ПЕПЕЛ И УГЛИ

Когда Аури проснулась на пятый день, Лисик уже вполне пришел в себя.

Оно и к лучшему, у нее было столько работы!

Лежа в темноте, она гадала, что же принесет этот день. Бывают дни, гордые, как фанфары. Они возвещают о своем прибытии, как удар грома. А иные дни любезны и сдержанны, как визитная карточка на серебряном подносике.

Некоторые же дни робки и застенчивы. Они не представляются сами. Они ждут, пока заботливая девушка их отыщет.

Вот это и был такой день. Слишком робкий, чтобы постучаться в двери. Что же это за день: призывный? Посыльный? День для созидания? День для починки?

Не поймешь. Как только Лисик достаточно пробудился от сна, Аури пошла в Капы и набрала свежей воды себе в тазик. Потом вернулась в Мантию и сполоснула лицо, и руки, и ноги.

Мыла, конечно, не было. Это самое первое, что надо исправить сегодня. Она не настолько тщеславна, чтобы противопоставлять свою волю всему миру. Однако же она может использовать то, что мир ей дает. На мыло ей хватит. Это можно. Тут она в своем праве.

Прежде всего она зажгла спиртовку. Теперь, когда Лисик смягчал желтизну своей нежной лазурью, желтое пламя сделало комнату теплой, не наполняя ее при этом оголтелыми тенями, цепляющимися за стены, дергаными и дрожащими.

Аури открыла дымоход и заботливо разложила огонь из недавно найденного хвороста. Хороший хворост, сухой. Ясень, и вяз, и бодрый терновник. Вскоре в камине весело трещало пламя.

Она немного посмотрела на огонь, потом отвернулась. Ему нужно время, чтобы прогореть. Магистр Мандраг всегда говорил: девять десятых химии — ожидание.

Но ей пока что было чем заняться. Для начала Аури сходила в Клад. Принесла медный котелок и свою треснутую глиняную чашку. Сунула в карман пустой матерчатый мешочек. Взглянула на масло в колодце, потом нахмурилась и покачала головой: нет уж, там ножи, такие неприятности ей ни к чему.

Вместо этого она достала твердый белый ком нутряного сала, с любопытством понюхала его и улыбнулась. Потом взяла маленькую треногу, всю из железа. Взяла свой мешочек с солью.

Она уже собиралась уйти, но тут остановилась и посмотрела на серебряную мисочку с мускатными орехами. Такие необычные, такие редкие. Полные дальних стран. Аури взяла один орешек и провела пальцами по его узористой шкурке. Поднесла его к лицу и втянула воздух. Мускус и чертополох. Запах, как портьера в борделе: глубокий, красный, полный тайн.

Все еще не будучи уверена, Аури зажмурилась и наклонила голову. Розовый кончик языка застенчиво высунулся наружу и коснулся странной коричневой зернушки. Она постояла, застыв как вкопанная. Потом, с закрытыми глазами, мягко провела гладкой стороной зернушки по губам. Движение было нежное и вдумчивое. Оно не имело ничего общего с поцелуем.

Много времени спустя губы Аури наконец растянулись в широкой, счастливой улыбке. Глаза распахнулись широко, как лампы. Да! Да-да!

Именно то, что надо!

Разрисованная листиками серебряная мисочка была тяжелая, так что Аури нарочно сходила лишний раз и донесла ее в Мантию двумя руками. Следом она притащила большую каменную ступку, которая обитала в Темнице, вся такая украдная. Сходила в Перезвоны, принесла обратно две бутылки. Обыскала пол в Десятках, нашла там россыпь сухих сосновых иголок. Их она тоже принесла в Мантию и положила на дно треснутой глиняной чашки.

Огонь к тому времени прогорел до золы. Аури золу смела, положила в треснутую глиняную чашку и плотно утрамбовала.

И пошла сполоснуть испачканные сажей руки. Сполоснула лицо и ноги.

