ГЛАВА IV
Фрона отстегнула низ палатки и вошла. Мужчина продолжал раздувать огонь, не замечая ее присутствия. Фрона кашлянула, и он поднял на нее покрасневшие от дыма глаза.
— Так, — сказал он довольно небрежно. — Пристегните полотнище и устраивайтесь поудобнее. Затем он снова принялся за свое дело. «Он гостеприимен, этого нельзя отрицать», — мелькнуло у нее в голове. И, выполнив его распоряжение, она подошла к печке.
Охапка карликовых елок, сучковатых и мокрых, лежала сбоку. Фрона хорошо знала эту ель, которая стелется и извивается в расселинах скал на скудных пластах наносной почвы и в отличие от других своих сестер редко поднимается более чем на фут от земли. Фрона заглянула в духовку; убедившись, что она пуста, наполнила ее мокрыми ветками. Мужчина поднялся с колен, кашляя от дыма, попавшего в его легкие, и одобрительно кивнул.
Отдышавшись, он обратился к ней:
— Садитесь и сушите ваши юбки. Я приготовлю ужин.
Он поставил кофейник на край печки, выплеснул в него остатки воды и, взяв ведро, вышел из палатки. Как только он исчез, Фрона схватила свой дорожный мешок, и когда он через минуту вернулся, она была уже в сухой юбке и выжимала воду из мокрой. В то время как он рылся в ящике для провизии, доставая тарелки и прочие принадлежности для еды, она растянула веревку и повесила мокрую юбку. Тарелки оказались грязными, и когда он начал их мыть, она повернулась к нему спиной и быстро переменила чулки. Еще с детства она знала, что в дороге необходимо заботиться о своих ногах. Поставив мокрые ботинки на кучу дров за печкой, она обулась в мягкие изящные домашние мокасины индейского изготовления. Огонь к тому времени разгорелся, и она решила, что ее белье высохнет на ней.
В продолжение всего этого времени оба не проронили ни слова. Мужчина молчал и с озабоченным видом занимался своим делом. Фрона решила, что он не хочет слушать ее объяснений. Казалось, для него не было ничего необыкновенного в том, чтобы в бурную ночь давать приют молодой женщине, постучавшей в его палатку. Ей даже это нравилось. Но она не понимала причины его странного поведения, и это беспокоило ее. Ее не покидало смутное ощущение, будто ему ясно что-то такое, чего она себе не уяснила. Несколько раз она собиралась заговорить, но он обращал так -дало на нее внимания, что она решила и сделать этого.
Он вскрыл топором жестянку с мясными консервами, потом поджарил несколько кусков копченой грудинки и, отставив сковороду, вскипятил кофе. Из ящика для провизии он извлек кусок сырой холодной лепешки, осмотрел его с некоторым сомнением и, скользнув по Фроне быстрым взглядом, выбросил его из палатки. После этого он высыпал из мешка на клеенку морские су» хари, которые давно уже превратились в крошки и так сильно намокли, что стали похожи на кашу грязно-белого цвета.
— Это все, что у меня есть вместо хлеба, — пробормотал он. — Присаживайтесь и ешьте.
— Подождите. — И, прежде чем он успел возразить. Фрона высыпала сухари на сковородку с копченой грудинкой и салом. Все это она залила двумя чашками воды и быстро размешала над огнем. Когда на сковородке зашипело, она добавила разрезанные на куски мясные консервы, густо посыпав все солью и черным перцем. От ее стряпни шел очень аппетитный запах.
— Должен сознаться, что это чрезвычайно вкусно, — сказал он, держа тарелку на коленях и жадно поедая диковинную снедь. — Как это называется?
— Тушеное мясо, — коротко ответила она, после чего трапеза продолжалась в молчании.
Фрона налила ему чашку кофе, не переставая наблюдать за ним. Она нашла, что у него не только приятное, но и мужественное лицо. В нем чувствуется скрытая сила, подумала она. Он занимается науками, добавила она затем, потому что не раз встречала подобных людей и обращала внимание на напряженное выражение их глаз, которое появляется от долгих ночных занятий. Такими были и его глаза. Карие, красивые той красотой, которая приличествует мужчине, заключила она. Но, накладывая ему вторую порцию, Фрона с удивлением заметила, что глаза его были скорее цвета спелого ореха. При дневном свете и при хорошем самочувствии они должны быть серыми, пожалуй, даже иссиня серыми. У ее единственной подруги по школе были именно такие глаза.
Его каштановые, чуть вьющиеся волосы отливали золотом при свете свечи, бурые усы мягко свисали вокруг рта. Что касается остального, то лицо его было гладко выбрито и красиво настоящей мужской красотой. Сначала ей не понравились впадины на его щеках, но, окинув взглядом его хорошо сложенную, стройную, мускулистую фигуру с широкой грудью и могучими плечами, она примирилась с ними: они, по-видимому, не имели ничего общего с плохим питанием. Его фигура свидетельствовала о противоположном. Впадины же только указывали на то, что он не страдает обжорством. Рост его был пять футов девять дюймов. Как гимнастка, она это определила точно, а возраст его колебался между двадцатью пятью и тридцатью годами, вероятно, ближе к двадцати пяти.
