Дурень Ганс
Жил в усадьбе старик хозяин, и было у него два сына, такие умные, что и вполовину хватило бы. И решили они посвататься к королевне — отчего же нет? Она сама объявила, что возьмет в мужья того, кто за словом в карман не лезет.
Двое умников готовились целую неделю; больше времени у них не было, да и того достаточно: начатки знаний у них были, а это главное. Один знал наизусть весь латинский словарь и местную газету за три года, с начала до конца и с конца до начала. Другой изучил всю цеховую премудрость: что какому цеховому старшине полагается знать; стало быть, мог рассуждать и о делах государственных — так, по крайней мере, он сам полагал. Кроме того, он был франт и умел вышивать подтяжки, а это немалое искусство.
— Королевна будет моей, — говорил и тот и другой.
И вот отец дал каждому чудесного коня; тому, который знал словарь и газету, — вороного, а тому, который был цеховым знатоком и умел вышивать, — белого. Оба смазали себе уголки губ рыбьим жиром, чтобы пошевеливались побыстрей. Все слуги высыпали во двор поглядеть, как они сядут на коней. И вдруг прибежал третий брат. Всего-то их было трое, да третьего никто и в расчет не принимал. Далеко ему было до своих ученых братьев, и называли его попросту Дурень Ганс.
— Вы куда это собрались, что так распарадились? — спросил он.
— Ко двору. Хотим выговорить себе королевну. Или ты не слыхал, о чем барабанили по всей стране? — И они рассказали ему, в чем дело.
— Эге, так и я с вами, — сказал Дурень Ганс.
Братья только засмеялись и тронулись в путь.
— Отец, давай и мне коня! — закричал Дурень Ганс. — И меня разбирает охота жениться. Возьмет меня королевна — ладно, а не возьмет — я ее возьму.
— Полно пустое болтать, — сказал отец. — Не дам я тебе коня. Ты и говорить-то не умеешь. Вот братья твои — те молодцы.
— Не дашь коня — возьму козла, — сказал Дурень Ганс. — Козел мой собственный и небось довезет меня. — И он уселся на козла верхом, всадил ему пятки в бока и помчался по дороге во всю прыть.
— Го-го! Берегись! — крикнул он и запел во все горло.
А братья ехали себе потихоньку, не говоря ни слова: надо же было хорошенько обдумать заранее все шутки и острые словечки, сразу-то ведь они в голову не придут.
— Го-го! Вот и я! — закричал им Дурень Ганс. — Гляньте, что я на дороге нашел. — И он показал им дохлую ворону.
— Дурак, — сказали они. — Куда она тебе?
— Я ее королевне подарю.
— Подари, подари! — засмеялись они и поехали дальше.
— Го-го! Вот и я! Гляньте, что я еще нашел. Это не каждый день на дороге валяется.
Братья поглядели.
— Дурак, — сказали они. — Это же просто деревянный башмак, да еще без передка. Ты и его королевне подаришь?
— Непременно, — сказал Дурень Ганс.
Братья засмеялись и уехали вперед.
— Го-го! Вот и я! — опять закричал Дурень Ганс. — Одно к одному. Вот находка так находка.
— Ну, что ты там еще нашел? — спросили братья.
— О-о, — сказал Дурень Ганс, — просто и слов не подберешь. То-то королевна обрадуется.
— Тьфу!.. — сказали братья. — Да это грязь из канавы.
— Верно, — сказал Дурень Ганс, — первейшего сорта. На ладони не удержишь, так и ползет. — И он набил себе грязью карман.
А братья помчались от него во всю прыть; приехали целым часом раньше и остановились у городских ворот, где женихи записывались в очередь и получали номерки. Потом их всех выстроили по шести в ряд, да так тесно, что и не шевельнуться. И хорошо, что так, а то они исполосовали бы ножами друг другу спины за то лишь, что одни очутились впереди других.
Все жители страны столпились у дворца и заглядывали в окна: всем хотелось видеть, как королевна принимает женихов. А женихи входили в залу один за другим, и как кто войдет, так язык у него и отнимается.
— Не годен, — говорила королевна. — Следующий!
Вот вошел старший брат, который знал наизусть словарь. Но он уж позабыл все, пока стоял в очереди, а тут — паркет скрипучий, потолок зеркальный, так что видишь самого себя кверху ногами, и у каждого окна по три писца да по одному писаке, и все записывают каждое слово, чтобы сейчас же тиснуть в газету да продать за два гроша на углу. Просто ужас! К тому же печку в зале так натопили, что она раскалилась докрасна.
— Какая жара здесь, — сказал жених.
— Отцу моему вздумалось поджарить молодых петушков, — сказала королевна.
— Э-э… — сказал жених: такого разговора он не ожидал и не нашелся, что сказать в ответ — сказать-то ведь надо было что-нибудь остроумное. — Э-э…
— Не годен, — сказала королевна. — Вон!
И пришлось ему убраться восвояси. Вошел второй брат.
— Ужасно жарко здесь, — сказал он.
— Да, мы сегодня поджариваем молодых петушков, — сказала королевна.
— Ка-ак? Ка… — сказал он.
И все писцы записали: «Ка-ак? Ка…»
— Не годен, — сказала королевна. — Вон!
Следующим был Дурень Ганс. Он въехал на козле прямо в зал.
— Ну и жарища тут, — сказал он.
— Это я молодых петушков поджариваю, — сказала королевна.
— Славно, — сказал Дурень Ганс. — Так и мне заодно можно зажарить мою ворону?
— Отчего же нельзя, — сказала королевна. — А у вас есть в чем жарить? У меня нет ни кастрюльки, ни сковородки.
— У меня найдется, — ответил Дурень Ганс. — Вот посудина, да еще с ручкой. — И он вытащил старый деревянный башмак с отколотым передком и положил в него ворону.
— Да это целый обед! — сказала королевна. — Только где же мы возьмем подливки?
— У меня в кармане, — ответил Дурень Ганс. — У меня ее хоть отбавляй.
— И он зачерпнул из кармана горсть грязи.
— Вот это я люблю, — сказала королевна. — Ты за словом в карман не лезешь. Тебя я и возьму в мужья. Но знаешь, каждое наше слово записывается и завтра попадет в газеты. Видишь, у каждого окна три писца да еще старший писака. Всех хуже самый главный, он ведь ничего не понимает.
Это уж она припугнуть его хотела. А писцы заржали и посадили на пол по жирной кляксе.
— Вот так компанийка! — сказал Дурень Ганс. — Сейчас я разуважу самого главного.
И он недолго думая выворотил карманы и залепил главному писаке все лицо грязью.
— Ловко, — сказала королевна. — У меня бы так не вышло. Ну да поучусь.
И стал Дурень Ганс королем: женился, надел корону и сел на трон. Мы же взяли все это прямо из газеты главного писаки, а на нее ведь положиться нельзя.
