Глава шестьдесят вторая

Мы бросаемся вперед. Тут нет никакого ритма, никаких размышлений. Я помню лишь о том, что нужно вывести Дав к воде. Никому другому не захочется оказаться рядом с ноябрьским океаном без самой крайней необходимости. Копыта Дав касаются края прибоя, соленая вода туманом окружает мое лицо. Каким-то образом соль успела уже осесть между моими пальцами и поводьями, и ее кристаллы обжигают и царапают.

Я чувствую сильный толчок в ногу, застежка стремени врезается в кожу, и я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть наседающего на меня кабилл-ушти. Я рывком поворачиваю Дав глубже в волны прибоя, а гнедой тянется к ней зубами. Его уши прижаты, и я вижу, что в седле — Джеральд Финней. Он так стиснул поводья, что у него побелели костяшки пальцев, но на меня он не смотрит. А я чувствую по той дрожи, что передалась мне через седло, — Дав узнала его водяного коня. Я сжимаю ее бока коленями.

«Рано еще пугаться, Дав! У нас долгая дорога впереди».

Я слишком поздно вспоминаю, что надо было поберечь силы Дав, и тут же слегка придерживаю ее. Водяные лошади обгоняют нас; зеленый цвет — Ян Прайвит, светло-голубой — Блэкуэлл, золотой — пегая кобыла… Но я не вижу красного жеребца и темно-синего цвета. И понятия не имею, то ли Шон уже так далеко впереди, что мне его не рассмотреть, то ли он где-то рядом…

Я ищу Пак или Дав, но ничего не разобрать в этой мешанине тел. Корр могуч, он в моих руках; мои усталые плечи уже болят оттого, что приходится удерживать вес жеребца. Лодыжки жжет от трущейся о них кожи стремян. Я не знаю, как долго мне придется удерживать Корра сзади толпы ради поисков Пак. Сзади хуже всего; кабилл-ушти отстают от гонки не потому, что слишком медленно бегут, а потому, что дерутся друг с другом или рвутся к морю. Чьи-то копыта впереди швыряют песок мне в лицо. Глаза щиплет, но я не могу высвободить руку, чтобы смахнуть его.

Слева от меня серый и гнедой сцепились друг с другом. Они пытаются и Корра вовлечь в схватку. Я удерживаю его и заставляю уйти вперед — не слишком далеко, потому что если Пак где-то поблизости, я не хочу оставлять ее позади. Мои руки сами собой зарываются в мокрую от пота гриву на холке Корра, и я чувствую, как дрожат все его мышцы от зова ноябрьского моря. Я шепчу ему на ухо, прося держаться.

Я смотрю направо, ища Пак; но там никого, кроме серого коня, ступившего в волны прибоя. Он уже почти окончательно морское существо. Его глаза на удлиненной голове превратились в щелки. Серый извивается и дергается, его куда больше интересует всадник на спине, чем бега. Откуда-то на меня летит пучок водорослей, они цепляются за мою щеку, как холодная лапа.

Еще один кабилл-ушти напирает на меня слева; он щелкает зубами, стараясь ухватить меня за ногу, прежде чем наездник справляется с ним и отводит в сторону. Я не могу оставаться здесь. Нужно быстрее вырваться на открытое место и найти все-таки Пак. Если она до сих пор не выбралась из этой мешанины, она может уже быть мертва.

Я наклоняюсь к шее Корра и шепчу, но впервые не думаю о том, что именно произношу.

Правда, это не имеет значения. Корр знает, что мне нужно, ему незачем это объяснять, и он бросается прочь от сгрудившихся позади кабилл-ушти.

Прямо впереди — открытый коридор, где сцепились три лидера. В прошлом году я бы тотчас рванулся в эту прореху вместе с Корром, и им пришлось бы только отсчитывать корпуса между Корром и остальными наездниками до самого финиша.

Но я не делаю этого хода.

Я жду.

Хватает одной минуты на то, чтобы Дав уже укусили, и еще нескольких секунд для того, чтобы в меня впилось нечто, по остроте подобное бритве, что я никак не могла бы принять за лошадиные зубы. У меня нет времени на рассматривание раны или размышления о том, кто именно меня цапнул. Мы заперты среди столкнувшихся между собой тел. Даже сквозь рев ветра в моих ушах я слышу ржание и визг, рычание и фырканье… водяные кони сражаются между собой.

