Глава 14. Рука Москвы
«Казалось бы, наша северная, а по некоторым данным, криминальная столица успела привыкнуть к убийствам и терактам. Впрочем, события последних дней, а особенно сегодняшней ночи сумели произвести впечатление даже на наиболее закаленных граждан. Взорванные цеха, сгоревшие суда, десятки убитых и раненых — это неполный перечень последствий войны, развязанной на территории филиалов судостроительного завода имени Немо. По мнению компетентных органов, происшедшее — результат кровавых разборок сильных мира сего за власть на этом все еще крупнейшем и единственном в своем роде отечественном производстве на территории Российской Федерации. Минувшей ночью неизвестные следствию палачи не пожалели даже певицу, всем нам известную Лялю Фенькину, чью полюбившуюся нашим радиослушателям песню «Первая ходка» мы и передаем в знак прощания с безвременно погибшей звездой эстрады». Дикторский голос неизвестного пола и возраста смолк, а взамен его завыла сибирская вьюга и встрепенулась тоскующая гитара.
Гитары грустные аккорды
Щипали нервы у ребят.
На них смотрели чьи-то морды
Из окон, где всегда не спят.
Вадим Ананьевич выключил радио и выжидающе посмотрел на шофера. Они уже подъехали к заводским воротам № 4, которые находились под контролем верных Вадиму Сидеромову людей. В окне сторожевой будки, затянутом полиэтиленом, бледным цветом обозначилось лицо вахтера. Ворота со скрежетом, словно нехотя, отъехали, пропуская темно-синий «вольво» на территорию завода.
Машина мягко подкатила к зданию с вывеской «Клуб» и беззвучно замерла. Из дверей здания вышел мужчина в камуфляже и направился к «вольво», из задней двери которого уже выходил второй мужчина, в черной кожаной куртке и вязаной шапке. Вместе они встали около передней двери, давая возможность выйти низкорослому мужчине с усами, в длиннополом пальто угрюмо-салатного цвета. Сопровождающие пересекли своими контурами человека с усами с двух сторон и так, озираясь, дошли с ним до предусмотрительно открытых дверей. Впустив объект своей опеки в здание, мужчины еще раз оглянулись и разошлись. Экипированный в камуфляж вошел в здание клуба, а мужчина в куртке направился к автомобилю. Входная дверь закрылась. Машина отъехала.
За годы работы в Москве Вадим Ананьевич привык относиться к Петербургу несколько свысока, как к младшему брату. Да раньше так и было: граждане центральных городов относились с пренебрежением ко всяким захолустным городишкам. Такое же покровительственное отношение было ко всем республикам, разве что Прибалтика стояла несколько особняком, — там всегда было некое подобие Запада. Среди младших братьев в Восточной Европе на первом месте была, пожалуй, Югославия. А самой «братской», чуть ли не вошедшей, по каким-то слухам, в состав Союза, числилась Болгария. Да, это было. А теперь? Похвастайся там, в бывшем СЭВе, что ты, мол, отсюда, из матушки-России, так тебе, самое малое, по башке натрескают, а то еще и в заложники захватят, чтоб потом за тебя выкуп или какого человечка разудалого выпросить. Вот такая схема!
За входными дверьми Сидеромова ожидали еще двое охранников с эмблемой фирмы «Девять миллиметров». В их сопровождении он поднялся на второй этаж заводского клуба, вошел в фойе и осмотрелся. Здесь, как он помнил, было две двери: одна — в зрительный зал, вторая — с табличкой «Служебный вход» — за кулисы и на сцену. Сейчас на второй двери висел мощный замок с пломбами. Вадим направился к первой двери и через нее вошел в зал. Охранники вошли вместе с ним, осмотрели помещение и, по команде Сидеромова, вернулись в фойе, где и должны были нести свою вахту.
В первый раз Вадим пришел в этот зал на комсомольское собрание тридцать лет назад. Тогда он числился всего лишь выпускником ПТУ, по распределению направленным на знаменитый завод имени Немо. В следующий раз он выступал с этой сцены как гитарист их В И А, как тогда сокращенно называли вокально-инструментальные ансамбли. В те годы, наверное, каждый парень мечтал иметь электрогитару и участвовать в каком-нибудь ВИА. А петь тогда все старались высокими, делано гнусавыми голосами. Конечно, так ведь пел один из тогдашних кумиров молодежной эстрады! А бесчисленным ансамблям было модно (читай: разрешено и даже указано!) давать жизнеутверждающие, романтические или, на крайний случай, умеренно ироничные названия. Сидеромов может с уверенностью сказать, что, назови кто-нибудь свой тогдашний ВИА современными блатными и шизоидными словечками, тут не то что из комсомола бы поганой метлой погнали, а еще и построже что-нибудь устроили. Вот такие были времена!
