И вот она снова бежит по Центральному парку в лучах утреннего солнца. Все удалось, все состоялось именно так, как было задумано: вся ювелирка, «похищенная» из ее магазина на 47-й улице, спрятана далеко за Гудзоном в банковской ячейке маленького «New Brunswick Country Bank». По договору, который она, Виктор Рудых и Григорий Шехтер подписали с этим банком, доступ к этой ячейке они смогут получить только втроем и не раньше чем через пять лет. Тогда, по расчетам Валенсии, уже забудется ограбление ее магазина, и «похищенные» ювелирные изделия можно будет продать где-нибудь в Индии или в Арабских Эмиратах. Зато в ячейках трех других нью-йоркских банков – «Wells Fargo Bank», «Citibank» и «UBS Bank USA» – лежат наличными триста тысяч долларов, полученных ею от страховой компании «Полное страхование». И как только она обналичила в «Чейз-банке» этот чек, она исчезла из Бруклина так же, как прежде исчезла из Квинса. Оставила семь тысяч долларов на своем счету в этом банке, оплатила на полгода вперед телефон и квартиру на Непун-авеню и сказала молодому интенданту Хектору, что едет в Европу. Если тот же Рич Куммер или другие полицейские ищейки придут к нему, он скажет им, что она в Европе, и они поверят – квартира оплачена и банковский счет не закрыт, а кто же просто так бросит в банке семь штук?

Теперь, отдышавшись и успокоившись после столь трудной и нервной операции, можно вернуться к прежнему сибаритству – бегать по утрам в Центральном парке, завтракать в «Argo Tea Café» на углу Бродвея и 58-й улицы или в «South Café» на 59-й. И вовсе не обязательно, разглядывая поток машин за окном, снова ждать, что к тебе подсядет какой-нибудь Джонни Депп или Дональд Трамп. А можно просто сидеть с айпадом, просматривая свежие новости Уолл-стрит и обдумывая свое следующее предприятие. И обедать, конечно, в Нижнем Манхэттене в «Chipotle», «BonChon Chicken», «Jim Bready’s Restaurant», «Leo’s Bagels», «Delmonico’s» и «Pret A Manger», где во время ланча тусуются молодые пираньи Уолл-стрит. Потому что деньги – сами деньги – это даже интересней, чем ювелирный бизнес. Правда, на самой-то бирже ей делать нечего, она писала реферат по психологии финансовых кризисов и не идиотка, чтобы рисковать своими деньгами, доверять их очередным Реберам, брокерам, хэдж-фондам или даже самому Уорену Баффетту. А вот побродить вокруг Уолл-стрит, посидеть во время ланча в окрестных кафе и присмотреться к местным клеркам, брокерам и, особенно, брокершам – это ее занятие. Ясное дело, эти двадцатипяти-тридцатилетние пираньи в зализанных прическах, серых деловых костюмах, строгих, но чуть укороченных юбках и в туфельках на каблуках работают на Уолл-стрит вовсе не ради зарплаты. При всех их замечательных образованиях в Гарварде, Стэнфорде и Йеле, они здесь только за тем, чтобы зацепить настоящего или, в крайнем случае, будущего Сороса. Но, судя по их рыщущим взглядам, что-то не очень у них получается на этом фронте. Так, может быть, она, Валенсия, им поможет?

Но когда после очередной разведывательной прогулки по окрестностям Уолл-стрит Валенсия вернулась на свою 73-ю Стрит-Вест и, миновав приветливо-усатого Раймонда, прошла через холл к лифту и собралась шагнуть в его открывшуюся дверь, – в этот самый момент чья-то огромная мужская рука зажала ей рот, а вторая рука взяла в обхват за плечи, с силой втолкнула в кабину, и знакомый голос произнес у самого уха:

– Только пикни, сука! Шею сломаю!

Хотя опытные швейцары по запаху, часам и обуви безошибочно определяют персон высшего общества, но Стэнли был так дорого одет и так благоухал дорогими сигарами, что Раймонд, наверное, и не осмелился остановить его у входа. Или Стэнли выдал себя за голливудского агента, которому назначила встречу живущая под Валенсией бродвейская театральная актриса?

– Какой этаж? Быстро! – снова приказал Стэнли.

Валенсия хорошо знала силу его рук и покорно показала на пальцах: девять.

Он нажал кнопку, лифт поднял их на девятый этаж.

– Быстрей! Пошли! – снова приказал Стэнли. – Какая квартира?

В длинном коридоре было двенадцать дверей, но, на счастье Стэнли, никто из соседей не вышел в эту минуту из своей квартиры. Впрочем, если бы кто-то и вышел, то Стэнли так любовно приобнял бы Валенсию за плечи, что сломал бы ключицы. Перед дверью с номером «97» Валенсия сама достала из сумочки ключи и открыла квартиру. Стэнли втолкнул ее внутрь, захлопнул дверь, протащил в комнату и прежде, чем разжать свои ковши орангутанга, оглядел крохотную студию-пенал и предупредил:

– Только тихо! Если начнешь орать, язык из глотки вырву! Ясно?

