Потомки вспомните меня в дали своей
Я жил в тот век что был концом для королей
В небытие чреда их шла путем тернистым
И трижды дерзостный стал новым трисмегистом
К исходу сентября Париж был так прекрасен
Ночь виноградною лозой простерлась Ясен
Струился свет ее ветвей Она слилась
В созвездья спелые поклеванные всласть
Моим хмельным стихом Зрел урожай рассвета
Раз по пути в Отей на набережной где-то
Я услыхал в ночной тиши далекий звук
Как будто голос пел и откликались вдруг
Другие голоса над берегами Сены
Вступая в разговор во тьме попеременно
И долго слышалась их перекличка мне
Будя ночную песнь Парижа в тишине
О Франция Европа мир со всеми городами
Вливайтесь в горло мне пьянящими глотками
Я видел как средь лоз уже хмельной Париж
Срывал за гроздью гроздь и становились песней
Те виноградины которых нет чудесней
Я слышал голоса Кемпера Ванна Ренна
Мы пред тобой Париж И жители и стены
Все гроздья наших чувств их золотистый ток
Мы отдаем тебе наш ненасытный бог
И все умы и кладбища и сонмища домов
Плач колыбелей хоть его ты не услышишь
И наши мысли вдаль текущие как реки
Слух классных комнат Наши вскинутые ввысь
Бесчисленные колокольни-руки
Свою двойную суть тебе передаем
Что тайной замкнута как комната ключом
И тайну куртуазности даруя
И мистицизма тайну роковую
Нам внятно то о чем постигнув красоту
Не знала Греция сама Восток не знал
Двойная суть Бретани где из века в век
Шлифуя континент бежит за валом вал
И города на севере сказали
Париж Мы с упоением впивали
Предместья где поет не умолкая вечно
Хор металлических святых в раю фабричном
Где наши трубы мы вгоняем в облака
Как механический могучий Иксион
Неисчислимы наши руки
Заводы фабрики мануфактуры
Без устали снуют рабочие как пальцы
По грану в час производя реальность
И это все тебе мы отдаем
И говорил Лион где ангелы Фурвьера
В молитвах небеса заткали шелком веры
Впивай же о Париж звук этих слов святых
Твердимых Роною и Соной губ моих
Здесь издавна один и тот же культ бессмертья
Разъединял святых и вел к кровопролитью
О благодатный дождь и капли и печаль
Все окна настежь и ребенок замер созерцая
Над гроздьями голов хмельную птичью стаю
На юге города заговорили разом
Блистательный Париж чей самый зоркий разум
Стал пульсом нашего стремительного нрава
И Средиземных волн отхлынувшая слава
Вы поделили нас на вашем алтаре
И эта вечная любовь с ее сиротством
Как лучшее вино в твои мехи вольется
С Сицилии придя глухой томящий стон
В биенье крыльев до тебя слова донес
И значили они что собран виноград
И гроздья мертвых тел вокруг лежат
И лозы обрели вкус крови пепла пыли
Когда к твоим губам Париж они припали
Свет ненасытной тучей заслонен
И впав в обман ее ласкает Иксион
И вот она рождает над волнами воронье
О виноград Глаза тусклы Таков предел
Грядущее и жизнь здесь не у дел
Но где же взор сирен сиявший властно нежно
Манивший призрачной любовью моряков
Нет к Сцилле никому уже не плыть на зов
Трех чистых голосов звучавших безмятежно
Лицо пролива изменилось вдруг
Земля вода и плоть и все кругом
Все то что может наяву явиться
Вы лишь личины на безликих лицах
А молодой пловец меж новыми волнами
Утопленников влек с улыбкой за собой
И трех певиц Они застывшими губами
Прощались горестно с пучиною родной
И со своими бледными мужьями
Лежащими средь скал и мчались прочь вперед
За солнцем вслед чтоб с ним исчезнуть в бездне вод
От глаз открытых ночь в тиши укрыта
Она блуждает там где задыхалась гидра
Во тьме твой властный голос различим
О Рим
Проклясть все мысли что владели мною
И небо где любовь руководит судьбою
Сплетение ветвей на дереве распятья
И слава лилии увядшей в Ватикане
На них настояно вино Испей его
В нем привкус крови тех кто знает торжество
Иной растительной свободы Ты о ней
Не ведаешь но благодати нет сильней
На плиты пала папская тиара
И попрана стопой тяжелой иерарха
Блеск демократии тускнеет и близка
Ночь самовластия и будут убивать
Голубку и орла Ягненка и волчицу
Грядет жестоких королей апофеоз
Томимы жаждой как и ты средь вечных лоз
Они из-под земли стремятся в вышину
Чтоб к двухтысячелетнему припасть вину
Сошлись обнявшись Рейн и Мозель молча
За Кобленц молится Европа днем и ночью
На набережной я стоял в Отее
Минуты падали как листья облетая
С лозы И слушал я застыв о чем поет
Слиянье голосов в слиянье ясных вод
Париж прекраснее стократ твое вино
Того что в северных долинах взращено
Но здесь увы от жажды гибнет виноград
Под прессом гроздья лучших из людей кровоточат
Ты выпьешь по глотку до капли кровь Европы
Ведь так прекрасен ты один и благороден
И лишь в тебе одном явиться может Бог
Средь белоснежных стен на наших берегах
Все виноградари в своих домах
Дарящих блеск огней во мраке нашим водам
Тебе хвалу поют хотя ты им не ведом
А мы сложив в мольбе струящиеся руки
Стремимся соль вкусить в неудержимом беге
Как в перекрестье ножниц между нами
Спит город не тревожа нас огнями
И наши струи песнь слагают в тишине
О девах Кобленца волнуя их во сне
А дальше различить не мог уже я слов
Я слышал голоса бессчетных городов
И посреди их хора
Плыл звучный голос Трира
Вселенная была сокрыта в том вине
Все города моря животные растенья
И судьбы и светил небесных пенье
И люди перед небом на коленях
Податливая сталь наш друг старинный
Огонь который любим как себя
И слава всех веков единая в моем сознанье
И молния блеснувшая как мысль
Бесчисленность имен Все числа как одно
И вороха исписанных листов неровные как пламя
Все то что выбелит потом нам кости
Бессмертные стихи скучающие скромно
Построенное в боевой порядок войско
Леса распятий и озерный мой приют
На берегу любимых глаз
Цветы раскрывшие уста для крика
И все чего мне не сказать словами
И то чего я не узнаю никогда
Все это ставшее твоим вином чистейшим
О мой Париж
Предстало предо мной
Поступки Солнечные дни Дурные сны
Растительность Совокупленье Вечные созвучья
Движенья Обожание Печаль
Миры которые напоминаем мы
Я выпил вас и жажды не избыл
Но я отныне знаю вкус вселенной
Я пьян от выпитой до дна вселенной
На набережной где я вижу как бежит вода и баржи спят
Париж я горло жадное твое
Я снова жадно припаду к вселенной
Внимайте как во мне вселенский хмель поет
К исходу близилась сентябрьская ночь
И красные огни мостов гасила Сена
Ночь умирала День рождался постепенно