Снова разложила огонь. Положила сало в котелок. Подвесила котелок над огнем, чтобы сало растаяло. Добавила соли. Улыбнулась.

Снова сходила в Клад, принесла собранные желуди и широкую, плоскую сковороду. Очистила желуди и пожарила их, перетряхивая на сковороде. Притрусила солью и съела их один за другим. Некоторые были горькие. Некоторые сладкие. Некоторые никакие. Так уж устроен мир.

Доев желуди, она посмотрела на сало и увидела, что оно еще не готово. Совсем не готово. Тогда она принялась один за другим лущить мускатные орехи. Она толкла их в старой каменной ступке. Толкла мелко-мелко, прямо в пыль, и пересыпала пыль в склянку. Лущила и толкла. Лущила и толкла. Ступка была мрачная штуковина, жестокая и сухая. Но после того, как Аури два дня не мылась как следует, ступка вполне отвечала ее настроению.

Управившись со ступкой, Аури сняла с огня котелок с растопленным салом. Помешала. Процедила, так, чтобы не осталось ничего, кроме горячего, острого жира. Отставила медный котелок в сторону, остывать. Сходила принести свежей воды из правильной медной трубы в Сборнике. Наполнила спиртовку из блестящего стального крана, аккуратно запрятанного в Борге.

Когда она вернулась, огонь снова угас. Аури смела пепел и утрамбовала его в треснутую глиняную чашку.

Сполоснула испачканные сажей руки. Сполоснула лицо и ноги.

Развела огонь в третий и последний раз. Потом Аури пошла в Порт и окинула взглядом свои полки. Достала бутылочку Эфир и поставила у камина рядом со своими инструментами. Принесла остролистую тряпицу.

Следом принесла склянку с темно-синими плодами лавра. Но, к великому ее сожалению, она не годилась. Уж как Аури ни старалась, а склянка с лавром просто не желала становиться рядом с ее инструментами. Даже когда Аури предложила ей каминную полку.

Аури почувствовала себя несправедливо обиженной. Ведь лавр был бы просто идеален! Она подумала о нем сразу, как только проснулась и стала думать о мыле. Он бы туда лег, как рука в руку. Она же рассчитывала смешать…

Но нет. Ему тут места не было. Уж это-то было ясно. Упрямая штуковина просто не желала внимать доводам разума.

Это приводило Аури в отчаяние, но она понимала, что не стоит пытаться прогибать мир под свои желания. Ее имя было как эхо боли внутри нее. Она была немытая, нечесаная. Это было бы чистым безумием. Аури вздохнула и отнесла склянку с темно-синими плодами обратно на полку в Порту, где она стояла прежде: эгоцентричная и самодовольная.

Потом Аури села на теплые, гладкие камни Мантии. Она сидела возле камина, разложив вокруг себя свои импровизированные инструменты.

Пепел в треснутой глиняной чашке был именно таким, как следует. Тонким и мягким. Дуб сделал бы его слишком неподатливым. Береза горькая. Но это — это было идеальное сочетание. Ясень, вяз и терновник. Смешение без месива и мешанины. Ясень горд, но уместен. Вяз изыскан, но апетален, что особенно кстати в ее случае.

Ну а терновник… хм. Аури слегка покраснела. Достаточно будет сказать, что, при всей апетальности, она же все-таки здоровая юная леди, и существует же такая вещь, как избыток приличий.

Следом она взяла бутылочку Эфир. Такую ужасно жеманную, полную похищенных мгновений и аромата селаса. Идеально! Воровство — именно то, что ей необходимо.

Мускатный орех — заморский, чуть-чуть иностранец. Он был до краев полон морской пеной. Чудесное дополнение. Ключевой элемент. И шифр, и тайна одновременно. Но ее это не особо тревожило. Она же понимала, что некоторые секреты следует держать в тайне.

Аури заглянула в стынущий котелок и увидела, что жир начинает застывать. Он обнимал края котелка, образуя тонкий полумесяц, будто луна. Аури улыбнулась. Ну конечно! Она же его при луне нашла. И он, вслед за луной, скоро вырастет и наполнится.

