядел того, кто его звал. У хлопа отсутствовала нижняя часть туловища. Удивительно, как он еще был жив.

— Убей меня, — одними губами взмолился хлоп. Дьяченко, как завороженный, уставился на змейку, выползшую из растерзанного живота хлопа. Змейка на мгновение замерла, будто в свою очередь старалась разглядеть человека, — но в следующий миг шмыгнула в расщелину между обвалившимися стенами. Дьяченко, тряхнув головой, занес высоко меч — хлоп закрыл глаза, ожидая удара.

— Нет. Прежде ты скажешь, где скрывается Виорах. Он нужен мне живым или мертвым.

— Я не знаю, где он. Возможно, там, наверху, — едва двигая губами, произнес хлоп. — Оттуда долго раздавался страшный шум. Я видел, как Оззо пытался прорваться туда.

— Оззо?! Так он еще жив?!

— Жив? Ха-ха-ха, это чудовище не остановить самому дьяволу! рассмеявшись, хлоп выпустил изо рта кровавую пену.

— Я хочу видеть его.

— Что ж, тогда попытайся взобраться по этим обломкам. Думаю, наверху ты разыщешь обоих… Только, прошу тебя, прикончи меня.

Дьяченко вытер окровавленный меч о грязный плащ мертвого хлопа и, не спеша, стал карабкаться вверх. Метр за метром, раздирая одежду, расцарапывая в кровь руки и тело. От смотровой площадки уцелел лишь небольшой, размером примерно два на три метра, участок. Как раз перед входом на лестницу, по которой однажды Валька спустился сюда. Он вспомнил бесчисленные, бесконечные анфилады ада, насквозь продуваемые волшебным ветром-светом, вспомнил яблоню, восседавшего в ее ветвях старого змея — мастера искушать плодами греха…

— Где ты, дьявол? — спросил у неизвестности Дьяченко и, мысленно перекрестившись, вошел в черный проем. В нем пахло застоявшимся временем и чужими страхами. На ощупь добрался до первых ступеней, едва-едва посеребренных, словно на них выпал снег. Пригляделся. То свет, пролившись, казалось, с недостижимой высоты, цеплялся за ступени слабым лучом. «Господи, помилуй меня еще раз», — Валька вздохнул и принялся подниматься по лестнице. Однако прошел от силы сорок ступеней, как вдруг наткнулся на чудовище. Исполинская туша его перегородила лестницу, громадные конечности безжизненно раскинулись в стороны, свисая со ступеней. Страх мгновенно сковал Валькины члены. Он встал как вкопанный, с ужасом чувствуя, как струйка мочи стекает по левой штанине.

В первый момент Дьяченко принял чудовище за поверженного Оззо. Собрав все мужество, человек на носочках приблизился к нему, не дыша, склонился низко-низко, пытаясь разглядеть, живо ли оно… И тут же в ужасе отпрянул, зацепился ногой за что-то позади себя, неловко упал на спину, едва не покатился вниз, чудом успев схватиться за штырь, подпиравший перила. Застонал от боли, но тут же замолк. Почудилось: чудовище вскочило со ступеней и хищно кинулось на него… Слава Богу — всего лишь почудилось. Дрожа весь, человек снова был рядом с ним. Его необъяснимо влекло к нему, как иных притягивает бездна или огонь. Но какая же жуткая харя у монстра! Бр-р! Оззо казался Вальке милей.

— Не бойся. Подойди ближе, — чудовище внезапно ожило. Голос, который звал Вальку, на удивление был ему хорошо знаком. — Я знаю, что ты узнал меня, человече. Это хорошо. Я очень долго ждал тебя… Так подойди ко мне-е-е!!

Сила голоса вдруг стала немыслимой. Невыносимой для Валькиного слуха и сердца — сердечко испуганной пичужкой забилось в груди. Виорах был по-прежнему силен и ужасен. Но что это?.. Вслед за страхом к человеку прихлынула волна удивительной бодрости и легкости. Будто и не прошел он десятки кровавых километров, не лишил самолично жизни десяток недругов или просто чужих, не вовремя вставших у него на пути. Дьяченко понял, что вновь поддался очарованию дьявола. Но ведь он сознательно искал с ним встречи!

