Действие третье
В основном все расположено примерно так же, как и в предыдущей картине. Комната Беранже очень похожа на комнату Жана. Чтобы показать, что это другая квартира, достаточно добавить к обстановке два-три новых предмета и несколько деталей. Слева — лестница, площадка. В глубине площадки — дверь. Привратницкой здесь нет. Беранже лежит одетый на диване, спиной к публике. Кресло, столик с телефоном. Можно добавить еще стул и столик. В глубине открытое окно. На авансцене макет окна. У Беранже завязана голова. Его, по-видимому, мучают кошмары, потому что он мечется и бредит.
Беранже. Нет!
Пауза.
Рога, берегитесь рогов!
Пауза, слышен топот носорогов, пробегающих под окном в глубине сцены.
Нет!
Падает с дивана, отбиваясь от чего-то, что преследует его во сне, и пробуждается. Испуганно подносит руку ко лбу, встает, идет к зеркалу, приподнимает повязку со лба. Видя, что шишки нет, вздыхает с облегчением. Стоит в нерешительности, идет к дивану, ложится и тут же вскакивает. Подходит к столу, берет бутылку коньяка, стакан, хочет налить коньяку, колеблется и наконец, поборов себя, ставит бутылку и стакан на место.
Силы воли бы мне!
Поворачивается, чтобы пойти к дивану, но тут опять слышится топот носорогов под окном, и Беранже хватается за сердце.
О-о!
Подходит к окну, смотрит, но тут же судорожно захлопывает окно. Шум затихает. Беранже подходит к столику, колеблется с минуту, потом машет рукой, как бы говоря: «Э, все равно!», наливает себе стакан коньяка и залпом выпивает. Ставит бутылку и стакан на место. Кашляет. По-видимому, его кашель внушает ему какие-то подозрения, он опять кашляет и прислушивается. Еще раз глядится в зеркало; кашляя, открывает окно. Оттуда доносится громкое сопение животных; Беранже снова кашляет.
Нет, не похоже!
Успокаивается, закрывает окно, ощупывает через повязку лоб, идет к дивану, ложится и как будто засыпает. На верхних ступеньках лестницы появляется Дюдар. Он поднимается на площадку и стучит в дверь Беранже.
Беранже (вскакивая). Что, что такое?
Дюдар. Я пришел вас проведать, Беранже, пришел проведать.
Беранже. Кто там?
Дюдар. Это я, я.
Беранже. Кто это я?
Дюдар. Я, Дюдар.
Беранже. Ах, это вы, входите.
Дюдар. Я вам не помешаю? (Пытается открыть дверь). У вас заперто.
Беранже. Сию минуту. Иду! (Отпирает, входит Дюдар).
Дюдар. Здравствуйте, Беранже.
Беранже. Здравствуйте, Дюдар. Который сейчас час?
Дюдар. А вы что же это, забаррикадировались и так и сидите, не выходя? Как вы себя чувствуете, дорогой? Получше немножко?
Беранже. Простите, я не узнал вашего голоса. (Подходит к окну, открывает). Да-да, как будто получше.
Дюдар. По-моему, у меня все такой же голос, ничуть он не изменился. А я ваш сразу узнал.
Беранже. Простите, мне показалось, будто... нет, правда, у вас все тот же голос. И у меня тоже не изменился, да?
Дюдар. А почему он должен меняться?
Беранже. Может быть, я чуточку охрип, как, по-вашему?
Дюдар. Да нет... по-моему, нисколько не охрипли.
Беранже. Вот спасибо... Вы меня успокоили.
Дюдар. Да что такое с вами?
Беранже. Не знаю. Ну, мало ли что может быть. И голос может измениться: к несчастью, это бывает.
Дюдар. А вы разве тоже простудились?
Беранже. Надеюсь, что нет... Надеюсь, что нет. Да вы садитесь, Дюдар, устраивайтесь поудобнее. Садитесь вон в кресло.
Дюдар (усаживается в кресло). Вы все еще себя неважно чувствуете? И голова все по-прежнему болит? (Показывает на повязку).
Беранже. Да, голова все еще болит. Но шишки у меня нет, я ни обо что не стукался... а? Как, по-вашему? (Приподняв повязку, показывает Дюдару лоб).
Дюдар. Нет у вас никакой шишки. Ничего не видно.
Беранже. И я надеюсь, не будет, никогда не будет.
Дюдар. Если вы обо что-нибудь не стукнетесь, откуда же у вас будет шишка?
Беранже. Кто не хочет стукнуться, тот и не стукнется!
Дюдар. Ясно. Надо только быть поосторожней. Но что с вами такое? Вы что-то нервничаете, волнуетесь. Это все ваша мигрень, должно быть. Вы бы полежали спокойно, оно бы и обошлось.
Беранже. Мигрень? Не говорите мне про мигрень! Не надо, прошу вас.
Дюдар. А что удивительного, если у вас мигрень после такого потрясения?
Беранже. Я все еще никак в себя не приду.
Дюдар. Еще бы! Поэтому у вас и голова болит.
Беранже (бросается к зеркалу и приподнимает повязку). Нет, ничего нет... А вы знаете, ведь так оно и начинается.
Дюдар. Что начинается?
Беранже. Я боюсь стать... другим.
Дюдар. Да вы успокойтесь, сядьте. Ну что вы все из угла в угол мечетесь — вы так себя еще больше взвинчиваете.
Беранже. Вы правы, конечно, надо ко всему относиться спокойней. (Садится). А я, знаете, до сих пор опомниться не могу.
Дюдар. Да я знаю, знаю, из-за Жана.
Беранже. Именно. Из-за Жана — и из-за других тоже.
Дюдар. Я понимаю, это вас не могло не потрясти.
Беранже. Еще бы!
Дюдар. Но, в конце концов, все-таки не стоит так уж преувеличивать, это еще не причина, чтобы...
Беранже. Хотел бы я на вас посмотреть на моем месте! Жан был моим лучшим другом. И вдруг это превращение у меня на глазах и такая ярость...
Дюдар. Конечно, я понимаю. Так обмануться в человеке! Но больше не надо об этом думать.
Беранже. Как же я могу об этом не думать? Такая человеческая натура, ярый поборник гуманизма! Кто бы мог поверить! И это он-то, он! Мы с ним дружили... с незапамятных времен. Вот уж я никак не думал, что он... и вдруг такая неожиданная эволюция! Я верил ему больше, чем самому себе, я на него полагался больше, чем на самого себя... И так поступить со мной!
Дюдар. Но ведь он же сделал это не назло вам!
Беранже. Во всяком случае, очень похоже на то. Если бы вы видели, до чего он дошел... а выражение лица!..
Дюдар. Да просто потому, что вы в тот момент случайно оказались там. А будь на вашем месте кто-нибудь другой, было бы то же самое.
Беранже. Но при мне-то, при мне, помня все наше прошлое, мог бы он сдержаться!
Дюдар. Вы, видимо, считаете себя центром вселенной! Вы думаете, все, что происходит, касается вас лично. Точно все только вокруг вас и вертится.
Беранже. Может быть, вы и правы. Надо постараться смотреть на вещи более трезво. Однако само по себе такое явление... ну, как оно может не пугать? Я, по правде сказать, совершенно выбит из колеи. Как все это объяснить?
Дюдар. Пока что не вижу никакого удовлетворительного объяснения. Я констатирую факты, отмечаю их. Действительно, так оно и есть, а раз так, следовательно, чем-то это должно объясняться. Чудеса природы, странности, капризы, игра — кто знает?
Беранже. Жан был очень гордый человек. А у меня нет честолюбия. Я какой есть, такой и есть, тем и довольствуюсь.
Дюдар. Может быть, он любил деревню, чистый воздух, простор?.. Может быть, ему требовалось как-то дать себе волю? Я, конечно, говорю это не для того, чтобы его оправдать.
Беранже. Я понимаю вас, то есть, вернее, пытаюсь понять. И все-таки, если бы даже мне сказали, что я абсолютно лишен воображения, что я мещанин, обыватель, который ничего знать не знает за пределами своего маленького мирка, я бы ни от чего не отступился, я бы все равно стоял на своем.
Дюдар. Конечно, мы с вами останемся тем, чем были. Но почему же вас тогда так волнуют несколько случаев оносороживанья? Возможно, это своего рода болезнь.
Беранже. Вот это и страшно — а вдруг заразная?
Дюдар. Ну что об этом думать. Право, вы придаете этому слишком большое значение. Пример с Жаном вовсе не симптоматичен, не показателен: вы ведь сами сказали, что Жан был гордец. Простите, если я говорю дурно о вашем друге, но мне кажется, это несколько дикий, вспыльчивый, эксцентричный человек; а ведь по оригиналам судить нельзя, середина, посредственность — вот что считается нормальным.
Беранже. Тогда я, кажется, начинаю понимать. Видите, вы затруднялись объяснить это явление, а вот сейчас объяснили его — и вполне правдоподобно. Да, наверное, на него что-нибудь нашло. У него был приступ безумия, и от этого он пришел в такое состояние. Но ведь он пытался приводить какие-то доводы, он, по-видимому, думал над этим вопросом и в конце концов постепенно пришел к решению... А Беф, разве Беф тоже был сумасшедшим?.. И другие, другие?..
