Эпилог
Амон не был дома полгода. Уехал из страны через два дня после того разговора на чердаке.
А сразу после него поехал в дому Кости, чтобы встретиться с Наташей. Звонил ей на сотовый, она не отвечала, потом в домофон – не открыла. Стал ждать. Просидев в машине час, устал, поехал домой. По пути набрал номер Валеры.
– Ты где? – спросил он после того, как поздоровался.
– На Ярославском вокзале. Провожаю Наташу.
– Куда?
– Домой. Она уезжает. Мы с тобой для нее слишком хороши.
– Я ничего не понял…
– Объясню за бутылочкой. Приедешь ко мне?
– Давай лучше ты ко мне. Я живу ближе к площади трех вокзалов. И у меня есть отличная водка.
– Закусь с меня. Жди через час-полтора.
– Боряна позвать надо.
– Обязательно!
Амон позвонил и ему, но Кожевников глупо-счастливым голосом сообщил, что отмечает помолвку со своей невестой и в ближайшие сутки не собирается выбираться не только из дома, но и из кровати.
В тот день они с Валеркой напились как свиньи. Мишина забрала от Амона Дюймовочка. Тот повис на ней и стал признаваться в любви. Когда Боровик закрывал за ними дверь, зазвонил его телефон. Определился номер Лады. Амон не стал отвечать. Не потому, что не хотел говорить, скорее, не мог. Он лег спать, а утром проснулся не только с головной болью, но и с мыслью, что ему необходимо сменить обстановку.
«Не поехать ли мне на историческую родину? – подумал Амон, по примеру Бори назвав так Египет. – А потом куда глаза глядят…»
И уехал!
В Египте пробыл две недели, потом перебрался в Эмираты. Но, устав от жары, сменил дислокацию и осел в Албании. Не случайно выбрал именно ее из многих европейских стран. В Албании проживало очень много мусульман, а он взялся за написание книги о мировых религиях и начал с ислама. Потом планировал поехать в Азию и хорошо изучить буддизм. Затем можно по католическим странам поездить. Прав отец, надо что-то после себя оставить. Не детей (кто его знает, будут ли они?), так хоть научный труд.
Такие планы он строил, сидя на веранде своего шале в Албании, не зная о том, что им не суждено сбыться. Спустя три месяца после его отъезда из Москвы раздался звонок, заставивший Боровика их изменить.
– Ольга Алексеевна? – не поверил своим ушам Амон. – Вы?
– Да, я. Прости, что беспокою, но не могу иначе.
– Я вас слушаю.
– Похоже, меня настигла кара.
– Вас арестовали?
– Нет. Следствие не закрыто, но продвигается медленно. Я, похоже, вне подозрений.
– Тогда в чем дело?
– Помнишь, ты говорил, что считаешь причиной Сашиного состояния опухоль?
– Да. Я уговаривал его сходить к врачу, но он и слушать не хотел.
– Я смогла его заставить.
– И? Он болен?
– Ничего, кроме повышенного внутричерепного давления, у него не нашли. Снизить его можно лекарствами. Сейчас я даю их Саше, и он стал чувствовать себя лучше. Со мной дела обстоят хуже. Заодно с ним я тоже сделала томографию.
– И что она показала?
– У меня опухоль величиной с орех. Неоперабельная. Похоже, я скоро умру.
– Мне жаль.
– Знаю. И что не меня тебе жаль, а Сашу, тоже. А еще себя. Ведь ты обещал позаботиться о нем, а это страшная обуза.
– Ничего, я справлюсь.
В трубке некоторое время стояла тишина. Затем Амон услышал всхлип и дрожащий голос:
– Забери его, пожалуйста.
– Куда?
– К себе. Ты ведь где-то на Балканах, да? – Она узнала это от Саши – Амон регулярно отправлял ему электронные письма с фотографиями. Иногда они устраивали сеансы связи по скайпу. – Он не сильно помешает тебе?
– Нет. Я его заберу. А у него паспорт есть?
– Мы сделали. Он, насмотревшись твоих фоток, загорелся идеей посетить Балканы. Сам настоял на том, чтобы получить паспорт. Я куплю ему билет, посажу в самолет, а ты уж встреть его… – Она опять заплакала. – Не хочу, чтоб он видел, как я угасаю. На его глазах умер брат! Потом отец. Он не переживет… Когда станет совсем худо, я позвоню тебе… Понимаю, я прошу слишком много! Но, Амон, я… мне… – Ольга Алексеевна чуть заблудилась в словах. – У меня никого нет, кроме Саши. И, получается, тебя…
– Я буду рад помочь. А билет я куплю сам, не беспокойтесь.
Через неделю Саша был в Албании.
А восемь дней спустя Валера позвонил и сообщил, что Ольга Алексеевна покончила с собой. В предсмертной записке было два предложения: «Не хочу терпеть муки в ожидании конца, ухожу туда, где нет боли, а меня ждут мои муж и сын. Саша, я люблю тебя!»
– Амоша, я тебе сочувствую, – протянул Валера. – Не знаю, как ты ему скажешь.
– Как-то надо.
– А может, скрыть? Я своему сыну, когда ему шесть было, не сказал о том, что его любимая бабушка умерла. Наврал, что уехала.
– Саша – не ребенок.
– Он хуже ребенка. Я похороню Ольгу Алексеевну. Сделаю все честь по чести. А потом когда-нибудь ты…
– Нет, Валер, я скажу.
– Ладно, как знаешь.
Закончив разговор, Амон долго собирался с духом перед тем, как выйти к Саше. Тот во дворе разбил клумбу и сейчас высаживал на ней какие-то растения. Наконец Амон решился!