Человек подошел ближе к Виораху. Точнее, к тому странному существу, что сейчас говорило его голосом. В который раз пересилив страх, вновь подступивший к сердцу, Валька не отрываясь смотрел на дьявола. И не узнавал. Как день сменяет ночь, как ночь сменяет день, одно за другим Виорах менял свои обличья — одно за другим.

— Когда я переберу все свои лики, все свои сущности, когда я вспомню все свои имена: сатана, люцифер, дьявол, демон, князь тьмы, Виорах, Воланд… — это будет означать лишь одно: я умер, — снова заговорило с человеком таинственное существо, умиравшее сейчас на ступенях. — С моей смертью кончится все. Кончится сама смерть, но кончится и жизнь. Вернее, жизнь не продолжится. Резко оборвется на какой-нибудь обыденной ноте. Никто и не заметит, как кончится жизнь. Жизнь сольется со смертью. Все рухнет. С моей смертью все сгинет… Так не дай мне перебрать все мои имена! Опереди судьбу, человече!

Но Дьяченко не отвечал. Не двигаясь, как зачарованный, он наблюдал за фантастическим действом: дьявол, как маски, продолжал менять свои обличья. Валька диву давался: и близко ничего похожего на Виораха — один лишь знакомый голос, один-единственный на всех демонов, скрывавшихся в дьяволе. Как ночь спустя светлый миг сменяет ночь, как один исторический и культурный слой приходит на смену другому, на глазах Дьяченко происходила завораживающая картина невероятных превращений, возможно, впервые случившихся с Виорахом. Тот словно исповедовался перед случайным человеком, отчитывался за дьявольские свои деяния.

…Ужасный морской змей, у которого из глаз росли усы, сменил строгое мужское лицо с холодными глазами и красивым ртом, испачканным ярко-алой кровью. Обдав из пасти неземной вонью, змей уступил место морде волка, заканчивавшейся мощным орлиным клювом. На кончике клюва повисла блестящая черная капля, в ней мелькнуло Валькино отражение… Морда мутанта исчезла — на ее месте возникло невинное дитя. Дьяченко, не в силах больше смотреть, отвернулся: он вспомнил опасного «Ребенка Розмари».

— Нет уж, тебе придется смотреть до конца. Раз ты не желаешь остановить мой распад.

— Я пришел сюда совсем с другой целью.

— Знаю. А вот ты не знаешь всего: одно с другим связано.

Когда Дьяченко повернул-таки голову, он не увидел больше люциферова сына. Теперь на Вальку немо уставилась жуткая старуха, из ее пустых глазниц, ввалившегося носа и рта манили к себе желтые сухие пальцы.

— Ой ты, Господи, что это?! — вскрикнул он.

— Только твоего бога не хватало здесь! — разозлился Виорах. В эту минуту он принял облик черепахи. — Забудь о боге и слушай меня. Одно связано с другим, повторяю. Если ты не помешаешь моему распаду, я не остановлю охлаждение Звена. Огненная река остынет, и тогда ни одна душа, из-за которых вы так трясетесь, не покинет ада. Ты слышишь: ни одна душа! Ни один отрок, ни один фэзир, ни один парсизот… Ха-ха-ха, вас здесь больше, чем демонов! Теперь вы в ловушке, вы у меня под колпаком, имя которому — Юфилодор! Я одним махом уничтожу все спасателей, этих назойливых, тупоголовых тварей, помешанных на свободе чужих душ. Человечество неминуемо выродится, задохнется без свежих душ. И вот тогда я смогу наконец прибрать к рукам все мироздание!..

— Если я не остановлю ваш распад, ваше величество, — не скрывая иронии, закончил тираду Виораха Дьяченко.

— А-ха-ха! Тонко подмечено!

— Только я не вижу никакой связи между агонией дьявола и охлаждением Звена. Разве что…

— Вот именно, человече! Вы улавливаете все с ходу! За это я вас, наверное, и выбрал. Да-да, ты не ошибся, человече: я энергетический вампир, если объяснять сей феномен знакомыми тебе терминами. А если еще проще: я цепляюсь за жизнь так же, как ты, человече, — на Вальку был устремлен мудрый и немного печальный взгляд крокодила с передними заячьими зубами. — Силы мои неуклонно тают, распад длится уже двадцать третьи сутки. Я перебрал великое множество способов, чтобы хотя бы замедлить его. Все напрасно. Тогда я соединился со Звеном. Теперь он мой единственный источник энергии. Но рано или поздно я исчерпаю свои имена, а Звен неизбежно остынет… Поспеши, человече, пока в нем еще теплится огнь. Ведь я не знаю, в кого превращусь после смерти. Вдруг это будет дьявол опасней того, кого ты успел познать во мне?