Однако Аури пригляделась пристальнее, и перестала улыбаться. Да, сало было чистым и сильным, но в нем теперь не осталось яблок! Теперь оно было до краев полно старостью и гневом. Целая буря ярости.

Нет, так совершенно не годится! Не может же она день за днем омывать себя чистой яростью. Да еще без лавра, который мог бы хотя бы увенчать ее… Нет-нет, гнев придется отфильтровать. Иначе мыло будет загублено, а то и похуже.

Аури вернулась в Порт и огляделась. Ну, выбор был довольно прост. Она взяла соты и откусила кусочек. Аури зажмурилась и вся покрылась мурашками от их сладости. Она не удержалась и захихикала, облизывая губы. Голова пошла кругом от трудящихся внутри нее пчелок.

Высосав всю сладость, Аури деликатно сплюнула в ладошку комочек пчелиного воска. Она покатала его в руках, получился мягкий, круглый шарик.

Аури взяла котелок с салом и направилась в Сумерк. Луна здесь смотрела сквозь решетку по-матерински добрым взглядом. Мягкий свет рассыпался наискосок, целуя каменный пол Подсветья. Аури села подле круга серебряного света и мягко поставила котелок в самую середину круга.

Стынущее сало образовало теперь тонкое белое кольцо вокруг середины медного котелка. Аури кивнула самой себе. Три круга. Идеально для вопрошания. Лучше быть мягкой и вежливой. Навязываться миру — это худшая разновидность эгоизма.

Аури привязала шарик пчелиного воска на ниточку и окунула в середину все еще горячего сала. Несколько секунд спустя она успокоилась, видя, что воск действует как талисман. Аури чувствовала, как гнев застывает, собирается вокруг воска, стремится к нему, точно медведь, ищущий меда.

К тому времени, как круг лунного света оставил медный котелок позади, гнев из сала вытянуло, весь до капельки. Самая чистая факторизация, какую когда-либо осуществляла рука человека.

Потом Аури отнесла котелок в Клад и поставила в текучую воду холодильного колодца. И сало проворно, как кузнечик, остыло, образовав плоский белый круг в два пальца толщиной.

Аури бережно отлепила круг сала от поверхности и слила золотую воду, что набралась снизу, мимоходом обратив внимание, что вода содержит намек на сон и все яблоки тоже. Жаль, конечно. Но тут уж ничего не поделаешь, бывает и так.

Восковой шарик кипел. Теперь, высвободив гнев наружу, Аури сообразила, что это куда более свирепая субстанция, чем она думала. То была ярость, разразившаяся из-за безвременной смерти. Ярость матери из-за детенышей, что остались одни.

Как же хорошо, что шарик уже болтался на ниточке! Аури было бы противно дотрагиваться до него руками.

Медленно и тихо Аури опустила шарик в толстую стеклянную банку и закрыла ее тугой-претугой крышкой. И унесла банку в Ковницу. О, как бережно она ее несла! О, как бережно поставила ее на высокую каменную полку! За стекло. Так будет всего безопасней.

В Мантии третий и последний огонь Аури рассыпался пеплом. Она снова его собрала. И этот пепел заполнил треснутую глиняную чашку до краев.

Аури сполоснула испачканные сажей руки. Сполоснула лицо и ноги.

Все было готово. Аури улыбнулась и села на теплый каменный пол, разложив вокруг все свои инструменты. Снаружи она была само спокойствие, но внутри себя так и плясала при мысли о своем новом мыле.

Она поставила котелок на железную треногу. Под треногу подсунула спиртовку так, чтобы жаркое и яркое пламя целовало медное донце котелка.

