ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

— Милый, я опять хочу тебя!

Радостная, бесстыдная, она, кажется, готова пожертвовать всем на свете ради этих безумных часов со своим парнем. Глаза, похожие на два желтых прозрачных камня, расплываются в нахлынувших слезах. Офелия бережно, словно боясь потерять волшебный образ, проводит чуткими пальцами по его волосам, лбу, бровям, вискам, скулам и замирает на шее.

Еремей уже давно догадался, что из двух частей его тела, которые очень нравятся девчонке, одной, постоянно открытой для ее взора, является шея, — Офелия гладит ее, растирает, мнет, даже сдавливает, понарошку пытаясь его душить.

— Ты не устал?

Где они? Во дворце? В сказочном гроте? В раю? Где бы ни сливались их прирученные друг к другу тела — в ванной, на пляже, на крыше дома, — они забывают об окружении и знают лишь о том, что их в этом мире пока только двое — он и она.

Самые острые, незабываемые впечатления озаряют влюбленных в наиболее рискованных местах, куда в любой момент может кто-нибудь заглянуть или даже войти: в парадной, загородной электричке, даже общественном туалете.

Они не раз сознавались друг другу в том, что им даже хочется, чтобы кто-то за ними подсматривал и даже… — да что уж скрывать! — участвовал в их сексуальных пирах.

— Сейчас. — Уздечкин подумал, понимает ли его страстная девочка, что если это произойдет, то уже в четвертый раз, причем за все два часа их изысканных наслаждений они ни разу не разъединяли свои сладостно измученные тела. Вообще-то это была ее идея: менять положения не расторгаясь. — Ложимся на бочок!

Офелия стала послушно поворачиваться. Еремей заметил, что сегодня у нее очередная сногсшибательная раскраска ногтей: сами ногти синего цвета, а на каждом из них изображен цветок, и каждый — разный. Ну и фантазерка! Так это ж мало придумать — надо еще и кистью владеть!

— Ой! Он опять растет! — Офелия зажмурилась, будто бы от испуга, словно не она и просила его продолжить их чудесный праздник. Ее руки проворно скользнули вдоль тела и, обласкав его лобок, коснулись основы их нерасторжимой связи. — Он стал просто огромным! Как ты это делаешь?

Иногда ему казалось, что Офелия отнюдь не его идеал, и он даже определял и суммировал ее минусы, которые, кажется, уже готов был перечислить, как вдруг понимал, что все эти минусы в некоторые раздражающие его моменты оборачиваются вдруг явными плюсами. Главное же, что привлекало Ерему в этой шестнадцатилетней озорнице и уже около полугода держало около нее, — она ему, в отличие, пожалуй, от всех его прошлых женщин, никогда не приедалась. К тому же она его очень легко, просто мгновенно возбуждала. Для этого Уздечкину достаточно было лишь подумать о своей возлюбленной или вспомнить что-нибудь из их неугомонных забав. Чего стоил ее влажный нагло-смущенный рот, опрокинутый под его тренированными бедрами?! А нависшие над его глазами кокосообразные груди, чьи земляничные сосцы он так обожал осязать во впадинах своих ладоней?!

Каждый раз, когда Еремей входил в Офелию, то радовался своей очередной победе: он может! На время их сладостной связи (иногда на полдня!) он шалел от того, что они становятся единым организмом, который (как знать?!) способен воспроизводить в таком положении себе подобных. Это же чудо!

Во время их соединения он ощущал себя главным — это он завоевывает ее, и входит, и атакует, пока она не застонет, не заплачет, признаваясь: твоя, твоя!

Они встретились совершенно случайно. Еремей в те дни мыкался без работы, подкармливаясь дешевыми и непредсказуемыми шабашками. Утром на Козьем рынке машину черным разгрузит, ночью в ларьке вместо сторожа перекантуется. Приходилось и бумажки на улице раздавать с рекламой кафе и магазинов.

Однажды на Галере, то есть на углу Невского проспекта и Думской улицы, он вручил черноволосой глазастой девчонке со вздернутым, словно слегка подрезанным на конце носом пригласительный билет в новый ночной молодежный клуб.

— А ты сам-то его посещаешь? — задорно и сразу как-то по-дружески спросила девчонка. — А то зазовешь меня к каким-нибудь сатанистам. Они из меня всю кровь высосут!

— Да нет, там в основном содомиты кучкуются! Я оттуда практически не выхожу! — нарочито соврал Уздечкин. — Там и все мои дружбаны, считай, прописались.

— Так ты и меня пригласи, если у вас так клево! — Девчонка с идеальной улыбкой окунулась в глаза вдохновленного ее шикарной фигурой парня. Ей был определенно симпатичен этот накачанный блондин с короткой стрижкой и немножко смешной челкой, которую он наверняка тайно подкручивает пальцами, чтобы она топорщилась надо лбом эдаким полукруглым козырьком. — А потом, может быть, и мы подружимся?