Как все это от него сейчас далеко! Даже подмывает спросить: а со мной ли это, с нами ли это было? Но что делать, Вадик, прошлое возвращается только во сне! Произошла смена не только поколений, но и эпох: на твоих глазах и при твоем участии рухнула целая цивилизация! Посмотри на себя, каким ты стал, — ты ведь всегда себе нравился, не правда ли?
Сидеромов перевел взгляд со сцены на оконные стекла, в которых на фоне пепельного рассвета желтело его лицо. На Вадима смотрел усатый мужчина с большими, выпуклыми темными глазами. Сидеромов вынужден был признать взгляд этого человека несколько надменным. Впрочем, он-то знал, что потерявшее свои истинные краски отражение взирает на окружающий мир с явным преимуществом вполне обоснованно: не каждый рожден для того, чтобы переделать этот мир!
Чем облик неординарного человека, а в особенности великого, исторически значимого, отличается от миллионов других? Над этим вопросом Вадим не раз ломал голову, но так и не пришел к каким-то четким определениям. Может быть, тем, что люди называют красотой? Явно нет, достаточно понять то, что в разные эпохи, у разных народов, даже у разных слоев населения утверждаются совершенно разные представления о том, что в этой жизни красиво, а что нет. Ростом? Только не это! Как же тогда Наполеон? Ленин? Сталин? Нет, он же не утверждает, что все они или каждый из них осчастливили человечество; он имеет в виду только то, что это те, кто обладал огромной властью, решал судьбы стран и народов и, в общем-то, признан реформатором, — а это ли не высший уровень человеческой жизни? И вот, представьте, для таких деяний им не потребовалось ни двухметрового роста, ни медвежьей силы.
Вадим Ананьевич знал, что его собственный рост составляет один метр шестьдесят сантиметров. Недруги шептали, что и того меньше, но сам он этого никогда не чувствовал. Хотя, конечно, случались ситуации, когда некие высокомерные особы женского пола пытались обескуражить пылкого юношу незавидностью его вертикальных параметров.
Усы Сидеромов стал отпускать с юношества. Выбрать этот стиль внешности его заставило одно, может быть не всем заметное, обстоятельство. Он даже допускал, что для кого-то это, возможно, и не составило бы проблемы, но Вадиму всегда казалось, что присущий его лицу анатомический изыск способен вызвать иронию и даже досужие вымыслы. Бременем Сидеромова стала верхняя губа: она казалась Вадиму Ананьевичу чересчур крупной и мясистой.
К сожалению, усы не только сняли одну проблему, но и создали другую: некоторые фантазеры усматривали в его внешности сходство с Адольфом Гитлером. Впрочем, если Сидеромов хотел быть беспристрастным, то он и сам должен был сознаться в крайне далеком подобии одному из монстров уходящего тысячелетия.
Вадим услышал за окном шум и осторожно посмотрел через грязное, обремененное паутиной стекло. Оказалось, что это три бабы и мужик устроили на заводском дворе неуклюжие танцы. Московский директор узнал в тучной женщине в вохровской шинели Антонину Ремневу, недавно взятую на работу в заводскую охрану. Когда-то она работала на заводе медсестрой, потом допилась до того, что ее уволили, позже взяли уборщицей, потом от нее опять пришлось избавиться, теперь вот еще одна попытка, и, как видно, снова неудачная. А ведь было время, когда Тит Засыпной приводил Тоню к Вадиму в «уголок здоровья». Да, теперь от Ремневой остались руины.
Сидеромов признал и остальных плясунов: эти две алкоголички постоянно крутились возле Антонины, а мужичишка — да кто же не знал на Васильевском Митрофана Нетакова? Его тапки носили даже такие солидные люди, как Вадим Ананьевич. Знал, стервец, свое дело! А теперь-то, наверное, и подметку приклеить не сможет!
Сколько же людей сломало, раздавило, уничтожило за эти лихие годы? Но это все в основном слабаки, сильные духом личности, вроде Вадима, выживают и за собой еще сколько народу тянут! Вон у него-то обойма, — мало кто такой обузе позавидует!
