1. Сон героический
Незнамо где и незнамо когда была я красива и молода.
Жаль, что не даются мне стихи: о такой жизни, как у меня, только стихами и рассказывать.
Хороша я была! Помню себя в зеркале. Нос — прямой, обыкновенный, не длинный и не короткий. Волосы — русые, чуть волнистые, в меру длинные, никогда не завивала и не красила. Ушки — округлые, как по лекалу, не продырявленные, и так хорошие. Глаза — синие, в меру большие, не впалые и не навыкате, с нормальными густыми ресницами да еще и умные. Брови не выщипывала, некогда было. Кожа у меня была гладкая, загар на ней — золотистый. Фигура — спортивная, ничего лишнего, но и всего, что надо, вполне хватало. Походка легкая, движения точные, голос звонкий, но не резкий. В общем — красавица. Да еще с каким-то особым высшим образованием.
Это образование получала я что-то долго и в разных местах. Подробностей не знаю, только помню, что училась без натуги и охотно. А когда отучилась, то попала в такое место, где главное ученье только и началось.
Жила я от работы далеко, в маленьком уютном домике, со всеми удобствами. Ванна голубая, вода всегда горячая, мыло пахучее, для волос — специальное жидкое, в прозрачных плоских бутылочках небьющихся, пробочки навинчиваются. Спальня отдельно, кухня отдельно, гостиная отдельно, кладовочки, шкафчики, полочки все с дверцами, элевизор на стене, тонкий, как картина. Правда, без терминала, но с телефоном, Все в домике электрическое, вокруг домика фруктовый сад, а рядом с домиком — гараж. В гараже низкая легковая машина с мощным бесшумным мотором, и я умею на ней ездить сама, за рулем! Еще в гараже мотоцикл. Без коляски, тоже с очень мощным мотором. Но мне на нем ездить запрещено, потому что я гоняю, как ведьма на помеле, и могу разбиться. Разбиваться мне запрещено. Зато когда я приезжаю на работу, я должна много летать на маленьком самолете — высший пилотаж. Я прыгаю с парашютом с большой высоты и тоже всяко должна кувыркаться, и это мне очень нравится. Мне не нравится только крутиться растопыренной в колесе — некрасивое занятие, хотя и полезное. И кувыркаться в закрытой кабинке на вертящейся стреле мне тоже не нравится: кожа на лице отвисает, а глаза мои прекрасные, умные, выпадают, хоть руками держи, но руками даже не двинешь, они тяжелые. (Это устройство называется "центрифуга", но я постараюсь не употреблять такие неприличные слова). Зато могу хоть целый час прыгать на резиновом столе — это очень славно, потому что можно всяко кувыркаться в воздухе, как в небе.
Но я не летчик. Летчики летают на больших, страшных самолетах с дырками по бокам и сзади. Огонь и грохот. Мой самолетик — с винтом, просто для здоровья. Меня и кормят особо — не тяжело и сытно. А работа наша — приборы, цифры и чертежи. Нас пятеро. На работе мы все в одинаковых голубых комбинезонах. В них все удобно делать, и в туалете удобно, и стирать не надо, потому что кругом очень чисто, а в конце недели мы одежду сдаем и получаем свежую.
Тех, с кем работаю, я знаю и люблю. У Дины черная кожа. Роберт тоже черный. Чен, наверно, китаец. А мы с Георгием — белые.
Но той любовью, которая только на двоих, никто ни с кем в нашей пятерке не связан. Дина очень темпераментная, она без мужчины страдает, у нее один постоянный гость после работы — он тоже черный и занимается какой-то техникой где-то в нашем же Центре (интересное название для организации — просто Центр). Роберт — очень молодой и очень талантливый в науках, поэтому девушками не интересуется пока и сам скромен, как девушка. Чен имеет жену и троих детишек, они ежедневно подвозят его к Центру и уезжают, старший сын лет десяти хорошо водит машину. (Мне всегда хотелось посмотреть, как он достает до педалей, а оказалось, что ничего особенного — на педали надеваются еще одни педали, на раздвижных ножках.) У Георгия нет женщины или девушки, но есть интерес ко мне. А я имею интерес к одному любителю быстрой езды на мотоцикле, но работа пока не позволяет мне завести от него ребенка.
Что значит — "пока"?
"Пока" — это цель нашей подготовки и даже нашей жизни. Мы уже заканчиваем занятия в классах и на макетах, мы уже начали обживать свой корабль, на котором поднимемся туда, где движется Луна.
