Книга: Год людоеда. Игры олигархов
Назад: Глава 45. Новоселье в «Окоеме»
Дальше: Глава 47. Из дневника Геродота Сидеромова

Глава 46. Из преисподней в подземелье

Ему не раз приходилось слышать объяснения сна, в котором спящий застает себя полностью обнаженным. Толкователи уверенно объясняли, что это связано с ощущением собственной беззащитности. Сейчас, оказавшись абсолютно голым в реальности, Игорь Семенович понял, что он беззащитен прежде всего перед отечественными законами, наверняка не приветствующими подобный вид. Он подумал, во что бы мог облачиться, не рискуя быть замеченным. Кумиров уже давно смирился с тем, что болезненно привык к трубе, ноутбуку, набору магнитных карт, машине, охране и другим атрибутам своего положения. Иногда он даже подумывал, не отказаться ли от чего-нибудь, чтобы снять или хотя бы несколько ослабить свою зависимость. В своем новом положении воскресшего бесхозного трупа Игорь постыдился недавних мыслей, полагая, что наличие трубы ему теперь вряд ли бы помешало.
Ему уже не раз приходило в голову, что пора обратиться к ученым и косметологам на предмет оснащения различными электронно-техническими наворотами. Что, например, мешает уже сейчас вшить ему куда-нибудь в безопасное место датчик, указывающий всем заинтересованным лицам, где Кумиров в данный момент находится? Кстати, функционирование всяческих приборов наверняка можно связать с энергией человеческого организма, который не зависит ни от сети, ни от батареек, а сам является и атомной подстанцией, и беспримерным аккумулятором…
Уныло оглядываясь по сторонам, Игорь подумал, что в советские времена он бы наверняка без труда нашел одежду в одном из незапертых больничных шкафов. Нынче же все, что чего-то стоит и еще не украдено, спрятано за железными дверьми и охраняется сигнализацией. «Ну что, Игорек, уберег ты свою попочку?» — спросил бы сейчас Мстислав, улыбнулся Кумиров и выпустил изо рта очередную порцию горькой слюны. Главное, чего он сейчас всерьез опасался, это возможности опять внезапно провалиться в сон, — тогда его судьба может существенно усложниться: кто-то придет и…
Игорь Семенович вспомнил о каморке, находившейся рядом с покойницкой, и пошел назад. В коридоре он увидел своего недавнего спасителя: тот умудрился выползти в коридор и сейчас, неестественно и смешно изогнув поврежденную шею, удивленно смотрел снизу вверх на Кумирова затекшими кровью глазами. Лицо Поликарпа было все разбито и продолжало истекать кровью. Он что-то пытался произнести, но из-за сломанных челюстей и выбитых зубов не мог издать ни одного членораздельного звука.
— Трудное это дело, друг мой, человека жизни лишить, — произнес Игорь, приближаясь к бомжу. — Может быть, тебя действительно моим замом сделать?
Поликарп лишь по-младенчески мямлил и гримасничал, стараясь выразить Игорю свою мысль. Он двигал переломанными руками как ластами и старательно продвигался дальше, наверное надеясь быть кем-то замеченным. Кем-то, кроме нависшего над ним Кумирова.
— Как ты все-таки думаешь, почему люди так жестоки? — Игорь снял со стены огнетушитель и начал бить им по беззащитной голове все медленнее ползущего человека, который между четвертым и пятом ударом перестал двигаться. Теперь у него только подрагивали пальцы рук и иногда из пробитого черепа вытекала на кафельный пол красно-молочная масса.

 