— Но что же случилось? Кто встал на вашем пути?.. Оззо?

— Он самый. Оззо оказался сильней меня.

— Наверное, это была битва титанов?

— Вовсе нет, — новое превращение Виораха породило карлика с уродливым личиком, карлик скорчил презрительную гримасу. — Конечно, нет, человече. С той безголовой машиной я не встретился даже взглядом. Меня погубило осознание собственной слабости. Мой совет: никогда глубоко не задумывайся над тем, как ты слаб… Так вот, я всегда знал, что, кроме вашего бога, придет еще один и он окажется сильней меня. И ты, человече, первым принес мне ту страшную весть: должен родиться бог, что сильнее дьявола!

— Я принес такую весть?!

— Весть, новость или, лучше сказать, информацию, заложенную в замечательной фигурке единорога. Помню, ты называл его другим именем. Не Оззо… Вот — Сувенир!

— Чушь! При чем тут сувенир?!

— Верно, сувенир — всего лишь скорлупа. Сейчас она валяется, никому не нужная, в одном разрушенном лукре. Четыреста третьем по счету… Но вот беда, Оззо — или кто он, твой сувенир? — и в самом деле сильней меня.

— Где он? — Дьяченко опасливо огляделся по сторонам. Когда вновь вернул взгляд на дьявола, того уже не было — перед Валькой лежал его клиент Хек.

— Не так далеко, как тебе хотелось бы надеяться. В эту самую минуту, пока ты борешься с собственной слабостью, Оззо готовится сразиться со змеем Ингэлом. Новый бог жаждет овладеть деревом познания…

— Постойте! Но я знаю, что змея больше нет!

— Что я слышу! Опять Амелиска! Похоже, она рассказала тебе, как старик издох, после чего она проглотила его?.. Или змей вообще не коснулся ее юного чела? — Хек-Виорах насмешливо скривил губы. О чудо — настоящие губы Амелиски!.. Дьявол продолжал насмехаться над доверчивостью человека. Хорошенькая, но совсем недалекая девочка. Впрочем, какой и положено быть подлинной искусительнице.

— Так значит, змей жив и сейчас он сражается с Оззо.

— Вот-вот сразится, — уточнил Виорах. — На стороне Оззо нездешняя сила, принесенная тобой, человече, из будущего.

— Из будущего? Я считал, что попал сюда из параллельного мира.

— Хм, мы опять с тобой об одном и том же. Принимай мир и судьбу так, как тебе удобно. Но не выноси окончательных суждений. Заблуждение смерти подобно… Итак, мощь Оззо непредсказуема. А на стороне Ингэла порядком увядшая мудрость. Эх, давненько я не проводил ей ревизию! Если Оззо убьет змея и вкусит плод познания, наши шансы одолеть бронзового бога сведутся к нулю.

— Что я должен сделать?

— Убить Оззо.

— Я?!

— И чем быстрей, тем лучше. Не забывай: мой распад продолжается, я тяну энергию из Звена, река замерзает. Подумай, на какую участь ты обрекаешь оставшиеся в аду души.

— Но…

— Начни с поиска сувенира, — образ Хека удивительным образом задержался в умирающем дьяволе. — Я уже говорил: его ты найдешь в том лукре, где медный единорог переродился в бога.

— Где же я его найду?! Вон сколько их, этих лукров, накопано по всему лабиринту! Будто стадо кротов прошло!

— Избавься от эмоций, а все вопросы оставь себе. Не гоже пытать меня по каждому пустяку. Твои лучшие советчики — рассудок и совесть. Но слушай дальше. Когда найдешь сувенир, не спеши убивать Оззо.

— Убивать?! Да я не знаю, с какой стороны подойти к нему! Другого такого монстра я еще не встречал!

— Не преувеличивай, человече, но и не обольщайся. Подумай, с кем ты сейчас так мирно беседуешь.