Сперва — идеальный круг чистого белого жира. Он был сильный, и резкий, и чудесный, как луна. Часть Аури, какая-то дрянная, нетерпеливая частица, хотела было поломать диск на кусочки, чтобы он побыстрее растаял. Чтобы мыло сварилось поскорей. Чтобы можно было помыться, расчесать волосы и наконец-то, наконец-то привести себя в порядок…

Но нет. Она положила жир в котелок мягко, бережно, чтобы тот не обиделся. Она позволила ему остаться чистым и идеальным кругом. Терпение и приличие. Иначе было бы некультурно.

Затем — пепел. Она поставила треснутую глиняную чашку на низкую стеклянную банку. И залила его прозрачной, чистой водой. Вода просочилась сквозь пепел и закапала, застучала, засочилась сквозь трещину на дне чашки. Она была мутно-красной, как кровь, и глина, и мед.

Когда последние капли упали на дно, Аури подняла банку с зольным раствором и увидела, что лучшего она еще не делала. Раствор был закатного, дымчато-алого цвета. Царственный и изысканный, он был изменчив. Но в глубине жидкости таился капризный румянец. В нем были все подобающие вещи, что принесло дерево, и, кроме того, немало едкой лжи.

В некоторых отношениях этого было бы и достаточно. Сало и зольный раствор — вполне себе мыло. Но яблок-то, яблок-то в нем не будет! Ничего сладкого и доброго. Мыло выйдет твердым и холодным, как мел. Это будет все равно, что мыться равнодушным кирпичом.

Так что да, в определенном смысле для мыла этого достаточно. Но ведь это же ужасно! Какой кошмар: жить в окружении холодных, колючих, пустых вещей, которые всего лишь достаточны?

Сидя на теплом, гладком полу Мантии, Аури содрогнулась от одной мысли о том, чтобы пребывать в таком безрадостном мире. Ничего идеального. Ничего прекрасного и правильного. Ну уж нет! Она слишком мудра для того, чтобы так жить. Аури огляделась и улыбнулась, глядя на всю свою роскошь. У нее есть идеальный любящий листик и лаванда. На ней ее любимое платье. Ее имя Аури, сияющий золотой слиток, который всегда при ней.

И вот она отвернула серебряную пробочку льдисто-голубой бутылочки и вылила духи в тщательно перетертый мускатный орех. Аромат селаса заполнил комнату, такой сладкий и легкий на фоне колкой едкости мускатного ореха.

Аури улыбнулась и размешала их лучинкой, а потом влила густое влажное месиво в матерчатый мешочек, который она натянула на горлышко широкой банки. Аури принялась выкручивать концы мешочка двумя палочками, и вскоре ткань импровизированного пресса натянулась и наружу засочилась густая, темная маслянистая жидкость, которая потекла на дно банки. Тонюсенькой-претонюсенькой струйкой. Всего ложка жидкости. Две ложки. Три…

Аури все вращала и вращала палочки, сосредоточенно поджав губы. Ткань натягивалась все туже и туже. Темная жидкость выступала наружу, собиралась в капли, падала вниз. Снова и снова.

Аури поневоле пожалела, что у нее нету настоящего пресса. А то ведь столько добра пропадет! Она поднатужилась, еще раз повернула палочки, перехватила их и сделала еще пол-оборота. Аури скрипела зубами, костяшки пальцев у нее побелели. Еще капля. Еще три. Еще десять…

Руки у Аури начали дрожать, и она поневоле бросила взгляд на окованную железом дверь, что вела в Ковницу.

И отвернулась. Она, конечно, плохая, но не настолько же! Пустые желания — это так, фантазии. А вот заставлять мир подчиняться своим желаниям — это совсем другое дело…

Наконец ее трясущиеся руки больше не выдержали. Аури вздохнула, расслабилась, высвободила палочки и опорожнила мешочек в сковороду. Масса перестала быть темной и влажной: теперь мускатная мезга посветлела и рассыпалась на крошащиеся кусочки.

Аури взяла склянку и посмотрела на вязкую жидкость, прозрачную, как янтарь. Чудная, чудная, чудная! Аури в жизни не видывала ничего подобного. Жидкость была насыщена тайнами и морской пеной. Она щетинилась загадками, как иголками. Сплошной мускус, шепоты и тетрадекановая кислота.