Кумирова продолжало трясти от холода.
— Я могу простудиться. У меня может быть пневмония. А менингита не случится? А отчего? Я же не купался в ледяной воде и не стоял на промозглом ветру. Значит, не от чего. — Беседуя с самим собой, Игорь вернулся в покойницкую и осмотрелся.
Помещение оказалось завалено трупами. Тела были и на каталках, и на полу, и друг на друге.
«Если бы разрешили людоедство, можно было бы открыть прибыльное дело», — улыбнулся Кумиров. Он остановил свой взгляд на девушке лет пятнадцати, которая лежала на кафельном полу. На груди, животе и бедрах запеклись глубокие раны. Здесь же на полу валялось несколько использованных презервативов. «Все-таки я, наверное, не самый последний грешник на планете», — подумал Игорь Семенович и пошел к выходу.
Он вышел в коридор и осмотрелся. Пожалуй, каморка, которая, по словам Поликарпа, принадлежала «стервятникам», оставалась для него последней надеждой. Кумиров надавил на дверь. Она не подавалась. Тогда он отошел, разбежался и ударился о дверь всем телом, начав таран с плеча и бедра. Дверь распахнулась, и он влетел в помещение, сбивая в темноте какие-то жестяные предметы, которые истерично звенели и скрежетали.
В комнате было темно. Игорь пошарил рукой по стене, обнаружил выключатель и включил его. Помещение осветилось. На столе остались следы недавней попойки: несколько пустых бутылок и одна недопитая из-под водки, ошметки колбасы и хлеба, гора окурков в жестяной банке из-под килек. «Что отмечали-то, мою кончину? Не совсем правильно, товарищи». Игорь подкашлянул и начал искать одежду. После недолгих поисков он смог выбрать для себя из хранящегося здесь хламья достаточно широкие больничные брюки, тельняшку и ватник. Для ног оказались пригодны лишь резиновые бахилы, в которых, очевидно, мыли покойницкую. Нашлась армейская пилотка на голову, впрочем все-таки несколько мелкая для крупной головы Кумирова. Он посмотрел на свое несколько искаженное отражение в замутненном зеркале, висевшем над столом, и вспомнил строки, созревшие в его голове (а может быть, сердце?) во время пребывания все на том же отделении для ВИЧ-инфицированных:
Все в зеркале мое, однако
Стекла восьмерка и песок —
Вот мера и — не больше, плакать
Могу, — ответом потолок
Белеет, и понятно, — мера
Назначена лицу, глазам:
Все в отражении мое, но вера
Отсутствует, что в нем — я сам.

«Кто же на меня посягнул? — тяжело раскручивал мозг Кумиров. — Скунс? Отравил, но не до конца? Думал, буду дозревать, как Витька Сучетоков? Пожалуй, это вряд ли. Хотя, с другой стороны, если бы не этот бомжик, я бы так и не воскрес из покойничков! А может быть, Клера? Нет, страшно подумать! За что? И ты, мерзавец, еще спрашиваешь? Так опасаться мне тех, кто меня увидит, или нет? Вот незадача! Недавно был крутым мужиком, а теперь, что называется, боюсь своей собственной тени. Позор тебе, Игореня! То-то Мстислав бы над тобой покуражился! А вот член вам, господа доброжелатели! Я отсюда выйду живым-живехоньким, а вам еще устрою Мамаево побоище!»
Где же он на самом деле и, главное, с кем был? Жена. Да, это было утром. Пили. Ели. Значит, вполне могло быть. Потом? Встреча с Никандром. Снова пили, снова ели. Потом? Трудно, очень трудно вспомнить! А что это за злобные, смеющиеся рожицы? Такое впечатление, что кто-то куда-то его тащит, запихивает. Нет! Нить опять оборвалась! Позже!
В глазах Кумирова рябило, словно на ветру билась осенняя листва, в голове гудело и дребезжало, будто он превратился в озорной цыганский бубен, рот и гортань запеклись от абсолютной сухости, ноги совершали ненужные и неудобные движения, ему казалось, что он сейчас потеряет сознание и рухнет, так и не покинув это смрадное заведение.

 

