Брестские ворота
Теперь, когда мы нашу армию реконструировали, когда насытили техникой, когда стали сильны, мы можем перейти от обороны к наступлению…
Речь т. Сталина 5 мая 1941 года
В банкетном зале Кобринского ДКА стол ломился от выставленных на него бутылок и тарелок с закусью. Товарищи командиры, вкусив за последний год кое-каких прелестей западной жизни, кутили на широкую ногу. Был даже приглашён повар из местных, служивший раньше в имении Радзивилла. Теперь бывший панский слуга время от времени выглядывал из подсобки и, видя, во что превращается с таким тщанием сервированный стол, только сокрушённо качал головой.
Причина была уважительная. Новый комкор, воевавший ещё в Испании, получил очередное звание, и по этому поводу началась гульба. Натура у командира корпуса была широкая, он желал, чтоб на столе всего было вдоволь, чтобы песня и чтоб до утра. В такой обстановке в общем-то строгий генерал становился рубахой-парнем и собравшиеся на торжество командиры чувствовали себя вольно.
Начальник политотдела, судя по его побагровевшему лицу, тоже уже изрядно «принял на грудь», но идейно-сосредоточенной установки не терял и, встав, провозгласил тост:
– Товарищи! Я предлагаю выпить за доблестную Красную армию, про которую наш любимый вождь товарищ Сталин сказал: «Красная армия есть современная армия, а современная – армия наступательная». И это наша армия уже доказала всему миру! Ура, товарищи!
Сидевшие в зале основательно подвыпившие командиры нестройно закричали «Ура!», и одновременно с разных концов стола донеслись громкие реплики:
– На Халхин-Голе японцев расколошматили!..
– А в Польшу-то, в Польшу как!
– И Финляндии тоже показали кузькину мать!
Услыхав последнюю реплику, сидевший в самом конце стола молодой, курносый майор заметил:
– Ага, особенно финнам…
– Что вы имели в виду? – сразу насторожился начальник политотдела.
Курносый майор поднял голову и «на голубом глазу» ответил:
– Линию Маннергейма, товарищ бригадный комиссар. Финны строили свои доты, строили, а мы их взяли и раздолбали!
– А, да-да… – заулыбался начальник политотдела, а комкор, неожиданно трахнув кулаком, рявкнул:
– И, между прочим, танками!.. Танки теперь у нас. А вот в Испании…
Генерал оборвал себя на полуслове, потом, привлекая к себе внимание, замахал руками и неожиданно сочным баритоном начал:
– Броня крепка и танки наши быстры! И наши люди мужеством полны!
– В строю стоят советские танкисты, своей великой Родины сыны! – дружно подхватили все сидевшие за столом, и громкое пение, сотрясая оконные стёкла, заполонило зал.
Воспользовавшись тем, что певуны перестали жевать и отложили вилки, повар, всё время следивший через боковую дверь за ходом банкета, дал команду к перемене блюд. Несколько официанток стайкой вошли в зал и начали быстро убирать стол. Тем временем песня была допета, и командиры, чтобы не мешать прислуге, повылезав из-за стола, начали или прогуливаться по залу, или, собираясь группками, обсуждать на несколько повышенных тонах свои проблемы.
В одной из таких групп был и курносый майор. Он стоя держал себя левой рукой за портупею и, раскачиваясь из стороны в сторону, пытался в чём-то убедить майора-артиллериста. Два других, тоже майоры, были соответственно пехотинец и лётчик. Сам курносый был танкистом, и получилось так, что в углу собрались представители сразу четырех родов войск.
Надо заметить, что сразу четыре майора сошлись в своём углу не совсем случайно. Просто среди приглашённых на банкет они оказались самыми младшими по званию и, хотя языки у всех порядком развязались, субординация оставалась в силе, только в разговоре между собой они чувствовали себя на равных.
Вот и сейчас, под преувеличенно внимательными взглядами собеседников, курносый майор, не отпуская левой рукой портупеи, довольно фамильярно правой взял артиллериста за рукав, украшенный золотым шевроном, и сказал:
– Нет, правда, танки, это сила. Мой комбриг говорил, он в Испании был, наши итальянские «Ансальдо» одной левой делали!
– И что, их пушки наши танки тоже не брали? – сухо поинтересовался майор-артиллерист.
– Ну почему же… – курносый майор немного смутился. – Брали, конечно. Зато в Финляндии, это я уже сам видел, через финские укрепления наши новые танки прошли – и хоть бы что!
– А дальше? – не унимался майор-артиллерист.
– Ну, было… – курносый майор сбавил тон. – Если пулемётами финны нашу пехоту отрезали, тогда конечно…
Он не договорил, и инициативу в разговоре сразу перехватил майор-артиллерист:
– Вот и я о том, пока артиллерия укрепления вражеские не разобьёт, ни танкам и ни кому другому хода вперёд нет.
– А мы что же, лишние? – рассмеялся лётчик. – Танки-то по небу не пустишь.
– Ну, вы другое дело, – улыбнулся курносый майор, и вслед за ним заулыбались и остальные.
– Вот я спрошу вас, – лётчик тоже расцвёл в улыбке. – Если тысяча самолётов налетит на объект, на земле что-то останется?
– Ну а если тысяча танков пойдёт в атаку, врагу тоже мало не покажется, – вступился за свой род войск курносый майор.
– Было такое, – кивнул лётчик. – Я на Халхин-Голе был, знаю. Про Байн-Цаган слышали?
– Конечно, слышали, – дружно закивали головами майоры. – Байн-Цаганское побоище!
– Да, – мечтательно сказал курносый майор. – Тяжёлая артиллерия как ударит, а потом танки прорыва вперёд пойдут, а уж потом сотен пять «бет» по автобану и скорость километров семьдесят!
– Лихо, – согласился майор-пехотинец. – И без пехоты?
– А вы на грузовики садитесь и следом, – дружески подтолкнул пехотинца курносый майор.
– Ну, тогда полный «банзай», – рассмеялся лётчик и кивнул артиллеристу. – А вам остаётся «на передки» и потихоньку-полегоньку следом.
– Да уж, – со смехом согласился артиллерист и, краем глаза заметив, что сервировка стола закончена, поторопил товарищей: – Пошли, зовут.
Пока участники банкета с шумом и прибаутками вновь рассаживались, начальник политотдела встал и постучал кончиком ножа по фужеру.
– Товарищи! Вы все видите, какой за последнее время стала наша родная Красная армия. У нас прекрасная авиация, могучие танки и мощная артиллерия. У нас прекрасная пехота, и наши бойцы доказали это в войне с Финляндией, когда они бесстрашно шли в атаку и по земле, и по морскому льду. И всё это у нас есть благодаря заботам нашей родной Коммунистической партии и её великого вождя товарища Сталина. Так выпьем ещё раз за здоровье нашего любимого товарища Сталина!
Все сидевшие за столом дружно вскочили на ноги и с торжественным видом стали чокаться друг с другом. Увидев, что банкет снова вошёл в колею и сервировка стола сохраняет вид, повар, исподволь наблюдавший за происходившим, удовлетворённо кивнул головой и, прикрыв дверь, направился не в подсобку, а спустился вниз и через чёрный ход вышел во двор.
Немного освоившись в ночном сумраке, он углядел топтавшуюся в стороне фигуру и тихо позвал:
– Пан-товажищ, вам что?
Человек вышел из темноты к свету и, разглядев форму лейтенанта, повар повторил вопрос:
– Чего желаете?
– Водки «Московской», бутылку, – коротко бросил лейтенант.
– Это можно, – кивнул повар. – Пройдёмте.
Он завёл лейтенанта в коридор и поднялся наверх, а командир, быстро оглядевшись по сторонам, шмыгнул в туалет. Там, став над умывальником, он принялся тщательно мыть руки, а когда дверь сзади хлопнула и он увидал в зеркале, что вошёл подполковник, лейтенант достал флакончик одеколона и побрызгал себе на шею.
Резкий запах распространился сразу, и вошедший подполковник покрутил головой:
– Французские?
– Они самые, – подтвердил лейтенант.
– Из Парижа?
– Нет, Кракова, – ответил лейтенант и, спрятав флакон, повернулся. – Принесли?
– Да, держите, – подполковник вытащил из кармана и передал лейтенанту аккуратный пакет, завёрнутый в холстину и прошитый суровой ниткой.
В это время до них донеслось, как там, наверху, чей-то приятный тенор, не фальшивя, выводил:
А вчера прислал по почте два загадочных письма:
В каждой строчке, только точки, догадайся, мол, сама…
– Что это? – лейтенант посмотрел на потолок, от которого, как казалось, шёл звук.
– А это товарищи командиры до кондиций дошли. Вот их на лирику и потянуло, – полковник криво усмехнулся.
– Здесь тоже только точки? – лейтенант прикоснулся к накладному карману гимнастёрки, куда он уже спрятал пакет.
– Нет, – коротко отрубил полковник. – Время всяких там точек кончилось.
– Это верно, – лейтенант приложил руку к козырьку. – Разрешите идти?
– Идите и будьте осторожны.
– Ясное дело.
Лейтенант выскользнул в коридор, где его уже ждал повар, молча вручивший ему бутылку. Не говоря ни слова, оба прошли к двери, повар выглянул первым, осмотрел двор и кивнул лейтенанту, который вышел наружу, секунду постоял и неслышными шагами, будто растворился в ночной темени…
* * *
Явка белорусских подпольщиков-националистов была в неприметном домике на окраине Кобрина, у железнодорожной колеи. Сейчас, направляясь туда, шагал тот самый лейтенант, который вчера ночью в туалете ДК получил пакет, прошитый суровыми нитками. Только сегодня лейтенант был не в военной форме, а в штатском платье и выглядел он теперь как местный пролетарий.
Прохожих тут было немного, но возле станции торчал усиленный военный патруль, поэтому бывший лейтенант, решив, что ожидается очередной воинский транспорт, от греха подальше свернул в боковую улочку и глухими проулками вышел к одноэтажному дому, спрятавшемуся за обсаженным кустами штакетником.
Возле калитки мнимый пролетарий потоптался с минуту, оглядываясь по сторонам, потом зашёл во двор и, уже не задерживаясь, поднялся на крыльцо, где коротко, два раза с точно выдержанным интервалом крутанул флажок дверного звонка.
Судя по всему, открыл ему сам хозяин – вальяжный мужчина с холёным интеллигентным лицом. Вот только, как и гость, одет он был нарочито по-простому. Пропустив визитёра в переднюю и закрыв за вошедшим дверь, хозяин вместо приветствия строго спросил:
– Пан «восьмой», как всё прошло?
– Нормально, – ответил гость и с затаённой улыбкой поздоровался: – Витам, пан «первый»…
– Витам, – отозвался хозяин и, жестом пригласив идти следом, прошёл в комнаты.
Надо заметить, что странное обращение по номерам было изобретением самого хозяина – в миру бывшего адвоката Геннадия Аксютчица – и преследовало цель до какой-то степени обезопасить членов подпольной группы, вынужденных по стечению обстоятельств собираться вместе. Так по крайней мере в случае провала или случайного ареста подпольщики в большинстве своём могли только описать внешний вид сообщника. Именно так рассуждал сам адвокат, которому, между прочим, весьма импонировал присвоенный ему подельниками первый номер.
В гостиной их ждало ещё шестеро. Рассевшись вокруг круглого стола, подпольщики мирно пили чай из фарфоровых чашек. Тут же на столе потрескивал угольками и парил дымком серебряный самовар с монограммами, в розетке которого грелся цветастый заварной чайник. Столь мирная атмосфера больше подходила уютному вечеру, а не середине рабочего дня, но конспираторам, видимо, это не приходило в голову. А может, испытывая в душе немалый страх перед надвигающимися событиями, они просто глушили его самым что ни на есть простым занятием.
Усадив новоприбывшего за стол и самолично подав ему чашку с чаем, адвокат встал и, звякнув ложечкой по самоварному крану, начал:
– Панове, не секрет, что мы стоим на пороге событий, призванных в корне изменить нашу действительность. От нас требуется одно – проявить решительность и оказать всю возможную помощь нашим друзьям, которая, я уверен, будет оценена по достоинству.
– Хотелось бы, – скептически заметил крепкий седоусый мужчина с ещё сохранившейся военной выправкой, задумчиво помешивая чай ложечкой.
Адвокат неодобрительно покосился на него, но ничего не сказал, а, выдержав паузу, продолжил:
– Когда это произойдёт… – на слове «это» адвокат сделал особое ударение, и все поняли, что речь идёт о немецком вторжении, – то нашим друзьям обязательно понадобится помощь при создании тутейшей администрации.
– Дай-то бог, – вздохнул номер «четвёртый», малоприметный тщедушный человек неопределённых лет в старомодном пенсне. – Нам бы хоть бы и так, а иначе же всё одно. В лучшем случае – Сибирь…
– Не надо, не надо так говорить! – адвокат театрально замахал руками. – Мы много делаем, и я убеждён, немцы пойдут на создание санационного кордона, и тогда у нас определённо появится шанс создать наше независимое государство. Может быть, даже и в давних пределах. От Вильно и до Луческа…
Увлекшись, адвокат задрал голову вверх и явно представлял себе столь лучезарные перспективы, когда скрипучий голос номера «третьего», человека средних лет, по виду дельца, прервал застольную речь:
– Это, пан «первый», пока что неопределённые перспективы, а я предлагаю сейчас поговорить о конкретных делах.
– Что вы имеете в виду? – быстро спросил адвокат.
– Я имею в виду связь. Смею напомнить. В Гайновке был схвачен немецкий резидент. Он держал голубиную станцию. У нас же нет и этого. Радиостанцией нам пользоваться запретили, курьеры при каждом переходе подвергают риску себя, а заодно и нас всех, а потому я хотел бы получить ответ, как скоро, как вы изволили выразиться, «это» начнётся?
– Точной даты я вам, естественно, назвать не могу, – адвокат немного замялся. – Но вы и сами понимаете, речь идёт о самом ближайшем времени. Что же касается связи, пан «пятый» имеет на этот счёт самые точные инструкции, и, поверьте, тут никаких голубей не будет. Так, пан «пятый»?
Широкоплечий мужчина лет сорока, в котором, несмотря на городскую одежду, так и проглядывал крепкий сельский хозяин, молча кивнул. А адвокат, получив такую поддержку, продолжил:
– Установка такая – немцы скоро перейдут Буг. Сбывайте советские деньги, покупайте продовольствие, ткани, кожу. Сохраняйте завезённое русскими имущество.
«Четвёртый», судя по всему, тёртый делец махнул рукой.
– Это и так ясно. У магазинов и без нашей установки очереди. Продукты нарасхват. Но лично меня беспокоит другое.
– Что именно? – адвокат насторожился.
– Вы сказали, немцы скоро перейдут Буг. А если его перейдут русские?
– Как это? – несколько растерялся адвокат.
– А вот так… Или сами начнут, или немцы их не одолеют, и тогда русские прямиком пойдут на Варшаву. Тогда что?
За столом повисла насторожённая тишина, и только по прошествии какого-то времени номер «седьмой», по облику типичный лабазник, горестно крякнул:
– Думайте что хотите, панове, а нам остаётся одно: ждать. И советую запастись всем как следует. Кушать, пане меценасе, каждый день тоже что-то надо…
– Ждать мало! Надо действовать! – решительно вмешался молчавший до сих пор номер «восьмой» и, повернувшись всем корпусом к седоусому, спросил: – Каково ваше мнение, пан капитан?
Cивоусый, которого назвали капитаном, немного подумал, а потом негромко, рассудительно сказал:
– По сути, большое преимущество получит тот, кто начнёт первым, а это зависит от степени готовности. Что же касается дальнейшего, то там начинают действовать совсем другие факторы.
– Какие же? – вежливо поинтересовался адвокат.
– Дальше играет роль снаряжение и обученность войск. О немцах я говорить не буду, здесь всё и так ясно.
– Да, с немцами ясно, – перебил капитана «третий», – а как вы оцениваете готовность русских?
– Боеготовность оценить не могу, а по поводу боеспособности соображения есть…
– И какие же? – поторопил опять замолчавшего капитана адвокат.
Капитан как-то внутренне сосредоточился и заговорил, словно отвечая самому себе.
– Меня этот вопрос интересовал с самого первого дня появления русских здесь. И вот к какому выводу я пришёл. Командиры их, офицеры, значит, не то, вовсе не то…
– Значит, против немца куда им, – сделал вывод адвокат и тут же уточнил: – А отчего так?
– Да потому, что их, как и раньше, по социальному признаку отбирают, – криво усмехнулся капитан. – Только раньше дворян брали в офицеры, а теперь из самой что ни на есть черни….
– Ну, положим, и тогда всяких брали, – вмешался очкарик, внимательно следивший за рассуждениями капитана. – Помните, была песенка: «Раньше был я дворником, звался я Володею, а теперь я прапорщик, ваше благородие»…
– Во-во, именно то, – согласился капитан. – Только теперь, как мне кажется, уже все такие…
– Но мы же знаем, – молчавший до сих пор делец по очереди посмотрел на собравшихся. – У русских здесь много войска. Очень много.