Она была так прекрасна, что Аури отчаянно захотелось раздобыть ее побольше. В банке была всего горсточка. Аури посмотрела на сковородку. Может, если помять мезгу руками, получится добыть еще несколько драгоценных капель…

Однако, потянувшись к сковороде, Аури обнаружила, что ей почему-то противно дотрагиваться до этой рыхлой массы собственной голой рукой. Она остановилась, склонила голову набок, пристально вглядываясь в бледную, серую, крошащуюся мезгу, и у нее засосало под ложечкой от того, что она увидела.

Масса была полна крика. Дни и дни бесконечного темно-багрового крика. Да, прежде крик за тайнами скрывался, но ныне сладкий селас их впитал, и крик яснее дня ей виден стал.

Аури взяла баночку и принялась разглядывать янтарный бин. Но нет. Все было так, как она увидела прежде. Тут не было никакого крика, спрятанного среди тайн и мускуса. Жидкость по-прежнему была идеальна.

Аури длинно, судорожно выдохнула. Поставила баночку, мягко положила матерчатый мешочек и обе своих крутильных палочки в железную сковородку рядом с кошмарной мезгой. Она старалась дотрагиваться до них как можно меньше, и то самыми кончиками пальцев, как будто они отравленные.

Она не хотела находиться рядом с ними. Ни секунды. Она уже знала. Знала про это, багровое. Хватит с нее крика!

Слегка вспотев, Аури взяла сковородку обеими руками и обернулась к дверному проему. Но остановилась прежде, чем сделать хоть шаг в сторону тщательно обустроенного Порта. Нет, там это держать нельзя. Кто знает, какой хаос оно способно устроить? Крик — сосед недобрый.

Тогда Аури направилась было к коридору. Сделала шаг — и остановилась, не зная, куда же идти. В Подолы, откуда ветер разнесет крик по всему Подсветью? В Клад, где он станет тлеть, точно уголь, рядом с ее сковородками, горшками и драгоценными горошинами?..

Ну уж нет! Нет-нет!

И Аури повернулась еще раз. К третьему выходу из Мантии. Она направилась к окованной железом двери и отнесла матерчатый мешочек в Ковницу.

Вернувшись, Аури сполоснула лицо. Сполоснула руки и ноги.

Шагнула было в сторону треноги и медного котелка, потом остановилась. Вернулась к тазику. Сполоснула лицо. Сполоснула руки и ноги.

Ей больше всего на свете хотелось мыла. Сесть и закончить то, за что она взялась. Она уже так близка к цели! Но сперва она торопливо забежала в Порт, чтобы окончательно убедиться, что все на месте. Разгладила одеяло обеими руками. Потрогала плоский серый камушек. Подвинула остролистую баночку туда, где ей место. Потрогала кожаную книгу, открыла обложку, чтобы убедиться, что страницы все по-прежнему неразрезаны. Да, неразрезаны. Но, оглянувшись в сторону полки, Аури увидела, что камень совсем порвал связующую нить. Аури попыталась было задвинуть его обратно туда, где правильно, но не видела его формы и не могла определить, как все устроено, и там ли ему место. И мед еще! Ей хотелось меду, но нет, нельзя…

Аури протерла глаза. Потом заставила себя остановиться и посмотрела на свои руки. Бросилась обратно в Мантию. Сполоснула лицо. Сполоснула руки и ноги.

И тут она почувствовала, как внутри нее нарастает паника. Она же знает! Она знает, как быстро все может сломаться. Ты делаешь, что можешь. Заботишься о мире ради самого мира. И надеешься, что с тобой все будет в порядке. Но она же знает. Все может взять и обрушиться, и ничего ты с этим не поделаешь. И да. Она знает, что не права. Она знает, что ее все клонит не в ту сторону. Знает, что в голове у нее кавардак. Знает, что она неправильная внутри. Знает!