Дюдар. Остается только предположить эпидемию. Ну вот как, например, грипп. Эпидемии, ведь они разные бывают.
Беранже. Ничего похожего на эту никогда не было. Может быть, ее откуда-нибудь из колоний занесли?
Дюдар. Во всяком случае, вы же не можете думать, что Беф и все прочие, которые сделали то, что они сделали, или сделались тем, чем они сделались, поступили так назло вам. Стали бы они из-за этого из кожи вон лезть!
Беранже. Это правда, это очень разумно — то, что вы говорите. Меня это успокаивает... А может быть, наоборот, может быть, все это гораздо серьезнее.
Под окном в глубине слышен топот носорогов.
Слышите? (Бросается к окну).
Дюдар. Да оставьте вы их в покое! (Беранже закрывает окно). Чем они вам мешают? Право, это у вас какое-то наваждение. Вы сами себя взвинчиваете. Конечно, у вас был шок. Так постарайтесь же оградить себя от этого. Вам нужно просто прийти в себя.
Беранже. Я не знаю, как предохранить себя от заразы.
Дюдар. Во всяком случае, эта болезнь не смертельна. Бывают такие, совсем не опасные болезни. Я уверен, что при желании от них излечиваются. Вот увидите, это пройдет.
Беранже. Но какие-то следы останутся. Такая встряска всего организма не может пройти без...
Дюдар. Пройдет через некоторое время, не беспокойтесь.
Беранже. Вы уверены?
Дюдар. Я думаю, мне так кажется.
Беранже. Но если человек не хочет, действительно не хочет поддаться болезни — а ведь это нервная болезнь, — он же не заболеет, правда не заболеет?.. Не хотите ли коньяку? (Идет к столу, на котором стоит бутылка).
Дюдар. Не беспокойтесь, нет, спасибо, я не пью. Но вы на меня не смотрите: если вам хочется, пожалуйста, не стесняйтесь. Но имейте в виду, после этого у вас еще сильнее разболится голова.
Беранже. Спирт очень полезен при всяких эпидемиях: он иммунизирует, убивает, например, микробы гриппа.
Дюдар. Вряд ли он убивает все микробы и бациллы всех болезней. А насчет оносороживанья это вообще пока еще неизвестно.
Беранже. Жан никогда в рот не брал спиртного. Так он, по крайней мере, говорил. Может быть, поэтому он и... может быть, этим и объясняется его поведение. (Протягивает Дюдару стакан коньяка). Вы правда не хотите?
Дюдар. Нет-нет, спасибо, никогда не пью до завтрака.
Беранже осушает стакан и, не успев поставить ни стакан, ни бутылку, закашливается.
Вот видите, видите, вам вредно пить. Сейчас же начинаете кашлять.
Беранже (забеспокоившись). Да, начинаю кашлять... А как я кашляю?
Дюдар. Да как все, когда хлебнут крепкого.
Беранже (идет и ставит стакан и бутылку на стол). А не как-нибудь особенно? Это был обычный человеческий кашель?
Дюдар. Ну чего вы опять добиваетесь? Конечно, обычный человеческий кашель. Какой же еще у вас может быть кашель?
Беранже. Не знаю... Может быть, животный... кашель... а что, носороги кашляют?
Дюдар. Послушайте, Беранже, ну право же, это смешно; вы придумываете себе какие-то проблемы, задаете нелепые вопросы. Вспомните, вы же сами говорили: чтобы оградить себя от этого, самое главное иметь силу воли.
Беранже. Да, конечно.
Дюдар. Так докажите, что она у вас есть.
Беранже. Уверяю вас, у меня есть...
Дюдар. ...Докажите это самому себе, ну хотя бы... перестаньте пить коньяк... вы почувствуете себя гораздо увереннее.
Беранже. Вы не хотите понять. Я же объясняю вам, что я пью коньяк только потому, что он предохраняет от другого, еще худшего, да-да, у меня все рассчитано. Вот кончится эпидемия, и я брошу пить. Я еще до этих событий решил бросить, но вот пришлось временно отложить!
Дюдар. Вы просто придумываете себе оправдание.
Беранже. Да? Вы так полагаете? Ну, во всяком случае, это не имеет ничего общего с тем, что происходит.
Дюдар. Кто знает?
Беранже (испуганно). Вы правда так думаете? По-вашему, вино может подготовить почву? Но я же не алкоголик. (Идет к зеркалу, разглядывает себя). А может быть, уже... (Ощупывает лоб под повязкой). Нет, ничего не произошло... коньяк мне не повредил, это доказывает, что он полезен... или по меньшей мере безвреден.
Дюдар. Да я пошутил, Беранже. Просто хотел подразнить вас. Вы все видите в мрачном свете. Смотрите, так можно и неврастеником стать. Когда вы придете в себя от вашего потрясения, избавитесь от вашей депрессии и выйдете на воздух, вам сразу станет лучше, вот увидите. Все ваши мрачные мысли мигом рассеются.
Беранже. Выходить? Придется, конечно. Мне страшно об этом подумать. Ведь я безусловно встречу...
Дюдар. Ну и что такого? Только не надо попадаться им на пути. А вообще-то говоря, их не так уж много.
Беранже. А я только их и вижу. Повсюду. Вы, конечно, скажете, что это болезнь.
Дюдар. Они ни на кого не нападают. Если их не трогать, они вас не замечают. Они, в сущности, вовсе не злые. У них даже есть какое-то природное простодушие, чистота. Да я, кстати сказать, всю улицу пешком прошел, чтобы добраться до вас. И как видите, жив и невредим, и никаких злоключений со мной не произошло.
Беранже. А я как только их вижу, меня всего переворачивает. Конечно, это нервы. Я не раздражаюсь, нет, я не позволяю себе раздражаться, это может далеко завести, но у меня как будто что-то сжимается здесь. (Показывает на сердце).
Дюдар. Разумеется, это как-то действует, вы правы. Но вы слишком этому поддаетесь. Вам недостает чувства юмора, вот в чем ваша беда, вам не хватает юмора. Надо смотреть на вещи полегче, не принимать близко к сердцу.
Беранже. Я как-то чувствую себя ответственным за то, что происходит: я сам в этом участвую, я не могу относиться безразлично.
Дюдар. Не судите — да не судимы будете... Ну, знаете, если начать печалиться обо всем, что происходит на свете, тогда и жить нельзя.
Беранже. Если бы все это случилось не у нас, а где-нибудь в другой стране, а мы бы узнали из газет, то можно было бы спокойно обсудить, рассмотреть явление со всех сторон, сделать объективные выводы. Можно было бы организовать научные дискуссии, привлечь академиков, писателей, законоведов, ученых, а также художников. Это было бы интересно, увлекательно, из этого можно было бы многое вынести. Но когда мы сами вовлечены в события, когда мы вдруг сталкиваемся с грубой реальностью фактов, нельзя не чувствовать, что все это касается нас непосредственно, и это настолько ошеломляет, что просто невозможно сохранять хладнокровие. Я ошеломлен, ошеломлен и никак не могу прийти в себя.
Дюдар. Я тоже ошеломлен, как и вы. Вернее, был ошеломлен. Теперь я уже начинаю привыкать.
Беранже. Вы человек более уравновешенный, у вас нервы крепче, с чем и поздравляю вас. Но вы не считаете, что это несчастье...
Дюдар (перебивает). Конечно, я не говорю, что в этом есть что-то хорошее. И не думайте, что я как-то заступаюсь за носорогов...
Снова слышен топот бегущих носорогов, на этот раз под окном на авансцене.
Беранже (вскакивая). Опять они! Опять! О нет, я ничего не могу с собой поделать, я не в состоянии к этому привыкнуть. Может быть, я не прав, но я все время только о них и думаю, я даже перестал спать. У меня бессонница. Я засыпаю днем, когда уже просто валюсь от усталости.
Дюдар. Принимайте снотворное.
Беранже. Да это не выход из положения. Когда я сплю, мне еще хуже. Они снятся мне, меня душат кошмары.
Дюдар. Вот это и означает, что вы все слишком близко к сердцу принимаете. Вы любите себя истязать, сознайтесь.
Беранже. Клянусь чем хотите, я не мазохист.
Дюдар. В таком случае примиритесь с фактом и не думайте и о нем. Раз оно так случилось, значит, иначе и быть не могло.
Беранже. Это уже фатализм.
Дюдар. Нет, мудрость. Если какое-то явление происходит, значит, на то имеется причина. Вот эту причину и надо искать.
Беранже (вставая). Ну, а я не желаю мириться с таким положением.
Дюдар. А что вы можете сделать? Что вы намерены предпринять?
Беранже. Я еще пока сам не знаю. Подумаю. Пошлю письма в разные газеты, напишу воззвание, добьюсь приема у мэра или у его помощника, если мэр окажется очень занят.
Дюдар. Предоставьте властям самим принимать меры. В конце концов, я не уверен, имеете ли вы моральное право вмешиваться в это. А впрочем, я и сейчас считаю, что все это не так страшно. По-моему, это просто глупо — сходить с ума из-за того, что несколько человек вздумали сменить шкуру. Им не нравилось в своей. Они вольны распоряжаться собой, это их дело.
Беранже. Надо пресечь зло в корне.