– Тут вы правы, – капитан отхлебнул из чашки давно остывший чай. – Если они всё, что тут собрано, даже толпой пустят вперёд, я не уверен, устоит ли немец…
– Значит, балансируем на грани? – сделал вывод адвокат.
– Для нас другого выхода нет, – капитан поставил чашку на стол и развёл руками. – Дальше уже, как получится…
– А, между прочим, может получиться всякое, – увлечённый, видимо, какими-то своими мыслями, очкарик вдруг оживился. – Помните это?
Восстав из попела козацкой руины,
Мы кликнем до сынов славянской родыны.
Кидаем у Днипро ненависть братню дику
И создадим втроём империю велику.
– Чьи это стихи? – заинтересованно спросил номер «третий».
– Кулиш, современник Шевченко, – ответил очкарик.
– Нет, это не для нас, – возразил «третий» и заключил: – Нам это не подходит, если уж и возрождать, что так это великое княжество Литовское, Литву-Беларусь.
– Ну, такое вряд ли возможно, – сокрушённо покачал головой делец и грустно закончил: – Нам бы хоть что-нибудь…
Чаяния людей, сидевших здесь за столом, были, в общем-то, разные. Одним мерещилось возвращение старого, другим хотелось просто спокойствия и благополучия, третьим, наиболее радикальным, казалось возможным создание собственного, пусть карликового государства, под названием Беларусь, но в одном они были едины: кто угодно, лишь бы не такие страшные Советы…
* * *
Главная резидентура абвера с условным названием «Восток» укрылась в старой, ещё русской помещичьей усадьбе. Облупленный двухэтажный дом с мезонином, позади которого теснились службы, прятался в густом заросшем саду, и от ворот к подъезду шла одна-единственная усыпанная гравием и поросшая жухлой травой дорожка.
Всё кругом казалось заброшенным, но если кто-нибудь из местных оказывался поблизости, то неизвестно откуда возникал здоровенный лесник в шляпе с тетеревиным пёрышком и злобной овчаркой на поводке. Внимательно оглядев заявившегося, он действовал по обстоятельствам. Простых мужиков без всяких церемоний гнал взашей, а людям почище объяснял, что пан никого не принимает и вежливо выпроваживал.
Изредка к воротам усадьбы подъезжала неприметная легковушка, где обычно сидел кто-то в штатском, скорее всего, пан управляющий, но порой у крыльца можно было увидеть сразу два автомобиля. Зато по территории усадьбы никто не разгуливал, и ни единого человека при погонах или других знаках различия в последнее время там тоже не замечалось.
Резидентура уже давно работала в режиме военного времени, потому абверовцы, размещавшиеся до недавнего времени в городе, где хоть и легко проводить конспиративные встречи, но зато трудно уберечься от слежки, стараясь избежать лишних глаз, на особый период перебрались в глубинку, обосновавшись в этом старом имении.
И если кругом царила тишина и кажущееся спокойствие, то в самом доме жизнь так и кипела. На первом этаже разместился узел связи, там же были комнаты персонала. Под крышей спряталась мощная радиостанция, пока работавшая только на приём, а на втором этаже, в бывших панских апартаментах, обосновалась секретная часть.
Здесь властвовали начальник первого отдела абвера полковник Шольц и майор Ханзен из второго отдела, занимавшийся организацией шпионажа и диверсий. Оба они в короткие минуты отдыха любили уединиться в бывшем господском кабинете, где ещё уцелел камин и вообще вся обстановка напоминала доброе старое время.
Правда, сейчас они уединились не в кабинете, а в просторной гостиной, где на столе была расстелена большая карта, утыканная флажками, и полковник, стоявший рядом, крутил в руках только что переданный спецслужбой пакет, завёрнутый в холстину, прошитую суровой ниткой.
Майор Ханзен подошёл ближе и коротко спросил:
– Что, курьер прибыл?
– Да, – кивнул полковник.
– Рисковое дело, – вздохнул майор.
– Что поделать… – отозвался полковник и начал внимательно изучать нитяную прошивку. – Так… Вроде никто не трогал…
Полковник перочинным ножом срезал нитку и, вытащив из непромокаемого пакета стопку мелко исписанных листиков, попросил:
– Помогите мне, майор. Сделаем сверку.
– Слушаюсь…
– Начнём… – Полковник Шольц взял верхний листок. – Пинск. Артиллерийский полк 28-го корпуса, окружной артсклад, штаб Пинской речной флотилии.
Майор посмотрел на флажки, воткнутые в кружок с надписью Пинск, и подтвердил:
– На месте…
– Район Высокое, Волчин, Каменец, 49-я стрелковая дивизия.
– На месте…
– Кобрин, управление 14-го мехкорпуса.
– На месте…
Так в течение почти получаса полковник Шольц перебирал исписанные листки, а майор Хансен сверял по карте полученную информацию с прежними данными. По окончании чтения полковник Шольц сложил бумажки и констатировал:
– Пока новых поступлений нет, передислокации частей тоже… Будем считать, что русские ещё ничего не заподозрили.
– Будем считать, – эхом отозвался майор Хансен.
Какое-то время оба офицера молча изучали карту, а потом Шольц ткнул пальцем в чётко вырисованные обводы бастионов Бресткой крепости и всего прилегающего укрепрайона.
– Здесь… Здесь ключ к успеху…
Майор наклонился к карте, зачем-то посмотрел на воткнутые там флажки и уточнил:
– Тут дислоцированы две стрелковые дивизии, расквартированные в самой крепости, и ещё танковая дивизия прямо на берегу реки, в пределах возможного обстрела…
– То-то и оно… – вздохнул полковник. – Для удара по Брестской крепости нами собрана вся дивизионная и корпусная артиллерия, и ещё Гудериан дал три дивизиона мортир, девять лёгких батарей и три тяжёлых батареи большой мощности. При удаче мы эти три дивизии русских захлопнем, как в мышеловке…
– Да, – согласился майор, – если в последний момент они их не выведут.
– По нашим данным, им это запрещено, – тихо заметил полковник.
– Согласен, – майор кивнул, но тут же возразил: – А если командиры дивизий прикажут выходить своей властью?
– Возможно, – после некоторой заминки согласился полковник и тут же с нарочитой бодростью добавил: – Но, думаю, справимся. Главное опередить русских. Фельдмаршал Клюге намерен нанести удар по линии Брест – Пружаны – Барановичи…
– Ну, для нас-то главное, чтоб наши сведения не «скисли» и чтобы наш «источник Р» уцелел, – заключил Хансен.
– Да, вы правы, «белого» материала мало, – согласился полковник и предложил: – Пойдёмте в кабинет, думаю, мы заслужили небольшой отдых…
В кабинете полковник первым делом подошёл к старинному, явно оставшемуся от прежних хозяев поставцу, достал оттуда бутылку кюммеля с парой рюмок и, выставив всё это на инкрустированный перламутром столик, пригласил:
– Подсаживайтесь, майор…
Майор не заставил себя упрашивать. Под привычное: «Прозит»… – они не спеша выпили и некоторое время сидели молча, смакуя напиток.
Однако мысли обоих были настолько заняты предстоящим делом, что полковник, не в силах говорить ни о чём другом, озабоченно поинтересовался:
– Скажите, майор, вы уверены, что в нужный момент связь сработает?
– Думаю, да… – Хансен налил себе ещё кюммеля и пояснил: – Мы решили отказаться от всяких сложностей и предложили самое простое. Как только сигнал будет нами получен, на берегу Буга с нашей стороны загорится какая-нибудь хата. Знаете, пожар в селе – дело житейское…
– Разумно, – полковник кивнул и тоже взялся за рюмку. – А как с подтверждением?
– Точно так же. В селе на том берегу сидит «местный наблюдатель», и он, запалив в ответ какой-нибудь сарайчик, передаст сигнал всем группам уже по местной связи…
– Что ж, неплохо… – согласился полковник. – Чем проще, тем лучше.
Какое-то время он ещё обдумывал услышанное, потом, видимо, под влиянием алкоголя, несколько расслабился и спросил:
– Скажите, майор, вы не против «заглянуть за угол»?
– Отчего ж… Послушаю с удовольствием…
– Так вот… – полковник мечтательно посмотрел вверх. – Думаю, замысел превосходный. Судите сами. На Украине нас поддержат силы местных националистов, в Прибалтике тоже достаточно боевых отрядов, готовых к действиям. Как считаете, русские смогут организовать эффективное противодействие, имея полностью дезорганизованный тыл?
– Совершенно с вами согласен, такое невозможно, – оживился майор. – Тогда мы, имея, в общем-то, свободные фланги, всей мощью ударим по центру и прямиком пойдём на Москву!
– Да… – полковник вздохнул. – Жаль только, что в Белоруссии националистические силы недостаточно сильны.
– Это так, – подтвердил майор, но тут же уточнил: – Но мы это учли, и на главном направлении будут задействованы переброшенные туда в последний момент диверсионные отряды, да и местные силы отдельными группами будут нацелены на уничтожение линий связи.
– Вы уверены, майор, что эффект будет достаточный?
– Думаю, да, – на какой-то момент майор задумался, но потом тряхнул головой и вполне убеждённо заключил: – Судите сами. По нашим данным, на своей стороне русские не проложили военной кабельной связи, а считают, что им достаточно гражданских линий. А они, как вам известно, весьма уязвимы, и могут быть быстро парализованы.
– Так-то оно так… – полковник покачал головой. – Но не считаете ли вы, что это одно из подтверждений того, что русские намерены всей лавиной пойти вперёд?
– Вне всякого сомнения. И наша задача – опередить их.
– Это так… – полковник о чём-то думал, едва заметно кивая головой, а потом возразил: – А мы не упускаем того, что в случае необходимости русские воспользуются радиосвязью? Мы с вами, майор, отлично знаем, что у них сейчас даже в каждой роте есть по радиостанции.
– Такого сбрасывать со счетов нельзя, однако, по нашим данным, русские только-только начали подготовку, и им надо не меньше недели, чтобы согласовать все коды.
– Да, – полковник энергично кивнул. – Главное, опередить, и наша задача, майор, здесь, под Брестом, на какое-то, желательно как можно большее время, сделать миллионную русскую армию, хотя бы частично неуправляемой…
Хансен понимающе переглянулся с Шольцем, и майор опять потянулся за бутылкой…
* * *
Комфортабельный ЗИС-101 военного ведомства, изредка гудя клаксоном, не спеша катил по Садовому кольцу. На кожаных диванах салона, слегка отодвинувшись друг от друга, как бы соблюдая субординацию, сидели двое военных. Это были нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генштаба, генерал армии Жуков. Стекло, отделяющее салон от шофёра, было поднято до отказа, и тем не менее оба военачальника старались говорить не слишком громко.
Последнее время они оба были заняты почти по двадцать часов в сутки и сейчас наслаждались возможностью пусть короткого, только на время дороги, но всё-таки отдыха. Однако позволить себе отклоняться от главной задачи, они не могли, и потому их разговор был как бы добавлением к основной, поглотившей их целиком работе.
Шофёр ЗИСа чересчур резко притормозил, и оба пассажира качнулись вперёд. Тимошенко глянул в окно и, поняв, что ничего серьёзного не произошло, словно повинуясь какому-то внутреннему толчку, оставил только что обсуждавшуюся тему частичной передислокации войск и заговорил о, видимо, волновавшем его общем.
– Вот ты гляди, страна огромная, и фронт у нас со всех сторон…
Жуков посмотрел на маршала и, ничего не ответив, ждал продолжения, которое, в общем-то, не задержалось.
– И дальневосточный рубеж, и азиатский, и закавказский, и… – сделав короткую паузу, маршал вздохнул, – а тут ещё и Западный…
Жуков со свойственным ему деловым подходом сразу заметил:
– Главный пока для нас Дальневосточный.
– Оно-то так, – согласился Тимошенко. – А я вот думаю, а вдруг Гитлер с англичанами сговорится? Гесс ведь не зря летал…
Возможность нападения с юга и севера существовала так недавно, и потому Жуков убеждённо сказал:
– Ну, теперь, понятное дело, коалицию ждать не приходится, хотя…
– От них всего ждать можно, – Тимошенко сердито засопел. – Говоришь, ждать не приходится? А ну как, скажем, Германия, Япония и Англия снюхаются? А тут тебе ещё и США вдобавок. Вот и ломай голову…
– Ну, США вряд ли… – Жуков немного подумал. – А вот почему Гитлер в 40-м году отказался от высадки в Англии, вопрос. Сил не хватило? Или есть какая-то договорённость?
– Вот и я о том, – Тимошенко тяжело завозился на сиденье. – Где силы сосредоточивать? Запад или Дальний Восток?..
– Ну, с Дальним Востоком, считаю, более или менее ясно, – Жуков едва заметно улыбнулся.
– Считаешь, Халхин-Гола достаточно? – понял его мысль маршал.
– Не только, – Жуков откинулся на спинку сиденья. – Руки у японцев связаны. Они с Китаем воюют.
– Да, воюют, только война такая себе, вялотекущая…
– Вот и я про то, – оживился Жуков. – Сил у японцев маловато…
За окном автомобиля показалась краснокирпичная стена, и разговор враз оборвался, а ЗИС через какую-то минуту, сделав резкий поворот, въехал через Боровицкие ворота в Кремль. Формальности были сведены до минимума, и вскоре Тимошенко в сопровождении Жукова быстрым шагом вошёл в приёмную, где, как оказалось, уже был начальник Главразведупра генерал-майор Голиков.
Маршал глянул на генерал-майора, и тот, снизив насколько возможно голос, ответил на невысказанный вопрос:
– Приказано ждать…
– Понятно… – и пришедшие остановились рядом с Голиковым.
Насколько продлится ожидание, было неясно, и, чтобы не молчать, Тимошенко обратился к Голикову:
– Мы тут с Георгием Константиновичем по дороге толковали, а ну как англичане с немцами против нас повернут?..
Голиков немного подумал и ответил:
– Пожалуй, нет. Время другое. Вот год назад они, да, собирались. Франция всерьёз бомбардировку Баку планировала. Это с юга, а с севера экспедиционный корпус: англичане, французы и вроде даже поляки. Но, сами понимаете, случился Дюнкерк. Так что, считаю, не пойдут англичане на такое… – убеждённо заключил Голиков и сразу умолк.
В дверях приёмной появился секретарь Сталина Поскрёбышев и пригласил:
– Входите…
Комната секретаря была проходная. Встав за конторку, Поскрёбышев показал на следующие двери, где была ещё одна проходная комната. Сидевший там за столом генерал-лейтенант, приветствуя маршала, встал и молча показал на следующие двери.
Военные вошли в просторный кабинет с плотно зашторенными окнами и удивлённо переглянулись. Сбоку, за длинным столом, сидел Берия. Как и когда он оказался в кабинете, было понятно. Видимо, Сталин только что с ним что-то решал и приказал остаться, но спрашивать об этом шефа НКВД никто, конечно, не стал.
Тут разговаривать не полагалось, военные мельком поглядывали по сторонам. Они бывали здесь многократно и сейчас только констатировали про себя, нет ли изменений. Но изменений не было. Как всегда на стене висели портреты Маркса, Энгельса и Ленина, читающего газету «Правда». В левой части кабинета размещался стол для заседаний, покрытый зелёным сукном и обставленный стульями, а перпендикулярно ему, в самой глубине, стоял письменный стол Сталина.
Ждать долго не пришлось. Сталин неслышно вышел из расположенной в глубине кабинета двери и, поздоровавшись, жестом пригласил вызванных садиться. Все трое молча расселись за столом для заседаний, причём Жуков. Тимошенко и Голиков положили перед собой папки, содержавшие нужные документы, и только Берия, так и продолжавший сидеть немного в сторонке, никакой папки не имел.
Сам Сталин садиться не стал, а как обычно, прохаживаясь по кабинету, заговорил:
– Товарищи, я собрал вас, чтобы кое-что уточнить в связи с обстановкой на наших границах. Товарищ Тимошенко, вас что-нибудь беспокоит по этому поводу?
Маршал хотел было встать, но вождь жестом остановил его, и он отвечал сидя:
– Да, товарищ Сталин. Неясна позиция Англии. Тревожит положение на Дальнем Востоке и конечно же Германия.
– Согласен, товарищ Тимошенко.
Сталин отошёл к письменному столу, взял свою трубку, накрошил туда табак из папиросы «Герцеговина-Флор» и, так и не закурив, сказал:
– Конечно, Дальний Восток, это давняя проблема… – вождь отошёл от письменного стола, неслышно прошёлся по кабинету и, остановившись напротив начальника Разведупра, спросил: – Товарищ Голиков, каковы по вашим данным возможные силы японцев?
– На данный момент, – генерал-майор подобрался и отвечал коротко и чётко, – по нашим расчётам, японская Квантунская армия вместе с частями Манчжоу-Го может выставить до сорока дивизий, поддерживаемых тысячей танков и тысячей самолётов.