Она дышала все тяжелее. Сердце молотом колотилось в груди. Свет становился все ярче, и Аури слышала звуки вещей, которых обычно слышать не могла. Стенания мира, свороченного с места. Завывания вещей, сбитых с верного пути…

Аури озиралась, от страха бросило в пот. Внутри все смешалось, сжалось. Даже здесь — мир тот, да не тот. Это видно во всем, повсюду. Все стало так зыбко, так хрупко. Ее идеальное место — Мантия! — как скорлупка. Постель — и та как чужая. Шкатулка вдали, у края. Идеальный листик так слаб, лаванда теряет цвет, нет на нее надежды и спасения тоже нет.

Она посмотрела на свои трясущиеся руки. Неужели она теперь полна крика? Опять?! Нет! Нет-нет… Это не она. Не только она. Это просто все. Просто все вокруг заплуталось, делается хлипким и рваным. Она даже на ногах стоять не могла. Свет сделался зазубренным, скрипел, как ножом по зубам. А под ним — под ним пустая тьма. Безымянное и пустое все скреблось когтями сквозь истончающиеся стены. И даже Лисика рядом нет. Камни чужие. Воздух. Она полезла искать свое имя и не нашла даже мерцания. Она просто пустая вся внутри. И все было пустое. Все было всем. И все было всем остальным. Даже тут, в ее самом идеальном месте. Ей надо, надо, надо! Пожалуйста, ну пожалуйста…

Да вот же она! У стены Аури увидела медную шестерню, и шестерня совсем не изменилась. Она была слишком полна любви. Ничто не могло ее поколебать. Ничто не могло ее отвратить от нее самой. И когда весь мир сделался палимпсестом, она осталась идеальным палиндромом. Непреложным.

Но она была на другом конце комнаты. Так далеко, что Аури боялась не дойти. Сейчас, когда камни под ногами сделались такими грубыми. Сейчас, когда она так пуста внутри. Но, заставив себя сдвинуться с места, Аури увидела, что это совсем нетрудно. Путь вел под горку. Горделивая, сияющая медная шестерня была достаточно верна, она так сильно вдавилась в хлипкую протертую ткань мира, что сделала на ней вмятину.

И вот Аури дотронулась до шестерни. Лицо у нее было такое гладкое, такое теплое. И Аури, обливающаяся потом, задыхающаяся, отчаявшаяся, уткнулась лбом в прохладный металл. И ухватилась за шестерню обеими руками. Прикосновение острых граней к ладоням было как успокаивающий нож. Поначалу Аури за нее просто цеплялась, как потерпевший кораблекрушение цепляется за прибрежные валуны. Но в мире вокруг нее по-прежнему бушевала буря. Все было кверху дном. Бледные крошки и ноющая боль. И вот Аури уперлась в нее трясущимися руками. Потянула, чтобы развернуть шестерню на ее узком выступе скалы. Крутанула противосолонь. В сторону разрушения.

Она перекинулась с зуба на зуб. Аури провернула медную шестерню, и лишь тут поняла, отчего она так тяжела. То было средоточие. Ось. Точка опоры. Она вращалась, она наклонялась, но на самом деле так лишь казалось. На деле она стояла. Пребывала и оставалась. Это мир и все бытие вращались вокруг нее.

Еще толчок — и вот провал на месте сломанного зуба вниз оказался обращен. И только лишь зубцы со скрежетом воткнулись в камень, почувствовала Аури, как мир вокруг нее внезапно содрогнулся. Он щелкнул. Встал на место. Вправился. Выправился. Она, трепеща, огляделась вокруг и увидела, что все в порядке. Ее постель была просто ее постелью. И все-все в Мантии было в порядке. Ничто не было чем-то другим. Ничто не было тем, чем ему быть не следовало.

Аури с размаху плюхнулась на пол. На нее внезапно накатило такое облегчение, что она ахнула. Рассмеялась, схватила шестерню и прижала ее к груди. Расцеловала ее. Зажмурилась и расплакалась.