Дюдар. Зло, зло! Пустое слово! Кто это может знать, где зло, а где добро? Одним нравится одно, другим другое. Вы-то главным образом боитесь за себя. В этом все и дело. Но, право же, вы никогда не превратитесь в носорога... У вас к этому нет призвания!
Беранже. Вот-вот! Если наше правительство и наши сограждане все думают так же, как вы, они не решатся действовать.
Дюдар. Не станете же вы к чужеземцам за помощью взывать. Это наше внутреннее дело, оно касается только нашей страны.
Беранже. Я верю в международную солидарность...
Дюдар. Вы Дон-Кихот! Я это вам без зла говорю, я вовсе не хочу вас обидеть! Вы знаете, я стараюсь для вашего же блага, вам просто необходимо успокоиться.
Беранже. Я в этом не сомневаюсь; вы меня простите, я слишком взволнован. Я исправлюсь. Извините, что я вас так задержал и замучил своими разглагольствованиями. У вас, наверно, работы много. Вы получили мое прошение об отпуске по болезни?
Дюдар. Можете об этом не беспокоиться. Все в порядке. К тому же контора еще не приступила к работе.
Беранже. Как, до сих пор не починили лестницу? Какая халатность! Вот поэтому-то все так и идет кувырком.
Дюдар. Ее чинят. Только это ведь быстро не делается. Не так-то легко найти рабочих. Они нанимаются, работают день-другой и исчезают, так больше и не показываются. Приходится искать других.
Беранже. А еще жалуются на безработицу! Надеюсь, по крайней мере, у нас будет теперь бетонная лестница.
Дюдар. Нет, такая же деревянная, только из новых досок.
Беранже. Вот вечно так с этой дирекцией! Бросают деньги на ветер, а когда нужно на что-нибудь потратить, оказывается, нет фондов. Наверно, мсье Папийон не очень-то доволен. Он так надеялся на бетонную лестницу. Как же он к этому отнесся?
Дюдар. У нас нет больше начальника. Мсье Папийон подал в отставку.
Беранже. Не может быть!
Дюдар. Я вам говорю.
Беранже. Вот удивительно! Неужели из-за этой истории с лестницей?
Дюдар. Не думаю. Во всяком случае, он выставил другую причину.
Беранже. Но какую же? Что с ним такое случилось?
Дюдар. Он хочет бросить дела, уехать в деревню.
Беранже. В отставку выходит, совсем? Да ведь ему не так много лет, он мог бы еще стать директором.
Дюдар. Отказался. Говорит, что ему надо отдохнуть от дел.
Беранже. Наверное, дирекция очень недовольна его уходом, ведь его надо кем-то заменить. Для вас-то оно, может быть, и лучше. При вашем дипломе у вас есть все шансы.
Дюдар. Уж не буду скрывать... дело в том... это, конечно, очень смешно, но он тоже стал носорогом.
Вдалеке шум бегущих носорогов.
Беранже. Носорогом! Мсье Папийон стал носорогом! Вот так так! Ну, знаете, это совсем не смешно! Почему вы мне не сказали раньше?
Дюдар. Да, видите ли, у вас нет чувства юмора. Ну, я и не хотел вам говорить... не хотел вам говорить потому, что ведь я вас хорошо знаю, вот я и опасался, что вам это совсем не покажется смешным, а только еще больше напугает. Вы чересчур впечатлительны!
Беранже (вздымая руки к небу). Нет! Подумать только... Мсье Папийон!.. С его-то положением!
Дюдар. Это, во всяком случае, доказывает полное бескорыстие его превращения.
Беранже. Он не мог этого сделать нарочно, я уверен, что это случилось с ним помимо его воли.
Дюдар. А что мы об этом знаем? Трудно сказать, какие побуждения могут заставить человека на что-то решиться.
Беранже. Во всяком случае, это был неудачный шаг. Наверное, у него были какие-то скрытые комплексы. Ему надо было полечиться психоанализом.
Дюдар. Что ж, даже такой переход из одного состояния в другое тоже ведь может кое-что выявить. Каждый ищет себе облегчения, в чем может.
Беранже. Я уверен, его на это подбили, а он поддался.
Дюдар. Это может с каждым случиться!
Беранже (испуганно). С каждым? О нет, только не с вами, нет, правда, не с вами? И не со мной!
Дюдар. Надеюсь.
Беранже. Ведь не могут же нас... ну, скажите, ведь... правда? Не могут? Не могут?
Дюдар. Ну разумеется, разумеется.
Беранже (понемногу успокаиваясь). Все-таки я думал, что мсье Папийон сильнее и может устоять. Я думал, у него более твердый характер... Тем более я не вижу, какой у него может быть расчет, что ему это дает — материально и морально...
Дюдар. Поступок совершенно бескорыстный. Ясно.
Беранже. Да, конечно. Можно это признать смягчающим обстоятельством или наоборот... отягчающим? Мне кажется, скорее отягчающим... потому что, если он сделал это просто из прихоти... я уверен, что Ботар не мог не осудить его поведение, и притом со всею строгостью. Интересно, что он о нем думает? Что говорит Ботар о своем начальнике?
Дюдар. Бедняга Ботар был страшно возмущен, он был вне себя. Мне редко приходилось видеть человека в таком исступлении.
Беранже. Ну, знаете, на этот раз я его понимаю. Да, Ботар все-таки трезвый ум. А я о нем как-то нехорошо отзывался.
Дюдар. И он о вас не очень-то лестно говорил.
Беранже. Что ж, в данном случае это только доказывает мою объективность. Да вы и сами тоже были о нем не очень-то высокого мнения.
Дюдар. Невысокого... Это, пожалуй, не то слово. Я, надо сказать, редко бывал с ним в чем-нибудь согласен. Мне не нравились его скептицизм, недоверчивость, подозрительность. Да и на этот раз я не мог с ним полностью согласиться.
Беранже. Но уже по причинам противоположного свойства, не так ли?
Дюдар. Нет, не совсем так. Мои суждения, мои взгляды все же не так примитивны, как вам кажется. Дело в том, что у Ботара не было, в сущности, никаких определенных и сколько-нибудь объективных аргументов. Повторяю вам, я тоже не одобряю носорогов, отнюдь не одобряю, не думайте этого, пожалуйста! Но Ботар в этом споре сразу занял бурно наступательную и, как всегда, очень упрощенную позицию. Мне кажется, эта его позиция продиктована исключительно ненавистью к начальству, ко всем, кто стоит выше него. Словом, здесь налицо комплекс неполноценности, обида. И потом, он всегда говорит какие-то избитые истины, а меня эти его общие фразы мало трогают.
Беранже. А я, уж вы меня простите, на этот раз совершенно согласен с Ботаром. Он честный человек. Да.
Дюдар. Этого я не отрицаю. Но ведь это ни о чем не говорит.
Беранже. Да, честный малый. Не так-то часто можно встретить честного человека, и чтобы он при этом не витал в облаках. Настоящего честного человека, который стоит на земле всеми своими четырьмя, виноват, я хотел сказать, обеими ногами. Я счастлив, что заодно с ним. Увижу его — поздравлю. А мсье Папийона я осуждаю. Его долг в том и состоял, чтобы не поддаться.
Дюдар. Нельзя же быть таким нетерпимым. А может быть, мсье Папийон чувствовал потребность вырваться на волю после стольких лет сидячей жизни?
Беранже (иронически). А вот вы слишком уж терпимы. Скажите, какое великодушие!
Дюдар. Мне кажется, дорогой Беранже, всегда надо пытаться понять. А если хочешь понять какое-нибудь явление и вытекающие из него следствия, нужно приложить усилия и, честно покопавшись, добраться до его причин. И надо во что бы то ни стало постараться это сделать, потому что мы — существа мыслящие. Мне это, повторяю, не удалось, и не знаю, удастся ли. Но, во всяком случае, подходить к этому надо с какой-то более или менее благожелательной позиции или по меньшей мере без всякого предубеждения, с полной готовностью идти навстречу, что, в сущности, и характеризует научное мышление. Все логично. Понять — значит оправдать.
Беранже. Вы скоро станете сторонником носорогов.
Дюдар. Да нет же, нет. До этого я не дойду. Я просто пытаюсь смотреть на вещи прямо, непредубежденно. Иметь обо всем реальное представление. И потом, я думаю, не может быть настоящего порока в том, что естественно. Горе тому, кто во всем видит порок. Это черта инквизиторов.
Беранже. Так, по-вашему, это естественно?
Дюдар. Что может быть естественнее носорога?
Беранже. Да, но человек, превращающийся в носорога, это уж бесспорно нарушение нормы.
Дюдар. Н-ну, бесспорно!.. Знаете...
Беранже. Да, бесспорное нарушение нормы, нечто совершенно аномальное.
Дюдар. Не слишком ли вы уверены в себе? Кто знает, где кончается нормальное и где начинается аномальное? Можете ли вы определить, что такое нормальное, аномальное? Ни с философской, ни с медицинской точки зрения никто до сих пор не мог разрешить этой проблемы.
Беранже. Может быть, философски этого и нельзя разрешить, но практически легко. Вам, например, доказывают, что движения не существует... а вы ходите, ходите, ходите (начинает ходить из угла в угол) ...и в конце концов приходите к тому, что говорите себе, как Галилей: «А все-таки она вертится!»