Я ощущаю, как из разреза на бедре льется приводящий меня в замешательство горячий ручеек крови, но еще не чувствую боли. Что бы там меня ни порезало, оно было достаточно острым, чтобы рана оказалась чистой.

Дав начинает паниковать. Движение справа заставляет ее резко дернуть головой, настолько резко, что повод вскрывает один из волдырей на моей ладони, и меня как будто обжигает кипятком. Я вижу, как Дав бешено таращит глаза.

Мне необходимо выбраться отсюда. Песок царапает мне щеки и уголки глаз, но я не могу его смахнуть, руки у меня заняты. Я не вижу возможности прорваться вперед, пока кабилл-ушти справа от меня продолжает рваться в океан, подпрыгивая в волнах прибоя, извиваясь в страстном желании сбросить наездника.

Это Финней. Его взгляд на долю мгновения встречается с моим, руки бьют по воде — а затем тусклые зубы его водяной лошади впиваются ему в скулу.

А потом я проношусь мимо них, а они исчезают, и только вода кипит, и темное пятно расползается по плечу Дав… и мне худо, худо, так худо…

И тут вдруг впереди, где только что был какой-то кабилл-ушти, открывается узкий проход. Если я сейчас рвану в него, заставляя Дав расходовать драгоценные силы, мы можем оторваться…

К тому же нет пользы в том, чтобы беречь силы Дав, если мы погибнем в этой всеобщей схватке. Я вжимаю пятки в разгоряченные бока лошадки — и это неожиданно для меня срабатывает. Дав обретает второе дыхание, наверное, потому что мы выскакиваем из небольшого взбесившегося табуна, в котором совсем было застряли. И тогда я вижу красного жеребца под синим цветом — он несется сразу за лидерами, а на его спине согнулся Шон Кендрик.

Я смахиваю кровь с плеча Дав, вокруг укуса. Укус неглубок, но я все равно чувствую себя виноватой. Я извиняюсь перед моей лошадкой, а она в ответ встряхивает дрожащими ушами. Я чуть заметно отпускаю поводья.

Дав еще напугана, но на мгновение мне удалось добиться ее внимания.

«Сосредоточься».

Я вспоминаю скачку по утесам, о том, как удержать Дав на прямой, как успокоить ее… Я вспоминаю водяную лошадь, прыгающую с края утеса. Секрет успеха в том, чтобы помнить о бегах, в то время как остальные забывают обо всем, кроме океана.

У меня хватит твердости.

Справа от нас появляется кто-то новенький, и Корр, обезумевший от прикосновения моря, дергает головой, стремясь укусить догнавшую его лошадь. Я успеваю его удержать, а лошадь рядом вздрагивает, но продолжает идти по прямой. Черные прижатые уши. Мельче, чем Корр. Мельче вообще всех лошадей на этом берегу. Обычные мышцы, ритмично работающие под шкурой…

Это Дав, идущая с нами ноздря в ноздрю, и за ее седлом трепещут перья. Я бросаю еще один взгляд на Пак, потом на Дав и еще один… Дав покусана, но не сильно. Пак тоже в крови. Но в отличие от рваной раны Дав рана Пак чистая и длинная, ткань ее бриджей разрезана ровно. Это сделал нож, а не зубы лошади. Кого-то сильно разозлило то, что Пак все же очутилась на песчаном берегу вместе с нами. Но если думать об этом слишком долго, можно впасть в бешенство и утратить сосредоточенность, а я не могу позволить себе этого.

Потому что впереди царит хаос. Я слышу худшие из всех возможных звуков — неровное дыхание раненого кабилл-ушти, непрерывный грохот копыт, шипение моря… Визг и крик, и надо всем этим — вопли толпы. Этот шум может свести лошадей с ума даже в том случае, если это не удастся ноябрьскому океану.