После этих слов Дьяченко на минуту замолчал, будто от внезапного укора совести. Потупил очи, почесал затылок, покряхтел смущенно, но нашел-таки силы посмотреть в глаза дьяволу. В это самое мгновение Виорах обернулся белым голубем с двумя хлебными зернами вместо глаз.

— Ну шо там… конечно… не буду я его сразу мочить, — пробубнил Дьяченко. — Какой же интерес сразу его замочить?

— В таком случае, что ты станешь с ним делать? — тихо и нежно спросил Виорах. Затем, превратившись в дикобраза с головой речной рыбы, как заорет. — Какого черта ты тогда станешь искать сувенир, если не собираешься ничего делать?! Ты с Оззо заодно!

Дьяченко снова опешил, губы его заметно задрожали. Дьявол был вне себя! Таким человек видел его впервые… Или хорошенько забыл, что гнев Виораха ужасен. «Боже, что делать?!» — Валька попытался вспомнить хоть одну молитву, хоть на миг привлечь к себе внимание Господа. Но Виорах опередил. Безобразный демон в образе дикобраза сгинул. Нежданно-негаданно уступил место любимому Валькиному созданию — его милой бабушке. Не стало больше колючего, испытующего, испепеляющего взора дьявола, сомневающегося в его, Валькиной, верности!.. Боже, о чем он — ведь он и не думал продавать душу дьяволу! Чур, чур его!..

Добрейшая Екатерина Федоровна ласкала сейчас взглядом запутавшегося, запуганного, загнанного внучка. Вот уж полных семь лет как покойная Екатерина Федоровна, царство ей небес…

— Да што ты опять за свое, дитятко неразумное! взмолилась-осерчала старушка. — Время-то не бисер — раз потеряешь, на ниточку больше не нанижешь. Потому-то, дитятко, поспеши. Пожелай себе главного смекалки и сноровки, а я уж не забуду, не пропущу мимо ушей. Лети соколом, ищи псом, терзай волком, но отыщи мне тот поганый лукр! А в нем, как в сказочке… Хе-хе-хе, помнишь, небось, дитятко, сказочки? Про старух и кощеев бессмертных? Про смерть, на которой можно нажиться? А, дитятко?.. Так вспомни, дьявол тебя дери! Вспомни и сломай единорогу его калечный рог! Сделай, сделай больно бронзовому Оззо! И тогда он бросит все, он забудет змея и погонится за тобой за своей болью. Он почти нагонит тебя, он будет готов тебя разорвать… Но ты ведь, дитятко, не промах, а? Я наполню твой дух вековой крепостью, руку дьявольской силой! Ты успеешь согнуть сувениру рог, вырвать его янтарные глазки, прежде чем Оззо сотрет тебя в порошок!

Виорах замолчал. Все это время, как Валька узнал в нем покойную бабушку, он слушал дьявола, открыв рот. «Бабулечка моя, как мне тебя не хватает», — сокрушался Дьченко, умирая от страха. Содрогаясь от отвращения. Морщась, размазывая слезы по сто лет не бритым щекам. Плакал и Виорах. Его слезы казались деревянными: с сухим треском они разбивались о его массивную деревянную челюсть. Теперь дьявол смахивал на щелкунчика: такой же деревянный мундир, железный оскал и невесть какая душа. Из несчастливо-злых глаз капали слезы. От старушечьей миловидности, кротости и следа не осталось. Беззащитность уродца пугала. «Эх, баба Катя, баба Катя!» — Дьяченко вздохнул с легким укором, будто покойная бабка и вправду была виновата в том, что он влип в эту чертову историю. В этот момент щелкунчик протянул ему маленький костистый кулачок. Разжал почти перед самым Валькиным носом — на грубо вырезанной ладони лежал орешек — белый, как мел.

— Это и есть мел, — словно прочтя мысли человека, подтвердил Виорах. — Возьми его и напиши свое имя.

Валька нерешительно взял из руки дьявола маленький белый камушек. Повертел его в пальцах, не зная, что с ним делать. Ухмыльнувшись, насколько ему позволял частокол зубов, Виорах сунул Дьяченко что-то вроде дощечки или плоского камня. Так быстро пластинка нашлась у него под рукой, будто он держал ее наготове.

— Теперь напиши свое имя, — вновь потребовал Виорах. — Не спрашивай, зачем. Так нужно.