Голиков чуть вскинул голову, и Сталин мгновенно это заметил:
– Хотите что-то добавить?
– Да, товарищ Сталин. Ещё отмечается интенсивное строительство аэродромов и посадочных площадок.
– Существенное замечание, но, думаю, для нападения на нас японцам придётся собрать всё, что у них есть, а значит, прежде им необходимо закончить каким-то образом войну в Китае.
– Да, товарищ Сталин, – немедленно согласился Голиков, но тут же осторожно добавил: – Однако агентура предупреждает…
– Не надо, товарищ Голиков, – Сталин предостерегающе поднял руку. – Нас сейчас все предупреждают. Даже господин Черчилль.
Странная усмешка скользнула по лицу вождя, и все присутствующие поняли: товарищ Сталин получил сверхсекретные сведения от своей собственной агентуры и у него есть основания верить ей. А вождь, как бы закрывая тему, добавил:
– Тем более, на Халхин-Голе японцы получили урок, – Сталин выразительно посмотрел на Жукова и заговорил о другом: – Теперь об Англии. Извечная политика англичан поддерживать равновесие в Европе потерпела крах, и теперь у них один выход: во что бы то ни стало договориться с нами, чтобы обуздать Гитлера.
Сделав такой вывод, Сталин снова своей размеренной походкой пошёл по кабинету и уже на ходу продолжил:
– Сейчас для нас главное – Германия, – вождь на секунду умолк, а потом, приостановившись, показал чубуком трубки на начальника Разведупра. – Товарищ Голиков, доложите, какие силы немцев сейчас сконцентрированы на нашей границе?
Начальник Разведупра раскрыл свою папку и прочитал:
– Силы немцев и их союзников на сегодняшний день насчитывают: в общем 160–165 дивизий, 4 тысячи танков и примерно 5 тысяч самолётов. Из этого числа надо выделить порядка 20 танковых дивизий и примерно 12 дивизий моторизованных, объединённых в 10 танковых корпусов.
– Почему примерно? – удивился Сталин и строго посмотрел на Голикова.
– Две моторизованных дивизии пока находятся во Франции, но могут быть переброшены и к нашей границе, – спокойно разъяснил тот.
– Хорошо, – Сталин покачал в воздухе трубкой и обратился к маршалу: – Товарищ Тимошенко, а какие силы у нас на западной границе?
– Товарищ Сталин, – Тимошенко встал и вытянулся во весь рост. – На западной границе сейчас сконцентрировано 247 дивизий, 15 тысяч танков и 12 тысяч самолётов.
– Хорошо, – Сталин кивнул. – А сколько у нас танковых дивизий?
– У нас есть 61 танковая и 32 моторизованных, объединённых в 29 механизированных корпусов, – чётко ответил маршал.
– Хорошо, – Сталин снова кивнул и посмотрел на Берию. – Лаврентий, а у тебя сколько твоих дивизий?
– Товарищ Сталин, войска НКВД насчитывают 14 дивизий, 18 бригад, 21 отдельный полк и 49 погранотрядов, – отчеканил Берия.
– Так, а теперь вы, товарищ Жуков, – Сталин взмахнул трубкой. – Скажите, как, по-вашему, могут действовать немцы?
– У них, товарищ Сталин, – Жуков, как и Тимошенко, тоже поднялся, – две возможности. Если они поставят задачу скорейшего окончания войны, то должны идти через Смоленск на Москву, но, надеясь захватить запасы стратегического сырья, могут ударить и по Украине. Лично я считаю, что немцы выберут первый вариант.
– Но есть ещё один вариант, товарищ Жуков, – Сталин поднял трубку вверх. – Немцы могут попытаться спровоцировать нас, чтобы заставить Японию тоже согласно их договору напасть на нас. Правда, я думаю, японцы нападут на нас только тогда, когда будут полностью уверены в успехе, но немецкие провокации возможны. Очень возможны.
– Мы отобьем японцев, товарищ Сталин! – громко заявил маршал.
– Товарищ Тимошенко, у нас есть 300 дивизий, 25 тысяч танков и столько же самолётов. Скажите, этого хватит, чтобы отбить ещё и немцев?
– Хватит, товарищ Сталин! – ещё громче провозгласил маршал.
– Вот и я так думаю… – прищурив глаза, сказал вождь, и в его усах затаилась довольная усмешка…
* * *
…Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой!..
Громкая песня, заполонив всё пространство улицы, заставляла прохожих радостно улыбаться и провожать взглядами строй бравых красноармейцев, направлявшихся в городской сад. А крепкие парни слаженно пели куплет за куплетом, и наверняка каждый из них считал, что это именно его ждёт славная девушка Катюша.
Ворота городского сада с аркой, украшенной звездой и будочкой кассы, приткнувшейся сбоку, были гостеприимно распахнуты, и воинская колонна, печатая шаг, беспрепятственно вошла на центральную аллею под густо разросшиеся кроны деревьев.
В конце аллеи виднелась другая арка, поменьше. Колонна подошла к ней, пение оборвалось, прозвучала команда, и бойцы уже без всякого строя, со смехом и прибаутками начали шумно рассаживаться на длинных скамейках, окружавших летнюю эстраду.
Едва все уселись, как на сцене появился молодой чернявый политрук и громко объявил:
– Начинаем!.. Сводный концерт!.. Самодеятельности!.. – после чего уже выстроившийся за его спиной хор, грянул:
Сталин – наша слава боевая!
Сталин – нашей юности полёт!..
Потом, под бурные аплодисменты, хор скрылся за кулисами, а на сцене опять возник всё тот же политрук и назвал следующий номер:
– Выступает!.. Ученик консерватории, Борис Вайнтрауб!.. – после чего из-за его спины вышел тщедушный красноармеец и запиликал на скрипочке.
Послушав с минуту, боец 2-го взвода 3-й роты Мишка Анисин толкнул в бок своего дружка Ваську Долгого.
– Смотри, еврейчик, а такой же, как мы…
– Ага, – фыркнул Васька, – только ты тут, а он там…
Вайнтрауб довольно быстро закончил пиликать, ему слабо похлопали, и новый участник концерта страстно, по-театральному заламывая руки, довольно неплохим тенором начал:
– «Сильва, ты меня не любишь…»
– Тра-та-та-та-та-та… – вторил ему небольшой оркестр, а Мишка снова пихнул дружка.
– Слышь, Васька, давай слиняем, а то они часа полтора выть будут…
– Тебе не нравится? – Васька посмотрел на приятеля.
– А в жизни что, разве всё время поют?
– Не, чаще матерятся, – с коротким смешком уточнил Васька и деловито спросил: – А куда пойдём?
– Давай к Ванде смотаемся, – чтоб никто не услышал, Мишка совсем привалился к Васькиному боку и шепнул: – Прошлый раз она грозилась самогончика расстараться…
– А-а-а… – понимающе протянул Васька и тронул за плечо сидевшего перед ними командира отделения. – Сержант, а сержант, эта бодяга надолго?
Тот повернул голову и через плечо бросил:
– Построение в одиннадцать…
– Мы ненадолго… Тут, по саду погуляем, – заверил сержанта Васька, и оба приятеля тихонько начали пробираться к выходу.
Ванда, разбитная весёлая полька, жила недалеко. С ней Мишка познакомился ещё весной и теперь при каждом увольнении обязательно наведывался в уютный домик. Васька, вообще-то косо посматривавший на увлечение приятеля, его понимал. Девушка, на его взгляд, особой красотой не отличалась, но нрав у неё был что надо.
Уже у самой калитки Мишка приостановился и сказал товарищу:
– Смотри, Васька, как живут… И дом городской у них, и сад вокруг, и даже вон клумбы с цветами…
Действительно, между тянувшейся вдоль тротуара оградой и несколько отступившим в глубь участка домом, оставалось небольшое пространство, где был разбит маленький, довольно ухоженный цветничок.
– Э-э-э, да ты никак жениться собрался… – поддел товарища Васька и в шутку предупредил: – Смотри, она ж западенка.
– Ну и что? – как-то неопределённо хмыкнул Мишка. – Зато, погляди, жильё-то какое… Это тебе не изба…
Одноэтажный штукатуренный дом в три окна на улицу и впрямь выглядел привлекательно.
Васька хотел ещё что-то сказать, но их разговор прервал долетевший со двора девичий возглас:
– Хлопаки!.. Ходзь ту!
Ванда, а это была она, видимо, углядела гостей через окно и, удивлённая их топтанием на тротуаре, сама вышла на крыльцо.
– Ну что, пошли? – Мишка заговорщически подмигнул товарищу.
– Конечно, – усмехнулся Васька и толкнул калитку.
На крыльце девушка как-то по-особенному поглядела на Мишку, и Васька подумал, что, видать, разговор про женитьбу – не пустой трёп. Потом они вместе прошли в уже хорошо знакомую гостиную, и тут к своему удивлению бойцы увидели сидевшего за столом здоровенного дядьку.
Заметив их недоумение, Ванда поспешно пояснила:
– Это мой дядя Вацлав, он из села приехал…
– А-а-а, жолнежи… – дядька кивком поздоровался с бойцами и, жестом пригласив их садиться на придвинутые к столу стулья, неожиданно произнёс: – Пришли всё-таки…
– А почему мы должны были не прийти? – с некоторым вызовом ответил Мишка, бесцеремонно подсаживаясь к столу.
– Так война ж вот-вот начнётся, – горестно вздохнул дядька и махнул рукой. – Ладно, война-войной, а пока мы с вами бимберу выпьем.
Ваську с Мишкой разговор о близкой войне никак не удивил. Об этом последнее время толковали постоянно, но они на всякий случай ушли от этой темы, и Васька задал интересующий их обоих вопрос:
– А вы сами откуда?
– Я?.. – Дядька испытывающее посмотрел на бойцов. – Я на хуторе Вельки Борок проживаю. Вот за Вандой приехал, у нас там потише будет…
Гости переглянулись, но спрашивать не стали, так как в этот момент в комнату вошла Ванда, неся на подносе тарелку с тонко нарезанным салом, домашней колбасой и другими заедками. Она поставила всё это на стол и, выйдя за дверь, буквально через минуту вернулась, держа в руках порядочного размера бутыль.
– Вот это дело! – заулыбался дядька и, забрав у Ванды посудину, начал ловко наливать самогон в стаканчики…
Примерно через час дружки вышли из гостеприимного дома. От ароматного бимбера в голове приятно шумело, жизнь казалась чудесной, и Васька, видать, не забывший о Мишкиных планах, вдруг сказал:
– А что, может, и мне подыскать такую же Ванду?
– Нашёл время, – Мишка коротко гоготнул и, как-то мгновенно сменив настроение, вполне трезво сказал: – Нам бы с тобой это лето пережить…
– Думаешь, воевать будем?
– А что, нет? – с жаром заговорил Мишка. – Вон дядька говорил, все леса войсками забиты. Думаю, не врёт. В общем, если что, так дадим!
– Ну да, дадим… – без всякого энтузиазма согласился Васька и, вспомнив недавний застольный трёп, вздохнул: – Дядька, он говорил…
По мере того как пустела бутыль с бимбером, дядька Ванды всё настырнее убеждал красноармейцев, что война обязательно и очень скоро будет, а потому надёжнее всего сейчас отсидеться в таком глухом углу, как Вельки Борок. Но, видать, Мишка имел в виду совсем другое, и пьяно хлопнул дружка по спине:
– Да ты не дрейфь, приятель! Дадут команду, и вперёд! Пойдём освобождать пролетариев!..
– Как у нас?.. Не думаю… – ответил Васька и, оборвав себя на полуслове, предложил: – Давай поспешим лучше, а то…
В городской сад они прибежали как раз к построению. Сержант, собиравший людей, хищно принюхался сначала к Ваське, потом к Мишке и грозно спросил:
– Пили, черти?
– Самую малость, тут один поляк бимбером торговал. Вразнос. Так мы всего по стаканчику… – честно тараща глаза, ответил Мишка.
Для убедительности он даже показал пальцами размер стаканчика, выходивший вдвое меньше тех, что были на столе у Ванды.
– Где? – встрепенулся сержант.
– Так он ушёл уже, – соврал Мишка.
– Жаль… – сержант вздохнул и зычно рявкнул: – Станови-и-сь!
Красноармейцы с шутками привычно выстроились на аллее, прозвучала громкая команда:
– Ша-а-гом марш! – и колонна двинулась к выходу, на этот раз без песен, так как обыватели уже наверняка укладывались спать.
В летний лагерь, расположенный на поляне в глубине леса, бойцы, ходившие на концерт, возвратились к полуночи. Светло-серые воинские палатки вытянулись двумя ровными рядами вдоль деревьев, а посередине шла усыпанная песком и твёрдо утоптанная линейка, по концам которой виднелись грибки для часовых.
Предвкушая долгожданный отдых, Мишка с Васькой уже разбирали постели, как вдруг от ближайшего грибка долетел призывный звук трубы.
– Вот гадство!.. – Васька бросил взбивать подушку. – Опять строиться!
Тем не менее приказ есть приказ, и через пару минут красноармейские шеренги привычно вытянулись вдоль линейки. Капитан, стоявший перед строем, выждал ещё немного и громко, так чтоб слышали все, приказал:
– Лагерь сворачивается. Снять палатки, сдать имущество хозвзводу и построиться в полном снаряжении. Даю двадцать минут. Всё, разойдись!
После столь неожиданного распоряжения недоумевающие бойцы без особого рвения принялись стягивать полотнища, сворачивать постели и складывать всё вдоль линейки, по которой, урча мотором, уже медленно ползла хозвзодовская полуторка.
Не обошлось и без пересудов. От группки к группке, занимавшихся каждая разборкой своей палатки, перелетали вести, и Мишка, только что оттащивший к машине какой-то ящик, сообщил:
– Слышь, Васька, наш капитан выслуживается. Сам тревогу объявил.
– Да брось ты!
– Точно. Ребята говорят, звонка из штаба не было, а капитан всё ходил да ходил по линейке, а как мы с концерта вернулись, так и объявил.
– А может, оно и правда война? – Васька испуганно посмотрел на товарища. – Дядька твоей Ванды так уверял…
– Ерунда. Разве войны так начинаются? – отмахнулся Мишка и начал сноровисто складывать палаточные колья.
В назначенное командиром время уложиться не вышло, но всё-таки через полчаса батальонная колонна змеёй вытянулась по дороге, слитный топот сотен ног отдавался в лесу зловещим шорохом, лишившиеся субботнего отдыха, бойцы вполголоса матерились и над строем в темноте грозно колыхались штыки…
* * *
Двадцатиместный планер, поднятый буксировщиком почти на полуторакилометровую высоту, отцепившись, бесшумно скользил в ночном небе, держа курс на восток. Пилот планера, сжимая штурвал, пристально вглядывался в серебристое мереживо озёр и речонок, отблёскивающее на тёмной по ночному времени земле, отыскивая взглядом одному ему известные ориентиры.
Десантники, жавшиеся друг к другу на двухэтажных жёрдочках, напряжённо молчали. Близился момент посадки, и все отлично понимали: достаточно одной хорошей пулемётной очереди с земли, чтобы превратить фанерный летательный аппарат да и их самих в решето.
Этому полёту предшествовали события, о которых никому из находившихся в планере знать не полагалось. Субботним вечером в селе за Бугом загорелась хата. Пожар в деревне – не редкость, и потому мало кто из шатавшихся по селу на советской стороне обратил на это внимание. Правда, один мужик, вроде как по дороге, зашёл в гмину и, выпросив у дежурного телефон, принялся звонить в город.
Трубка отозвалась не сразу, а когда сквозь шорох и треск телефонной линии долетела фраза: «Аксютчиц слушает»… – мужик бодро крикнул:
– Это я!.. Могу завтра приехать!..
– Ага… – в трубке помолчали. – Я с утра на рыбалке, но ты приезжай.
– Ага, понял! Приеду обязательно…
Мужик положил трубку, а примерно через час на дальней окраине села неизвестно почему начал гореть заброшенный сарайчик…
Ещё, в тот же вечер, только попозже, на один из городских дворов въехала полуторка. Машину тут ждали. Едва грузовик, светя фарами по сторонам, развернулся, к нему со всех сторон стали собираться люди, судя по всему, рыбаки, собравшиеся выехать заранее.
Без особого шума они забрались в кузов, и тогда от ворот к машине подошёл человек и негромко спросил у уже садившегося в кабину старшего:
– Всё взяли?..
– Да, – ответил старший и для верности начал негромко перечислять: – Фонари, лопаты, топоры, пилы…Вдруг завал какой или ещё что…
– Ну да, дорога к озеру не из лёгких…
Они жестами, вроде как расстающиеся надолго, попрощались друг с другом, дверца кабинки хлопнула, мотор заурчал, и полуторка, оставляя за собой дымную вонь, выехала со двора, увозя куда-то на удивление молчаливых рыбаков…
Грузовик трясся по разбитым дорогам всю ночь. Уже под утро полуторка, миновав лес, остановилась на опушке. Впереди серело открытое пространство мокрого луга, а чуть дальше виднелась не тронутая рябью поверхность озера.