— У меня очень мало шерстяных одеял, — отрывисто заявил он, допив свою чашку кофе и поставив ее на ящик с провизией. — Я не думаю, чтобы мои индейцы возвратились с озера Линдерман раньше завтрашнего утра, а здешние молодцы тоже уже все отправили, за исключением нескольких мешков с мукой и самого необходимого снаряжения. Впрочем, у меня найдется несколько теплых пледов, которые отлично заменяя одеяла.
Он повернулся к ней спиной, как Сот не ожидал ответа, и извлек из резинового чехла сверток одеял. Затем вытащил из другого мешка два пледа и бросил на землю.
— Опереточная артистка, я полагаю? Он спросил ее, видимо, безо всякого интереса только для того, чтобы поддержать разговор, и заранее знал стереотипный ответ. Но для Фроны этот вопрос был равносилен пощечине. Она вспомнила филиппику Нипазы против белых женщин, приезжающих в эту страну и, поняв ложность своего положения, посмотрела :..а себя его глазами.
Но он продолжал, не дожидаясь ее ответа — Вчера ночью здесь были две опереточные красотки, а позавчера — три. Но тогда у меня было больше постельных принадлежностей. Не правда ли, ужасна эта их несчастная способность вечно терять свой багаж? Но, как ни странно, я до сих пор еще ни разу не находил потерянного ими. И, по-видимому, все они примадонны.
Среди них никогда не бывает артисток на вторые или третьи роли, никогда. Вы, вероятно, тоже примадонна?
Кровь волной прилила к ее щекам, и это рассердило ее больше, чем его слова. Хотя она знала, что прекрасно умеет владеть собой, краска на ее лице как бы выдавала смущение, которого в действительности она не испытывала.
— Нет, — холодно ответила она. — Я не опереточная артистка.
Ничего не отвечая, он бросил на пол по одну сторону печки несколько мешков с мукой и устроил из них нечто вроде кровати. Ту же операцию он проделал и с остальными мешками, разложив их по другую сторону печки.
— Вы тоже артистка в своем роде, — настойчиво повторил он, презрительно подчеркивая слово «артистка».
— К сожалению, я .совсем не артистка. Одеяло, которое он складывал, выпало у него из рук, и он выпрямился. До этого времени он едва обращал на nes внимание. Теперь же он внимательно осмотрел ее с головы до ног, изучая покрой платья и даже прическу. Так прошло несколько секунд.
— О! Прошу прощения, — наконец изрек он и опять уставился на нее. — В таком случае вы очень неразумная женщина, мечтающая о богатстве и закрывающая глаза на все опасности подобного паломничества. Приезжают в эту страну либо достойные уважения жены и дочери, либо же те, кто недостоин его вовсе. Последние приличия ради называют себя опереточными звездами и артистками; и мы из вежливости делаем вид, что верим им. Да, да, я знаю, что вы хотите сказать. Но помните: здесь есть только такие женщины. Других нет, и те, которые пробуют найти третий путь, терпят неудачу. Так что вы очень, очень неразумная девушка, и, пока еще не поздно, вернитесь. Я одолжу вам денег на обратный путь в Штаты. Если вы взглянете на это просто как на заем у совершенно чужого человека, я завтра отправлю с вами индейца, и он вас проводит до Дайи.
Раза два Фрона пробовала прервать его, но властным движением руки он принуждал ее к молчанию.
— Благодарю вас, — начала она; но он перебил ее: — Не за что, не за что!
— Благодарю вас, — повторила она, — но дело в том, что… вы ошибаетесь. Я только что проделала путь от Дайи и ожидала найти в Счастливом Лагере носильщиков с моей кладью. Они вышли за несколько часов до меня. Я не могу понять, каким образом мне удалось обогнать их. Впрочем, теперь я понимаю! Сегодня днем на озере Кратер к западному берегу ветром отнесло какую-то лодку. По всей вероятности, они находились в ней. Тут-то мы и разминулись, и я оказалась впереди. Что же до моего возвращения обратно, то я ценю ваше предложение, но мой отец живет в Доусоне, и мы с ним не виделись уже три года. Кроме того, я сегодня прошла слишком много и очень хочу отдохнуть. Если вы не откажете мне в вашем гостеприимстве, то разрешите мне лечь спать.
— Это невозможно. — Он отбросил одеяла, уселся на мешки с мукой и бессмысленно посмотрел на нее.
— Есть ли… Есть ли женщины в других палатках? — спросила она нерешительно. — Я не видела ни одной, но, может быть, я просто не заметила.
— Были тут муж с женой, но сегодня утром они свернули свою палатку и ушли. Нет, здесь нет женщин, за исключением… за исключением двух или трех в одной палатке, но они… они вам не подходят.
— Вы думаете, меня испугает их гостеприимство? — рассердилась Фрона. — Ведь они женщины, вы сами это сказали.