Найду ли слова, чтобы объяснить тебе мою работу? Ведь язык, на котором я говорила во сне, совершенно мне не знаком.
Мы — пилоты космоса. Наш корабль — ракета. Он похож на кремлевскую башню, но в три раза выше и гораздо толще. К нему сбоку прикреплен наш "Челнок". "Челнок" чуть меньше Спасской башни, у него есть короткие крылья, он называется — ракетоплан спуска. Большой носитель забросит наш "Челнок" в космическую пустоту, где нет воздуха, и рухнет куда-то в Тихий океан. А мы в "Челноке" станем маленькой Луной, сделаем свои дела на орбите и спустимся назад, как самолет. Для нас выложена специальная, очень-очень длинная посадочная полоса. Это будет наш единственный полет. После него мы будем заниматься наукой, обработкой собранного материала (мы летим на месяц!), нас будут долго-долго обследовать врачи и биологи, и можно будет все-все-все. Тогда рожу своему мотоциклисту ребеночка, и будем втроем гонять по дорогам.
Вот такое объяснение, лучше я не умею.
Ах, Вася как утомительны бывают занятия. Иногда устаю настолько, что не могу вести машину. Но об этом не стоит пробалтываться. Потихоньку от всех, особенно от Георгия, звоню своему мотоциклисту, и он увозит меня домой. Он на руках выносит меня из машины, вносит в комнату, осторожно опускает на постель… Тут силы ко мне возвращаются, и мотоциклист убеждается, что мой будущий полет не стоит волнений, что я способна выдержать любые перегрузки!
Если ты, Васенька, заревновал, то не забывай, что, во-первых, это сон, а во-вторых, мотоциклист как две капли похож на тебя. Он, по-моему, не из сна, а из моего воображения.
И вот мы на старте. Стартом называется вся эта бетонная площадь, с которой мы взлетим, и вообще весь комплекс оборудования.
Много людей, нас снимают кинооператоры, наш самый главный начальник произносит речь. Он говорит, что мы еще до полета стали героями, поэтому наш полет — только малая часть огромной программы, что мы прокладываем дорогу к Луне, к Марсу и дальше.
Я стою между Диной и Робертом и думаю о маме с папой. Они сейчас волнуются за меня на дальней трибуне. Там еще больше народу, чем на старте — родственники, друзья, дети Чена, любовники Дины и мой мотоциклист, конечно. Он обещал быть на самом краю справа от трибуны.
Поднимаемся в стеклянном лифте, вглядываемся в дальнюю трибуну. С самого правого края взлетает и рассыпается красная ракета. Я знаю, кто ее запустил.
В кабине "Челнока" занимаем свои кресла. Дурацкая поза при взлете — вверх ногами на спине, как у гинеколога. Зато так легче всего переносить давление при взлете.
Интересно вспомнить, о чем я думала, когда включились двигатели. Я забыла о родителях и о мотоциклисте, о великих целях человечества, я думала только о том, чтобы мышцы мои выдержали перегрузку и не расслабились. Мелькали еще в памяти обрывки тренировок, особенно высший пилотаж, когда заканчиваешь петлю и сидишь в такой же позе, а снизу так же давит…
Потом был посторонний толчок, по остеклению плеснуло огнем, и нас понесло и завертело, как в центрифуге. Мелькало то голубое небо, то пестрая Земля и почему-то не попадало в окошки Солнце. Потом был еще один толчок, очень болезненный, нас завертело еще сильнее и тут же окутало огнем. Я видела, что Георгий с Робертом пытаются овладеть управлением, и что-то делала тоже, стараясь им помочь…
Было уже ясно, что наш "Челнок" вместе с носителем горит и падает обратно на Землю. Чен сказал: "Приготовьтесь, мы падаем прямо в рай."
И тогда, Вася, я забыла обо всем, кроме самого главного. До самого удара, до самого взрыва я думала только о том, что мы с тобой не успели родить ребеночка. Я плакала-заливалась, никого не было мне жалко, кроме этого нерожденного, маленького-маленького…
Когда упали, я проснулась. Подушка мокрая, глаза распухли, губы варениками, все тело болит. Полежала, подумала и решила, что не надо так просто сдаваться. Надо еще раз тут поспать и посмотреть, может быть, сон этот продолжится и не погибнет моя бедная красавица. (Между прочим, от горя я даже забыла, как меня в этом сне зовут).
Во вторую ночь я ложилась, как в кресло "Челнока", готовилась, как в полет. Но пришлось мне, Вася, совсем другое.