Рыбаки повылезали из кузова, а их старший прислушался к ночной тишине и, сойдя с подножки, распорядился:
– Всё осмотреть…
Без возражений рыбаки прошли лугом до берега озера, вернулись обратно, доложили старшему, что всё в порядке, и вместо того чтобы, разгрузив машину, приступить к разбивке лагеря, даже не тронув торчащие на виду удочки, начали чего-то ждать.
Молчаливое ожидание длилось около получаса. Наконец старший посветил электрическим фонариком на циферблат своих карманных часов и коротко бросил:
– Время!
По этой команде «рыбаки» быстро разбежались в разные стороны, и минут через десять на лугу вспыхнули и начали разгораться сразу три довольно больших костра. Два из них полыхали на самом берегу озера, а третий чуть ли не на другой стороне луга, у самой опушки. Причём выходило так, что все три костра образовывали треугольник с далеко вытянутой вершиной.
Сам же старший, оставив полуторку под деревьями, вышел на берег озера и стал напряжённо всматриваться в сторону запада. Время наступало предутреннее, близился рассвет, но небо всё ещё оставалось тёмным, и разглядеть там что-либо было трудновато.
Однако старший не оставлял своего занятия и в конце концов углядел, как над дальней кромкой леса по другую сторону озера на фоне сереющего неба появилась продолговатая тень. Ещё какое-то время старший вглядывался, а потом, убедившись, что тень становится всё отчётливее, громко на весь луг крикнул:
– Летит!..
И сразу же на лугу возникли две прерывистые световые полосы. Это «рыбаки», заранее выстроившиеся двумя цепочками по лугу, зажгли электрические фонарики и, подняв их над головой высоко вверх, светили ими в сторону озера.
А приближавшаяся тень, как-то сразу превратившись в чёткий силуэт самолёта, пролетела над озером, снизилась до самой воды и сначала с травяным шорохом, а потом со стуком и заметным потрескиванием, коснулась луга.
Большой планер прополз по земле почти через весь луг и, чуть не врезавшись в деревья опушки, замер, наклонившись на одно крыло. Старший, неотступно бежавший следом, первым оказался возле планера и, едва отдышавшись, заглянул в открывшуюся боковую дверцу.
– Гут?..
– Зер гут, – ответили из кабины, и на землю выбрался высокий человек, одетый в советскую военную форму.
Тем временем остальные «рыбаки» тоже сбежались к планеру и в свете их мощных фонарей было видно, что на голове прилетевшего энкаведистская фуражка, а на петлицах отсвечивают рубиново-красным капитанские «шпалы».
Одновременно в хвосте планера откинулась аппарель, и оттуда начали вылезать десантники, все как один одетые в советскую военную форму. Последним выбрался человек в гражданском и сразу подошёл к кабине планера. Увидев его, старший радостно воскликнул:
– Пане «восьмой»!.. С прибытием!
В свою очередь, подошедший широко улыбнулся и, пожимая руку старшего, ответил:
– Витам, витам, пане «седьмой»…
Стоявший рядом только что прилетевший «капитан» удивлённо заметил:
– Что это вы господа-товарищи по номерам?
– Конспирация, – усмехнулся старший и, согнав с лица улыбку, спросил: – Что, начинаем?
– Да, – кивнул «капитан» и, обращаясь к своим людям, закричал по-немецки: – Шнель, шнель!..
По этой команде десантники споро выкатили по аппарели советский мотоцикл М-72 с пулемётом ДП на коляске, а потом, дружно навалившись, вместе с «рыбаками» затащили планер под деревья. После этого, нарубив веток, кое-как замаскировали аппарат и, ожидая дальнейших приказаний, собрались у полуторки.
Увидев, что работа кончена, «седьмой», пошептавшись с «восьмым», обратился к командиру десантников:
– Пан капитан, оружие для нас есть?
– Да, – «капитан» энергично кивнул и коротко приказал кому-то из своих: – Неси!..
Через пару минут к ногам «седьмого» подтащили один из тюков, привезённых на планере и, вспоров обшивку, начали доставать оттуда новенькие немецкие автоматы. «Седьмой» взял один из них, отвёл затвор, покрутил оружие в руках и заметил:
– Знатная штука…
– И лёгкая, – добавил «восьмой», а потом, сняв со своего пояса кобуру с «парабеллумом», протянул «седьмому»: – Это вам, персонально.
– Мне? – обрадовался «седьмой» и, положив «шмайсер» назад на тюк, взялся за ухватистую рукоять пистолета. – Ух ты, а я хотел автомат…
– Автомат не по чину, – рассмеялся «восьмой». – Пора по-другому думать, выходим из подполья, пан «седьмой»…
Звук заработавшего мотоциклетного мотора прервал разговор. «Седьмой» и «восьмой» враз обернулись и увидели, что «капитан» уже садится в коляску. «Седьмой» быстро прицепил кобуру себе на пояс и пояснил «восьмому»:
– Со мной две группы боевиков. С одной пойду я, а другую возьмёте вы. Только вам далековато будет.
– Ничего, – отмахнулся «восьмой». – Меня десантники почти к самому месту подбросят.
– А, тогда совсем другое дело, – обрадовался «седьмой» и побежал собирать людей.
Первым делом «седьмой» раздал привезённые автоматы, напомнил о составе групп и, отведя своих в сторону, выждал пока десантники, погрузив свои тюки в полуторку, забрались в кузов, а один из них, видимо, старший, садясь в кабину, махнул рукой «капитану»:
– Готовы!..
«Капитан» жестом попрощался с «седьмым» и, показывая куда ехать, приказал:
– Форвертс!..
Мотоцикл сорвался с места, грузовик, переваливаясь на ухабах забытой лесной дороги, покатил следом, оставив у опушки только пятерых во главе с «седьмым»…
Тёмным лесом шли пятеро. Передний держал наготове пистолет, у идущего следом был автомат, а несколько поотстав, ещё трое, повесив «шмайсеры» на плечо, несли в руках топор, двуручную пилу и багор.
На проезжий тракт, вдоль которого тянулась линия телеграфных столбов, группа вышла к самому рассвету. Рассредоточившись, люди поочерёдно начали подпиливать деревянные пасынки. Когда было подпилено примерно с десяток, старший приказав прекратить работу, посмотрел на часы и негромко сказал:
– Пора!..
Два человека, ухватив покрепче багор, навалились, и как только первый подпиленный столб рухнул на дорогу, откуда-то издалека донёсся гул подлетающих самолётов…
* * *
Пошатываясь спросонья, боец второй роты Сашка Пестряков вылез из палатки и, хлопая глазами, стал оглядываться. Здесь, на западе, московское время отличалось почти на час и, судя по уже начавшемуся рассвету, было где-то около четырёх.
Сашку заставила встать необходимость. Из первого батальона, таким же лагерем располагавшегося в километре от них, который субботним вечером водили на концерт в город, ребята притащили принесённое дружками пиво и ночью отметили это событие.
На Сашкину долю вышла целая бутылка, и сейчас он воровски приглядывался, решая, как быть. Тащиться в самый конец лагеря к дощатому туалету ему никак не хотелось, но невдалеке по линейке, усыпанной жёлтым песочком, прогуливался строгий старшина с красной повязкой на рукаве, и как он воспримет Сашкину «самодеятельность», было предельно ясно.
Лень всё-таки пересилила, и Сашка боком-боком залез подальше в росшие прямо за палатками кусты и тут наконец-то смог вздохнуть с облегчением. Одновременно всякие приятные мысли, связанные с предстоящим воскресным отдыхом, закрутились в голове, и Сашка, малость проснувшийся от утренней свежести, задумался, прикидывая, как ему лучше провести этот день.
Неожиданно первозданную тишину леса нарушил странный гул. Поначалу он казался каким-то непонятным, но по мере того, как звук усиливался, Сашка точно определил, что это такое, и закрутил головой, стараясь определить, что за самолёты гудят в такую рань.
Вскоре он углядел ползущие по небу тёмные чёрточки и удивился их количеству. Сашке уже случалось видеть немецкие «юнкерсы», частенько залетавшие через границу, и он безошибочно определил, что это именно они, но сегодня их было уж слишком много.
Увидев, как одна из цепочек машин с чёрными крестами на крыльях вдруг сделала разворот и стала заходить сверху на лагерь, Сашка встрепенулся и, стряхивая на ходу остатки сна, начал продираться через кусты назад к палатке.
Но он не успел. Гул моторов стал нестерпимым, казалось, резко снизившиеся самолёты вот-вот начнут цеплять крыльями верхушки деревьев, потом что-то засвистело, и вдруг земля вздрогнула от громких разрывов.
Так и не добежав до палаток, Сашка инстинктивно грохнулся на землю, а когда, ничего не соображая, приподнялся и тряся головой посмотрел на лагерь, первое, что он увидел, была оторванная голова старшины, катившаяся по усыпанной песком линейке.
Сашка отчётливо разглядел, что веки у головы вроде бы дёргаются, и ему вдруг показалось, что он вот-вот услышит привычный окрик. Но никакого окрика не последовало. Наоборот, снова налетёл натужный моторный рёв, раздался тот же пронизывающий, прижимающий к земле свист, и новая серия бомб обрушилась на лагерь.
В страхе, не понимая, что происходит, Сашка вскочил и круглыми от ужаса глазами смотрел по сторонам. Вокруг всё грохотало, горело, в воздухе трепыхались обугленные обрывки палаточного брезента, а линейки теперь вообще не было видно из-за густых клубов дыма и пыли.
Животный страх охватил парня, и он, не слишком соображая, что делает, инстинктивно рванулся в лес и, стремясь только к одному – подальше сбежать от всего этого ужаса, забился глубоко в чащу, а там, прикрыв голову руками, свалился под замшелый комель.
Сашка всё ещё дрожал, не в силах прийти в себя от пережитого. Оторванная голова, валявшаяся на песке лагерной линейки, неотрывно стояла перед глазами, но это был совсем не тот случай, когда что-то случается с кем-то одним, а все остальные, находясь в безопасности, глазеют, сгорая от любопытства.
Из состояния нервного шока бойца вывел бесцеремонный тычок сапога в задницу.
– Вставай, бздун!..
Сашка поднял голову и увидел неизвестно откуда взявшегося, злого как чёрт сержанта.
– Я… Я… Ничего… – забормотал Сашка.
– Тоже мне, ничего… – передразнил его сержант. – В лес вон удрал… Собирай вас теперь…
Сашка уже осмысленно посмотрел на командира и вдруг заметил затаённый, глубоко спрятанный страх, всё же читавшийся в глазах сержанта, и понял, что это была нарочитая, по долгу службы, грубость. А тот, словно отвечая на невысказанный вопрос, сказал:
– Впрочем, наверно, так и надо было. Только сейчас кончай труса праздновать и дуй в лагерь.
– А что там? – испуганно спросил Сашка.
– Сам всё увидишь, – ворчливо отозвался сержант и дружески подтолкнул бойца в спину.
Лагерь представлял страшное зрелище. «Юнкерсы» зашли предельно точно, и бомбовые серии легли как раз по линии палаток, так что теперь вместо правильных рядов образовались цепочки глубоких дымящихся воронок, вокруг которых было разбросано множество окровавленных, полуголых тел.
В одном конце лагеря ярко горела полуторка хозвзвода, в воздухе кружились непонятные чёрные хлопья, и бывший там же дощатый сортир унесло неизвестно куда; на другом конце, у края искромсанной взрывами линейки валялся поломанный грибок, а под ним, сжимая в руке винтовку, лежал так и не ушедший со своего поста мёртвый часовой.
Судя по крикам и стонам, доносившимся со всех сторон, среди убитых ещё лежало много раненых, которым требовалась немедленная помощь, и именно осознание этого факта вернуло Сашке возможность соображать. Он посмотрел на себя, увидел, что на нём, кроме майки с трусами и сапог на босу ногу, ничего нет, зло выругался.
Сашка почему-то решил, что надо как-то одеться, но шедший следом сержант беззлобно прикрикнул:
– Ну чего встал, олух? Живей беги за носилками! Раненых собрать надо…
– Ага, – машинально кивнул Сашка и побежал в конец лагеря, туда, где раньше размещался медпункт.
Там уже командовал другой сержант. Рукав его гимнастёрки был окровавлен, но сержант, не обращая внимания на ранение, толково распоряжался. По его приказу десяток бойцов собирали разбросанные медикаменты, и полуодетый фельдшер уже начал обихаживать первых раненых.
Сашка как раз раздвигал очередную раскладушку, когда краем глаза заметил, что к ним от леса бежит лейтенант. Видимо, для того, чтобы сократить расстояние, он бежал прямиком через лес от городка, где жили командирские семьи. Портупея у него съехала набок, на гимнастёрке проступали тёмные пятна пота, но лейтенант, едва отдышавшись, сразу спросил:
– Сержант, где комбат?
Сержант, против обыкновения не встал смирно, а зажимая ладонью рану на руке, внешне спокойно ответил:
– Нет никого, товарищ лейтенант. Дежурный погиб при бомбёжке, а из командиров вы первый…
– Так… – лейтенант поглядел на разгромленный лагерь и покачал головой. – Потери большие?
– Думаю да, – ответил сержант. – Пока только уточняем…
Лейтенант хотел ещё что-то спросить, но его внимание отвлёк треск мотоциклетного мотора. Впрочем, все, кто был рядом, тоже посмотрели на дорогу, и через ещё до конца не осевшую пыль увидели, что к лагерю несётся мотоциклист.
Одноцилиндровый курьерский Иж-8 подкатил к медпункту и остановился. Покрытый с головы до ног пылью водитель нагнулся и, открыв краник декомпрессора заглушил мотор. Потом, подняв очки на лоб, какую-то секунду растерянно смотрел на разбомблённый лагерь и только потом несколько сбивчиво спросил:
– Товарищ лейтенант, где комбат?
– Ещё не прибыл, я за него… – и, понимая, что курьер примчался с приказом, командир выжидательно посмотрел на мотоциклиста.
– А что, больше никого?.. – мотоциклист зачем-то оглянулся по сторонам. – Что тут у вас?..
– Бомбёжка, – резко оборвал его лейтенант и строго спросил: – С чем прибыли?
– Передаю приказ. – Мотоциклист, взяв себя в руки, заговорил коротко и чётко: – Вам надлежит немедленно идти в выжидательный район.
– В выжидательный район?.. С кем?.. – сам себя спросил лейтенант и, тут же спохватившись, спросил: – А что в штабе?
– Там говорят… – так и не слезший с седла мотоциклист немного привстал. – Вроде как война… Но ещё говорят, возможно, масштабная провокация…
Слово «масштабная» мотоциклист, видимо, копируя кого-то из старших командиров, выделил особо.
– Масштабная, значит… Ладно, – лейтенант как-то встряхнулся, поправил портупею и обратился к мотоциклисту: – Доложите в штабе то, что видели. Потери пока подсчитываем. Передайте, чтоб за ранеными прислали транспорт. А мы выступим, как только – так сразу…
Двойственность последней фразы была всем понятна. Понял её и мотоциклист.
– Я могу сказать, что потери очень большие? – он выжидательно посмотрел на лейтенанта.
– Да, – коротко выдохнул лейтенант и добавил: – И ещё передай: всё возможное будет сделано…
– Ясно, – не по-уставному ответил мотоциклист и нажал кикстартер.
Мотор фыркнул и завёлся с полуоборота. Мотоциклист дал газ, развернулся и, набирая скорость, помчался с докладом назад, в штаб. А лейтенант, проводив глазами посланца, обратился к сержанту:
– Я вижу, вам зацепило руку. Потому прошу остаться за старшего. Тяжелораненых пока уложите на койки и дождитесь транспорт. Да и ещё, – он немного подумал. – Я сейчас собираю людей, и мы выходим. Если комбат прибудет позже, доложите, ясно?
– Так точно, ясно! – чётко ответил сержант, и лейтенант, вздохнув, зашагал по линейке…
* * *
Сержант Семён Нарижняк проснулся от грохота. Перед этим ему снилась какая-то чертовщина. Будто он куда-то бежит, а кругом грохочут молнии, но почему-то без вспышек, и от того, что их не видно, приходилось бежать, куда угодно, всё время опасаясь, что невидимая молния (а то, что это молния, Семён был почему-то убеждён) ударит где-то рядом.
Открыв глаза, он понял, что уснул, упираясь головой в ручки «максима». Видимо, перед утром сон всё-таки сморил его, а из-за неудобной позы и приснилась всякая дрянь. Осознав это, Семён сначала обрадовался, что всё виденное только сон, но в следующий момент поспешно оглянулся, опасаясь, не заметил ли чего напарник.
Но, похоже, второй номер пулемётного расчёта тоже сладко подрёмывал у телефона, проведённого в крытый дворик, и вряд ли видел Нарижняка. Успокоившись на этот счёт, Семён потянулся и вдруг вздрогнул от неожиданности. Грохот, разбудивший его, был не во сне, а на самом деле.