Кабилл-ушти перед нами разворачивается и боком скачет к воде, а наездник пытается любой ценой не подпустить его к океану. Еще два толкают друг друга и скандалят, замедляя ход достаточно для того, чтобы мы обошли их. Впереди сплошная стена крупов, колен, копыт, залитых кровью шкур, оскаленных зубов… Водяные лошади всячески стараются и нас вовлечь в общую мешанину, но Корр им не позволяет, вставая дрожащей преградой между ними и Дав, а Дав — это стена между ним и морем…

Мы уже прошли больше половины дистанции. Значит, одолели чуть больше мили. Первая часть выпалывает тех, кто не был готов или не был усмирен. Это своего рода ритуал перехода. Я смотрю на Пак, она смотрит на меня, и на ее лице отражается отчаянная решимость.

Песок вздымается под нами, а океан кажется затихшим в сравнении с тем, как шумно наши легкие втягивают воздух. Мы как будто только вдвоем на песке.

Впереди схватываются скакуны Блэкуэлла и Прайвита. Они то пятятся, то бросаются вперед, их оскаленные зубы сверкают, шеи и плечи трутся друг о друга. Сразу за ними Мэтт Малверн безжалостно колотит Скату, пегую кобылу. А Пак продолжает идти сразу за ними, ровно и уверенно. Я заставляю Корра приблизиться к Дав, мы скачем рядом и с каждым шагом выигрываем расстояние.

Корр — сплошная могучая сила. Впереди — ровная тропа; я мог бы легко обойти Блэкуэлла, а потом и Прайвита. Мэтт вообще ничего не значит, потому что он отстал от лидеров гонки, он гораздо ближе к нам. Я мог бы вырваться вперед и выиграть так же легко, как сделал это в прошлом году. И через три минуты Корр мог бы стать моим.

А это все, чего я только могу желать. Крыша над головой, и поводья в руках, и конь подо мной. Корр.

Я ощущаю, как богиня-кобыла дышит мне прямо в лицо.

Я говорил Пак, что буду рядом, пока она не сделает последний ход. Может быть, у нее уже нет скорости, чтобы обойти лидеров. Может быть, я теряю все, продолжая ждать. Я говорю себе, что у меня пока есть еще время. У меня есть время для того, чтобы бросить Корра вперед.

И тут Дав начинает набирать скорость.

А я в то же мгновение осознаю, что Мэтт Малверн намеренно придерживает Скату.

Он и не собирался выигрывать.

Пегая кобыла нападает на меня совершенно неожиданно.

Она встает на дыбы между мной и морем, как будто намеревается ринуться вперед, но вместо этого падает прямо на Дав. Ее зубы щелкают совсем рядом с затылком Дав, прямо за ее ушами.

Дав пошатывается.

Я поворачиваю голову — и утыкаюсь прямо в мерзкую ухмылку Мэтта Малверна.

Я слышу крик Шона, его нервный голос:

— Это только наше с тобой дело, Мэтт!

Пытаясь не потерять стремена, я стремительно наклоняюсь вдоль потной шеи Дав, чтобы схватить пегую за ухо. Шкура у нее скользкая и совсем не похожа на шкуры всех тех лошадей, к которым я прикасалась. Позвоночник Дав вжимается в мой живот, покрытые волдырями ладони жжет, но я ни на что не обращаю внимания и резко выкручиваю ухо пегой кобылы. Она визжит и сваливается с Дав.

Я с трудом понимаю, что кричит мне Шон:

— Уйди с дороги, Пак!

Дав понимает его раньше, чем что-то доходит до меня; когда Корр начинает напирать на нее, она бешеным рывком проскакивает между ним и пегой кобылой. Я едва успеваю снова опуститься в седло, его кожа скользит подо мной — то ли от крови, то ли от воды…

Ската извивается и дергается под Мэттом, но мы уже оторвались от нее. Я оглядываюсь — и успеваю заметить только, что плечо Корра ударяется о плечо пегой кобылы. Взгляд Шона на долю секунду прыгает в мою сторону. Он хочет убедиться, продолжаю ли я двигаться вперед.

Мне хочется подождать его. Я знаю, что он прекрасно выигрывал и без меня, четыре раза подряд, но мне просто не хочется покидать его.

Я слышу крик Шона Кендрика:

— Вперед!

И я подстегиваю Дав.

Нам не вырваться.