Игорь Семенович вдруг понял, что стоит перед станцией метрополитена. Он сунул руки в карманы ватника: пальцы ткнулись в мелкие гвоздики, табачные крошки и ватные катышки. «Неужели просить? — уныло представил свое нищенство Кумиров и улыбнулся. — А если меня остановят менты? Документов-то никаких! Могут и задержать, могут и отдубасить, могут и в лес вывезти!» Игорь мрачно посмотрел на двух милиционеров, в свою очередь тотчас поймавших взгляд странно одетого мужчины с лицом то ли какого-то актера, то ли примелькавшегося политика, впрочем облаченного в клоунский комплект.
«Ладно, если они мне ничего не сделают, а что меня дома-то ждет? Вот это, наверное, главный вопрос сегодняшнего дня, — рассуждал Кумиров, осторожно отворачиваясь от милиционеров и шагая прочь от метро. — Поймать водилу. А что сказать: ограбили? Из психушки сбежал? Ну не машину же мне угонять?! А что, кстати, было до морга? Для начала надо все очень подробно вспомнить, каждую мелочь!»
— Молодой человек! — раздался голос.
Кумиров тревожно обернулся. Перед ним стоял один из милиционеров, дежуривших у метро. Игорю Семеновичу было неловко и, признаться, боязно посмотреть ему в лицо, тем более что блюститель оказался против солнца.
«Ну что? Дать ему по башке и бежать? А куда?» Игорь мучительно осмотрелся.
— Что это с вами такое? — На неаккуратно вырезанном восточном лице бродила неопределенная улыбка.
«Они вот всегда так лыбятся, а потом ничего хорошего не происходит». Кумиров отчаянно будоражил занемевший мозг, чтобы тот выдал ему правильное решение опасной ситуации.
— Да так глупо все вышло, вы мне… в это даже трудно поверить…
— Ну так что странно-то вышло, а? — Лейтенант продолжал непонятно кривить рот.
«Может быть, у него нервный тик и я зря дергаюсь». Кандидат в губернаторы Санкт-Петербурга внимательно посмотрел на самодовольный рот милиционера.
— Да такое с каждым может случиться: в баню пошел, из класса выхожу, а вещей и в помине нет! — Игорь, кажется, придумал себе легенду и начал повышать голос: — Что делать? Банщики руками разводят: ничего не знаем, никого не видели, а вы разве сами не забирали? А куда забирать-то? В моечную или в парилку?
И так ничего и не вернули? Вот Беда Бедович! А я вам могу верить? Какая баня-то? Давайте сходим, вместе поспрошаем. Вдруг что-нибудь найдут? — Постовой с иронией повертел головой и доверчиво дыхнул Игорю в лицо пивными парами. — Сейчас ведь как может быть: говоришь с человеком, толкуешь о том да о сем, откровенничаешь, и он тебя, кажется, понимает, поддакивает, улыбается, а за пазухой отрезанную голову твоей супруги прячет! Правильно?
— Правильно, — повторил Кумиров и машинально расстегнул ватник, чтобы милиционер мог произвести необходимый досмотр. — Рабочий я, — репетировал Кумиров в голове новую версию. — Раньше инженером был, а теперь в фирме работаю, ремонт делаю. Вот закончил работу, а переодеться не получилось. А в таком виде-то можно ехать?
— Ильдар! — Услышал Кумиров очень знакомый голос. Он скосил глаза и опознал Софью Морошкину, которая с улыбкой шла к милиционеру.
— Тарасовна! — радостно отозвался чин. — Какими судьбами?
Теперь уже деваться было некуда, да, наверное, и Морошка — не самый худший гарант в ментовском мире. Игорь повернулся к однокласснице.
— Кумир, господи! Что это за камуфляж? — Несколько детское лицо Софьи растянулось в удивленной улыбке. — Ты что, в юродивые записался? А я только что…
— Да нет, Соня, я, как Калигула, обхожу город в убогом рубище. — Кумиров подумал, что теперь уж он спасен и скоро будет дома. И вот тогда… — Как еще понять свой народ? Только побывав на самом дне жизни!
— Да я вас, Игорь Семенович, честно говоря, сразу признал. — Ильдар кивнул в сторону проспекта, и только тут кандидат в губернаторы Санкт-Петербурга вспомнил, что именно здесь установлен один из его рекламных предвыборных щитов, на котором Кумиров в костюме спасателя осматривает дымящиеся руины. Внизу плаката крупными буквами выведено: «Он вызволит нас из-под обломков социализма!»
— Ах это! — Игорь устало махнул в сторону щита. — К сожалению, наши люди не ценят своих Кумировых!
А еще реклама «Людоед-шоу»! Мы всей семьей смотрели. До чего здорово у вас получилось! — Милиционер с восторгом коснулся одежды кандидата. — Так это вы нарочно? Ну и я то же подумал! Как говорится: у богатых свои привычки!
— Он у нас еще тот затейник! Сам здесь стоит, а за ним из нескольких машин охрана наблюдает. А с чердаков снайперы в каждого подозрительного человека целятся. — Софья шутливо развела руками. — Что ты думаешь, Ильдар, и мы с тобой у них сейчас на мушке.
— Да я, честно говоря, вначале даже подумал, не двойник ли это ваш подышать вышел. Ну когда мне сослуживец-то сказал: вон, мол, простите, какой бомжара дородный вылупился! — Ильдар явно пользовался возможностью не только запросто пообщаться, но даже пофамильярничать с очень богатым и могущественным человеком, каковым числился в городе Игорь Кумиров.
— Да, но я сейчас пойду. Знаете, у меня действительно есть кое-какие предвыборные задумки. — Игорь Семенович понимал, что для него сейчас главное — скорость, — быстро попасть домой, быстро принять решение о своей дальнейшей безопасности и наказании виновных в покушении на его жизнь. — Я вот сейчас еще в метро хочу зайти, вы не возражаете?
— Да нет, что вы, Игорь Семенович! — Ильдар даже несколько подобрался и слегка вытянулся. — Я понимаю, что у вас нет ни секунды лишней. Извините, если я что-то не так сказал. Я думал, что раз вы сами такой шутник, то и мою шутку оцените.
— Оценит, Ильдар, оценит! — Морошкина дружески похлопала лейтенанта по выпуклому животу. — Ты, главное, не забудь к нему после выборов подойти, чтобы он тебя по служебной лестнице продвинул: просись прямо в вице-губернаторы или хотя бы в председатели комитета. — Ты, Игореня, чего-то неважно выглядишь. Я вначале думала, мне сослепу показалось, а теперь рассмотрела: ты сейчас прямо как в гриме представлен. Знаешь, как в японском театре, такая вся масочка набеленная.
— Да у меня, Морошка, не масочка, у меня сейчас — прошлогодняя афиша!.. Ладно, извините, уважаемые, я все-таки пойду. — Игорь собрался было уходить, но вдруг вернулся. — Кстати, милочка, давай-ка для полного вхождения в образ я у тебя жетончик стрельну. Не пожалеешь?
— Жетончиков, уважаемый, не держим. У нас до ваших выборов еще кое-какие льготы имеются. — Соня сунула руку в карман пальто и выудила для одноклассника монету в пять рублей. — Этого хватит?
— Вполне, даже на рогалик останется. — Кумиров принял деньги, кивнул и с благодарностью посмотрел на Софью. — Спасибо, родная! Я тебе скоро позвоню. Счастливой вам службы, товарищ лейтенант!
— Спасибо вам, господин Кумиров. Удачи на выборах! — Милиционер продолжал улыбаться, переваривая все забавные моменты неожиданной встречи и прикидывая, как будет вскоре пересказывать эту историю.
— Позвони, Игореня! Не забудь, что у нас через год — встреча класса. — Морошкина внимательно посмотрела Игорю Семеновичу в глаза. — У меня к тебе очень серьезный разговор. Настолько серьезный, что впору самой повеситься! Я от тебя такого не ожидала!
— Давай у меня в офисе встретимся, — предложил Игорь и стал удаляться. — Или тебя где-нибудь забрать? Могу за тобой прислать машину. Куда? Ты позвони мне и скажи, ладно? Через пару часов. Я только свой имидж поменяю!
— Хорошо, позвоню и скажу. — Софья смотрела уже в спину своему однокласснику. — Я тебе, между прочим, если все это правда, тоже могу машину прислать.