Этот грохот в виде каких-то непонятных хлопков разной силы доносился откуда-то с запада, и Семён, поспешно стряхнув остатки сна, выглянул в амбразуру. То, что он увидел, так поразило его, что некоторое время сержант неотрывно смотрел наружу, не в силах понять, что происходит.
Четырёхамбразурный пулемётный дот с крытым двориком был встроен в прибрежный холм с таким расчётом, чтобы держать под обстрелом пойму. Откинутая металлическая заслонка не мешала смотреть, и Нарижняк хорошо видел, что по всей линии окопов, вырытых вдоль пограничного Буга, встают частые дымно-огненные султаны.
Звук несколько запаздывал, но разрывы Семён видел хорошо и с ужасом понял, что это не что иное, как обстрел пограничной заставы с той стороны. Он инстинктивно прижался к амбразуре, чтобы разглядеть всё получше, и увидел пригибающиеся фигуры пограничников, бегущих к окопам, и пулемётный расчёт, вытаскивающий станкач на открытую позицию прямо возле заставы.
К пулемётчикам подбежал какой-то командир и вдруг, нелепо взмахнув руками, повалился навзничь. Одновременно с этим тяжёлый снаряд, угодивший прямо в домик заставы, в один миг превратил строение в кучу обломков, разлетающихся по сторонам.
Нарижняк знал, что мелкие инциденты на границе не редкость, но то, что он видел, не вмещалось ни в какие рамки, и Семён, оторвавшись от амбразуры, через соединительную дверь, отделявшую боевое отделение дота, выскочил в дворик.
Как он и думал, напарник ещё спал, прикорнув у телефонного столика. Бесцеремонным толчком разбудив его, Семён оттеснил бойца в сторону и, схватив трубку, торопливо завертел ручку индуктора. КП коменданта района отозвался сразу.
– Слушаю. Дежурный лейтенант…
Семён не дал дежурному договорить и закричал в трубку:
– Товарищ лейтенант! Границу обстреливают! Из пушек! Сильно!..
– Не паникуёте, сержант, – голос дежурного был на удивление ровен. – Это серьёзная провокация. Огонь без приказа открывать запрещено.
– Но как же… – попытался уточнить Нарижняк, но в трубке вдруг что-то пискнуло, голос дежурного пропал, и сразу же исчезло привычное потрескивание работающей линии.
– Алё!.. Алё!! – закричал Нарижняк, но мембрана не отзывалась.
Сержант бросил бесполезную трубку, посмотрел на испуганно хлопающего глазами напарника и, крикнув ему: – К пулемёту! – выскочил назад в боевое отделение.
То, что Семён увидел, снова заглянув в амбразуру, поразило его. Обстрел позиций пограничников стал ещё интенсивнее, но как бы местами несколько сместился в сторону, а от противоположного берега густо отчаливали резиновые понтоны, до отказа набитые солдатами.
– Товарищ сержант, что это? – дрожащим голосом спросил напарник, глядя через соседнюю амбразуру.
– Как это что? – Нарижняк выругался. – Вражеское вторжение на сопредельную территорию.
Сейчас он слово в слово повторил услышанное на прошлой неделе от лектора, но эта фраза странным образом успокоила напарника, и он спросил:
– Товарищ сержант, что будем делать?..
– Что? – Нарижняк повернулся к бойцу и приказал: – Беги на КП коменданта района. Доложишь, что немцы переправляются через Буг. Находятся в зоне огня.
– Так на НП, наверное, тоже видят…
Отдельные снаряды, выпущенные с перелётом, уже рвались в районе дота, и напарнику явно не хотелось выходить наружу.
– А телефон?! – рявкнул Нарижняк. – Телефон же молчит!
Окрик подействовал, боец опрометью бросился к выходу, а Нарижняк снова прильнул к амбразуре. Он увидел, что теперь несколько понтонов бесцельно болтались посередине реки, а из тех, что сумели достичь берега, выбирались солдаты и лезли на откос.
Навстречу им из полуразрушенных окопов с винтовками наперевес выскакивали рванувшиеся в контратаку пограничники, и почти на самом урезе завязался рукопашный бой. Обстрел с немецкой стороны прекратился, и уже можно было явственно различить доносившиеся от реки пулемётные очереди и отдельные выстрелы.
Ожидая, что напарник вот-вот вернётся, Семён сел к пулемёту и, откинув крышку коробки, проверил заправку ленты. Потом крутнул турель, примериваясь из какой амбразуры стрелять лучше, и даже поводил тупорылым стволом «максима» из стороны в сторону.
Так длилось с минуту, прежде чем Семён услыхал какую-то возню во дворике и, обрадованно решив, что боец прибежал обратно, повернулся. Однако в дверях вместо напарника он увидел измученного командира-пограничника. Щегольская гимнастёрка лейтенанта была испятнана кровью, в руке он сжимал наган и, глядя в упор на Семёна, зло выкрикнул:
– Сержант!.. Почему не стреляете?
– Я не могу без приказа… Дот демаскирую… – не спуская глаз с лейтенанта, неуверенно возразил Нарижняк.
– Да ты что, болван?.. Немцы сейчас здесь будут! – лейтенат взмахнул пистолетом. – Стреляй! Я приказываю!
– Но, товарищ лейтенант… – протянул было Семён, и тут пограничник сорвался.
Он поднял пистолет и, целя Семёну прямо между глаз, повторил:
– Стреляй!
Нарижняк, поняв, что лейтенант в таком состоянии вправду может спустить курок, ухватился за ручки пулемёта и привычно, но уже через целик, посмотрел в амбразуру. От противоположного берега как раз отчаливала следующая партия понтонов с солдатами, спешившими на подмогу, и Семён без колебаний нажал гашетку.
«Максим» затрясся, и длинная очередь хлестнула по реке, сразу зацепив пару понтонов. С них посыпались в воду уцелевшие солдаты и поплыли одни к заставе, другие обратно, а сами пробитые понтоны медленно начали сплывать по течению, превратившись в едва видимые над водой серые поплавки.
Стрельба Нарижняка не осталась незамеченной, и почти сразу совсем рядом с дотом начали падать снаряды. Командир-пограничник тут же взялся перекрывать заслонками свободные амбразуры, но именно в этот момент слепяще-яркий сноп пламени ворвался внутрь дота. Взрывная волна с силой бросила Нарижняка на замок пулемёта, и от этого удара сержант мгновенно потерял сознание…
Сколько он пролежал в таком состоянии, Семён не знал. Когда сержант наконец поднял гудящую, тяжёлую как чугун голову, первое, что он увидел, была развороченная осколком щёчка «максима» и свешивающийся сверху, всё ещё раскачивающийся, изогнувшись как змея, оборванный взрывом гофрированный шланг.
Догадываясь, что посланный издалека снаряд, скорее всего, угодил в край боковой амбразуры и главная сила взрыва осталась снаружи, Семён испуганно начал ощупывать самого себя, проверяя, не угодил осколок, разбивший пулемёт, заодно и в него.
Вроде руки-ноги кое-как слушались, если не считать разбитой головы, он, кажется, был цел. Медленно, ещё проверяя, повинуется ли тело, Семён обернулся и увидел лежащего навзничь командира-пограничника. Его мертвенно-белое лицо было запрокинуто далеко назад, грудь залита кровью, похоже, лейтенанта убило наповал другим осколком.
Странная слабость охватила Нарижняка, он бессильно опустил голову на ручки пулемёта и вдруг услыхал гомон в закрытом дворике. Решив, что это или подошла пехота прикрытия, или прибежал напарник, Семён радостно вскинулся и вдруг с ужасом понял, что речь, которую он слышит, чужая.
Сержант не ошибся. Ещё минута, и через соединительную дверь в боевое отделение вломились сразу трое оживлённо болбочущих немцев. Двое были простые солдаты с винтовками, а у третьего виднелись на мундире непонятные Семёну нашивки и на плече висел автомат.
Они наскоро оглядели задымленный дот, а потом тот, что с автоматом, весело заключил:
– Официр унд унтер-официр…
Тем временем один из немецких солдат обшарил у убитого лейтенанта карманы гимнастёрки, а потом основательно тряхнул за плечо Нарижняка. От резкой боли, пронизавшей голову, Семён застонал, а немец, чему-то обрадовавшись, радостно гоготнул:
– О, унзер эрсте гефангене!
Владелец автомата, видимо, какой-то чин, наклонился, внимательно рассмотрел побитое лицо Нарижняка, зачем-то пощупал ярко-красные треугольнички на его петлицах и хмыкнул:
– Зенден вир ин цум штап.
Оба солдата, не переставая болботать, подхватили Нарижняка под руки и через крытый дворик выволокли наружу. Здесь, к своему удивлению, совсем рядом с дотом, Семён увидел бронетранспортёр, похожий на большое корыто с колёсами. Боковая дверца машины была распахнута и, затолкав Нарижняка внутрь, немцы бросили пленного на холодный металлический пол…
* * *
Небольшая группа пилотов, переругиваясь на ходу, торопилась к аэродрому. Молодой, недавно прибывший в часть лётчик, которому наверняка хотелось понежиться, а не вылезать из тёплой постели, громче всех возмущался:
– На хрена бежим, наверняка тревога учебная?..
В тон ему высказывались и другие, вот только командир эскадрильи, бежавший вместе со всеми, отмалчивался. Молчал и старший лейтенант Сергей Верников, так как на это у него были свои причины, о которых он предпочитал не распространяться.
Однако, когда они добежали до места, ругань мгновенно смолкла. Аэродром горел, обрушенная взрывом бомбы вышка СКП валялась на боку, большая палатка ТЭЧ была изорвана в клочья, а на взлётной полосе, где выстроились самолёты, уже суетились механики, оттаскивая в сторону вовсю полыхающие машины.
Увидев такое, пилоты остолбенело остановились.
– Ё-моё!.. Это что ж… – после короткого молчания испуганно начал молодой лётчик, но тут же, взяв себя в руки, окликнул пробегавшего мимо техника: – Командир!.. Что случилось?
– Немцы внезапно налетели, товарищи лётчики, – техник на секунду приостановился. – Так дали, никто не ждал…
Недоумённую растерянность оборвал недальний раскатистый крик:
– По маши-и-нам!..
Подчиняясь команде, пилоты сорвались с места и помчались на самолётную стоянку. На вооружении их дивизии были разные типы машин. В центре, вдоль взлётной полосы плотно стояли «Чайки», дальше выстроились только что полученные «Миг-3», а в самом конце размещалась эскадрилья новеньких «Як-1».
Сергей Верников добежал до своего «Яка» одним из первых. Выскочивший из-под плоскости, видимо, ещё не преодолевший недавний страх моторист сбивчиво доложил:
– Машина к полёту готова!
Сергей одним прыжком вскочил на плоскость, влез в кабину и, не закрывая фонарь, скомандовал:
– От винта!
– Есть от винта! – откликнулся уже вытащивший из-под колёс колодки авиамеханик.
– Контакт!..
– Есть контакт!
Винты начали медленно проворачиваться, мотор фыркнул раз-другой и ровно заработал, превратив лопасти в сверкающий круг. Едва дав мотору прогреться, Сергей, не дожидаясь сигнальной ракеты, взял ручку газа на себя, и его «Як» медленно пополз по взлётной полосе.
И тут внезапно, почти на бреющем, вырвавшись из-за леса, четвёрка машин с чёрными крестами на крыльях, зашла на новую штурмовку. С рёвом пролетев над стоянкой, они снова обстреляли стоявшие на земле самолёты и, почему-то не обратив внимания на взлетающий «Як» Сергея, с левым разворотом ушли на запад.
Сергей, поджав губы, сдвинул сектор газа и под нарастающий рёв мотора решительно пошёл на взлёт. Его «Як-1» промчался по полосе, Сергей мельком успел заметить несколько загоревшихся машин и как-то машинально отметил, что один из пилотов «Мига», так и не успев сесть в кабину, безжизненно свесился через борт. Видимо, лётчик был сражён очередью, но думать об этом Сергею было некогда. Больше всего он сейчас боялся, что немцы могут вернуться и сбить его на взлёте.
Но всё обошлось. «Як» благополучно набрал высоту, и Сергей, уверенно наклонив ручку, заложил крутой вираж. Видимость была «миллион на миллион», небо казалось чистым, и вдруг несколько было успокоившийся Сергей заметил жавшегося к земле немца.
Двухместный штурмовик «Ме-110» был совсем рядом. То ли он отбился от строя, то ли потерял своего качмарика, но как бы там ни было, «мессер» летел один. Скорее всего, это был самолёт-разведчик, возвращающийся с задания, но для Сергея это значения не имело, и он, атакуя немца, начал заходить ему в хвост.
Встречная дымная трасса прошла недалеко от фонаря, и Сергей, поняв, что хвостовой стрелок немца поторопился дать упреждающую очередь, резко ушёл вправо. Потом, немного выждав, пользуясь своим положением, снова пошёл в атаку.
И опять, не выдержав, немец начал стрелять слишком рано. Сергей хотел снова отвалить в сторону, но дымная лента, висевшая в воздухе, вдруг оборвалась. Сергей подошёл ближе, однако немец больше не стрелял, и стало понятно: «Ме-110» ещё раньше расстрелял свой боезапас.
Сергей уверенно подошёл почти вплотную, ему даже показалось, что он видит расширенные от страха глаза хвостового стрелка. Ясное дело, у того кончились патроны, и теперь, оставшись безоружным, он с ужасом ждёт, что русский лётчик вот-вот всадит в него очередь.
Верников же, продержавшись за хвостом немца с минуту, отвернул чуть вправо и покачал крыльями. Ему было хорошо видно, как ствол пулемёта, до этого судорожно дёргавшийся под приподнятым козырьком кабины, замер, а потом и вовсе плавно отошёл в сторону.
Выходило, что немец его понял и пошёл на мировую. Сергей увеличил скорость и подошёл к штурмовику так, чтобы разглядеть лицо пилота. Расстояние было совсем небольшим, и Сергей хорошо видел, что немец неотступно следит за ним.
Считая первичный контакт установленным, Сергей сдвинул фонарь, высунулся насколько возможно из кабины и сначала ткнул себя большим пальцем в грудь, а потом рукой показал направление на запад. Было заметно, что смотревший на него немец почти совсем повернулся в его сторону, и тогда Сергей жестом изобразил посадку.
Немецкий лётчик закивал головой, заулыбался, приветственно помахал Сергею рукой, и они минут десять летели крыло в крыло, то и дело посматривая друг на друга. Когда же впереди показался аэродром, немец тоже изобразил рукой посадку и больше уже не смотрел на Сергея.
Сергей опасался, что немецкие зенитчики, охранявшие аэродром, обстреляют его, и он, демонстрируя своё намерение садиться, заранее выпустил шасси. Но немецкие пушки молчали, и Сергей, уже ничего не опасаясь, вслед за немцем вышел на глиссаду.
Серая, видимо, бетонированная посадочная полоса просматривалась прекрасно, и Сергей, несколько поотстав от «Ме-110», стал снижаться. Немец, летевший первым, уже сел и начал рулёжку, когда колёса «Яка» тоже коснулись земли и застучали по бетонке.
Закончив пробег, «Як-1» остановился прямо посередине взлётной полосы. Сергей первым делом привычно выключил зажигание, выждал, пока мотор окончательно стих, и, не зная, чем обернётся его отчаянный перелёт, огляделся.
На немецком аэродроме шла обычная полётная суета. Сергей выбрался из своего «Як-1» и, ожидая, что будет дальше, затоптался возле самолёта. Довольно быстро вокруг него образовалось заинтересованно глазеющее кольцо аэродромной обслуги. Минут через десять напряжённого ожидания появился лётчик того самого «Ме-110», вслед за которым он прилетел сюда.
Улыбаясь, немец покровительственно похлопал Сергея по плечу и, пробормотав скороговоркой: «Гут, камрад», – жестом пригласил следовать за ним.
Ещё через десять минут Сергей оказался в закрытой на замок комнате, где, кроме стола и двух стульев, ничего не было. Довольно высоко расположенное окошко, пропускавшее совсем мало света, было затянуто металлической сеткой.
Да, похоже, он просто угодил под арест, но на первых порах ни на что другое рассчитывать не приходилось, и Верников в который раз задумался над тем, что привело его в этот закуток.
Ему, сыну расстрелянного большевиками гвардейского офицера, при новом режиме ничего не светило, и мать, не переставая клясть себя за то, что в своё время не уехала за границу, чтоб хоть как-то устроиться, вышла замуж за «перспективного коммуниста».
Характер у отчима оказался ещё тот, и мать уговорила Сергея переехать жить к тётке, родной сестре отца, что в дальнейшем оказалось весьма полезным. Отчим в конце концов угодил под расстрел, мать как жену «врага народа» арестовали, а живший совершенно отдельно да к тому же под другой фамилией Сергей оказался в стороне.