Корр легко мог бы обойти Скату, если бы мы продолжали мчаться вперед, но Мэтт Малверн ухватил один из моих поводьев. Он подтягивает голову Корра к себе, чтобы Корр оказался в пределах досягаемости для зубов пегой кобылы. И тянет как раз со стороны того глаза, которым Корр почти не видит. Корр вне себя от страха, так как не знает, что ему противостоит, его глаза выкатываются; нос дергается, снова и снова втягивая воздух. Ската щелкает зубами, задевая его щеку. Я сражаюсь с Мэттом за повод Корра, мое колено колотится о колено Мэтта, я ощущаю жар…

Ската и Корр несутся галопом, плечо к плечу, и каждый шаг уносит их все дальше в волны прибоя. Я чувствую на языке вкус соленой воды; мое седло стало скользким от нее. Каждая мышца тела Корра напряжена, дрожит. Глядя на Мэтта, я вижу, что ему очень трудно удержаться в седле.

А я слишком поздно замечаю его нож.

Я вскидываю руку. Нет, мне не защитить ни себя, ни Корра.

Однако Мэтт опускает нож не на меня. Он скользит его концом вдоль шеи пегой кобылы, оставляя алую линию. Пегая разъяряется от боли. — Попробуй справиться с этим, Кендрик! — кричит Мэтт.

И отпускает поводья.

Ската обрушивается на нас.

Сначала я догоняю Блэкуэлла на Марго. Марго — крупная, подтянутая гнедая кобыла, длинная, как железнодорожный вагон, и она отчаянно сопротивляется Блэкуэллу. Я вижу, что ее рот полуоткрыт, она ухмыляется, как тот черный кабилл-ушти, который нашел нас с Финном в сарае. До этого она неслась с ошеломительной скоростью, но теперь я вижу, что Блэкуэлл изо всех сил удерживает ее. А стоит ему чуть-чуть отпустить поводья, и кобыла тут же бросается к океану.

Но моей Дав абсолютно наплевать на море. Я пригибаюсь к ее гриве — шея у лошадки вспотела, и мои руки тоже, и мне очень трудно удерживать поводья — и прошу мою кобылку поднажать. Она проскальзывает мимо Блэкуэлла.

Теперь впереди нас остался только Прайвит на Пенде. Прайвит держит приличную дистанцию от линии прибоя, так что я легко могу пройти между ними. Но если мне удастся подманить Пенду поближе к ноябрьской воде, то, может быть, я смогла бы и отвлечь ее настолько, чтобы вырваться вперед. Однако это означает, что я должна подобраться очень близко к кабилл-ушти, не имея при этом плана отступления, а Дав уже напугана до последней степени.

Времени остается немного, до конца дистанции недалеко. Может быть, всего три фарлонга. Я не хочу надеяться, но просто ощущаю, как надежда пульсирует во мне.

Вот только… здесь бы следовало быть Корру. Я не должна была оставаться наедине с Пендой.

Когда я оглядываюсь, я не вижу Корра. Но вижу Марго, быстро настигающую нас. И вижу бешено бьющиеся на ветру перья самодельного чепрака Дав.

Я слышу голос Шона, говорящий мне, что это возможно. И голос Пег Грэттон, которая велит мне показать им всем, чего я стою. Я знаю, что в конечном счете дело не в храбрости Дав. Я пригибаюсь к шее лошади — Дав, моей лучшей подруги, — и прошу ее сделать последний рывок.

Я пытаюсь удержать Корра, но хватаюсь за пустоту. Откуда-то доносится высокий пронзительный крик — а потом я падаю.

И в тот момент, когда я лечу на землю — между спиной Корра и волной прибоя, — я прежде всего вспоминаю о десятках водяных лошадей, несущихся следом, а уж потом — о смерти отца.

Мой единственный шанс в том, чтобы успеть уйти с их дороги. Моя надежда в том, чтобы, ударившись о землю, суметь откатиться с пути множества копыт. Если не потеряю сознания, я могу выжить.

Какое-то мгновение я чрезвычайно отчетливо вижу все: Корра, его морду, превратившуюся в красную маску, его разорванную ноздрю; горизонт, растянувшийся вдали, слишком далеко; синее-синее ноябрьское небо над нами…

Пегая кобыла поднимает ногу, чтобы ударить меня копытом по голове.

Когда я шмякаюсь на песок, перед моими глазами все расплывается, как в воде. Во рту у меня прибой, подо мной — берег, дрожащий от грохота копыт, и что-то красное, ярко-красное надо мной…