 

Игорь пытался вспомнить, сколько же лет он не ездил в метро? Помнится, еще Самонравов говорил, что перестройка разделила общество на тех, кто остался жить на поверхности земли, и на тех, кто вынужден спускаться под землю. Сейчас Кумиров воспринимал все видимое примерно так же, как первые видеокассеты с непривычными западными фильмами, которые Мстислав барственно прокручивал для своих сателлитов еще в конце семидесятых. Да, тогда это была особая роскошь!
Игорь вступил на выползающие одна за другой рифленые ступени и посмотрел на плывущий справа от него встречный человеческий поток. Большинство людских голов оказалось опущено, словно пассажиры пытались скрыть свои лица. Кумирова удивили причудливые головные уборы, подобных которым он тоже давно не встречал там, наверху. С интересом разглядывая ушанки, платки, шляпы, пилотки и другие представленные модели, Игорь заметил, что все они чем-то напоминают ему установленные на стойках эскалатора факелы с электрическими лампами. Жерло заунывно ползущих в двух направлениях лестниц, похожее на гигантскую трахею неведомого чудовища, заполняли раздражающие голоса, рекламирующие «сертифицированные товары».
«Почему они говорят так, что их даже не хочется слушать? — подумал Кумиров. — Может быть, существуют особые законы рекламы, по которым выходит, что так и надо обрабатывать потенциального покупателя, чтобы быстрее и выгоднее распродать свои тряпки и жратву? Неужели некрасота в самом деле притягательней красоты?»