Зуммер мобильной трубки вывел «первопрестольного» директора из неглубокой задумчивости.
— Сидеромов на связи. — Вадим произнес дежурную фразу неестественно низким голосом.
Окружение Сидеромова знало и втихомолку подсмеивалось над манерой своего лидера искусственно сгущать свой голос. Бывали, к сожалению, и досадные моменты, когда Вадим Ананьевич терял контроль над частотами своего тембра и давал весьма забавного петуха.
— Уважаемый Вадим Ананьевич, это вас Нестор Валерьевич беспокоит. — Загубин говорил всегда несколько расслабленно, можно было даже предположить, что он находится под хмельком. Кстати, и физиономия у начальника отдела кадров ООО «Девять миллиметров» имела свойство внезапно менять свой обычный оранжево-тыквенный цвет на лилово-свекольный, вплоть до фиолетово-баклажанного. — Значится, следуя нашей с вами предварительной договоренности и учитывая оперативную обстановку, мы формируем группу быстрого реагирования и внедряем в заводскую среду. Шесть отменных бойцов, владеющих восточными и отечественными системами единоборств. Чемпионы наиболее престижных соревнований. Бывали в разных передрягах. Хватит на первый случай?
— Ну, если такие мастера, то, наверное, вполне хватит. Вы помните, Нестор Валерьевич, наши требования? — Сидеромов сгустил и понизил голос. — Ни один кумировский наемник не должен проникнуть на территорию завода, а если кто-то все же просочится, то должен быть моментально задержан. Учтите сами и передайте своим бравым ребятам: им придется иметь дело с уголовниками, отбросами общества. Не мне и не вам, как бывшему сотруднику правоохранительных органов, характеризовать этот контингент. Вы знаете, главное с этим братом — не церемониться: за шкирятник и в клетку! Я вполне уверен в том, что большинство из кумировских бойцов давно числятся в розыске. Вы, конечно, в курсе бандитских разборок между суматохинцами и клоповцами; по крайней мере, наши сверхнезависимые СМИ вроде бы именно так трактуют кровавые события последних дней.
— Да, уважаемый Вадим Ананьевич, мы жестко держим свою руку на пульсе нашей криминальной столицы. — Еще одной отличительной чертой речи Загубина было периодическое собирание и конвульсивное сглатывание слюны, обильно скапливающейся у него во рту. Вот и сейчас он довольно аппетитно издал хорошо знакомый Вадиму всасывающий звук. — Сейчас, понимаете, идет очередной раздел сфер влияния, территорий, имущества, одним словом, криминализация нашего постсоветского общества продолжается. И мы с вами тому свидетели: никуда нам от этого не деться!
— Конечно, конечно. — Сидеромов поспешил прервать словоблудие отставного подполковника милиции. — В общем, главное — любым путем не допустить захвата Кумировым ни одного метра заводской территории! До связи!
— Так точно, Вадим Ананьевич! — отрапортовал Загубин в отключенный эфир.
В последнее время Вадиму все чаще мерещатся сюжеты из его далекого деревенского детства: бабушка доит во всем согласную с ней корову; голозадая детвора (и он среди нее) вторгается в потревоженную речную гладь; непролазные участки леса, где снег таится аж до июня; аистиное гнездо на обезглавленной церкви; отец под выжидательные улыбки домочадцев цедит самогон; учительница географии с многозначительным лицом вращает глобус.
С каждым годом эти хранимые в памяти сокровища его детства становятся для Вадима Ананьевича все ценнее и незаменимее, порой он вполне осознанно мечтает вернуться в кажущуюся теперь абсолютно безмятежной пору, чтобы укрыться там от всех проблем и тревог, угрожающе стреноживших его столь важную для всего человечества жизнь.
В исключительном предназначении своей судьбы Вадим Сидеромов убежден вполне стабильно. Случаются, конечно, как выражается бывший генеральный директор корпорации «Судмашфлотстройэксплснабсбытсрок», в его жизни «нулевые циклы», во время которых он испытывает постыдные сомнения в своей исторической роли. Но, по счастью, эти периоды переоценок бывают достаточно скоротечными, и, вновь осознав степень своего величия, судопромышленник с несколько пугающей окружение неукротимой решимостью берется за переделку мира.