— Может, ты хочешь, чтобы я с тобой еще и контракт подписал? Дьяченко несмело улыбнулся, почувствовав неладное.

— Пиши!! — клацнул железными зубами щелкунчик. — Оззо не ждет!

— Да ради бога, — сдался человек и написал имя свое: «ВАЛЕНТИН». Он не успел до конца вычертить вторую вертикальную палочку в последней букве «Н», как дьявол выхватил у него пластинку и с невероятным проворством съел размолол в пыль железными зубами и проглотил.

— Я беру твое имя в залог, — как ни в чем не бывало пояснил Виорах. — Имя — пуповина души. Значит, и часть души твоей останется у меня. Так будет надежней. Пока твое имя во мне, я спокоен: ты не сбежишь, ты обязательно сразишься с Оззо. Но и тебе, человече, есть прок от этой сделки. Пока твоя душа греет меня, я на время оставлю Звен в покое. Он снова наполнится жаром, как грудь матери молоком. Лава опять оживет, достигнув должной температуры, и вы, как и прежде, сможете отправлять души в изгнание. В те миры, где когда-то они испытали первую боль, где страдали всю жизнь, лелея надежду, что когда-нибудь начнут жить — после смерти… Смешные, кто просил вас об этом — выдворять души из ада? Кто вложил вам в уста имя, а в руки дал знамя спасателей, кто?

— Бог. Хоть я ни разу не слышал, как Он со мной говорит.

— У-у-у, эта пытка длится вечность! — Виорах зарычал, задрожав, его голова начала с ужасным треском раскалываться, железные зубы, как пистолетные гильзы, посыпались в разные стороны. Один зуб глубоко впился в левое плечо Дьяченко — тот, не стерпев боли, взвыл.

— Терпи. Главная боль впереди. Боль души — твоей, человече, души.

Перед человеком стоял возрожденный дьявол. В белоснежном плаще, подбитом пурпурной лентой — казалось, то тугая артерия, несущая в себе реку крови, опоясывает его. В золотой крысиной маске, сдвинутой на лоб. С молодым горящим взором, с дерзким оскалом, перед которым меркнет поцелуй змеи.

— Да ты и в самом деле сатана, — Дьяченко впервые так называл Виораха. До Вальки наконец дошло. — Сволочь, ты провел меня, как последнего лоха!

Он был в бешенстве. Не размахиваясь и не думая о последствиях, вмазал правой — рука напрасно рассекла воздух в том месте, где мгновение назад, презрительно улыбаясь, красовалось лицо Виораха.

— Паскуда, черт недобитый, ты дразнишь меня?!

— Ни в коем разе, — голос владыки раздался над Валькиной головой. Голос был строг и немного взволнован. — Ни к одному человеку я не относился так трепетно.

Задрав голову, Дьяченко уставился на картинку дьявола. Да, самого Виораха не было и близко — его изображение вдруг возникло на сверкающем потолке, точно на экране гигантского монитора.

— Прибереги силы для боя. Судьба ада в твоих руках, человече. Рухнет оплот зла — зачахнет очаг добра. Бог опустится и уже никогда не сможет подняться — без прежней опоры под ногами, без новых грехов и покаяний. Не медли! Сразись с медным Оззо! Опереди его, не дай чудовищу одолеть змея и вкусить плод мудрости. Нет ничего ужасней осмысленного хаоса! Поэтому поспеши! Разыщи его лукр — эту грязную рану и выдерни жало!

— Но что будет потом? Ты ни разу не сказал, что делать потом?! вскричал Дьяченко. Волнение, с которым обратился к нему Виорах, невольно передалось и ему. — Какого черта ты медлишь?! Не молчи, дьявольское отродье!!

Валька так и не дождался ответа. Изображение Виораха на потолке-мониторе вдруг задрожало, покрылось мелкой рябью, точно водное зеркало от легкого дуновения ветра; губы дьявола, до этого момента ясно очерченные, внезапно пропали, будто кто-то осмелился их стереть или заткнуть рот Виораху невидимым кляпом… В следующую секунду картинка обрела прежнюю ясность, невероятную четкость — но лишь на краткий миг. Лик Виораха вдруг резко сорвался с места, словно его, балуясь, дернули за веревку, с неслыханной скоростью заскользил по потолку — и в мгновение ока пропал из виду. Дьяченко остался один.