Больше того, его тётка, работавшая простой учётчицей на военном заводе, погибла от какого-то взрыва, как считалось, при вражеской диверсии, и перед Сергеем, как раз окончившим десятилетку, открылась возможность поступить в лётное училище.
Мысль улететь за кордон у него появилась сразу, как только он начал самостоятельные полёты, но, понимая всю сложность такого поступка, он до поры до времени сдерживался и, только увидев результаты бомбардировки и поняв, что началась война, решился.
В этот момент дверь хлопнула, и в темноватую комнату вошёл высокий худой немец. Разглядев знаки различия старшего офицера, Верников вскочил, а тот, подойдя к столу, представился:
– Полковник Шольц. – И после короткой паузы сказал: – Господин старший лейтенант, я приветствую ваш мужественный поступок.
По-русски он говорил совершенно правильно, но немецкий акцент чувствовался.
– Да, я сознательно перелетел на вашу сторону, – подтвердил Сергей.
– Я знаю, – кивнул полковник. – Лётчики «Ме-110» всё рассказали.
Полковник сел, жестом пригласил Сергея сесть напротив и вполне дружелюбно сказал:
– Как я понимаю, вы решили драться с жидо-большевиками?
– Нет, я просто не желаю их защищать, – твёрдо ответил Сергей.
– Понимаю, – кивнул немец и, внимательно посмотрев на Сергея, спросил: – Вы дворянин?
– Да, – Сергей энергично кивнул.
– Очень хорошо, очень… – немец побарабанил по столу пальцами и поинтересовался: – А скажите, господин лейтенант, имя генерала фон Лампе вам слышать не приходилось?
– Отчего же нет? – Верников улыбнулся. – Мама, вспоминая прошлое, говорила, что он служил вместе с моим отцом в Семёновском полку и часто бывал в нашем доме. Только тогда он был капитаном…
– Прекрасно, прекрасно… – почему-то дважды повторил немец и опять забарабанил по столу пальцами…
* * *
Утренний немецкий налёт на дивизионный танковый парк, в общем-то, оказался безрезультатным. Едва заслышав гул летевших где-то недалеко бомбардировщиков, дежурный поднял тревогу и первым делом решил рассредоточить технику, загнав танки в лес под деревья.
Из остававшихся на ночь в парке по крайней мере человек двадцать умели управлять танком, так что через 15 минут вместо бронированной шеренги вдоль выезда разрозненно торчало всего полтора десятка танков, отчего-то не пожелавших завестись с первого раза.
Немецкие бомбардировщики не заставили себя ждать, но бомбовые серии, распахавшие взрывами территорию парка, практически не причинили вреда оставшимся на стоянке машинам, поскольку к осколкам танки не чувствительны, а прямых попаданий не случилось.
И едва самолёты улетели, как в парк на полуторке примчались помпотех и командир второй танковой роты. Убедившись, что потерь практически нет, они довольно переглянулись и помпотех облегчённо вздохнул:
– Ух, а я уж думал тут ни черта не осталось…
– Да уж, – согласился комроты-2 и поинтересовался: – Кто приказал рассредоточиться?
– Я, – ответил дежурный и обеспокоенно спросил: – А как в городке?
– Пока не бомбили, – помпотех нахмурился, – но всё может быть…
В этот момент рёв мотора идущей на предельной скорости машины прервал разговор, и через минуту рядом с командирами затормозила штабная «эмка». Из легковушки выскочил начальник политотдела и ещё на ходу крикнул дежурному:
– Как тут?
– Товарищ полковой комиссар, – дежурный встал по стойке «смирно» и доложил по всей форме: – Перед налётом машины были рассредоточены, и потерь нет.
– Хорошо. – Комиссар по-штатски вытер платком вспотевший лоб и показал на оставшиеся на месте машины. – Это что, подбитые?
– Нет, эти просто не успели вывести, – соврал дежурный.
– Хорошо, – снова сказал комиссар и, спрятав платок, распорядился: – Сейчас начнут прибывать экипажи. Машины проверить и приготовить к маршу. Я в штаб дивизии.
Комиссар неуверенно затоптался у легковушки и тогда дежурный, пользуясь моментом, быстро спросил:
– Товарищ полковой комиссар, как с семьями быть? Эвакуировать бы… А то ведь и городки бомбить могут…
– Что, эвакуация? – комиссар удивлённо посмотрел на командира. – Не паникуйте. Никакой эвакуации.
– Так дети же… – вставил и своё слово помпотех.
– У всех дети, – отрезал начполитотела.
Командиры переглянулись. Они знали, что у полкового комиссара детей нет. А тот, ни на что не обращая внимания, заявил:
– Наш корпус ударит по немцам, мы отбросим их обратно, и никакой эвакуации не потребуется. Могу сообщить вам, из штаба округа получен приказ: «Действовать по-боевому». Вот и действуйте.
Полковой комиссар недовольно сморщился и, садясь в свою «эмку», сердито хлопнул дверцей. Легковушка отъехала, и комроты-2 вслед ей зло хмыкнул:
– Это как это, по-боевому? Выходит, хочешь – наступай, хочешь – отступай, хочешь – обороняйся… Так, что ли? А соседи?
Командиры недоумённо переглянулись.
– Это он, видать, в политическом плане, для красного словца ввернул, – заметил дежурный. – Приказ наверняка конкретен.
– Только мы его пока не получили, – с какой-то странной интонацией сказал помпотех.
– Это ты к чему? – не понял дежурный.
– Так я ж могу полуторкой за деталями на техсклад махнуть. А там флигель, где наши живут, рядом.
Командиры понимающе переглянулись.
– О, давай! – дежурный одобряюще хлопнул помпотеха по плечу.
– И там сам действуй по-боевому, – горько усмехнулся комроты-2 и натянул шлем.
Помпотех быстро подошёл к оставленному в стороне грузовику и не приказал, а по-домашнему сказал стоявшему у машины пожилому старшине-шофёру:
– Митрич, надо по-тихому к семьям смотаться, посмотреть…
– Знамо дело, нужно, – кивнул Митрич и полез в кабину.
До городка, где жили командирские семьи, было вёрст десять. Раскачиваясь на ухабах плохо накатанной лесной дороги, полуторка шла с максимально возможной скоростью в сорок километров, отчего баранка всё время пыталась вырваться из рук Митрича, и он вполголоса матерился.
Примерно на середине пути лес поредел, дорога поднялась на взгорбок, открылась широкая панорама, и, глядя в подслеповатое окошко полуторки, помпотех вдруг попросил:
– Останови-ка, Митрич…
Помпотех вылез из кабины и начал осматриваться. Шофёр, сначала не понявший, в чём дело, тоже выскочил из кабины, первым делом проверил машину, вернулся к кабине и озабоченно спросил:
– Товарищ командир, что случилось?
– Случилось, Митрич… Смотри.
Помпотех показал на хорошо видимый сверху массив леса, где укрывались военные городки, и присвистнул. Над деревьями во многих местах поднимались столбы дыма, а в небе, хорошо различимые даже издали, кружились немецкие самолёты.
– Выходит, везде бомбят, – зло выдохнул Митрич.
Не сговариваясь, старшина и помпотех молча полезли в кабину, и Митрич так погнал полуторку, что лёгкий грузовичок уже не раскачивался, а подпрыгивал на ухабах. Какое-то время шофёр сосредоточенно крутил баранку, а потом глухо сказал:
– Командир, если ваши целы, увозить надо…
– Куда? – растерянно спросил помпотех.
– А прямо на станцию. Если что, поездом сразу уедут, – решительно заявил Митрич.
– Так это ж целых сто километров, – неуверенно возразил помпотех.
– Ну и что? Три часа езды, всего делов.
В этот момент полуторка так подпрыгнула, что Митрич еле удержал руль и замолчал, сосредоточенно следя за дорогой. Ещё минут двадцать бешеной гонки, и они, одолев остаток пути, не снижая скорости, въехали на территорию военного городка.
К их удивлению, всё было цело. Длинный сарай техсклада прятался в глубине двора, а двухэтажный деревянный флигель как ни в чём не бывало стоял на своём месте. Однако тишины во дворе не было, и едва помпотех вылез из остановившейся посреди двора полуторки, как его со всех сторон окружили женщины, начавшие встревоженно выкрикивать:
– Что случилось?.. Это война?
– Почему бомбят?..
– Вы нас вывезете?..
Под таким неожиданным напором помпотех несколько растерялся, и тогда неожиданно вперёд выступил старшина.
– Тихо, бабы, тихо!.. Сейчас всех вывезем!
Опешивший помпотех дёрнул старшину за рукав.
– Ты что, Митрич… Без приказа…
На что Митрич подсунулся к самому уху командира и зло прошептал:
– А как в ихний флигель бомба шарахнет, ты себе простишь?
Помпотех как-то сразу решился.
– Ладно, Митрич, давай! Ты вывозишь командирские семьи из зоны бомбёжки. В безопасное место. Этого нам никто не запретит.
– Знамо дело, – кивнул старшина и уже гораздо спокойнее обратился к окружавшим их плотным кольцом женщинам: – Значит так, бабы. Пока немец не бомбит, скоренько бегёте по домам, забираете деньги, документы и ещё чего ценного. Потом вещи по чемоданам. Так чтоб в каждой руке что-то было. Это на случай, если в руках нести придётся. Узелок или там сумку можно через плечо. Само собой, харчей побольше, и вот ещё. На себя и на детей одежонки оденьте побольше, лучше будет.
– А это зачем?.. Лето же? – раздался чей-то недоумённый голос.
– Ну вот, – сердито хекнул Митрич. – В кузове поедете, а там ветер, холодно будет и опять же где ночевать придётся. Ночь она ночь и есть…
После столь обстоятельной речи Митрича женщины помчались в дом, а старшина облегчённо вздохнул:
– Ну вот, одно дело вроде порешили…
– Если что, Митрич, на меня сошлешься…
Помпотех попытался скрыть волнение, но старшина догадался о его состоянии и сказал:
– Вы, товарищ командир, не переживайте, как эта начальная катавасия кончится, вам же спасибо скажут. Потому как все хотят за свой тыл спокойными быть, а тут вон бомбёжки…
Из флигеля как раз начали поспешно выходить нагруженные узлами женщины, и Митрич, прервав разговор, со знанием дела занялся погрузкой грузовика. Старшина толково объяснял, куда что лучше положить и что как поставить, чтобы было место и для детей, да и взрослые чтоб тоже не стояли в кузове. В общем, минут за десять перестановок Митрич достиг цели. Все отъезжающие вместе с вещами поместились в кузове, и хоть там получилось тесновато, было понятно, так надо.
Затягивать с отъездом смысла не было, и едва женщины с детьми сели, Митрич залез в кабину, заботливо посадил рядом с собой молодуху, бывшую на седьмом месяце, и, погудев на прощание клаксоном, тронул груженную до отказа полуторку с места.
Помпотех проводил глазами неспешно запыливший по дороге автомобиль и, дождавшись, пока он скрылся из вида, заторопился к техскладу, прикидывая на ходу, что может понадобиться и какие из запчапстей надо взять в первую очередь.
Но дойти до склада помпотех не успел. Всё время доносившийся издали звук авиационных моторов вдруг странно усилился, и когда командир машинально поднял голову, он увидел, как четвёрка немецких бомбардировщиков делает заход на их городок.
Инстинктивно прикрыв голову руками, помпотех бросился бежать к лесу, но не успел. Первая же бомбовая серия легла точно посередине двора, снеся напрочь крышу техсклада и дровяные сараи. А потом взрывная волна швырнула командира на землю и последнее, что видел он в жизни, были разлетающиеся далеко в стороны брёвна от прямого попадания бомбы в двухэтажный флигель…
* * *
Уставя штык и по ходу наливаясь яростью, с самозабвенным «Ура!» Петька Самунов нёсся в атаку. Наконец долгожданный момент настал, и они смогут посчитаться с коварным врагом. Справа и слева от Петьки с таким же воинственным криком бежали его товарищи, а первым среди них был сам капитан, лично возглавивший батальон.
Какой-то час назад, совершив утомительный марш, красноармейцы успели выйти на исходный рубеж, и, как передали по цепи, перед ними сейчас был передовой немецкий разведотряд, который требовалось отбросить.
Внезапно Петька зацепился носком сапога за корневище, не удержался на ногах и, выронив от неожиданности свою СВТ, грохнулся лицом вниз в какую-то водомоину. Пётр было приподнялся, пытаясь углядеть выпавшую из рук винтовку, но тут, ввалившийся в ту же водомоину боец Матвей Понырин треснул его по голове.
– Лежи, дурак!.. Сейчас немцы из пулемётов стричь начнут…
И точно. В слитном крике шедшего в атаку батальона вдруг возникли паузы, а потом со стороны противника донёсся отчётливый треск очередей по меньшей мере десятка пулемётов.
– Влипли, так его!..
Лежавший рядом Матвей грязно выматерился, а Пётр вдруг увидел брызнувшую по гребню водомоины цепочку пыльных фонтанчиков.
– Во! – ткнул в их сторону Матвей. – Настильно, гад, бьет…
Только теперь Пётр понял, что видел попавшую в край водомоины очередь, и испугался. Какое-то время он как можно плотнее жался к земле, но потом всё-таки пересилил себя и спросил товарища:
– Слышь, Матвей, и долго нам тут так?..
– Пока всех наших не положат… – Матвей снова выматерился и вдруг зло улыбнулся. – А ты молоток, вовремя в эту яму сиганул. Откуда опыта набирался, боец?
– Я не набирался, – сконфузился Пётр. – Зацепился за что-то и брякнулся. Винтовку вон потерял…
– Ну, значит, счастливчик, – почему-то хмыкнул Матвей, – но пока не высовывайся, винтовку потом найдёшь…
Сколько времени они вдвоём жались ко дну водомоины, Пётр не понял. Он начал кое-как соображать только когда стрельба пулемётов вроде бы стихла, и Матвей, осторожно высунувшийся наружу, матюкнулся:
– Так и есть, положили…
– Как положили? – не понял Пётр.
– А так!.. Все лежат, кто убит, кто ранен, кто так же, как мы, жмётся. Захлебнулась атака, Петька, захлебнулась. Опять за рыбу гроши, мать их!..
– Причём тут рыба? – спросил Пётр и, вдруг увидев свою винтовку, лежавшую на краю водомоины, начал осторожно придвигать её к себе поближе.
– Я ж на Финской был, – пояснил Матвей. – Там тоже так поначалу: «Вперёд», «Уря», а финны из пулемётов как врежут, ну, наши мордами в снег. Пока артиллерию не подтянули, вперёд не шли…
– А почему сейчас артиллерии не было?
– А кто его знает. Может, не подошла, а может, не разведали. – Матвей снова высунулся, оглядел поле и опять спрятался в водомоину. – Одного не пойму, комбат наш вроде толковый мужик был, из-под бомбёжки увёл, а тут какого-то дьявола напрямую…
Петька подумал, что это можно будет узнать потом, и вдруг понял: спрашивать не у кого. А тем временем Матвей схватил Петра за руку.
– Смотри!..
Петька осторожно высунулся и увидел, что на поле, тарахтя мотором, выезжает немецкий мотоцикл, из коляски которого торчит ствол пулемёта.
– Сейчас наших добивать будут, – предположил Матвей, но ошибся. Мотоцикл остановился, и слезший с заднего сиденья немец закричал:
– Руссише зольдатен!.. Стафайтесь!.. Будет еда!.. Нихт война!..
– Слышь, сдаваться предлагают… – тронул Матвея за рукав Петька.
– Ты что, пойдёшь? – Матвей покосился на него.
– Я, нет! – Пётр энергично замотал головой.
– А эти вон, да… – и Матвей показал рукой на опушку. – Глянь…
Пётр послушно выглянул и увидел, что почти совсем рядом с остановившимся мотоциклом встают безоружные красноармейцы и, высоко подняв руки в знак того, что сдаются в плен, торопливо бегут к опушке, где уже появились немецкие солдаты.
– Это что, наши сдаются? – удивлённо спросил Пётр, плотнее вжимаясь в водомоину.
– Нет, турки, – фыркнул Матвей и добавил: – Жить захочешь, сдашься.
Тем временем немец у мотоцикла сложил руки рупором и закричал ещё пронзительнее:
– Руссише зольдатен, стафайтесь!!
И тут произошло неожиданное. Кто-то из красноармейцев, Пётр не смог разглядеть кто, внезапно вскочил и, петляя как заяц, бросился бежать к леску, где они укрывались перед атакой. Немец мгновенно перестал кричать, рыльце пулемёта дрогнуло, и короткая очередь ударила по красноармейцу. Боец на бегу словно споткнулся, сделал ещё пару шагов и, схватившись руками за грудь, рухнул на землю.
– Убили… – ахнул Пётр.