— Давай лучше в зоопарк наведаемся. Там сегодня слониха рожает. — Ерема предложил это без особого расчета на согласие, продолжая машинально раздавать прохожим бумажки размером со спичечную этикетку. — Говорят, такое происходит не чаще чем раз в пять тысяч лет.

— С большим удовольствием! Я даже помогу у нее роды принять, если она меня, конечно, не растопчет. — Девчонка резко вырвала у молодого человека пачку листков и начала быстро совать их привлеченным ее внешностью людям. — Давай вместе раздадим, а как закончим, сразу пойдем. Правда?

Теперь у него уже не возникало мысли отказаться от своей внезапной идеи. Как только их руки опустели, ребята спустились в метро и отправились на станцию «Горьковская». В зоопарке они хохотали так, что если бы слониха действительно была беременна, то ее роды наверняка бы ускорились. Потом ребята пошли на Петропавловку купаться. Потом они целовались. Потом забрались на крепостную стену, и на ней случилось все самое главное.

Еремей различил крысиный писк пейджера, который Офелия постоянно таскала с собой. Сейчас аппарат висел на гвоздике, вбитом в стену, покрашенную розовой масляной краской. Честно говоря, Уздечкин ревновал свою девушку даже к этому предмету черного цвета.

— Извини. — Офелия потянулась рукой и остановила сигнал.

— А ты не можешь его вообще отключить, чтобы он нам не мешал? — Еремей отодвинул лобок от полных ягодиц своей подруги, посмотрел на то, как его член проникает внутрь ее тела, и ускорил свои движения.

— Я ведь работаю по вызову, — шутливо произнесла Офелия и обхватила рукой его напрягшуюся ягодицу. — Заказы так и сыплются!

— А меня там нельзя пристроить? — Уздечкин задал еще больший темп. — Я еще парень ничего, а?

— Я люблю тебя! Еще, еще! Не торопись! — Девушка выгибалась в сильных руках, обхвативших ее роскошное тело.

Офелия действительно очень выгодно отличалась от большинства девчонок своего возраста. Чего Еремею в них обычно не хватало, так это больших крепких грудей, развернутых бедер и округлых, зримо тяжелых ягодиц. Уздечкин даже удивлялся: ну что может привлекать нормального мужика в кинозвездах, которые и на женщин-то не похожи? А эти дурехи, которые хвастаются, что себе обе груди удалили и стали не хуже мужиков? Что ж в этом хорошего-то? Это же просто безумие какое-то!

В Офелии он обрел все то, о чем, кажется, давно мечтал, и был в какой-то мере счастлив. А может ли человек быть полностью счастлив, на все сто процентов? — задавал Еремей себе вопрос и сам отвечал: наверное, нет.

— А что ты чувствуешь, когда кончаешь? — Уздечкин теребил и пощипывал опухшие от его долгих ласк соски своей замечательной партнерши. — Как это происходит, можешь мне рассказать?

— Вначале — внизу, потом — в сердце, потом — в голове. — Офелия прижимала его руки к своей груди, тем самым как бы показывая, что она готова до бесконечности принимать все его ласки.

— Ну что, раз — и все? Или долго? — Еремей коснулся языком ее маленького уха. — Обычно-то как?

— И долго, и бывает по нескольку раз подряд. — Офелия выгнула шею и накрыла его лицо своими густыми, пахнущими ландышем волосами. — Мне бывает даже перед тобой неудобно. Ну, жалко тебя. Ты-то — раз, и все, а у меня только начинается. Я потом от тебя выйду, два шага сделаю, что-то такое вспомню — все, готово! К метро подойду — опять! Ты мне не завидуешь?

— Не знаю. Надо подумать. — Уздечкин зарылся в душистые волосы и подумал, как у них все хорошо, — неужели это может быть долго?

Девчонка выглядела столь соблазнительно, что некоторые страдальцы на нее буквально набрасывались. Особенно ее доставали транспортные маньяки и садово-парковые антенщики. Если последние манипулировали своим достоинством на безопасном для них же самих расстоянии и это не могло нанести материального ущерба, то первые не раз пакостили Офелии верхнюю одежду.

— Ой, ты знаешь, — жаловалась жертва своему возлюбленному, — иной раз так надоест: и сбоку, и сзади притирается, и руку на поручне как бы случайно прижмет, что я уж думаю — скорей бы ты, тварь, струхнул да отвалил.

Ну и что?! Один аноним насытится, другой на его место пристроится! — Уздечкин зло улыбался, жалея, что не может разобраться с обидчиками своей девчонки. — Давай на них засаду устроим? Ты особо сексуально прикинешься, а я где-нибудь в салоне замешаюсь и буду сечь, кто первым в тебя упрется.

— А дальше? Ты его убьешь? — Офелия псевдозаговорщицки смежила веки. — А тебя потом на каторгу сошлют, и я помчусь следом, как декабристка или Надя Крупская?

