Глава пятьдесят четвертая

На следующий день погода жестока и немилосердна. Ветер хлещет лошадей по ногам, приводя их в бешенство. Тучи над головами предвещают грядущий холод. И над нами, и под нами — один и тот же серый океан.

Мы с Пак встречаемся у начала верхней троны. Пак хмурится, видя меня; я понимаю, что мое лицо после прошедшей ночи должно быть похоже на землю, по которой прошлась чума. Волосы Пак спрятаны под неуклюжей вязаной шапкой, но несколько прядей вырвались на свободу и упали на лицо. Торговцы пытаются удержать свои тенты и палатки, не позволить им улететь прочь. Наездники, спускаясь вниз по каменистой тропе, точно так же стараются удержать своих скакунов.

Пак одной рукой поглубже натягивает на голову шапку. Неподалеку что-то трещит и стонет на ветру. Дав вскидывает голову. Я вижу страх в ее расширенных глазах.

— Отведи Дав домой, — говорю я девушке. — Сегодня не тот день, когда стоит быть на пляже.

— Но другого-то времени не будет, — возражает Пак. — Мне казалось, ты говорил, что я должна привыкнуть к песчаному берегу. А когда еще-то?

Мне приходится кричать, чтобы заглушить вой ветра. Я поднимаю к нему пустую раскрытую ладонь.

— Ты видишь в моей руке поводья? Не время сейчас привыкать к пляжу.

«Смертельные пески» — так в подобные дни называл отец наш песчаный берег. Сегодня наездники могут умереть просто потому, что они этого не знали, или потому, что дошли до отчаяния, или потому, что по-глупому храбры.

Пак хмурится, глядя на ведущую вверх тропу. Я вижу ее неуверенность в том, как она морщит лоб.

Если ты хоть чуть-чуть мне доверяешь, не надо сегодня рисковать. Ты уже готова настолько, насколько это возможно, — убеждаю я ее. — Все остальные тоже ведь лишились этого последнего дня.

Пак прикусывает губу в мрачном разочаровании, какое-то время смотрит в землю, а потом как будто приходит к решению.

— Ладно, что есть — то есть. А Томми Фальк там, внизу?

Я этого не знаю. Меня не интересует Томми Фальк.

— Подержи Дав, — говорит Пак, видя, что ответить я не могу. — Пойду найду его, если он там.

Мне не хочется, чтобы она выходила на песчаный берег, есть ли там водяные лошади или нет.

— Я сам его поищу. А ты отведи ее домой.

— Лучше вместе пойдем, — заявляет Пак. — Погоди минутку. Я отведу ее к палатке Элизабет и привяжу там. Стой здесь.

Я наблюдаю за тем, как Пак возвращается к палатке фирмы «Фатом и сыновья» и вступает в оживленный разговор с одной из сестер, которая сейчас стоит у прилавка.

— Плохой выбор, Шон Кендрик, — слышу я чей-то голос у своего локтя. Это еще одна сестра из «Фатом и сыновья», и она видит, что я смотрю на Пак. — Ни один из вас не годится в домохозяйки.

Я не отвожу глаз от Пак.

— Думаю, ты слишком много на себя берешь, Дори-Мод, предполагая такое.

— Предположения тут ни при чем, — возражает Дори-Мод. — Ты же просто пожираешь ее глазами. Удивляюсь, как ты умудряешься еще кого-то замечать.

Я поворачиваюсь к ней. Дори-Мод — женщина сурового вида, умная и трудолюбивая, и даже я, безвылазно сидя в конюшне Малверна, знаю, что она готова сцепиться с самым сильным мужчиной на острове за последний пенни в его кармане.

— Да тебе-то какое до нее дело?

— Такое же, какое Малверну до тебя, только за меньшие деньги и с большей любовью.

Мы оба снова смотрим на Пак, которая выиграла битву с Элизабет и уже привязывает Дав за палаткой. Бешеный ветер треплет и выбившиеся пряди волос Пак, и гриву Дав. Я вспоминаю, как держал в руке связанные в хвостик волосы Пак, как ощутил тепло ее кожи, пряча эти волосы за воротник…

— Она просто не знает пока, что для нее лучше, — говорит Дори-Мод. — Что этой девочке действительно нужно — так это мужчина, который обеими ногами крепко стоит на земле. Мужчина, который удержит ее внизу, чтобы она не могла улететь прочь. Она еще не знает, что на таких, как ты, лучше смотреть издали, а не держать в руках.