Дюдар. У вас все перепуталось в голове! Нельзя же так смешивать. В случае с Галилеем было как раз наоборот — там теоретическая и научная мысль победила общепринятую догму.
Беранже (вспылив). Что вы мне такое рассказываете! Общепринятое, догма — все только слова, слова! Может быть, у меня в голове путаница, а вы — вы, по-моему, совсем потеряли голову, перестали понимать, что нормально, что нет. Вы меня со своим Галилеем совсем с ума сведете... На черта он мне сдался, ваш Галилей?
Дюдар. Да вы же сами на него сослались, и сами же завели этот разговор и доказывали, что последнее слово всегда остается за практикой. Может быть, это и так, но только в тех случаях, когда она опирается на теорию. История науки и мышления это прекрасно доказывает.
Беранже (еще больше разъяряясь). Ничего она не доказывает. Это тарабарщина, ерунда какая-то, сплошная бессмыслица, безумие!
Дюдар. Надо еще знать, что такое безумие!
Беранже. Ха! Безумие — это безумие! Безумие означает безумие — и все. Всякий знает, что такое безумие. А вот носороги — это, по-вашему, практика или теория?
Дюдар. И то, и другое.
Беранже. Как это и то, и другое?
Дюдар. Так — и то, и другое, а может быть, либо то, либо другое. Вопрос спорный.
Беранже. Тогда я... нет... я отказываюсь соображать...
Дюдар. Напрасно вы из себя выходите. Мы с вами не сошлись во мнениях, и почему бы нам не поспорить мирно. Спорить должно.
Беранже (в страшном смятении). Вам кажется, что я вышел из себя? Что я уже становлюсь... вот как Жан. О нет-нет, я не хочу... как Жан. Не хочу быть таким, как он. (Успокаиваясь). Я в философии мало смыслю. Я ведь человек без образования. Вот вы, у вас диплом. Вам хорошо спорить, а я не всегда знаю, что ответить, не всегда сразу найдусь.
Шум усиливается, носороги пробегают сначала под окном в глубине, потом под окном на авансцене.
Но я чувствую, что вы не правы... чувствую инстинктивно, ах нет, инстинкт — это у носорогов, а я чувствую интуитивно, вот именно, интуитивно.
Дюдар. А что вы понимаете под словом «интуитивно»?
Беранже. Интуитивно это значит... ну как это сказать... Ну просто так, я чувствую, что ваша чрезмерная терпимость, ваша великодушная снисходительность на самом деле — проявление слабости... ослепление...
Дюдар. Это вы так думаете по наивности.
Беранже. Мне с вами, конечно, спорить трудно, но, знаете, я постараюсь разыскать Логика...
Дюдар. Какого логика?
Беранже. Ну, Логика, философа, словом, логика... ну вы же лучше меня знаете, что такое логик. Так вот, логик, с которым я познакомился, объяснил мне...
Дюдар. Что он вам объяснил?
Беранже. Что азиатские носороги были африканскими, а африканские — азиатскими.
Дюдар. Я что-то не могу уловить...
Беранже. Ах нет... нет... Как раз наоборот: он доказал, что африканские были азиатскими, а азиатские... да... понятно. Но я хотел сказать... Словом, вы с ним разберетесь. Это человек вашего склада, очень серьезный человек, начитанный, тонкого ума.
Щум от бегущих носорогов усиливается, слова действующих лиц заглушаются топотом животных, в какой-то момент слов совсем не слышно, видно только, как шевелятся губы у Беранже и Дюдара.
Опять они! О-о, когда же этому конец! (Подбегает к окну в глубине). Хватит! Хватит, мерзавцы!
Носороги удаляются, Беранже грозит им вслед кулаком.
Дюдар (сидя). Я бы очень хотел познакомиться с вашим Логиком. Если он поможет мне разобраться в этих тонкостях, в таком сложном, запутанном вопросе... Я только буду рад, честное слово.
Беранже (бежит к окну на авансцене). Да, я к вам его приведу, он с вами поговорит. Вы увидите, это просто замечательная личность. (Кричит в окно). Мерзавцы!
Дюдар. Оставьте их, пусть бегают. И не мешало бы быть повежливее. Нехорошо так разговаривать с животными... которые...
Беранже (все еще у окна). Вот они опять!
В оркестровой яме, под окном, внезапно появляется шляпа-канотье, проткнутая рогом носорога, он быстро проносится справа налево и исчезает.
Ах! Канотье на носороге! Он его проткнул своим рогом! Да это же канотье Логика. Канотье, которое носил Логик! Ах, сволочь такая, этакое дерьмо! Логик стал носорогом!
Дюдар. Да это же не причина, чтобы так выражаться.
Беранже. Кому же теперь верить, Боже, Боже мой, Логик стал носорогом!
Дюдар (подходит к окну). А где он?
Беранже (показывает пальцем). Вон он, видите?
Дюдар. Да, единственный носорог в канотье. А знаете, невольно задумываешься. Ведь это действительно ваш Логик.
Беранже. Логик... и стал носорогом!
Дюдар. Он все-таки сохранил какие-то следы прежней индивидуальности.
Беранже (снова потрясая кулаком вслед носорогу в канотье). Я за вами не пойду! Не пойду! Не пойду!
Дюдар. Если, как вы говорите, он был настоящим мыслителем, он не мог на это решиться сгоряча, не подумав. Прежде чем сделать выбор, он должен был взвесить все «за» и «против».
Беранже (продолжая кричать в окно вслед бывшему Логику и другим удаляющимся носорогам). Я за вами не пойду!
Дюдар (усаживаясь в кресло). Да, тут есть над чем призадуматься!
Беранже закрывает переднее окно и идет к окну в глубине, под которым бегают другие носороги; по-видимому, они кружат вокруг дома. Открывает окно, кричит.
Беранже. Нет, я за вами не пойду!
Дюдар (в сторону). Они бегают вокруг дома. Играют! Большие дети!
Видно, как Дэзи с корзинкой в руке поднимается по лестнице, подходит к двери Беранже, стучит.
К вам кто-то пришел, Беранже, стучат. (Он дергает Беранже за рукав, тот все еще стоит у окна).
Беранже (кричит вслед носорогам в окно). Позор, ваш маскарад — срам!
Дюдар. К вам стучат, Беранже. Вы что, не слышите?
Беранже. Откройте, если хотите. (Молча следит за удаляющимися носорогами).
Дюдар идет открывать дверь.
Дэзи (входя). Здравствуйте, мсье Дюдар.
Дюдар. Как, это вы, мадмуазель Дэзи?
Дэзи. Беранже дома? Ему лучше?
Дюдар. Здравствуйте, дорогая. Так вы навещаете Беранже?
Дэзи. Где он?
Дюдар (показывает пальцем). Вон.
Дэзи. Бедняжка, у него никого нет. А он сейчас хворает. Надо же ему немножко помочь.
Дюдар. Вы хороший товарищ, мадмуазель Дэзи.
Дэзи. Да, правда, я хороший товарищ.
Дюдар. У вас доброе сердце.
Дэзи. Просто я хороший товарищ, и все.
Беранже (поворачивается, оставив окно открытым). О, дорогая мадмуазель Дэзи. Как это хорошо, что вы пришли, какая вы милая.
Дюдар. Этого нельзя отрицать.
Беранже. Знаете, мадмуазель Дэзи, Логик стал носорогом!
Дэзи. Знаю, только что его видела, вот здесь, рядом, на улице, когда шла к вам. Он довольно быстро бегает для своих лет. А вы себя получше чувствуете, мсье Беранже?
Беранже (Дэзи). Голова, по-прежнему голова! Все время болит. Это ужасно. Что вы об этом думаете?
Дэзи. Я думаю, вам надо отдохнуть... посидеть еще несколько дней спокойно дома.
Дюдар (Беранже и Дэзи). Надеюсь, я вам не мешаю?
Беранже (Дэзи). Я говорю о Логике.
Дэзи (Дюдару). Чем это вы нам можете мешать? (Беранже). Ах, о Логике? А я о нем ничего не думаю.
Дюдар (Дэзи). Может быть, я здесь лишний?
Дэзи (Беранже). А что, по-вашему, я должна об этом думать? (Беранже и Дюдару). Могу вам сообщить последнюю новость: Ботар стал носорогом.
Дюдар. Скажите!
Беранже. Не может этого быть! Он был против! Вы что-нибудь перепутали. Он же возмущался. Дюдар мне только что рассказывал. Не правда ли, Дюдар?
Дюдар. Правда.
Дэзи. Я знаю, что он был против. И тем не менее он стал носорогом, и ровно через двадцать четыре часа после превращения мсье Папийона.
Дюдар. Ну, значит, он переменил свое отношение. Каждый имеет право на саморазвитие!
Беранже. Но тогда, тогда можно ожидать всего!
Дюдар (Беранже). Он честный человек, вы сами это только что говорили.
Беранже (Дэзи). Я просто не могу поверить. Вам кто-нибудь наклеветал на него.
Дэзи. Это все произошло у меня на глазах.
Беранже. Тогда, значит, он врал или просто прикидывался.
Дэзи. Да нет, у него это было очень искренне, он просто подкупал своей искренностью.
Беранже. Но что же его толкнуло? Он что-нибудь говорил?
Дэзи. Он сказал слово в слово следующее: «Нужно идти в ногу со временем!» Это были его последние человеческие слова!