Валенсия утвердительно замычала в ответ.

– О’кей! – сказал он и швырнул ее на диван-кровать, а сам легко подтянул тяжелое плюшевое кресло и сел напротив. – Теперь слушай меня! Ты думаешь, ты самая умная, всех развела и сорвала пол-лимона, да? Так имей в виду: мой дедушка Хаим, пусть ему будет покой на том свете, делал эти set up, липовые ограбления, еще сто лет назад! Поняла? Ты заплатила моему отцу сто шестьдесят тысяч за товар и еще на сто пятьдесят взяла в кредит, и страховка эти деньги тебе вернула. Таким образом, ты нам должна сто пятьдесят штук за товар и половину навара, то есть всего двести тридцать. Ясно? И я их получу от тебя живой или мертвой, клянусь дедушкой Хаимом, пусть ему будет покой на том свете! Ну! Что ты молчишь? Сама отдашь или мне вытащить их из твоей глотки? Говори же!

Валенсия посмотрела ему в глаза. Еще недавно, два месяца назад эти глаза вобрали ее в себя целиком и опустили в бездну вожделения так, что у нее онемели матка и ноги. Но теперь его темные глаза были как два стальных кинжала, а ноздри его огромного еврейского носа хищно раздувались от бешенства.

– Раздевайся, – тихо сказала она.

Он рассмеялся:

– Ха! Неужели ты думаешь откупиться за трах?

– Нет, – ответила Валенсия. – Я не собираюсь трахаться с тобой. Но я хочу убедиться, что на тебе нет диктофона и ты не запишешь меня на пленку. Раздевайся.

– А ты не дура… – удивился он. – На мне нет диктофона, клянусь.

– Плевать на твои клятвы. Я ничего не скажу, пока не увижу своими глазами.

– О’кей, – сказал он и снял рубашку.

Каждый сантиметр этой мощной груди, эти огромные плечи и бицепсы она когда-то целовала взасос.

– Ну? – сказал он. – Смотри. Я чист.

– Джинсы! – приказала она.

– Не морочь голову! Я не стриптизер!

– Ты хуже. Я ничего не скажу, пока не снимешь.

Он похлопал себя по ляжкам и коленям:

– На мне ничего нет! Видишь?

– Нет, не вижу. Я читала: полиция крепит диктофон прямо под яйцами.

– Ну, ты и сука! – Он расстегнул ремень и резко опустил джинсы вместе с трусами. – Смотри теперь!

Смотреть, конечно, было на что. Роскошный Корень Жизни, знакомый до прожилок и с круглой луковицей-головкой, обнаженной обрезанием, висел над его увесистой мошонкой.

– Ну? – сказал он нетерпеливо и усмехнулся: – Убедилась? Или хочешь пощупать?

Она медленно повела глазами вверх от паха по его огромной, как у атланта, голой фигуре. И по мере того, как поднимался по его телу ее алчущий взгляд, вдруг стал подниматься и его могучий пенис. А когда ее взгляд встретился с его взглядом, она увидела, что эти глаза уже перестали быть кинжалами, а снова ухватили ее всю и потащили в себя.

Усмехнувшись тихой улыбкой рафаэлевской Мадонны, Валенсия молча опустилась с дивана на колени и коснулась губами его воспаленного Корня Жизни. А Стэнли обеими руками ухватил ее голову и с нетерпеливой силой притянул к себе, принуждая сделать все сразу, целиком.

Но теперь уже она была хозяйкой положения. Дернув в сторону головой, она сказала:

– No rush! Не спеши!

И осторожно, в одно касание лизнула под головкой так, что буквально услышала, как вся его кровь ринулась в этот пенис и как вздулись на нем вены, словно у Лаокоона.

– Но это не имеет никакого значения! – лежа спиной на полу, усмехнулся он через пять минут после своего первого оргазма, когда Валенсия опять вздыбила его мощь и уселась на нем верхом. – Ты все равно отдашь мне двести тридцать кусков!

– Конечно, отдам, – легко согласилась Валенсия. – Мы же теперь партнеры.

– Что?! – изумился он. – No way! I’m honest man. Не пройдет, я честный человек.

– Был, – усмехнулась Валенсия, закрыв глаза и слушая, как просыпаются ее вагинальные мышцы. – Но если ты получаешь половину моего навара, то становишься моим партнером. Это тебе любой судья скажет и даже твой дедушка Хаим, пусть ему будет покой на том свете.

– А как ты докажешь? – спросил он, сдерживая ее за бедра своими огромными ручищами. – Запишешь на магнитофон?

– Я уже пишу, – засмеялась она и, откинув голову, принялась своими интимными мышцами обжимать, дразнить, ласкать и вылизывать его могучий Корень Жизни так, что Стэнли застонал от блаженства, так и не поняв – она пошутила или действительно пишет на скрытый магнитофон все, что сейчас происходит.