Я слышу по тону голоса Дори-Мод, что ничего обидного она не подразумевала. И все же говорю:

— Ее нужно удерживать так же, как удержали тебя?

— Я сама себя удержала, — огрызается Дори-Мод. — И мы с тобой оба знаем, что именно ты любишь, а эти твои бега — ревнивая любовница!

И теперь я слышу в ее голосе уверенность, она знает все не понаслышке. Но она ошибается на мой счет, потому что не бега я люблю.

Как раз в этот момент к нам подходит Пак, и на ее лице все еще блуждает зловредная улыбка после схватки с Элизабет.

— Дори!..

— Будь поосторожнее на пляже, — говорит Дори-Мод и тут же уходит, что-то ворча себе под нос.

Пак отпускает какое-то замечание насчет ее дурного нрава.

— Ты не передумала? — спрашиваю я.

— И не собиралась.

На песчаном берегу все ужасно, именно так, как я и предполагал. Небо почти легло на песок, время от времени нам на лица падают капли дождя. С нашей достаточно высокой наблюдательной точки я вижу бушующий океан, кабилл-ушти, носящихся по черному песку, схватки между водяными лошадьми и красные пятна тут и там. Темный мертвый кабилл-ушти распластался у линии прибоя, и волны набегают на его ноги, не сдвигая их с места. Не только для людей океан опасен.

— Ты видишь Томми? — спрашивает Пак.

Я не вижу, но только потому, что слишком многое мелькает перед глазами в непрерывно подвижной игре на песке. В моих ушах шипит дождь.

Пак начинает спускаться по тропе, и мне ничего не остается, кроме как двинуться за ней. У конца тропы столпились несколько зрителей и официальных наблюдателей. Вроде бы один из них — Кэррол, дядя Брайана и Джонатана. Подойдя, я останавливаюсь, чтобы обменяться с ним несколькими словами, и поднимаю повыше воротник, мечтая прикрыть от дождя хотя бы затылок.

— Что здесь вообще происходит?

Мой голос на ветру звучит как-то жалобно; я не свожу глаз с мертвой водяной лошади.

— Драки, что же еще. Лошади дерутся. Море сводит их с ума.

— А Томми Фальк здесь? — спрашиваю я.

— Фальк?

— Черная кобыла!

Он отвечает:

— Да они все черные, когда мокрые.

— Томми Фальк? — повторяет один из зрителей, стоящих неподалеку. Это человек с материка, в плотной темно-синей куртке и при галстуке, с которым не может расстаться даже на песчаном берегу. — Такой симпатичный парнишка?

Я понятия не имею, можно назвать Томми симпатичным или нет.

— Если да, то что?

Мужчина показывает в сторону выступающего утеса.

Официальный наблюдатель, как будто вспомнив что-то, добавляет:

— Вас тут кто-то искал, мистер Кендрик.

Я жду, что он скажет, кто именно искал, однако он молчит, и потому я отхожу от них. За этим разговором я потерял Пак. В такую гнусную погоду все выглядят одинаковыми. И если все кабилл-ушти кажутся черными под дождем, то и люди тоже. Песчаный берег заполнен темными безразличными тварями, на спинах которых сидят темные фигурки поменьше размером. Нет смысла звать Пак; уже в пяти футах любой звук растворяется в диком завывании ветра.

Всматриваясь во все это, я наконец нахожу — но не Пак и не Томми Фалька, а его кобылу. Она чернее черного, а сложение у нее такое изящное, что не узнать ее невозможно. Кобыла стоит, опустив голову к земле, — примерно в десяти корпусах от меня, под прикрытием утесов, она привязана там рядом с другой водяной лошадью. Кобыла под седлом, но Томми Фалька поблизости от нее нет. Я думаю, что, возможно, Пак тоже видит эту лошадь, и потому направляюсь к кобыле, перешагивая через камни, разбросанные в верхней части пляжа.

Но, не успев миновать и половину пути, я нахожу взглядом Пак. За изгибом тропы, что тянется вдоль подножия утесов, отчасти защищенные от порывов ветра, на земле лежат четыре тела, вытянувшиеся параллельно друг другу, — темные очертания на светлом песке, жертвы сегодняшнего утра. Пак присела на корточки рядом с ними, не касаясь их, даже не глядя на них. Она просто съежилась на ветру и рассматривает землю под собственными ногами.

Я подхожу к ней, останавливаюсь рядом и смотрю на разбитое лицо Томми Фалька.