 

Какие необычные лица! Может быть, на самом деле он все-таки умер и теперь перемещается лишь в качестве банального призрака? Игорь с раздраженным лицом вышел на станции «Гостиный двор» и тотчас столкнулся со встречным потоком пассажиров, которые почему-то были не в состоянии подождать несколько секунд своей очереди. «До чего людей тянет к разрушению и хаосу!» — повторил про себя давнее наблюдение Кумиров.
Он оказался в начале поезда и машинально посмотрел в сторону туннеля, идущего вверх. Потом перевел взгляд на часы, но совершенно не запомнил времени. Позже он обратил внимание на бедно одетого мужчину, несколько вычурно опершегося на большой серебристый куб, в котором, очевидно, хранилось какое-то местное имущество. Подобные геометрические фигуры всегда вызывали у Игоря воспоминания о цирке. Мужчина был напряжен и бледен. Вглядевшись, Кумиров понял, что этот человек мертв.
Женский голос сообщал что-то о движении поездов, но часть букв пропадала в эфире, и, наверное, только тот, кто обладал превосходной интуицией и чувством юмора, мог угадать, в чем суть каждого нового объявления.
Обстановка в метро показалась ему несколько странной. Он тут же допустил мысль о необъективности своего восприятия ввиду болезненного состояния и, конечно, редкого посещения подобных мест скопления разного люда, который здесь действительно представал самый, на его взгляд, экзотичный.
Поглядывая на местных персонажей, Игорь представил, что они оказались бы вполне уместны на холсте под названием «Страшный суд». Он всматривался в обтекающих его пассажиров и тайно изумлялся деформации и уродствам их лиц и фигур. Ему невольно вспомнились полотна Эль Греко, Франсиско Гойи и даже Пабло Пикассо.
Наиболее невыгодным для него в данной ситуации Кумирову показалось то, что все окружающие его люди представляют примерно один тип — бывшие кем-то в той прошлой жизни, когда имели достойную работу и их называли по имени-отчеству. Игорь чувствовал себя в этой среде не очень уютно и с надеждой ожидал встретить иные лица, но они никак не появлялись. Единственное, что его уравнивало с этой массой, — неподобная экипировка, которая, судя по выразительным взглядам, заслуживала всеобщего внимания.
Он видел, как множество рук тянется за Милостыней. Здесь были разные руки: старческие и детские, почти младенческие, крепкие и загорелые и бледные, словно бы и неживые и пораженные различными кожными недугами, увечные и покрытые татуировками. Кумиров различал выставленные на всеобщее обозрение гниющие ноги и даже испещренный зигзагами грубых швов воспаленный живот. Внезапно дорогу ему преградило инвалидное кресло. В нем помещался мужчина в очках с треснутыми стеклами, зафиксированных на лице вместо отсутствующих дужек белой засаленной бельевой резинкой. У мужчины отсутствовали ноги от самых коленей. При взгляде на гангренозные культи Кумиров не сразу согласился с тем, что перед ним то, что осталось у инвалида от ног. Мужчине было от тридцати до шестидесяти лет, на нем был надет грязный камуфляж, а небритое лицо затеняла армейская фуражка. На груди у него мерцал какой-то явно самодельный крест. «Конечно, самодельный, — согласился Игорь, — настоящий-то у него сразу отнимут!»
Отвернувшись от безногого инвалида, Кумиров чуть не сбил с ног маленькую смуглую азиатскую девочку. Она тянула к нему маленькую, почти черную сухонькую ручку и повторяла с очень глубоким звуком «а»: «Дай! Дай!» За плечами у нищенки что-то болталось. Вначале Игорю показалось, что девочка носит с собой весь свой примитивный скарб, но, вглядевшись, он различил две крохотные стопы, а переместив взгляд за другое остроугольное плечо девочки, встретил сморщенное личико младенца, который безучастно, словно рюкзачок, колыхался за спиной возможной сестры. «Умер уже? — подумал Кумиров. — И давно она его здесь таскает? Где же родители? Неужели им все равно? Может, их уже арестовали давно или убили, а она все так и колесит по метро и клянчит, а что дальше будет делать?»