Единственное, в чем в какой-то мере может себя упрекнуть на своем реформаторском пути один из пионеров перестройки, так это лишь в несколько затянувшейся прелюдии к планетарным свершениям. А состоят эти досадные, но все же необходимые проволочки из вполне понятных для большинства здравомыслящих людей нехитрых мирских забот. Когда-то приезжему пареньку надо было заполучить питерскую прописку (на всякий случай Сидеромов хранит в долгосрочной памяти, так же как и партбилет в одном из дачных тайников, слово «ленинградскую»). Позже явилась необходимость перспективно жениться. Потом — расти по партийной и служебной лестнице, что было в те годы неразделимо. Далее — защищать кандидатскую диссертацию. Причем все это, честно говоря, творилось вперемежку с обязательными презентациями и застольями, вынужденными интригами и даже спонтанными доносами. (Действительно, он никогда бы не опустился до этого, если бы его, быть может невольные, враги не провоцировали подобных нравственных падений своими враждебными акциями в адрес Вадима Ананьевича.)
Существенную часть жизни отняли квартирные и бракоразводные эпопеи, покупки и обмены машин и дач, круизы по заграницам, картежные игры, перипетии с любовницами и прочие мирские искушения, подстерегающие, в общем-то, каждого человека.
Немало сил и времени Сидеромов употребил на подготовку почвы на случай экстренной эвакуации из исстрадавшейся, но неугомонной России. Давали же первое время большевики возможность покинуть страну всем желающим, — с натужной уверенностью рассуждает Вадим Ананьевич. Значит, и новые, которые скоро придут, тоже оставят для оппозиции и паникеров какую-нибудь лазейку. Или этого не было? Или все было иначе? До чего все-таки темная штука история!
А западные ребята? Они не заморозят в один кошмарный день все его банковские счета и не опечатают всю его недвижимость? Вот это будет номер!
Как забавно получилось! Чуть больше десяти лет минуло с начала этой неоднозначной перестройки, всего лет пять — с момента настоящей раскрутки, а сколько за это время первопроходцев загадочных реформ стали «бывшими». Ну да, в полном смысле этого полузабытого большевистского слова! И этим еще недавно блистательным господам-товарищам приходится нынче, словно памятным всему миру невозвращенцам, рабски клянчить на чужбине политическое убежище, вид на жительство, гражданство или другой шанс на спасение от алчущего их греховной крови убогого и великого отечества.
Хотя ничто, казалось бы, не предвещает возвращения на российский трон вождя от коммунистов, именно это и тревожит Вадима. «Это — Россия», — повторяет он свою коронную фразу, вкладывая в нее, в общем-то, самые разные и даже, наверное, взаимоисключающие значения. При этом Сидеромов с улыбкой отмечает, что избранная им формула действительно подходит для любой ситуации.
— А мне-то не все ли равно, кто окажется у власти? — заканчивает свои прогнозы Вадим Ананьевич и признается себе в том, что он, пожалуй, что называется, по большому счету, не имеет серьезных возражений против однопартийного ренессанса.
От чрезмерных размышлений на политические темы Вадиму становится чудно и порой жутко. Вообще чувство безотчетного ужаса стало посещать Сидеромова за последние пару лет все чаще и назойливее. Каждый раз на похоронах очередного заметного человека, будь то банкир, депутат или журналист, Вадим примеряет эту прерванную судьбу к себе и понимает, что ему все неодолимее хочется куда-нибудь спрятаться и затаиться. Хотя если честно, то это, конечно, мнится лишь временной мерой, своеобразным отпуском из России. А когда он оклемается и даже соскучится по ежедневному страху смерти, то непременно всплывет на поверхность и обратит на себя всеобщее внимание. Он прекрасно научился это исполнять за прошедшие десять лет.
Конечно, Вадим постарается держаться на плаву до последних сил и даже сохранить свой довольно высокий по теперешним временам уровень. К тому же существует надежда, что вся эта нынешняя кутерьма не обернется гражданской войной, а с неизбежным, но допустимым ущербом перейдет в более созидательное и стабильное русло. Дай-то бог!
Сейчас для него главное — взять власть на заводе в свои руки. Как это, кстати, и было в недавнем прошлом, когда его нынешние конкуренты еще и думать не мечтали о ране директора.
Как только он вернет себе всю полноту власти (а он это сделает, не будь он Сидеромов!), то сразу, пусть не очень заметно, начнет зачистку оппозиции и перебежчиков, причем от последних станет избавляться с особенной тщательностью, чтобы эти продажные твари даже дорогу до заводских проходных забыли.