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – выпалил он.
– Она умерла? – Саша не отрывал взгляда от розового куста, с которого обрывал засохшие листья.
– Ты о ком?
– О маме.
– Да…
– Я знал.
– Откуда?
– Она сказала. – Он указал на розу. – Видишь, увяла. Этот сорт тут называется «Zemra e nлnлs».
– Мамино сердце? – перевел Амон, который, имея способности к языкам, уже неплохо понимал албанский.
– Я хотел перед отъездом выкопать его и привезти ей…
Саша вырвал куст с корнем, поранив руки шипами, и отшвырнул его.
– Я знал! – закричал он. – Но не хотел верить…
Амон подбежал к нему, опустился на колени рядом, обнял.
– Мне иногда изменяет предчувствие. И знаки меня обманывают. Я хотел, чтобы в этот раз так случилось!
– Она болела, Саш. Серьезно. И чтобы не мучиться, ушла. В предсмертной записке написала, что любит тебя.
– Где записка?
– У Валеры. Он сохранит ее.
– Я не хочу видеть маму в гробу. Не хочу смотреть, как его заколачивают, опускают в могилу. И как земля валится сверху… – Его трясло. – Амоша, пожалуйста, не заставляй меня проходить через это!
– Хорошо, мы не поедем.
– А как же мама? Она что… поверх земли останется?
– Валера все сделает. Он обещал.
– Хорошо. А сейчас оставь меня, пожалуйста. Я хочу побыть один…
Амон ушел со двора. Но в окно за Сашей приглядывал. Боялся, как бы не натворил чего. Но тот, подняв вырванный розовый куст, стал закапывать его обратно. При этом что-то говоря и плача. Кровь, сочащаяся из ранок на пальцах, оставляла на пожухших листьях следы…
Амону казалось, что это Саша кровавыми слезами плачет.
…Они остались в Албании. Боровик продлил аренду дома. Саша занимался садом – разбил розарий, но в нем был только один куст «Мамино сердце», тот самый, и он ожил. Амон писал книгу.
В конце сентября дела позвали его в Москву. Оставив Сашу на попечении милой соседской женщины, что приходила к ним два раза в неделю, чтобы прибраться в доме и приготовить, Амон отбыл.
…И вот он поднимается по лестнице на второй этаж, чтобы проверить почтовый ящик. Если бы не сестра, которой было поручено хотя бы раз в месяц его проверять, ящик бы сейчас раздулся, как живот завсегдатая пивной к концу вечера. Даром что сделан из железа.
Амон открыл дверцу ящика, и из него стали валиться яркие листки рекламы. Чертыхаясь, он принялся их подбирать.
– Добрый вечер, – услышал он женский голос и поднял взгляд от листовки, спикировавшей на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей с первого этажа на площадку. На нее как раз ступала ножка в изящной туфельке.
– Добрый, – откликнулся Амон.
Перед ним стояла красивая женщина с короткими белокурыми волосами. Красивая до невероятности. Макияж, игривые серьги, спускающиеся до плеч и подчеркивающие длинную шею, коктейльное платье в обтяжку, все это создавало образ лакомой куколки. Но не легкодоступной. Амон не сразу узнал в ней Ладу.
– Отлично выглядите! Браво!
– Спасибо, – улыбнулась она.
– Сменили имидж?
– Вы об этом? – Она взъерошила волосы. – Да, давно собиралась…
– Да я не только об этом… Обо всем! – И красноречиво окинул ее взглядом.
– А… Я так выгляжу вне работы и дома. Вы просто меня ни разу не заставали в этой моей ипостаси. Где пропадали?
– Ой, где только не пропадал. Последние три месяца в Албании.
Она прошла к своему ящику, открыла его. Там оказалось всего одно письмо.
– От Коли, – сказала она. – Сам он мертв, а письма все приходят…
– Кто такой Коля?
– Тот самый Душитель, а по совместительству мой бывший помощник. Его два месяца назад осудили. До этого он в изоляторе четыре просидел. Все письма мне писал оттуда. Я не отвечала. Но он все равно писал. И из тюрьмы.
– Что с ним случилось?
– Убили там его. – Лада разорвала конверт, не распечатывая, и выбросила. – Как ваши дела?
– Нормально. Даже, можно сказать, хорошо. А ваши?
– Тоже. Директором стала.
– Поздравляю.
– Спасибо. – Они зашагали по ступеням вверх. – Вот дожидаюсь долгожданного отпуска. Думаю, где отдохнуть.
– Помнится, вы хотели посетить Шри-Ланку.
– Помнится, вы собирались мне рассказать о ней.
– С удовольствием это сделаю. Давайте завтра за ужином? Я вам его должен.
– Чего тянуть? Давайте сегодня. У меня есть изумительная рыба. Подруга Ксюша…
– Та самая?
– Да. И, кстати, она беременна. Так вот, она привезла мне дивной осетрины. Я могу взять рыбу и прийти к вам в гости на коктейль.
– Боюсь, в моей квартире можно задохнуться от пыли, которая скопилась за полгода.
– Не переживайте, с ней регулярно боролась ваша сестра Авдотья. Мы познакомились. И почти подружились.
– Тогда… Велком!
Они как раз дошли до своего этажа.
– Ждите меня через полчаса, – сказала Лада, шагнув к своей двери.
– Буду. Только уговор! – Она посмотрела на него вопросительно. – Мы, наконец, переходим на «ты».
– Давно пора, – рассмеялась она и, отперев замок, скрылась за дверью.
…Долгожданный отпуск Лада провела в Албании!
notes