Дюдар (Дэзи). Я почему-то был почти уверен, что встречу вас здесь, мадмуазель Дэзи.
Беранже. Идти в ногу со временем! Вот уж действительно придумал! (Разводит руками).
Дюдар (Дэзи). Вас теперь и не увидишь, с тех пор как закрылась наша контора.
Беранже (сам с собой). Какая наивность! (Недоуменно пожимает плечами).
Дэзи (Дюдару). Если вы хотели меня видеть, могли бы мне позвонить.
Дюдар (Дэзи). Что вы, я человек скромный, мадмуазель, очень скромный.
Беранже. Ну что ж! По зрелом размышлении, выходка Ботара меня не удивляет. Значит, вся его стойкость — это только одна видимость, что, впрочем, не мешает ему быть честным человеком, вернее сказать, не мешало. Из честных людей вышли честные носороги. Да, вот на этой-то своей честности они и попались.
Дэзи. Можно, я корзинку на стол поставлю? (Ставит на стол корзинку).
Беранже. Но хоть он и честный человек, а озлобленный...
Дюдар (бросаясь помочь Дэзи поставить корзинку). Простите, простите нас, пожалуйста, надо было сразу освободить вас от этой ноши.
Беранже (продолжая). ...искалеченный своей ненавистью к начальству, он страдал комплексом неполноценности.
Дюдар (Беранже). Вы рассуждаете неправильно, ведь Ботар как раз и последовал за своим начальником, за тем самым, кого он называл орудием в руках эксплуататоров. Мне кажется, в данном случае дух коллективизма взял у него верх над анархическими тенденциями.
Беранже. Носороги — они и есть самые анархисты, потому что они представляют собой меньшинство.
Дюдар. Пока, в данный момент.
Дэзи. Довольно-таки многочисленное меньшинство, и растет оно быстро. Мой кузен стал носорогом, и его жена тоже. Я уж не говорю о всяких высокопоставленных лицах. Ну вот хотя бы кардинал де Рец.
Дюдар. Прелат!
Дэзи. Мазарини.
Дюдар. Вот увидите, это перекинется и на другие страны!
Беранже. И подумать только, что зло пойдет от нас!
Дэзи. ...и аристократы — герцог де Сен-Симон...
Беранже (вздымая руки к небу). Как, и классики!
Дэзи. ...и другие. Масса, масса! Пожалуй, около четверти города.
Беранже. Пока еще мы в большинстве, надо этим пользоваться. Надо скорей что-то предпринять, пока всех нас не захлестнуло.
Дюдар. Они очень предприимчивы, очень предприимчивы.
Дэзи. Сейчас прежде всего надо позавтракать. Я принесла всякой еды.
Беранже. Какая вы милая, мадмуазель Дэзи.
Дюдар (в сторону). Да, очень мила.
Беранже (Дэзи). Не знаю просто, как вас и благодарить.
Дэзи (Дюдару). Вы останетесь с нами?
Дюдар. Я боюсь быть навязчивым.
Дэзи (Дюдару). Ну что вы, мсье Дюдар! Вы прекрасно знаете, что мы вам рады.
Дюдар. Но видите, я бы не хотел мешать...
Беранже (Дюдару). Ну, конечно, оставайтесь, Дюдар. Мы вам рады.
Дюдар. Дело в том, что я немножко тороплюсь. Я должен кое с кем встретиться.
Беранже. Вы только что говорили, что совершенно свободны.
Дэзи (достает из корзины еду). Вы знаете, очень трудно было что-нибудь достать. Множество магазинов разгромлено — они пожирают все, — другие закрыты, и на дверях вывешено: «По случаю превращений...»
Беранже. Их надо было бы поместить в загоны, отвести для них определенные участки и держать под присмотром.
Дюдар. Мне кажется, такой проект вряд ли осуществим. Общество защиты животных первое запротестует.
Дэзи. А с другой стороны, ведь у каждого из нас среди носорогов — у кого близкие родственники, у кого друзья, это тоже все осложняет.
Беранже. Выходит, все в это втянуты.
Дэзи. Все с ними заодно.
Беранже. Но как можно быть носорогом? Это уму непостижимо, уму непостижимо. (Дэзи). Помочь вам накрыть на стол?
Дэзи (Беранже). Не беспокойтесь. Я знаю, где тарелки. (Идет к шкафу за посудой).
Дюдар (в сторону). Ого! Она тут как у себя дома...
Дэзи (Дюдару). Я накрываю на троих, вы остаетесь, не правда ли?
Беранже (Дюдару). Оставайтесь, оставайтесь.
Дэзи (Беранже). Знаете, как-то привыкаешь. Никто не удивляется, что по улицам носятся стада носорогов. Люди сторонятся при встрече с ними, уступают дорогу, а потом идут дальше, кто по делам, кто гуляет как ни в чем не бывало.
Дюдар. Это самое разумное.
Беранже. Ну нет, я к этому никогда не привыкну.
Дюдар (в раздумье). А я вот думаю, не попробовать ли и мне тоже.
Дэзи. Давайте завтракать.
Беранже. Как, вы, юрист, и можете допустить...
Снаружи доносится страшный шум, слышно, как мчится стадо носорогов, ревут трубы, гремят барабаны.
Что такое?
Все бросаются к переднему окну.
Что случилось?
Где-то рядом обрушивается стена, пыль поднимается столбом, окутывает часть сцены, действующих лиц почти не видно, только слышны их голоса.
Ничего не видно. Что случилось?
Дюдар. Ничего не видно, зато слышно.
Беранже. Этого мало.
Дэзи. Все тарелки в пыли.
Беранже. Да, уж это совсем не гигиенично!
Дэзи. Давайте скорей есть. Не стоит обо всем этом думать.
Пыль рассеивается.
Беранже (показывая пальцем в зрительный зал). Они разнесли стены пожарного депо.
Дюдар. Да, правда! Стены обрушились.
Дэзи (только что отошла от окна и сейчас стоит у стола и вытирает тарелки, затем быстро идет обратно к окну и становится рядом с Беранже и Дюдаром). Вот они, все выходят.
Беранже. Вся пожарная команда — целый полк носорогов, и впереди барабанщики.
Дэзи. Запрудили весь бульвар!
Беранже. Это невыносимо, невыносимо!
Дэзи. Вон там из дворов еще носороги вылезают.
Беранже. И из домов лезут.
Дюдар. И из окон!
Дэзи. Они бегут к тем!
Видно, как из двери по другую сторону площадки выходит человек и сбегает с лестницы, потом второй — у них на лбу по большому рогу; за ними бежит женщина с головой носорога.
Дюдар. Пожалуй, их теперь уже больше, чем нас.
Беранже. Сколько среди них однорогих и сколько двурогих?
Дюдар. Наверное, статистики ведут учет. Вот будет материал для ученых споров!
Беранже. Вряд ли удастся установить процентное соотношение, разве только что очень приблизительно. Все совершается с такой быстротой. Как за ними поспеешь? Люди не успевают подсчитывать.
Дэзи. Самое разумное — предоставить статистикам делать свое дело. Идемте завтракать, дорогой Беранже. Вас это успокоит, подбодрит, (Дюдару) и вас тоже.
Они отходят от окна. Беранже, которого Дэзи взяла под руку, идет покорно; Дюдар, сделав несколько шагов, останавливается.
Дюдар. Мне что-то не очень хочется есть, или, может быть, я не так уж люблю консервы. Я бы, пожалуй, на свежем воздухе поел.
Беранже. Не делайте этого. Знаете, чем вы рискуете?
Дюдар. Нет, правда, я не хочу вас стеснять.
Беранже. Но вам же говорят...
Дюдар (перебивая Беранже). Да нет, я нисколько не церемонюсь.
Дэзи (Дюдару). Ну, если вам непременно надо идти, конечно, мы не можем вас держать...
Дюдар. Я только не хочу, чтобы вы сердились.
Беранже (Дэзи). Не отпускайте его, не отпускайте.
Дэзи. Я была бы очень рада, если бы он остался... но... в конце концов, каждый волен поступать, как ему нравится.
Беранже (Дюдару). Человек выше носорога.
Дюдар. Я не спорю. Но и не говорю «да». Я не знаю. Это только на опыте можно проверить.
Беранже (Дюдару). Оказывается, вы тоже слабый человек.
Дюдар. Поймите, ведь это на вас просто такой стих нашел, вы сами же потом пожалеете.
Дэзи. Ну, если это просто прихоть, то ничего страшного нет.
Дюдар. Меня мучает совесть. Долг повелевает мне следовать за моим начальником и товарищами и не покидать их ни в радости, ни в горе.
Беранже. Да что вы с ними в брак, что ли, вступили?
Дюдар. Я отказался от брака, единая большая семья лучше маленькой.
Дэзи (спокойно). Нам очень жаль вас, Дюдар, но мы ничего не можем для вас сделать.
Дюдар. Мой долг — не покидать их, я следую своему долгу.
Беранже. Напротив, ваш долг... вы сами не знаете, в чем истинный долг... ваш долг — противостоять им с полным присутствием духа, непоколебимо.
Дюдар. Я сохраню присутствие духа (начинает кружиться по сцене), полностью. И уж если критиковать, то лучше критиковать изнутри, чем со стороны. Я их не покину, не покину.