 

Игорь решил перейти на «Невский проспект» и отправиться прямо в офис, где он сможет привести себя в порядок и приготовиться к ответственной встрече с одним из своих помощников. Он двинулся в обратную сторону — к лестнице, ведущей на пересадку. Подходя к ступеням, он обратил внимание на мужчину столь же убогого вида, как только что увиденный им покойник, этот человек стоял на середине лестницы, прислонившись лицом к мраморной стене, правой рукой он сжимал левую часть груди. Приближаясь, Кумиров понял, что мужчина умирает. Игорь подумал, что он может безбоязненно задержаться возле этого агонизирующего организма и проследить весь процесс расставания вечной души с отработанным телом. Впрочем, ему надо спешить, хотя еще не совсем понятно, куда и что его там, в этом избранном «куда», может поджидать?
До Кумирова донесся женский голос. Вначале он предположил, что, возможно, это кто-то поет, потом решил, что голос скорее всего звучит в его расстроенной памяти, но, пройдя еще несколько шагов, убедился в том, что песня действительно имеет своего реального исполнителя, — впереди стояла, прислонившись спиной к мраморному своду, пожилая миниатюрная женщина. Морщинистое лицо певицы иногда читалось среди непрерывного встречного потока людей. Оно напоминало сухофрукт с вырезанными щелками потухших глаз. Женщина исполняла арию, которую наверняка Игорю уже приходилось слышать, и не раз, но он не только не мог вспомнить ее названия, но даже не различал слов, возможно из-за гула и ропота, доминирующих на переходе с одной станции на другую. Подойдя поближе, он увидел, что женщина плавно дирижирует себе левой рукой, а в правой держит рулон из свернутой бумаги, который иногда подносит к поющему бескровному рту.
«Для чего это? — удивился Игорь. — Больная, которая считает, что у нее в руках микрофон? Или здоровая, которая использует специальный прием для усиления своего давно потерянного из-за тяжелой жизни голоса?»
Кумиров медленно миновал скосившую на него усталые глаза певицу и направился дальше. Вскоре он услышал звуки аккордеона. Когда Игорь оказался примерно на середине туннеля, связующего две станции, то увидел исполнителя. Это был старик пенсионного возраста в опаленной брезентовой плащ-палатке. Он лихо перебирал клавиши и задорно пел надтреснутым голосом:
Окровавленное небо,
Словно туша на крюке.
На него смотрю сквозь вербу,
Изломавшись, как в силке.
Не ругаю счастье матом,
Ускакавшее навек.
Что мне счастье, если завтра
В гроб ложится человек.
Я — не циник: мир неряшлив,
Всюду кляксы здесь и там.
Сердце — в дырах, вам — в заплатах
Я его в заклад отдам.
Вы возьмите, это ж мило —
Сердце, штопанное шерстью.
За него мне дайте мыло
И веревку — путь до смерти.

Игоря Семеновича что-то насторожило в этом старике: то ли он его уже где-то видел, то ли этот старик ему кого-то напоминает? Он замедлил шаги и внимательно вгляделся в морщинистое лицо, обретавшее в мертвенном свете неоновых ламп эффект театрального грима и комичности. Старик заметил, что его изучают, посмотрел высокому бородатому мужчине в нищенском одеянии в глаза и понимающе подмигнул. Кумиров неуютно поморщился и ускорил шаги. В ожидании поезда он встал на краю платформы и тотчас подумал, насколько же легко от него сейчас избавиться. Толкнуть сзади на рельсы — вот, наверное, и все. Игорь посмотрел в туннель, куда должен вскоре умчаться его поезд. Оттуда светила пара огней, дальше было темно и бесконечно. Ему захотелось вдруг самому спрыгнуть вниз и умчаться в бездну. Вдруг в туннеле, ощущаемом им сейчас неким подобием собственной гортани, что-то произошло, какое-то быстрое движение, или ему померещилось? Да нет же, он различает впереди некоторое изменение рисунка, — что это? Кажется, лицо? Большое незнакомое лицо. Да нет же, бред! Опомнись! Что, до сих пор не восстановился?! Или все-таки лицо? Кумиров осмотрелся, не наблюдают ли за ним окружающие и не угадывают ли они его внезапное смятение? Потом он снова обратился к чернеющей перспективе. Но уже шел поезд. Надо было готовиться к посадке. Тошнотворно смердело мочой и перегаром. Кружилась голова. Во рту, в гортани наступила пустынная сушь. А впереди? Там, кажется, угадывались чьи-то глаза…
Назад: Глава 45. Новоселье в «Окоеме»
Дальше: Глава 47. Из дневника Геродота Сидеромова