7. Сон поэтический
Очень трудно вспоминать. Всю ночь во сне сочиняла стихи. Это первая трудность, я ведь в стихах природная двоечница. То есть, сочинять-то было легко, вспоминать сейчас трудно. От собственной бездарности не отречешься.
А вторая трудность, может быть, еще труднее. В других снах было хоть какое-то действие. Хоть как-то все события связывались. А здесь я не знаю, что с чем связывать: события со стихами или стихи между собой. О том, чтобы связать события, и думать нечего — здесь и событий-то нет. И людей каких-то определенных не видела — тени и тени. Между временем жила.
Кажется, не холодно. Кажется, мимо прокатился трамвай — земля дрожала. А может, была телега. Неважно… Сижу на чем-то среди чего-то. Произошло что-то такое, что я чувствую каким-то шаром вокруг себя. Какими словами описать шарообразное пространство вокруг себя и свои взаимоотношения с ним? И нужно ли это? Может быть, достаточно того, что мы с ним отлично уживаемся, мы понятны и приятны друг другу. Трамвай как раз добавил приятности и понятности. Или телега? Скорее всего, трамвай, поскольку это как-то связано с электричеством. Но для чего-то мне все-таки нужно это выразить словами. Что-то вот такое:
Мой мир — окраина Вселенной,
Веселой, грешной, молодой.
Молчу коленопреклоненно
Перед березовой пыльцой…
Это еще не стихи. Набросок. Когда бывает березовая пыльца? Летом?
Теперь — смена состояния. И места. Все так же неопределенно вокруг, а перед носом — кирпичная стена с остатками штукатурки.
Быльем зарастает и снег заносится
Тихое горе усталой души.
И сразу без перерыва:
Мы у вечности украли
Изумительную ночь.
Время давит на педали…
Но уже нет стены кирпичной, вообще ничего нет. Пустота. Долго, долго, долго пустота. Потом снова неописуемый шар, и несколько слов!
Минутная слабость, начальник,
Обходится в вечный позор.
Следом, немедленно, в той же пустоте:
Их разницу и сходство
Легко определить:
Один живет для скотства,
Другой жует, чтоб жить.
Это, кажется, единственное, как-то законченное. Да и то сомневаюсь.
Шары и шарики порхают, как бабочки, охватывают меня, проникают внутрь, как беременность, распадаются в слова или просто растаивают.
Пустота — уже небо. Облака похожи на толпу. Нет, на демонстрацию, на колонну людей. Вид сверху.
Моим святым неведомы законы.
И нет чертей. Мы все в одном миру.
Очень хотелось бы узнать дальше насчет святых и чертей. Но это у нее самой до конца не сложилось. Сразу следом прилетело что-то новое, с видом под ноги:
В этом круге не знают концов и начал,
Здесь неведомы света святые порывы…
Тут было что-то безнадежное, горькое… Забыла.
Запотевшее окно. Крупные слезы ползут по стеклам вниз. Не могу понять, изнутри или снаружи. Глубина моего зрения меньше толщины стекла. И странные слова, совсем о другом!
Нет больше спичек. Газовый рожок манит иным. Кому какое дело…
Ах, Вася, измучил меня этот сон. Можешь ли ты представить то отчаяние и ту бессильную ярость, еще что-то непередаваемое, что-то разрывающее, когда наблюдаешь чужие мучения, а помочь нечем? В прошлых снах я просто жила и все запомнила. А в этом — жила за нее и ее же наблюдала со стороны, изнутри и снаружи одновременно. Как в той шутке: "Отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим". Ужасное мучение — за двоих сразу. Вот, например, еще обрывок стихотворения. Где, когда, почему — кто это может объяснить? За себя она страдает или за кого-то? Или просто вообразила себе и дурью мается?
О кто-нибудь! О протяните руку!
О поделитесь жертвенным теплом!
Дальнейшее — безмолвие… Поруку…
Ну вот что это за мысли? Или они вовсе не мысли? Как их тогда зовут?
Куда ты, ветер, гонишь снег?
………………………….за мной
………………………безумный человек,
Куда ты катишь шар земной?
Не сама ли она — безумный человек? Только-только что-то начнет — бросила! Следом уже другие слетаются — стаями, облаками, какими-то крылатыми обязательно. Все у нее машет крыльями, даже если тоска. Вот еще:
Я сегодня не ведаю страха,
Вам теперь не вдавить меня в пыль.
Мои крылья свободны от праха.
Я для вас………………………….
Нет, не вспоминается. Почти везде она к кому-то обращается: то спорит, то умоляет. И никогда — ни одного собеседника. Шары, шары… А может, и не шары, а какие-то облака разной формы. Вот еще одно:
Не ходите кругами, ведь я же вас вижу насквозь.
Даже если у вас ваша совесть и не ночевала,
Я за труд не сочту……………………………….
И следом, немедленно, на фоне облупленного пола:
Вот ответь-ка на вопрос:
Если я тебя не звал,
Бог тебя ко мне послал
Или чёрт тебя принес?
Совершенно странная личность. Где она живет, с кем, что делает? Можно подумать, что свою телесную жизнь среди предметов она считает не более чем случайным поводом для этих странных стихов.
Не жди, что я с горя не выживу.
Когда-то и мне повезет,
И я без восторга увижу,
Как совесть тебя загрызет.
Так я и промучилась весь сон. Натыкалась на деревья, на сугробы, на людей. Под конец меня сбила-таки машина. И я, лежа на земле, вдруг увидела все таким, как есть. Настоящие люди, не тени, поднимали меня, укладывали на носилки, говорили со мной. Все это помню, но все это обычно, рассказывать нечего. Самое интересное было в больнице. Я лежу под простынкой, входит мужчина в какой-то непонятной форменной одежде, в наброшенном розовом халате, садится на край кровати и строго спрашивает: "Ну что, вы все поняли?" Мне отчего-то очень страшно, до тошноты, до удушья. Хочу что-то быстро-быстро сделать и — просыпаюсь на самом непонятном месте.
И едва осознала, где нахожусь, и кто я на самом деле, как брошенное вслед, из глубины сна всплывает последнее не мое — мое стихотворение:
Ты, рябинка, лист прекрасный,
В "бабье лето" красный-красный,
Мне на радость подари.
Раз в году от первой стужи
Вся твоя беда — снаружи…
А моя — всегда — внутри.
Я слышала, что поэты специально ищут страдания, ковыряют себе душу, чтобы сочилась стихами. После этого сна — сомневаюсь. У поэта душа с активной изнанкой. Он живет то снаружи, то внутри. А моя бедолага жила, кажется, только внутри. Да еще никого туда не пускала. Вот ее и переехали.