Дэзи. У него доброе сердце.
Беранже. Слишком доброе. (Дюдару). У вас чересчур доброе сердце, вы слишком человечны. (Дэзи). Удержите его. Он сам себя обманывает. Он человек...
Дэзи. Что я могу сделать?'
Дюдар открывает дверь и убегает. Видно, как он стремглав сбегает по лестнице, Беранже бросается за Дюдаром и кричит ему с площадки.
Беранже. Вернитесь, Дюдар! Вас любят здесь, не ходите туда! Поздно. (Возвращается). Слишком поздно!
Дэзи. Ну что же тут можно было сделать! (Закрывает дверь, Беранже бросается к переднему окну).
Беранже. Он уже нагнал их. Где он?
Дэзи (подходя к окну). Там, с ними.
Беранже. Который же из них?
Дэзи. Теперь уж не разберешь. Нельзя отличить.
Беранже. Все они одинаковые, все одинаковые. (Дэзи). Он не устоял. Вы должны были его удержать силой.
Дэзи. Я не решилась.
Беранже. Надо было решиться, вы должны были настоять. Ведь он любил вас, правда?
Дэзи. Он никогда не объяснялся мне в любви.
Беранже. Всем это было известно. Он и сейчас сделал это с досады, от любви к вам. Он был человек робкий. Вот ему и захотелось сделать что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы произвести на вас впечатление. А вас не тянет последовать за ним?
Дэзи. Нисколько. Раз я здесь.
Беранже (глядя в окно). На улицах, кроме них, ни души. (Бросается к окну в глубине). Никого, кроме них. Нехорошо вы поступили, Дэзи. (Идет снова к окну на авансцене). Насколько хватает глаз, ни одного человеческого существа. Они заполнили всю улицу. Однорогие, двурогие, половина на половину. А кроме этого, никаких отличительных признаков.
Слышны рев и топот бегущих носорогов. Эти звуки стали несколько более мелодичными. На стене до самого конца действия то появляются, то исчезают искусственные головы носорогов. Постепенно их становится все больше и больше, и наконец они покрывают сплошь всю заднюю стену и уже больше не исчезают. Несмотря на всю свою чудовищность, эти головы мало-помалу становятся все красивее и красивее.
Вы не огорчены, Дэзи? Ни о чем не жалеете?
Дэзи. Нет, нет.
Беранже. Как бы я хотел вас утешить. Я люблю вас, Дэзи, не покидайте меня.
Дэзи. Закрой окно, дорогой. От них такой шум. И пыль даже сюда долетает. Все будет грязное.
Беранже. Да-да. Ты права.
Закрывает переднее окно. Дэзи закрывает окно в глубине. Они встречаются на середине сцены.
Пока мы вместе, я ничего не боюсь, мне ни до чего нет дела. Ах, Дэзи. Я думал, для меня уже невозможно полюбить женщину. (Сжимает ей руки, обнимает за плечи).
Дэзи. Видишь, оказывается, все возможно.
Беранже. Как бы я хотел сделать тебя счастливой. А можешь ты быть счастлива со мной?
Дэзи. Почему же нет? Если ты счастлив, я тоже. Ты говоришь, что ничего не боишься, а сам всего пугаешься. Что с нами может случиться?
Беранже (бормочет). Любовь моя! Радость моя! Радость моя! Любовь моя! Дай губы, я даже никогда не думал, что способен на такое страстное чувство.
Дэзи. Ты должен быть спокойнее, у тебя должно быть больше уверенности в себе.
Беранже. Да-да. Дай мне твои губы.
Дэзи. Я очень устала, дорогой. Успокойся, отдохни. Сядь в кресло. (Ведет Беранже к креслу, он усаживается).
Беранже. В таком случае Дюдару незачем было и ссориться с Ботаром.
Дэзи. Перестань думать о Дюдаре. Я с тобой. Какое мы имеем право вмешиваться в чужую жизнь?
Беранже. Ты же вмешиваешься в мою. Со мной ты даже умеешь быть твердой.
Дэзи. Это совсем другое. Дюдара я никогда не любила.
Беранже. Я тебя понимаю. Если бы он остался здесь, он был бы преградой между нами. Да, счастье эгоистично.
Дэзи. Надо защищать свое счастье. Разве не правда?
Беранже. Я боготворю тебя, Дэзи. Я восхищаюсь тобой.
Дэзи. Может быть, когда ты меня узнаешь поближе, ты уже не будешь мне этого говорить.
Беранже. Чем ближе я тебя узнаю, тем больше буду любить, и ты такая красивая, красивая!
Снова слышен бег носорогов.
Особенно если тебя сравнить с этими... (Показывает рукой за окно). Ты скажешь, это не комплимент, но, право, они как-то еще больше оттеняют твою красоту...
Дэзи. Ты сегодня себя хорошо вел? Не пил коньяк?
Беранже. Да-да, я себя хорошо вел.
Дэзи. Ты правду говоришь?
Беранже. Ну да, правду, уверяю тебя.
Дэзи. А тебе можно верить?
Беранже (немного пристыженно). Да, верь мне, верь.
Дэзи. Ну, в таком случае можешь выпить стаканчик. Это тебя подбодрит. (Беранже хочет вскочить). Сиди, дорогой. Где бутылка?
Беранже (показывает на стол). Там, на столике.
Дэзи (направляется к столику, находит бутылку и стакан). Здорово ты ее запрятал.
Беранже. Чтобы не соблазняться.
Дэзи (наливает немного в стакан и протягивает Беранже). Нет, ты правда умник. Ты делаешь успехи.
Беранже. С тобой я еще и не такие сделаю.
Дэзи (протягивая ему стакан). На, вот тебе награда.
Беранже (пьет залпом). Спасибо. (Протягивает ей стакан).
Дэзи. Ну нет, дорогой. Сегодня на утро достаточно. (Берет у Беранже стакан, относит вместе с бутылкой на столик). Я не хочу, чтобы тебе опять плохо было. (Возвращается к Беранже). Ну, как твоя голова?
Беранже. Гораздо лучше, мой ангел.
Дэзи. Тогда снимем повязку. Она тебе совсем не идет.
Беранже. Нет-нет, не трогай.
Дэзи. Ну что ты, дай я сниму.
Беранже. Боюсь, под ней что-то окажется.
Дэзи (несмотря на протесты Беранже, снимает повязку). Вечно у тебя всякие страхи, мрачные мысли. Видишь, ничего нет. Лоб совсем гладкий.
Беранже (щупает лоб). Правда, ты избавляешь меня от моих комплексов. (Дэзи целует Беранже в лоб). Что бы со мной стало без тебя?
Дэзи. Я никогда тебя больше не оставлю одного.
Беранже. С тобой у меня не будет ни тоски, ни страхов.
Дэзи. Уж я-то сумею тебя от них избавить.
Беранже. Мы будем вместе читать. Посмотришь, какой я стану ученый.
Дэзи. А самое главное, в часы, когда на улице становится потише, мы будем с тобой гулять.
Беранже. Да, по берегам Сены, в Люксембургский сад...
Дэзи. И в Зоологический...
Беранже. Я буду сильным и смелым. И я тоже буду защищать тебя от всяких обидчиков.
Дэзи. Тебе не придется меня защищать, милый. Мы с тобой никому не желаем зла, и нам, дорогой мой, тоже никто не желает зла.
Беранже. Зло иногда причиняешь нечаянно, совсем не желая этого, или невольно поощряешь его. Вот ты ведь тоже не любила этого бедного мсье Папийона. Но помнишь, в тот день, когда Беф появился у нас в виде носорога, может быть, тебе не следовало так резко говорить Папийону, что у него шершавые ладони.
Дэзи. Но это же правда, они у него шершавые.
Беранже. Не сомневаюсь, милая. А все-таки ты могла бы сказать ему это не так резко, пощадить его. Ему было очень неприятно.
Дэзи. Ты думаешь?
Беранже. Он не подал виду, потому что очень самолюбив. Но, конечно, он был глубоко уязвлен. И, может быть, это и толкнуло его на такой шаг. Вот видишь, а ты могла бы спасти человека.
Дэзи. Ну, не могла же я предвидеть, что с ним такое стрясется... Он себе слишком много позволял...
Беранже. Я вот себя всегда буду упрекать за то, что не был поласковей с Жаном. Я никогда не мог показать ему так, чтобы он это почувствовал, как сильно я был к нему привязан. И я не проявил достаточной чуткости.
Дэзи. Не терзай себя. Ты сделал все, что было в твоих силах. Нельзя сделать невозможное. Ну, что ты так терзаешься? Не думай обо всех этих людях. Забудь их. Гони прочь дурные воспоминания.
Беранже. Они очень громко напоминают о себе, эти воспоминания, они слышны и видны. Они реальны.
Дэзи. А я не думала, что ты такой реалист, ты мне казался похожим на поэта. Неужели у тебя нет воображения? Ведь и реальности тоже разные бывают. Выбери себе ту, которая тебе больше подходит. Спасайся в мнимости.
Беранже. Легко сказать!
Дэзи. А я? Разве я тебе не заменяю всего?
Беранже. О да, полностью! Полностью!
Дэзи. Ты все портишь этим копаньем в себе. У каждого, наверное, есть недостатки. А все-таки у нас их меньше, чем у других.