— Это кто такая? Главная сладкоежка, что ее именем даже кондитерскую фабрику озаглавили? — Еремей обнял за плечи тотчас зарумянившуюся девчонку и непривычно серьезно посмотрел ей в глаза. — Давай поженимся?

— Давай, — согласилась Офелия, словно продолжала предложенную ее парнем игру. — А где мы будем жить, вместе с твоими друзьями?

— Зачем с друзьями? — Веселое выражение лица молодого человека уступило место решимости. — Я отдельно сниму.

— А на что мы будем жить? — произнесла любимая более серьезно.

— Я возьму больше вахт. У нас это можно. Не десять суток в месяц, а пятнадцать, а могу и двадцать. У нас есть пацаны, которые просто живут на своем объекте. — Еремей замер, чтобы избегнуть оргазма.

— А домой ты будешь только спать приходить? — Тело Офелии настаивало на сладостном продолжении, мечтая, как казалось Уздечкину, поглотить его целиком. — Как мне с тобой хорошо!

Офелия пришла к нему на работу вчера вечером. Вообще-то, что это за работа? Так, одно название. Не было бы в стране такого бардака, как сейчас, и всех их можно уволить. Кому они тогда нужны? Раньше-то, как батя говорит, никому и в голову не могло прийти посадить в больнице бойцов в камуфляже, да еще со спецсредствами. Да и кафе, и офисы никто не охранял. Ну стояли бабушки на заводских проходных, собачка из-под ворот тявкала, а о более крутых мерах никто и не помышлял. Мужики из их фирмы, которые еще Афган застали, говорят — там полстраны охраняет деньги, а полстраны от нищеты за этими деньгами охотится. Вот скоро и у нас так будет, если ничего не наладится.

Если подумать серьезно, то все сотрудники охранных фирм — а их по стране наверняка не меньше одного миллиона наберется! — могли бы работать на производстве или в сельском хозяйстве, — какая от этого получилась бы помощь всей стране! А они здесь тупеют и звереют. Каждый боец ненавидит тех, кого охраняет, потому что знает или догадывается о том, как эти насосы такие немереные бабки заработали. Каждый охранник мечтает о своем будущем, когда сможет из фирмы уволиться, словно о свободе, на которую он когда-нибудь выйдет после отсидки в тюрьме или службы в армии. Но уходят отсюда редко. Некуда!

Офелия любила приходить в больницу. Он думает, что ее это чем-то возбуждает. Да и ему тоже по кайфу трахаться с ней на медицинском топчане! Конечно, есть риск, что застукают, но это ему и придает азарту. Вообще-то, они уже давно договорились о том, что в случае проверки девчонка надевает на себя медицинский халат и изображает медсестру. Уздечкин уверен, что ей эта роль вполне по плечу.

Зазвонил телефон. Еремей насторожился, протянул руку, снял трубку и нажал на клавишу дальней Связи.

— «Девять миллиметров», объект девятый, пост второй. — Докладывая, Уздечкин уперся кулаками в топчан и начал плавно отжиматься над лежащей под ним Офелией.

— У тебя, что ли? — одними губами произнесла девчонка. — Зачем ты говоришь неправду?

— Тихо, тихо… — прошептал Еремей и запечатал разгоряченной ладонью уста своей любимой. — На связи.

— Кто на вахте? — раздался голос Рашида Мясигина.

— Уздечкин. Старый, это ты? Здорово! — Еремей улыбнулся, вспоминая комичные эпизоды, связанные со старшим его объекта, потерявшим нормальную дикцию из-за отсутствия большинства зубов. — Какие проблемы?

— Слуфай, Ерема, ты не забыл, что сегодня участвуефь в первенстве нафей фирмы по боям без правил? — Рашид затих, прислушиваясь к безмолвному эфиру. После недолгой паузы, не желая выдавать своего любопытства по поводу реакции Уздечкина, он продолжил: — Начальство говорит, что если у тебя вахта, то выфлют замену, а ты по-любому должен быть в клубе «Вечная мерзлота».

Офелия в это время дотянулась до своей сумочки, извлекла пластмассовую коробку, вытрясла из нее розовую таблетку и сунула в рот.

— Ты не поздно принимаешь? — Еремей закрыл рукой телефонную трубку.

— Нет. Голова разболелась. — Офелия потерла для наглядности виски.

— Понял. До связи, — закончил Еремей и положил трубку. Он спустил ноги с топчана, поставил их на пол и начал выпрямляться, поднимая за собой Офелию. Она тяжело задышала и задрожала: это была ее любимая поза. Уздечкин подошел к зеркалу. Офелия повернула голову, встретила их отражение и изо всей силы сжала его своими крепкими ногами. Он сдавил руками ее бедра, чтобы она помогла ему ускорить их финал, и зашептал в ее чувственное ухо:

— Из-ви-ни ме-ня, ми-лая, нам на-до за-кан-чи-вать, а то сей-час ка-кой ни-будь бес я-вит-ся, а мы тут уп-раж-ня-ем-ся…