– А ты как думал? – Матвей выругался и передёрнул затвор винтовки. – Ну, я им, гадам, сейчас…
Он тщательно прицелился и нажал спуск. Одинокий выстрел сухо треснул над полем, и мгновенно от пули, угодившей прямо в бензобак, немецкий мотоцикл превратился в огненно-дымный клубок. Немцы, сидевшие в коляске и на сиденье, полетели в разные стороны, а тот, что стоял рядом, облитый горящим бензином, принялся с воплями кататься по земле, стараясь сбить пламя.
Пётр увидел, как сразу после этого меткого выстрела в разных местах поля стали вскакивать уцелевшие красноармейцы и сломя голову мчаться назад, к своим позициям. Пётр тоже выскочил из водомоины и, схватив свою винтовку, крикнул товарищу:
– Бежим!!
Матвей тут же поднялся и рявкнув:
– Петька, держись за мной! – пригибаясь, побежал по полю, почему-то ощутимо забирая в сторону.
Какое-то время немцы, ошарашенные внезапной гибелью мотоцикла, не стреляли, а когда опомнились, ударили очередями по бегущим. Но было поздно, отступившие успели скрыться в лесу. Благополучно сумели удрать и Пётька с Матвеем.
Оказавшись под спасительными деревьями и привалившись к стволам, они первым делом кое-как отдышались, а потом Пётр, признавая Матвея за старшего, спросил:
– И что дальше?
– Дальше? – Матвей привычно ругнулся. – К своим пойдём.
– А они как же? – Пётр сделал неопределённый жест, из которого можно было понять, что он имеет в виду тех, кто также скрылся в лесу.
– А где ты их искать будешь? – фыркнул Матвей и добавил: – Я, между прочим, ни одного командира не видел. Так что, пошли, боец!
С этими словами он взял винтовку «на ремень» и решительно зашагал вдоль опушки. Пётр, секундой позже сделал то же самое и, только теперь поняв, что товарищ уже по полю бежал в сторону дороги, заторопился следом.
Но долго идти дорогой им не пришлось. Позади возник всё усиливающийся звук моторов, и едва сообразившие, в чём дело, бойцы успели нырнуть в кусты, как почти сразу их догнала небольшая колонна немецких мотоциклистов, сопровождаемая лёгким танком.
Матвей проводил немцев глазами и присвистнул:
– Ну, Петька, дела! Теперь нам только лесом…
Товарищ Петра, видимо, и в лесу ориентировался неплохо, потому что, отыскав минут за десять тропку, идущую вроде бы в нужном направлении, скомандовал:
– Петька, ходу!
Дальше они уже не шли, а бежали резвой трусцой, на всякий случай держа заряженные винтовки в руке. Часа через два добрались до деревни, через которую проходили раньше, выходя на рубеж неудачной атаки. Увидев за одной из оград пожилую женщину, Матвей попросил:
– Мамаша, кусочка хлеба не найдётся?
– Пойди, пойди, принеси что-нибудь, – прогудел вышедший из сарая статный, ещё крепкий старик, видимо, хозяин, и криво усмехнулся: – Что, ребята, удираете?..
По-русски он говорил на удивление чисто, хотя белорусский выговор был слышен.
– Побежишь тут… От всего нашего батальона с гулькин нос осталось, – выругался Матвей.
– Бывает, война… – согласился старик и, повернувшись к дому, позвал: – Ты там скоро?
– Уже иду… – показавшись на крыльце, откликнулась женщина и, подойдя вплотную, подала через тын Матвею краюху хлеба, а Петру глечик молока. – Ешьте, солдатики, ешьте…
Благодарно поглядывая на хозяев, бойцы жадно ели хлеб и по очереди запивали его из крынки, оставляя по углам рта молочные усы. Они ещё не успели дожевать, как возле них с визгом затормозила неизвестно откуда вылетевшая на деревенскую улицу штабная «эмка».
Из неё не вылез, а выскочил генерал и, встав как вкопанный, уставился на топтавшихся у ограды красноармейцев.
– Молочком балуетесь?.. – с угрозой протянул генерал и вдруг рявкнул: – Ваша часть где?
– Где наша часть?.. Полегла часть, – сдавленно ответил Матвей и по тому, как мелко задрожали его пальцы, державшие опустевший глечик, было ясно, что бойца охватила ярость. – Так что теперь, кто жив, как и мы, лесом к своим пробирается, потому как дорогами немец на мотоциклах и танках прёт.
– Что, впереди наших совсем нет? – растерянно спросил генерал.
– Отчего? – пожал плечами Матвей, – В лесу, может, кто и есть, а мотоциклы на дороге мы сами видели.
Неожиданно генерал затоптался на месте, поспешно влез в «эмку», и легковушка, круто развернувшись, умчалась обратно. Старик взял у Матвея глечик, покрутил его в руках и вдруг с неожиданной злостью сказал:
– Ты посмотри, енерал!.. Видать из тех, что до двадцати годов быкам хвосты вертел… Ишь на моторе ездиет. Немца ему подавай. А у самого солдаты голодные по лесу бродят, а где его войско, он и не знает…
Матвей посмотрел вслед легковушке и усмехнулся:
– Ты чего-то, отец, на генералов злой…
– Да какой он в чертях генерал! Помню в пятом годе матросы взбунтовались, так ихние верховоды сразу офицерские кителя вздели и командовать полезли. Накомандовали… – и старик, выругавшись по-солдатски, плюнул через ограду…
* * *
Бессильно опустив голову, до предела вымотанный полковник сидел в косо, наспех поставленной штабной палатке и тупо смотрел на никуда не подвешенный, а так и оставленный у входа фонарь «Летучая мышь», высвечивавший возле себя жёлтый земляной круг.
Снаружи доносилось, как полковой адъютант громко кроет матом какого-то шофёра, который никак не мог найти кусок провода, чтобы подать ток от аккумулятора к переносной лампе, пока бесполезно болтавшейся под провисшим брезентом.
«Эмка» командира, где был специальный кабель, осталась догорать у лесного кордона, когда на марше колонну перехватили «юнкерсы», и перед глазами полковника всё ещё стояла та жуткая бомбардировка, поставившая жирный крест на сроках выполнения приказа.
Нужный провод был наконец найден, и яркий свет электрической лампочки, запитанной от аккумулятора полуторки, осветил убогую обстановку. Дело в том, что ещё утром первое прямое попадание авиабомбы было как раз в штабной автобус, и теперь полковому адъютанту, взявшему на себя обязанности погибшего коменданта, приходилось импровизировать.
Поэтому сейчас посередине палатки вместо лёгкого складного стола высилась поставленная на обрезки крепких жердей круглая деревянная крышка, взятая, скорее всего, с какого-то колодца, а вокруг вместо стульев стояли аккуратно отпиленные толстые чурбачки.
Полковник вздохнул, поднял голову и полез в полевую сумку за картой. Расстелив на шершавых, пока ещё ничем не прикрытых досках видавший виды расцвеченный лист, командир начал внимательно всматриваться в густое переплетение речушек и лесные массивы с частыми отметками непроходимых болот, главным образом изучая тонкие, довольно редковатые чёрные линии, обозначавшие дороги.
Да, местность была самая что ни на есть неподходящая для боевых действий, и полковнику было предельно ясно, как всё будет происходить дальше. Из обрывочных сведений, полученных от всё-таки приходивших днём разрозненных донесений, командир знал, что немцы прорвали приграничную оборону, и, скорее всего, их передовые отряды уже устремились по этим самым дорогам, чтобы успеть перехватить на подходе выдвигающиеся части.
О действиях его собственных подразделений, выдвинутых утром ближе к границе, пока известий не поступало, но полковник надеялся, что делегаты связи, посланные и им самим, и к нему с наступлением темноты всё-таки доберутся до штаба и помогут прояснить обстановку.
Именно знание обстановки для командира сейчас было самым главным, так как что надо делать дальше он хорошо знал. Ему следовало, сгруппировав свои части, наглухо перекрыть основные магистрали, танкодоступные участки и, главное, обеспечить оборону немногочисленных переправ и основных мостов.
Полковник ниже склонился над картой, но его размышлениям помешал появившийся в вырезе входа полковой адъютант.
– Товарищ полковник, прибыл начальник штаба, с ним люди.
– Много? – комполка поднял голову.
– Не разглядел, в лесу темень, – адъютант сделал паузу и, явно имея в виду начальника штаба, спросил: – Позвать?
– Зови, – кивнул полковник.
Начальник штаба пришёл минуты через три. Остановившись у входа, он вместо привычного доклада молча оглядел убранство палатки. Полковник, в свою очередь, внимательно посмотрел на вошедшего. Ещё так недавно молодцеватый тридцатилетний майор стоял осунувшийся, и на вид ему вполне можно было дать все сорок пять.
Всё понявший полковник показал на ближайший чурбачок.
– Садись…
Начштаба всё так же молча сел, и тогда полковник поторопил его:
– Ну не томи… Людей с тобой сколько?
– Роты две наберётся, – начштаба вздохнул и добавил: – Потом, может, ещё подойдут…
– Ясно…Потери большие?
– Большие, вот только…
– Что только? – вспылил полковник. – Говори толком «да» или «нет»?
– Собственно, от бомбёжек потери терпимые, но вот после налёта людей собрать трудно, теряются где-то, а бомбили за день, почитай, раз пять.
– Да, – полковник постучал по столу кулаком. – Накрыли они нас как мокрым рядном. Имею сведения, налёты были почти на все лагерные стоянки. Потерь избежали только те, кто вышел загодя.
– А что толку? – начштаба махнул рукой. – Сразу избежали, зато потом…
– Да, ты прав, бомбят сильно, – согласился полковник, но счёл за должное ободрить подчинённого: – Ничего, тылы подтянутся. Подвезут боеприпасы, кухни, а завтра уже наша авиация…
– Авиация? – неожиданно перебил его начштаба. – Боюсь, её и завтра не будет…
– Как не будет? – полковник дёрнулся. – Объясни.
– Нам по пути грузовик со связистами встретился.
– Откуда грузовик? – быстро спросил полковник.
– Из Белостока. Бойцы, что там ехали, в один голос утверждают, что все авиационные части получили приказ покинуть город и уходить на восток…
Командиры понимающе переглянулись, и начштаба, после паузы осторожно поинтересовался:
– А как с артиллерией?
– Пока никак, – пожал плечами полковник. – Как ушли на полигон, так ни слуху ни духу. Жду.
– Странно всё это как-то… – начштаба помялся и спросил: – Можно, я свои соображения выскажу?
– Валяй…
– А что если это… – наштаба понизил голос и навалился грудью на шершавый кругляк стола. – Если нашу артиллерию уже на передовые позиции выдвинули, а там…
Дальше полковнику объяснять не требовалось. Он прекрасно понимал: если начштаба прав, то от артиллерии, оказавшейся под первым же ударом, мало что осталось…
Разговор сам собой прервался, в палатке воцарилась тревожная тишина, но тут перед входом послышался шум, отрывистые слова, уточнявшие, здесь ли полковник, и почти сразу снаружи ввалился начальник политотдела. Полковник его за целый день видел мельком всего пару раз и теперь, догадываясь, что у того есть сообщения, поторопил:
– Ну давай, какие у тебя там новости?
– Хреновые, – начальник политотдела без приглашения сел к столу и, глядя прямо в лицо полковнику, заявил: – Наблюдается некоторая растерянность личного состава.
Полковник, опасаясь, что тот сядет на своего любимого конька, перебил его:
– Как со связью?
– Плохо. Практически связи нет. Я пробовал задействовать местные власти, но ничего не вышло.
– Почему? – коротко бросил полковник.
– Частью от того, что представители власти поспешили отойти в тыл, а отчасти потому, что они и сами ничего не знают. Я же убеждён, налицо вражеская диверсия. Сам видел у дороги спиленные столбы без проводов.
– И много? – уточнил начштаба.
– Порядочно, – начальник политотдела повернулся к нему и уточнил: – Думаю, действуют не отдельные диверсанты, а возможно, и невыявленные нами бандгруппы из местного населения.
– Этого только не хватало! – выругался полковник и взялся было за так и лежавшую на столе карту, но неожиданно снаружи послышался шум мотора подъехавшего автомобиля, голоса, и через какую-то минуту в палатку вошёл не делегат связи, как ожидалось, а сам генерал. Его появление сразу заставило всех бывших у стола встать.
Полковник собрался доложить по всей форме, но генерал только махнул рукой и сердито кинул:
– Ну что, в соприкосновение с противником вошли?
На этот счёт полковник никаких сведений не имел и потому ответил весьма уклончиво:
– Мной выдвинут передовой батальон, но донесения от него пока нет.
– Выдвинут! – генерал зло фыркнул. – Да, выдвинут и даже пошёл в атаку, но был разбит! Сам видел его разрозненно отступающих бойцов. А по дорогам немцы разъезжают! На мотоциклах!
– Товарищ генерал, все дороги перекрыты нашими заставами… – неуверенно начал полковник, но генерал снова махнул рукой.
– Знаю! За это хвалю. Если б не эти заставы я б вас ещё долго разыскивал… – Взгляд генерала задержался на развёрнутой карте. – Связь со штабами в Бресте установлена?
– Никак нет, – полковник переглянулся с начальником штаба и негромко сказал: – Товарищ генерал, по имеющимся у нас отрывочным данным в Бресте немцы.
– Немцы, немцы, всюду у вас немцы… – сердито заворчал генерал и спросил: – Что планируете на завтра?
– Товарищ генерал, – полковник пододвинул карту к себе. – Считаем настоятельно необходимым перекрыть вот эти подходы.
Полковник показал на карте перекрёсток и переправу, но генерал не стал даже смотреть.
– Неправильное решение, полковник. Завтра с утра мы всеми силами наносим удар по прорвавшимся немецким частям с задачей отбросить их на линию границы. Знаю, ваши подразделения растрёпаны, но всё равно перегруппируйтесь и с утра атакуйте. Можно в указанных вами местах.
– Но, товарищ генерал… – попробовал возразить полковник.
– Никаких «но»! – отрезал генерал. – Из Москвы поступил приказ: «Обрушиться на врага всеми силами». Понятно?
– Так точно! – дружно враз ответили полковник и начальник штаба.
– Тогда выполняйте! А я поехал дальше… – и генерал, приложив ладонь к козырьку, стремительно вышел из палатки.
Оставшиеся у стола молчали. Полковнику вдруг вспомнился недавний банкет в Кобринском ДК. Тогда тоже звучали столь же уверенные речи, вот только… Но додумать он не успел. Начштаба подтянул карту к себе и, выразительно глядя на полковника, сказал:
– Предлагаю сгруппировать части в указанных местах. Свою линию связи проложим ночью, кабеля хватит. И на всякий случай подготовить оборону… Вот только наша задача всеми силами обрушиться на врага… – начальник штаба со странной интонацией зачем-то повторил слова генерала.
– Ага, уже обрушились, мать его… – и полковник, не стесняясь подчинённых, крепко выругался…
* * *
Боец третьей роты Витька Первухин бежал из последних сил. Он уже где-то бросил винтовку, скатку, ранец и напоследок мотавшуюся на голове плохо надетую каску. Казалось, так бежать легче, но пережитый только что страх застилал глаза.
Впрочем, таких, как Витька, было немало. От дороги, через реденькую посадку на свежескошенный луг сломя голову бежали десятки красноармейцев, а за ними, часто стреляя короткими очередями, гнались немецкие танки.
Но укрыться на открытом лугу было негде, и Витька напрасно рыскал ошалевшими глазами по сторонам, стараясь углядеть хоть какую-нибудь ямку. Вместо этого он видел скошенных пулями товарищей и тех, кто, подняв руки вверх, шёл навстречу немцам.
Внезапно краем глаза Витька приметил, как кое-кто из бойцов с ходу падает и залезает под свежескошенное сено, прячась в маленьких, беспорядочно разбросанных по лугу стожках. В голове бойца мелькнула спасительная мысль, что под сеном немец его не увидит, и он тоже забился под ближайший стожок.
Здесь, как можно плотнее прижимаясь к земле и стараясь, чтоб сверху было побольше сена, Витька наконец-то, вдыхая успокаивающе-пряный аромат сохнущей травы, смог отдышаться и в какой-то мере осознать то, что произошло на шоссе.
Ещё каких-то десять минут назад их вытянувшаяся в длину колонна бодро вышагивала дорогой, как вдруг, откуда-то сбоку, вовремя не замеченные охранением, вырвались немецкие танки и с ходу начали утюжить пехотинцев.
Что творилось в голове колонны, на которую сразу навалились немцы, Витька и представить не мог. Он только слышал дикие вопли, запоздавшие командные окрики и почти непрерывный треск пулемётов, чуть ли не заглушавший рёв танковых моторов.
Самого Витьку и шедших с ним рядом красноармейцев спасло только то, что третья рота была почти в середине колонны. Они, подчиняясь приказу, кинулись в посадку занимать оборону, но, не имея с собой противотанковых орудий, могли открыть лишь разрозненную винтовочную стрельбу, которая кончилась тем, что немецкие танки, прекратив бесчинствовать на шоссе, повернули прямо на них.