Беранже. Ты правда так думаешь?
Дэзи. Мы все-таки в каком-то отношении лучше большинства людей. Мы с тобой оба добрые.
Беранже. Это правда. Ты добрая, и я добрый. Правда.
Дэзи. Так вот, значит, мы имеем право жить. И наш прямой долг по отношению к самим себе быть счастливыми, невзирая ни на что. Чувство вины — это опасный симптом. Это признак недостаточной чистоты.
Беранже. Д-да, оно может привести... (Показывает пальцем на окно, под которым бегают носороги, и на стену в глубине, откуда высовывается голова носорога). Многие из них начали так!
Дэзи. Давай попытаемся больше не чувствовать себя виноватыми.
Беранже. Да, ты права, радость моя, божество мое, мое солнышко... Ведь я с тобой, правда? Никто не может нас разлучить. У нас есть наша любовь, и только это и есть настоящее. Никто не имеет права и не может помешать нам быть счастливыми, ведь правда?
Звонит телефон.
Кто может нам звонить?
Дэзи (опасливо). Не отвечай!
Беранже. Почему?
Дэзи. Не знаю. Может быть, так лучше.
Беранже. А что, если это мсье Папийон, или Ботар, или Жан, или Дюдар, и они хотят нам объявить, что отступились от своего решения? Ведь ты же сама говорила, что у них это просто так, прихоть?
Дэзи. Не думаю. Не могли они так скоро изменить свое отношение. У них даже не было времени подумать. Нет, они доведут свой опыт до конца.
Беранже. А может быть, это из муниципалитета, может быть, там наконец зашевелились, собираются принять меры и вот просят нас помочь.
Дэзи. Маловероятно.
Телефон снова звонит.
Беранже. Конечно, конечно, это звонят из мэрии. Узнаю — такой продолжительный звонок! Нет, я не могу не ответить, я должен отозваться. Больше звонить некому. (Снимает трубку). Алло?
В ответ из трубки доносится рев.
Ты слышишь? Ревут! Вот, послушай!
Дэзи подносит трубку к уху, отшатывается и бросает трубку на аппарат.
Дэзи (испуганно). Что это такое, как это понимать?
Беранже. Это они с нами шутки шутят.
Дэзи. Плохие шутки.
Беранже. Видишь, я тебе говорил!
Дэзи. Ничего ты мне не говорил.
Беранже. Я так и ждал этого, я предвидел.
Дэзи. Ты ровно ничего не предвидел. Никогда ты ничего не умеешь предвидеть. Все твои предвидения бывают только после того, как события уже произошли.
Беранже. Нет, я предвижу, предвижу.
Дэзи. И как это гадко с их стороны. Просто противно, не люблю, когда надо мной смеются.
Беранже. Над тобой они не отважатся смеяться. Они смеются надо мной.
Дэзи. А раз я с тобой, значит, достается и мне. Они мстят нам. Но что мы им сделали?
Снова звонок.
Отключи аппарат.
Беранже. Министерство связи этого не разрешает.
Дэзи. Ах, ты всего боишься, ни на что не можешь осмелиться, а еще берешься меня защищать!
Дэзи выдергивает вилку, телефон умолкает.
Беранже (бросается к радиоприемнику). Давай включим приемник, послушаем последние известия.
Дэзи. Да, нужно знать, что же делается.
Из приемника слышится рев. Беранже поспешно выключает радио. Но какие-то отголоски рева, словно многоголосое эхо, продолжают доноситься, не умолкая.
Это становится серьезно. Мне это не нравится. Я не могу этого выдержать. (Дрожит).
Беранже (в сильном смятении). Успокойся! Успокойся!
Дэзи. Оди заняли радиостанцию!
Беранже (страшно взволнован, весь дрожит). Успокойся, успокойся, только успокойся.
Дэзи подбегает к окну в глубине, выглядывает, потом бежит к окну на авансцене. Беранже делает
то же самое в обратном порядке; затем они останавливаются друг против друга посередине сцены.
Дэзи. Это уже совсем не шутки. Они о себе заявляют всерьез.
Беранже. Только они и остались, никого, кроме них. И власти переметнулись на их сторону!
Дэзи и Беранже опять перебегают от окна к окну и после этого снова останавливаются посередине сцены.
Дэзи. Нигде ни души.
Беранже. Мы одни, мы остались одни.
Дэзи. Ты же сам этого хотел.
Беранже. Нет, это ты хотела!
Дэзи. Нет ты.
Беранже. Ты!
Отовсюду несется рев. Головы носорогов закрыли всю стену в глубине. Со всех сторон по всему дому слышен тяжелый топот, громкое сопение зверей. Но теперь в этом шуме чувствуется какой-то ритм, и он кажется мелодичным. Сильнее всего шум и топот доносятся сверху. С потолка сыплется штукатурка. Дом сотрясается.
Дэзи. Земля трясется. (Не знает, куда бежать).
Беранже. Нет, это наши соседи, непарнопалые. (Грозит кулаком влево и вправо). Перестаньте! Вы мешаете работать. Шуметь запрещается! Запрещается шуметь!
Дэзи. Что они тебя послушаются, что ли!
Но шум постепенно утихает и переходит в нечто вроде музыкального аккомпанемента.
Беранже (тоже перепуган). Не бойся, сокровище мое. Мы вместе, разве тебе не хорошо со мной? Разве тебе недостаточно этого? Я огражу тебя от всех невзгод.
Дэзи. Все-таки, может быть, мы сами во всем виноваты?
Беранже. Не думай об этом больше. Не упрекай себя. Чувство вины опасно. Будем жить своей жизнью, будем счастливы. Наш долг быть счастливыми. Они не злые. Никто им ничего дурного не делает. Они оставят нас в покое. Не волнуйся. Отдохни. Сядь в кресло. (Подводит Дэзи к креслу). Не волнуйся. (Усаживает Дэзи в кресло). Хочешь рюмочку коньяку для бодрости?
Дэзи. У меня голова болит.
Беранже (берет свою повязку и обвязывает ею голову Дэзи). Я люблю тебя, моя радость. Не волнуйся, это у них пройдет. Это просто так, прихоть.
Дэзи. Нет, это не пройдет. Это уже окончательно.
Беранже. Я люблю тебя, безумно люблю.
Дэзи (снимает повязку). Будь что будет. Ну что тут можно сделать?
Беранже. Они все посходили с ума. Мир болен. Они все больны.
Дэзи. Не нам их вылечить.
Беранже. Как мы будем жить в одном доме с ними?
Дэзи (успокаиваясь). Надо быть рассудительными. Надо найти какой-то modus vivendi и постараться поладить с ними.
Беранже. Они не способны нас понять.
Дэзи. Нужно добиться, чтоб поняли. Другого выхода нет.
Беранже. А ты, ты их понимаешь?
Дэзи. Пока еще нет. Но мы должны попытаться понять их психологию, изучить их язык.
Беранже. Нет у них никакого языка! Послушай — это ты называешь языком?
Дэзи. Что ты об этом знаешь? Ты ведь не полиглот!
Беранже. Мы с тобой поговорим об этом потом. Сначала надо поесть.
Дэзи. Мне даже и есть не хочется. Нет, это уж слишком. У меня больше нет сил сопротивляться.
Беранже. Но ты же сильнее меня. Ты не позволишь себе поддаться. Я так всегда восхищаюсь твоим мужеством.
Дэзи. Ты мне уже это говорил.
Беранже. Ты веришь, что я тебя люблю?
Дэзи. Ну, верю.
Беранже. Я люблю тебя.
Дэзи. Ты повторяешься, котик.
Беранже. Послушай, Дэзи, мы с тобой еще можем что-то сделать. У нас будут дети, у наших детей тоже будут дети. На это потребуется время, но мы с тобой вдвоем, мы можем возродить человечество.
Дэзи. Возродить человечество?
Беранже. Ведь так уже было однажды.
Дэзи. Во время оно. Адам и Ева. Да, у них было мужество!
Беранже. И у нас тоже найдется мужество. К тому же его не так много и надо. Это же само собой делается, нужно только время и терпение.
Дэзи. А зачем?
Беранже. Ну и, пожалуй, немножко мужества, совсем немножко.
Дэзи. Я не хочу иметь детей. Такая скучища.
Беранже. Как же ты тогда хочешь спасти мир?
Дэзи. А зачем его спасать?
Беранже. Ну что за вопрос!.. Сделай это для меня, Дэзи! Давай спасем мир.
Дэзи. А может быть, это мы с тобой нуждаемся в спасении. Мы с тобой не такие, как надо.
Беранже. Ты бредишь, Дэзи, у тебя жар.
Дэзи. А ты видишь разве, есть еще такие, как мы?
Беранже. Я не хочу этого слышать, Дэзи, не хочу, чтобы ты говорила такие вещи.
Дэзи смотрит по сторонам, на носорогов, головы которых видны на стенах, в двери через площадку и внизу у рампы.
Дэзи. Вот это молодцы! Какие они все веселые. Прекрасно чувствуют себя в своей шкуре. И совсем не похоже, что они помешались. Держат себя совершенно естественно. Выходит, они правы, что так поступили.
Беранже (сжав руки, в ужасе смотрит на Дэзи). Это мы правы, Дэзи, уверяю тебя.
