17

И свита царя Виораха, на добрые полкилометра растянувшись послушной колонной, продолжила путь. Хлопы шли, прислушиваясь к шагам владыки, предвкушая скорые казни, подталкивая в спину потерявшего веру в себя человека, волоча на грязном плаще бездыханное тело прекрасной Амелиски — безгрешной девушки-отрока, искушенной старым яблочным змеем.

Они шли, не ощущая времени, неспособные отличить новый отрезок пути от уже пройденного. Словно они и не шли вовсе, а маршировали, стоя на одном месте. Лишь световой ветер, временами налетавший из будущего, тревожил им мысли, заботил сердце, ожесточал дух.

Однажды Дьяченко оглянулся — и не увидел хлопского войска. Бесславного хлопского войска и след простыл! Затерялся. Какая-то жалкая горстка безликих созданий волочилась далеко позади. «Черт знает что!» — без сожаления подивился таинственной пропаже Дьяченко. Виорах заметил маленькую тень, набежавшую на бледное лицо человека. Через минуту тень растаяла.

— Вас удивляет, что моих людей стало значительно меньше, ведь так? — владыка смерил человека испытующим взглядом — улыбка затаилась в уголках губ Виораха.

— Нет… то есть да. Впрочем, мне нет до них дела.

— А я вам все-таки скажу, упрямый вы человече. Ведь может же дьявол открыться первому встречному грешнику, а?.. Я лишь напомню вам, как устроена обычная космическая ракета, и все сразу станет ясно.

— Хм, вы знакомы с устройством ракеты?

— Обижаете! Чтобы дьявол не знал игрушек людей?!

— В самом деле, это было бы странным…

— Ха-ха-ха, вы напрасно иронизируете. Бог требует от своей паствы веры, я — смелости. А смелость, вам должно быть известно, зачастую идет рука об руку с любознательностью и тягой к открытиям…

— Тщеславием…

— Что ж тут плохого, если человек смел и умен? Не будь в роду людей смельчаков, самый первый из них и поныне ходил бы голым, а на пропитание копал бы червей в Эдемском саду… Однако я взялся объяснить вам причину исчезновения моих людей… Вы хотите что-то сказать?

— С вашего позволения, не людей, а бесов.

— Ах, вот оно что! Но тут вы тоже не правы. Поскольку слышите то, что способны услышать, а не то, что изрекают мои уста. Ведь и я не дьявол, и подданные мои не бесы. Мы те, чьи имена и природу вам не дано постичь.

— К черту! Так что же ракета?

— Ракета?.. Ах да, ракета. Уверен, вы наверняка знакомы с принципом ее движения. Вначале ее разгоняет первая ступень двигателей — и сгорает, затем вторая — и тоже сгорает, третья… Я не знаю, сколько всего ступеней у космической ракеты, выводящей на орбиту мира спутник или такого, как вы, упрямца. Важно другое: каждая ступень двигателей, перед тем как сгореть, успевает сообщить ракете спасительный импульс. И все ради одной-единственной цели — орбиты вокруг земли.

— Прямо самопожертвование какое-то.

— Вот именно!

— Хм, но какая здесь связь между ракетой и вашими слугами?.. Постойте… Вы хотите сказать, что мы продвинулись так далеко благодаря тому, что многие из них пожертвовали собой? Что за импульс в таком случае они сообщили нам?

— Вы сказали «многие»? Ха-ха-ха! Оглядитесь хорошенько — мы остались вдвоем! Все, все до единого канули в лету! А вот и лестница, что наконец приведет нас к цели.

За разговором Дьяченко не заметил, как они подошли к каменной лестнице, круто спускавшейся, казалось, в саму бездну. Одним боком лестница обрывалась в непроглядный холодный сумрак, другим упиралась в грубую, будто рубленую топором, стену. Дьяченко прислушался: снизу доносилось не то суровое дыхание земли, не то бездушные стоны грешников. Бр-р! Валька невольно поежился!

А Виорах, маняще улыбаясь, опустил ногу на первую ступень. Человек в ужасе наблюдал, не разверзнется ли камень под дьяволом, не воздастся ли ему… Ожидание не сбылось. Камень, вернее, брус из гранитной крошки, самый обычный, такой, как в подъезде Валькиного дома, потрескавшийся, истертый несметными стопами бесов и грешников, — этот брус выдержал тяжесть повелителя тьмы.

— Эта лестница приведет нас к цели, — повторил Виорах. — Но прежде чем вы ступите на первую ее ступень, я отвечу на ваш вопрос об импульсе. Начну издалека… Юфилодор, или ад, как вы его зовете, не пространство в привычном для вас смысле. Скажем так: в нем есть «второе дно». Как в вашей шляпе, где вы прячете деньги и разную мелочь. Второе дно Юфилодора — субстанция психическая, чувственная… По правде говоря, отнести психический Юфилодор ко второму дну, вообще ко дну, хм, не совсем корректно. Точнее, совсем некорректно! Психический Юфилодор — начало начал в моем царстве. Колыбель зла, истинная реальность, вне которой все остальное — пыль, бутафория, грубая или искусная иллюзия. Психический Юфилодор и есть мое царство, достойное самых высоких небес! Когда-нибудь мне удастся поменять их местами — небо и ад, и тогда ваш бог увязнет в жиже забвения, а я воспарю в вожделенной лазури. Это неизбежно случится! Будущее за силой и смелостью, за абсолютным духом, свободным от божьего наследия — смирения и покорности. Будущее за интеллектом, находящим удовольствие от общения только с равным — с самим собой. Я горжусь моим Юфилодором — с него все начнется! Он подобен звездному газу, из которого рождаются галактики и совсем крохотные звездные системы. К примеру, такая, как ваша — Солнечная… Хм, мне самому понравилась эта аналогия…

— Ну а мне-то зачем все это? — поморщился Дьяченко. — Психический Юфилодор, пофигический Юфилодор — один черт!