Приближающийся рёв танкового мотора, а затем душераздирающий вопль, раздавшийся неподалеку, заставил Витьку оцепенеть от страха. Он понял, что где-то, может быть, совсем рядом, немецкий танк раздавил кого-то из товарищей и, похоже, вот-вот наедет и на него.
Витька совсем сжался в комок, и тут же где-то в подсознании мелькнула мысль – бежать! Но это означало сразу попасть под очередь, вдобавок оцепенение сковало бойца, не позволяя ему даже сдвинуться с места.
Рёв мотора становился всё сильнее, сопровождающий его лязг гусениц усилился, и Витька с ужасом понял, что танк вовсе не проходит мимо, как он в глубине души ещё надеялся, и едет не куда-то, а прямиком на его стожок.
В какой-то момент всё-таки не выдержав, Первухин дёрнулся, и вдруг почувствовал, как некая жуткая тяжесть наваливается на него. Слыша вдруг окруживший его грохот, Витька понял, что оказался прямо под танком, и страшные гусеницы, лязгающие совсем рядом, не зацепили его.
Ещё не веря в такую удачу, Витька поплотнее прижался к земле, опасаясь как бы какая-нибудь оказавшаяся снизу железка не ободрала спину, но всё как-то обошлось. Давившая сверху тяжесть исчезла, и танк, обдав напоследок бойца бензиновой гарью, проехал дальше.
Какое-то время Первухин ещё пребывал в полуобморочном состоянии, но понимание того, что другие танки тоже могут ползти следом, заставило его встрепенуться. Он осторожно отогнул примятое гусеницей сено и выглянул из-под стожка.
Похоже, танки, зачем-то вытянувшись в линию фронта, шли поперёк луга. Во всяком случае, башни тех машин, которые видел Витька, были повёрнуты в сторону посадки, где уже собралась довольно большая толпа согнанных туда пленных.
Зато в другой стороне Витька только сейчас углядел зелёную полоску кустов, обрамлявшую луг, а за ней чётко различимую опушку леса. Вот только чтобы попасть туда, надо было пересечь луг. Это было опасно, но Витька после некоторого колебания всё-таки решился.
Он окончательно вылез из-под стожка, освободился от налипшего на гимнастёрку сена и, припадая к земле, пополз по-пластунски. Время от времени, одолев метров тридцать, Витька приподнимал голову и оглядывался, а потом, убедившись, что немцы, бывшие в танках, его пока не заметили, упрямо полз дальше.
От долгого ползания оба подсумка с патронами съехали на самый низ живота и страшно мешали. Витька в очередной раз определился, где сейчас танки, а потом, недолго думая, расстегнул пряжку и пополз дальше, оставив ремень с подсумками лежать на траве.
Сколько времени он пробирался к кустам, Первухин сказать не мог. Ему, ужом ползшему по земле, даже начало казаться, что клятый луг никогда не кончится, и Витька остановился, только когда почти упёрся головой в торчавший из земли комель. Он оглянулся, ещё раз посмотрел на рыскающие далеко позади танки и, вскочив на ноги, пригнувшись, нырнул в спасительные кусты.
Оставшееся до вожделенной опушки расстояние Витька одолел за считанные минуты. Оказавшись под деревьями, он вздохнул свободнее и сориентировавшись, уверенно зашагал в глубь леса. Тут не раздавалось пулемётных очередей, не слышалось криков, выстрелов, сюда не доносился устрашающий рёв танковых моторов, да и сами танки вряд ли могли бы двигаться во всё густеющей чаще.
Первухин почувствовал себя почти в полной безопасности, и тут неожиданный окрик:
– Стой! – приковал его к месту.
Витька чуть повернул голову и увидел прятавшегося за стволом небритого бойца, который, целясь в него из винтовки с отомкнутым штыком, грозно спросил:
– Куда идёшь?
– Не знаю… – недоумённо протянул Витька и развёл руками.
– Сейчас узнаешь… Топай вперёд! – и незнакомец повёл стволом винтовки, показывая, куда идти.
Витька уже разглядел привычную форму цвета «хаки» и, уяснив себе, что остановивший его боец никак не может быть немцем, спокойно пошёл в указанном направлении, правда, на всякий случай то и дело посматривая по сторонам.
Идти пришлось недалеко. Пройдя метров триста, они вышли на небольшую поляну, на которой расположилось человек тридцать красноармейцев. Судя по виду, они находились в лесу не первый день, а за командира у них был, как сразу и безошибочно определил Витька, сидевший на старой колоде сержант.
Конвоир подвёл Витьку к колоде и доложил:
– Во, сержант, смотри какой фрукт, прямо на меня вылез…
Сержант, тоже заросший трёхдневной щетиной, но одетый неожиданно аккуратно по форме, критически оглядел расхристанную Витькину фигуру и пренебрежительно кинул:
– Из пленных?
– Чё пленный? – возмутился Первухин и отрицательно замотал головой.
– А ремень где? – сержант ткнул пальцем в Витькину распояску и вроде как сочувственно спросил: – Что, парень, убёг?
– Убёг, – подтвердил Витька. – От танка.
– Не ври, – сержант подозрительно сощурился. – В поле не убежишь, а в лесу танки не ходят.
– Так он догнал, – шмыгнул носом Витька. – Я в стожок спрятался, он и наехал, гад…
– Ну, парень, даёшь! – сержант коротко хмыкнул. – Наехал…
– Да наехал же, – загорячился Витька. – Только я промеж гусениц угодил, тем и спасся…
– Похоже, не врёт, вон глаза какие переполоханные, – заметил кто-то из стоявших сбоку.
– Да, вроде, – сержант протянул Витьке флягу. – На, парень, глотни.
Ожидая, что там вода, Витька хлебнул и тут же поперхнулся от перехватившего дух крепкого самогона.
– Что, как воду ещё не получается? – рассмеялся сержант и совсем по-свойски заметил: – Я ж тебе, дураку, сказал: глотни…
Витька послушно глотнул, почувствовал, как от крепкого зелья по телу сразу разлилась теплота, а страх, всё время давивший его, куда-то отступил, но не исчез совсем, а вроде как затаился где-то внутри.
Сержант же, заметив, что боец очухался, приказал:
– Давай, парень, рассказывай, что с тобой стряслось.
– Нас на шоссе немцы танками раскатали…
Витька, вспомнив, что произошло утром, на секунду прикрыл глаза. Перед его внутренним взором снова возникли внезапно вылетевшие на шоссе танки, чуть ли не сразу превратившие голову колонны в кровавое месиво, откуда, бросая оружие, кто куда разбегались уцелевшие.
Сержант, видимо, поняв, что парню не по себе, ободрил:
– Ты сначала рассказывай…
– А чё сначала… – Витька пожал плечами. – С самого рання построили, приказ зачитали. Значит, ударом всех сил отбросить коварного врага от наших границ. Вот мы и пошли. Надо полагать на исходные, а тут откуда ни возьмись немцы, танками, ну и…
– Понятно, – кивнул сержант и поинтересовался: – А чего в плен не пошёл? Оно вроде как спокойнее…
– Чё в плен?.. Я в плен не согласный! – замотал головой Витька.
– Ну да, – усмехнулся сержант. – Оружие бросил и дёру в лес. Чего так?
– Так я ж лесной человек, мне тут сподручнее, – вроде как в подтверждение своих слов Первухин посмотрел на вершины окружавших поляну деревьев. – А винторез я себе ещё найду…
– Лесной, говоришь? – Сержант испытывающее посмотрел на Витьку. – Мы тут все тоже вроде как лесные, может, и ты с нами останешься?
– А чё, можно и с вами… – Витька облегчённо вздохнул и уже другими глазами глянул по сторонам…
* * *
Полуторка была надёжно спрятана в зарослях недалеко от дороги, и вдобавок кругом стояло охранение из десятка автоматчиков, одетых в форму НКВД. Против ожидания, оказавшись на отдыхе, они не переговаривались между собой, а чего-то напряжённо ждали.
По хорошо просматриваемой от зарослей дороге в обе стороны часто проезжали разрозненные машины, но даже на расстоянии определялось некое отсутствие порядка в их движении. Наконец из-за одной из таких машин вынырнул мотоцикл с коляской и повернул к зарослям.
Правда, миновав укрытый грузовик, мотоцикл не остановился рядом, а проехал дальше в глубь леса и заглушил мотор только на небольшой полянке. Капитан НКВД вылез из коляски и, с удовольствием разминаясь, кивнул сидевшему на заднем седле сержанту:
– Начинай!..
По этой команде сержант проворно слез с мотоцикла, открыл багажник коляски, где оказалась портативная рация и, вытянув оттуда длинный металлический тросик, ловко забросил его на ветви ближайшего дерева. Потом включил рацию, надел наушники и, послав короткий позывной, стал вслушиваться в треск морзянки, а по окончании приёма, коротко доложил:
– Приказано обеспечить точки четырнадцать и девять.
– Четырнадцать и девять… – повторил за ним капитан и, развернув на передке коляски карту, для верности стал помечать точки карандашом.
Он ещё не кончил возиться с картой, как к мотоциклу подбежал автоматчик из тех, что были возле грузовика, и поспешно доложил:
– Мы связистов перехватили!.. У порезанного провода…
– Добро… – Капитан сложил карту и уточнил: – Где? Далеко?
– Нет, тут рядом, в засаде, – пояснил автоматчик.
– Тогда веди! – и, спрятав карту в полевую сумку, капитан первым зашагал в указанном направлении.
Засада оказалась метрах в ста от спрятанного грузовика. Здесь, между деревьев, был проложен кабель военной связи, и обнаружившие его автоматчики, перерезав провод, стали ждать. Конечно, по прошествии некоторого времени чинить порыв прибежали двое связистов, и сейчас один из них лежал на траве мёртвым, а второй, ещё совсем молодой парень, стоял рядом с убитым напарником, задрав вверх руки, а у его ног валялись карабин и катушка с кабелем.
Не в силах понять, что происходит, боец выпученными от страха глазами смотрел на непонятных энкаведистов и то и дело вертел дёргающейся от испуга головой. Только что подошедший капитан мгновенно оценил ситуацию и, вытащив из кобуры ТТ, направил его на красноармейца.
– Жить хочешь?
– Д-да… – пролепетал парень и недоумённо уставился на капитана.
– Тогда чини, – и капитан показал пистолетом на оборванный провод.
– С-час…
Связист дрожащими руками снял с мёртвого товарища полевой телефонный аппарат в зелёной деревянной коробке, подсоединил оборванный провод, воткнул штырь заземления и еле слышно окликнул:
– Алё…
– Бодрей! – ткнул ему в спину ствол пистолета капитан.
Связист встрепенулся и почти в полный голос выкрикнул:
– Мост?.. Обрыв найден!.. Чиню!
– Молодец, – похвалил его капитан и, опустив пистолет, кивнул на второй обрывок провода. – Теперь этот.
Связист послушно пересоединил клемму и уже увереннее повторил:
– Перекрёсток?.. Обрыв найден!.. Чиню!
– Ну вот, а ты боялся, – подбодрил парня капитан и сразу поторопил: – Давай, давай, скручивай!..
Связист дрожащими пальцами соединил перерезанные медные жилки и, уже взявшись за изоленту, вдруг глухо спросил:
– А со мной?.. Как?
– А что с тобой? – капитан усмехнулся. – Соединишь провод и топай назад к себе в часть. Вот только ответь сначала на пару вопросов…
– Каких вопросов? – связист с надеждой посмотрел на капитана.
– Очень простых. Первый: как фамилия командира на мосту?
– А как вы знаете, что там мост? – удивился связист.
– Я, парень, всё знаю, это чтоб тебя проверить, – заверил его капитан.
– Там Большов… Капитан Большов на мосту командует…
– А на перекрёстке? – поторопил его энакведист.
– На перекрёстке Васильев… Он тоже капитан… – связист судорожно сглотнул слюну.
– Вот и отлично. На два вопроса ответил и иди себе, – капитан лучезарно улыбнулся. – Забирай оружие и топай!
– Правда?..
Парень зачем-то встал на четвереньки, подобрал карабин и, поднявшись на ноги, неуверенно зашагал вдоль провода, поминутно оглядываясь назад.
– Иди, иди, не бойся! – выкрикнул капитан и вдруг, вскинув пистолет, выстрелил красноармейцу в затылок.
Боец дёрнулся, раскинул руки и медленно-медленно упал на спину.
– Вот так-то лучше, – хмыкнул капитан и спокойно сунул ТТ назад в кобуру.
Деловито оглядевшись по сторонам, он задержал возле себя одного из пришедших с ним, а остальным приказал:
– Всем в машину! Приготовиться к маршу…
Дождавшись, когда все убежали, капитан достал из сумки карту, бегло просмотрел её и довольно пробормотал:
– Как я и думал… Точки четырнадцать и девять, – он пнул ногой оставленный связистом телефонный аппарат, а потом распорядился: – Ганс, соединяйся с мостом. Будем говорить с русскими капитанами… – и мнимый энкаведист коротко хохотнул.
Специальные клещи щёлкнули, и только что сделанная скрутка распалась на две части, одна из которых оголённым кончиком была снова прижата к клемме телефонного аппарата. Капитан сам взял трубку и, услыхав ответ связиста, заорал в микрофон:
– Мост?.. Мост!.. Капитана Большакова!.. Что?.. Сейчас подойдёт?.. Некогда ждать! Передайте, у нас бой! Немецкие танки прорвались и заходят вам в тыл! Немедленно отходите!
Капитан сам сорвал провод с клеммы и удовлетворённо хмыкнул:
– Давай второй.
Его напарник, сидевший на корточках возле аппарата, сноровисто подсоединил вторую часть обрезанного провода к клемме и доложил:
– Готово!
Капитан выждал ответа связиста с другого конца и закричал:
– Перекрёсток?.. Капитана Васильева к аппарату!.. Как нет на КП? – Он ткнул ногой своего напарника, и тот, уставив ППД в небо, дал очередь. – Слышишь?! У нас бой!.. Немецкие танки прорвались через мост и заходят вам в тыл! Отходите немедленно!
Его напарник дал ещё одну очередь, и капитан, обрывая разговор, снова сорвал клемму. После этого зачем-то пнул ставший ненужным телефонный аппарат и с усмешкой сказал напарнику:
– Всё, Ганс, идём, здесь больше делать нечего…
Они быстро прошли на опушку, где уже урчала мотором готовая к отъезду полуторка. Ганс сел в кабину, а капитан забрался в коляску мотоцикла и махнул рукой:
– Поехали!..
По этому сигналу М-72, а за ним, еле ползущий по бездорожью грузовик выехали на шоссе, и, дав газу, на приличной скорости понеслись вперёд, то и дело обгоняя попутные машины. Минут через двадцать такой гонки они оказались на совершенно пустынном шоссе, а когда впереди обозначился приказывающий остановиться пост, капитан, не выходя из коляски, замахал обеими руками:
– Отходите!.. Отходите!.. За нами гонятся немецкие танки! – после чего и мотоцикл и полуторка беспрепятственно проскочили мимо оторопевших красноармейцев.
По знаку капитана полуторка задержалась у обочины, а сам он на своём мотоцикле проехал дальше и, едва увидев лихорадочно окапывающихся бойцов, закричал им:
– Товарищи!.. Где ваш начальник?
Ему показали куда-то в тыл, и он, проехав ещё немного, увидел небольшую группу командиров, которые, стоя прямо на шоссе, что-то решали и одновременно показывали пробегавшим мимо бойцам направление движения. Было ясно, что часть срочно меняет позицию, и «энкаведист», подъехав ближе, крикнул:
– Кто командир?
– Ну, я командир – высокий, чуть сутулящийся капитан посмотрел на остановившийся рядом мотоцикл. – А вы кто?
– Я командир спецотряда НКВД, – не вылезая из коляски преувеличенно громко, так чтоб слышали и идущие мимо красноармейцы, представился «энкаведист». – Нас на дороге перехватили немецкие танки. По моим соображениям, идут сюда!..
– Странно, – командир пожал плечами и достал карту. – Покажите, где вы видели немецкие танки?
«Энкаведист» вылез из коляски, подошёл ближе, уставился на карту, вроде как что-то соображая, и тут к ним подбежал запыхавшийся посыльный. Ещё не успев встать «смирно», он доложил:
– Товарищ капитан! Немецкие танки вышли на перекрёсток!
– Что?.. – быстро переспросил командир, и тут на шоссе показалась отставшая было полуторка, вокруг которой гурьбой бежали «энкаведисты», суматошно выкрикивая на бегу:
– Немцы!.. Немцы!.. За нами гонятся немцы!..
– Окружили!.. Нас окружили!.. – дурным голосом заорал «капитан энкаведист» и прыгнул в коляску.
Мотоцикл сорвался с места, развернувшаяся полуторка, куда на ходу попрыгали другие «энкаведисты», быстро покатила следом, и они умчались, оставив позади себя паническую растерянность, потому что чуть дальше на шоссе и впрямь показались идущие от перекрёстка и стреляющие из пулемётов немецкие танки…