Дэзи. Какое самомнение!
Беранже. Ты отлично знаешь, что я прав.
Дэзи. Абсолютной истины не существует. Прав мир, а не ты или я.
Беранже. Нет, Дэзи, я прав. И доказательство тому — ты понимаешь, когда я с тобой говорю.
Дэзи. Это еще ничего не доказывает.
Беранже. И еще доказывает это, что я люблю тебя, как только мужчина может любить женщину!
Дэзи. Вот так довод!
Беранже. Я не понимаю тебя, Дэзи. Ты уже сама не знаешь, что говоришь. Разве любовь... любовь... любовь...
Дэзи. Я, правду сказать, как-то даже немножко стыжусь того, что ты называешь любовью, это болезненное чувство, слабость мужчины. И женщины. Какое может быть сравнение с этим пылом, с этой необычайной энергией, которой так и пышат все эти существа вокруг нас.
Беранже. Ах, энергия, тебе хочется побольше энергии. На тебе энергию! Получай! (Дает ей пощечину).
Дэзи. Ах! Никогда бы не поверила... что ты... (Падает в кресло).
Беранже. О! Прости меня, дорогая, прости меня! (Пытается обнять, она вырывается). Прости, дорогая. Я не хотел... Не знаю, что со мной случилось, как я мог позволить себе...
Дэзи. Просто тебе нечего было сказать больше, вот и все.
Беранже. Да! За несколько минут мы с тобой точно двадцать пять лет в браке прожили!
Дэзи. Мне и тебя жалко, тебя я тоже понимаю.
Беранже (плачущей Дэзи). Ну что я тебе скажу, у меня больше никаких доводов не осталось. Ты считаешь, что они сильнее меня и, может быть, даже сильнее, чем мы с тобой.
Дэзи. Безусловно.
Беранже. И все-таки, несмотря ни на что, клянусь тебе, я от себя не отрекусь, не отрекусь.
Дэзи (встает, подходит к Беранже, обнимает его за шею). Бедненький мой, мой дорогой, я буду с тобой — до конца.
Беранже. А ты сможешь?
Дэзи. Я сдержу слово. Положись на меня.
Мелодичный рев носорогов.
Они поют. Слышишь?
Беранже. Не поют, а ревут.
Дэзи. Нет. Поют.
Беранже. Ревут, говорю тебе.
Дэзи. Ты с ума сошел. Они поют!
Беранже. У тебя, верно, нет никакого музыкального слуха.
Дэзи. Это ты, мой друг, совершенно не разбираешься в музыке; посмотри, они играют, танцуют.
Беранже. Это ты называешь танцем?
Дэзи. Они танцуют по-своему. И они такие красивые.
Беранже. Они отвратительны.
Дэзи. Я не хочу, чтобы о них говорили плохо. Мне это неприятно.
Беранже. Прости меня. Ну, не будем же мы с тобой из-за них ссориться.
Дэзи. Они боги.
Беранже. Ты преувеличиваешь, Дэзи. Посмотри на них хорошенько.
Дэзи. Не надо ревновать, дорогой. Прости и ты меня. (Снова подходит к Беранже и пытается обнять его. На этот раз уклоняется Беранже).
Беранже. Я вижу, у нас с тобой совершенно противоположные взгляды. Нам лучше и не пытаться спорить.
Дэзи. Не надо быть таким мелочным, хватит тебе.
Беранже. Не надо быть дурой.
Дэзи (Беранже, который поворачивается к ней спиной и разглядывает себя в зеркало). Нам с тобой вместе жить нельзя, ничего не получится. (В то время как Беранже продолжает смотреться в зеркало, она потихоньку идет к двери, говоря на ходу). Он совсем не добрый, нет, не добрый.
Дэзи выходит, видно, как она медленно спускается по лестнице.
Беранже (продолжая глядеться в зеркало). Как-никак, а человек — это все-таки не так противно. А ведь я далеко не красавец. Поверь мне, Дэзи! (Оборачивается). Дэзи, Дэзи! Где ты, Дэзи? Нет, ты этого не сделаешь! (Бросается к двери). Дэзи! (Выбегает на площадку, перегибается через перила). Дэзи! Вернись! Вернись, моя маленькая Дэзи! Ты даже не позавтракала! Дэзи, не оставляй меня одного! Ты же мне обещала! Дэзи! Дэзи! (Перестает звать и в отчаянии возвращается в комнату). Конечно, мы перестали друг друга понимать. Никакого согласия, ни в чем. Совместная жизнь распалась. Но как же она могла уйти, не объяснившись?! (Оглядывается, обводит глазами комнату). Не сказав ни слова. Так не поступают. Вот теперь я совсем один. (Идет к двери, запирает ее на ключ, очень тщательно, но с явным раздражением). Я им не дамся. (Старательно закрывает окна). Вы меня не поймаете. (Обращается к головам носорогов). Я за вами не пойду, я вас не понимаю. Я останусь таким, каков я есть. Я человеческое существо. Человеческое. (Садится в кресло). Совершенно невыносимое положение. Я сам виноват в том, что она ушла. Я был для нее всем. Что теперь с ней станется? Вот еще один человек на моей совести. Мне лезет в голову все самое ужасное; самое ужасное может случиться! Бедная крошка, брошенная на произвол судьбы, одна, в этом мире чудищ! Кто мне поможет ее найти? Никто, потому что никого не осталось.
Снова оглушительный рев, топот, пыль столбом.
Не хочу их слышать. Заткну себе уши ватой. (Затыкает уши ватой и разговаривает сам с собой, стоя у зеркала). Есть только один выход — убедить их, но в чем убедить? А такого рода мутации... они обратимы? Кто знает, обратимы ли они? И потом, это же как подвиг Геракла, это свыше моих сил. Прежде всего, для того чтобы их убедить, с ними нужно вступить в переговоры. А чтобы разговаривать с ними, мне нужно научиться их языку. Или им нужно научиться моему. А на каком языке я говорю? Какой у меня язык? Французский, да? Конечно, это считается французским. А что такое французский язык? Конечно, можно его назвать французским, если угодно, никто не может этого оспорить, только я один и говорю на нем. А что я говорю? Понимаю ли я сам себя? Я — себя — понимаю? (Идет на середину комнаты). А что, если, как сказала Дэзи, правы они? (Возвращается к зеркалу). Человек не уродлив, не уродлив! (Смотрится в зеркало, проводит рукой по лицу). Как странно! Но на что же я похож? На что? (Бросается к шкафу, достает фотографии, смотрит, перебирает их). Вот снимки! Что это за люди? Мсье Папийон, а может быть, Дэзи? А это кто — Ботар, или Дюдар, или, может быть, Жан? А может быть, я сам? (Опять бросается к шкафу и достает две-три картины). Да, я себя узнаю, это я, я! (Идет, вешает картины на стену в глубине, рядом с головами носорогов). Это я, я.
Когда картины развешаны, видно, что на них изображены старик, толстая. женщина, мужчина. Уродство этих портретов особенно выступает рядом с головами носорогов, которые стали очень красивыми. Беранже отходит на шаг, разглядывает картины.
Некрасивый я, совсем некрасивый. (Срывает картины и с яростью бросает их на пол. Идет к зеркалу). А они красивые. Я был не прав. Ах, как бы я хотел быть таким, как они. Жаль, что у меня нет рога. Как это безобразно — совсем гладкий лоб. Как было бы хорошо — один или два рога, сразу бы все подтянулось, а то вон как обвисло. Но, может быть, это еще случится, и мне не будет стыдно, и я пойду к ним, и мы все будем вместе. Но у меня почему-то рог не растет! (Смотрит на ладони). И руки у меня какие-то влажные. Станут ли они когда-нибудь жесткими? (Снимает пиджак, расстегивает сорочку, рассматривает грудь в зеркало). А кожа какая дряблая! Ах, это чересчур белое, волосатое тело! Как бы я хотел, чтобы у меня была жесткая кожа, такого чудесного темно-зеленого цвета, совсем голая, без растительности, как у них! (Прислушивается к реву). Их пение не лишено приятности, немного резко звучит, но есть в нем какая-то своеобразная прелесть! Ах, если бы и я мог так. (Пытается подражать). Агх! Агх! Брр. Нет, не то. Попробуем еще, погромче! Агх! Агх! Брр! Нет-нет, совсем не то, слабо, Никакой мощи в голосе. У меня не получается рева. А только вой. Агх! Агх! Вой — это совсем не рев. Зачем же теперь раскаиваться, надо было идти за ними вовремя... Теперь уже поздно — увы! Я чудовище, чудовище! Мне уже никогда не стать носорогом, никогда, никогда! Я не могу измениться. Я бы так хотел, так хотел, но не могу. Я больше не могу на себя смотреть, мне стыдно! (Поворачивается спиной к зеркалу). Я так уродлив! Горе тому, кто хочет сохранить своеобразие! (Вздрогнув, застывает на месте). Ну что ж, делать нечего! Буду защищаться! Один против всех! Где мое ружье, ружье мое! (Поворачивается лицом к стене, на которой видны головы носорогов. Кричит). Один против всех! Я буду защищаться, буду защищаться! Один против всех! Я последний человек, и я останусь человеком до конца! Я не сдамся!
Занавес
Назад: Картина вторая
На главную: Предисловие