— Ошибаетесь, человече! Ваша связь с Юфилодором так прочна и очевидна, что даже я не в силах разорвать ее. Скажу вам больше: ваш Юфилодор это ожидание наказания! Грешника оно сводит с ума. А импульс — наконец я подошел к этой теме, — импульс, сообщенный тысячью моих воинов и слуг, верно следовавших за нами, есть не что иное, как терпение. Да-да, не удивляйтесь терпение! Терпение дождаться наказания или прощения. Прислушайтесь к своему духу. Ничего не чувствуете? Ну же, будьте чутким к самому себе! Чувствуете, как незнакомое тепло растекается по вашим жилам… молоком омывает сердце… баюкает, усыпляет сознание… Вы и не заметили, как успокоились, забыли недавние обиды и… угрызения совести вас тоже не мучат. Вы стали терпеливы, невероятно терпеливы вы вечность готовы ждать своего приговора! Ожидание — ваша участь.

— По-моему, это противоречит вашей же философии смелости и свободы.

— По-моему, тоже, — Виорах ухмыльнулся — он откровенно издевался над человеком. — Сильный может позволить себе быть низким. А иногда великодушным и щедрым. Сильный может позволить себе позволить… Человече, все, что здесь ни происходит, — происходит только для вас! Мы уже пережили это сотни и сотни миллиардов раз.

— Аминь.

— Ха-ха-ха, скоро вам будет не до смеха. Идемте.

Они стали спускаться по лестнице, каменной спиралью уходящей в бездну. Спуск затянулся на утомительные часы. Человек измерял время ногами, стрелками ему служила пара кожаных туфель производства «Львiв». На обуви потрескалась кожа, заметно сточились каблуки. Время не пощадило обувь, оно не собиралось щадить никого. Подобно земле, время норовило уйти из-под ног, становясь тоньше волоса, зыбче песка, бесплотней пены… Колени дрожали. Время от времени Дьяченко был вынужден останавливаться, чтобы перевести дух, унять дрожь, а главное, снова почувствовать, настроиться на время — единственную спасительную волну, без сбоев передаваемую из прошлого в будущее, отражаемую, транслируемую всеми реальными объектами. Спускаясь в бездну, Дьяченко очень надеялся, что он по-прежнему оставался одним из них — объектом времени.

Спуск все продолжался — казалось, время не решалось его оборвать. Дьяченко почувствовал, как начали стыть руки и щеки, губы выдохнули первую струйку пара, холодок пробрался под рубашку, и вот по телу пошла нездоровая дрожь, пока едва ощутимая, как далекие-далекие сигналы азбуки Морзе… Теперь с каждым шагом вниз становилось все холодней. Будто после стольких мытарств и блужданий по несчетным коридорам ада они наконец решили спуститься в его студеное сердце — в самую преисподнюю. Пару раз Дьяченко едва не навернулся со скользких обледеневших ступеней. Выматерившись себе под нос, он с ненавистью уставился в затылок шедшего впереди Виораха. У Вальки вдруг мелькнула грешная мысль столкнуть владыку с лестницы: «Што это я раньше не догадался…» Но у дьявола точно третий глаз рос на затылке. Не оборачиваясь, Виорах предупредил Валькин грешный порыв:

— Что вы замыслили, человече? Убить дьявола — значит, лишить человечество зла. Люди без зла, как вам?.. Чтобы вы могли хорошенько представить масштабы последствий, я проведу всего лишь одну параллель: духовная жизнь без зла равносильна материальной жизни без трения. Вы только представьте: нет больше трения — нет опоры под вашими ногами, нет больше возможности передвигаться. Но это еще не все! Любое, даже самое слабое дуновение ветерка свалит вас с ног и понесет вдаль, как парусник по глади моря… или как мусор по шоссе, отполированному колесами машин. Нет зла — нет трения! Вы станете молиться каждому столбу, каждому кусту, обгаженному собаками, пытаясь ухватиться за него, лишь бы прекратить свое бессмысленное, бездарное скольжение в никуда… Такова будет и жизнь без зла. Оно необходимо вам. Зло — сыворотка против зла чужого. Здоровая агрессия, основа выживаемости любого из вас. Не будь вы злым, человече, съели бы вы хоть ломтик ветчины, сервелата или буженины? А? Кусок мяса, черт подери?! Говорю вам: вы обязательно станете его жрать, недобрый вы мой! Не любовь ваша, а вся жизнь людская — зла. Поэтому вы, человече, до сих пор живы… Даже в аду живы. Вот мы и пришли.

Вконец опустошенный не то изнурительной дорогой, не то опустошающей речью своего спутника, человек молчал. Он не находил и не искал сил ответить. При этом не испытывал ни малейшего зла — ни к кому! — вопреки соблазнительным суждениям дьявола.