— Но я сказал, что для вас это не подходит, — рассеянно ответил он, глядя на надувшуюся парусину и прислушиваясь к завыванию бури. — В такую ночь, как сегодня, без крова над головой можно умереть.
А остальные палатки совершенно переполнены, — продолжал он размышлять вслух. — Я это знаю наверное. Они перенесли в них припасы из ям, опасаясь, что все промокнет. И там так тесно, что повернуться негде. Кроме того, буря загнала сюда еще дюжину путешественников. Двое или трое из них просили разрешения поместиться на ночь у меня, если они не найдут другого места. Вероятно, они нашли, но это еще не доказывает, что есть свободные места. И во всяком случае…
Он беспомощно умолк. Невозможность изменить создавшееся положение была очевидна.
— Могу я ночью добраться до Глубокого Озера? — спросила Фрона, забывая о себе и жалея его. Но, отдав себе отчет в этих словах, она расхохоталась.
— Вы не сможете переправиться в темноте через реку. — Его рассердило ее легкомыслие. — И по дороге нет другого лагеря.
— Вы боитесь? — спросила она чуть-чуть насмешливо. — Не за себя. — В таком случае я лягу спать.
— Я могу сидеть всю ночь и присматривать за печкой, — предложил он после краткого молчания.
— Ерунда! — воскликнула она. — Как будто таким образом вы соблюдете эти глупые приличия! Мы не в цивилизованной стране, а недалеко от Северного полюса. Ложитесь спать!
— О !, — пожал плечами в знак того, что сдается. — Хорошо! Что же мне теперь надо делать? — Помочь мне устроить постель, разумеется. Мешки положены крест-накрест! Благодарю вас, но мне они не под силу. Вот… Подвиньте-ка их сюда.
По ее указанию он положил мешки вдоль стен палатки в два ряда. Между ними образовался неудобный провал. Но она сровняла его, плашмя ударив несколько раз топором и таким образом уменьшив наклон мешков к стене. Потом сложила втрое одеяло и постелила его между нами.
— Гм! — буркнул он, как бы рассуждая сам с собой. — Теперь я понимаю, почему мне было так неудобно спать! Сделаю и я то же самое! И он быстро последовал ее примеру. — Я вижу, вы не привыкли путешествовать по здешним краям, — заметила она, расстилая сверху еще одно одеяло и усаживаясь на постель.
— По всей видимости, да, — ответил он. — А что вы знаете о таких путешествиях? — проворчал он немного погодя.
— Достаточно, чтобы делать то, что надо, — уклончиво ответила она, вытаскивая из духовки сухие ветки и заменяя их мокрыми. — Послушайте! Вот так буря! — воскликнул он. — На дворе становится все хуже и хуже, если это еще возможно.
Палатка качалась под напором ветра, парусина надувалась и трещала при каждом его порыве, между тем как снег и дождь барабанили над головой, точно предварительная схватка уже перешла в настоящее сражение. В короткие мгновения затишья слышно было, как вода льется по боковым стенкам палатки, шумя словно маленький водопад. Он протянул руку и с любопытством дотронулся до мокрого потолка. И внезапно с этого места прямо на ящик с провизией хлынул поток воды.
— Не делайте этого! — воскликнула Фрона, вскочив на ноги. Она прижала палец к тому же месту и быстро провела им по парусине до земли. Течь немедленно прекратилась. — Не надо этого делать, — укоризненно повторила она.
— Господи! — послышался его ответ. — Вы сегодня прошли весь путь от Дайи! Неужели вы еще можете двигаться?
— С большим трудом, — призналась она чистосердечно, — мне очень хочется спать. Спокойной ночи, — пожелала она ему несколько минут спустя, с наслаждением растягиваясь под теплым одеялом. Но спустя четверть часа окликнула его: — Послушайте! Вы не спите?
— Нет. — Его голос с противоположной стороны печки звучал глухо. — В чем дело? — Вы накололи щепок?
— Щепок? — сонно переспросил он. — Каких щепок? — Чтобы растопить печку завтра утром. Встаньте и наколите!
Он молча повиновался. И не успел он кончить свою работу, как она уже спала.
Когда Фрона открыла глаза, в воздухе пахло неизменной копченой грудинкой. Наступило утро, и буря прекратилась. Солнце весело освещало затопленную дождем местность и заглядывало в палатку сквозь поднятое полотнище. Люди уже занялись своими делами и шагали мимо палатки, нагруженные тяжелыми тюками. Фрона перевернулась на другой бок. Завтрак был готов. Ее хозяин только что поставил в духовку грудинку с жареным картофелем и теперь подпирал дверцу двумя лучинками. — Доброе утро! — приветствовала она его. — Здравствуйте, — ответил он, поднимаясь на ноги и беря в руки ведро. — Я не спрашиваю, хорошо ли вы спали. Я знаю, что хорошо. Фрона засмеялась.
— Я иду за водой, — пояснил он. — И надеюсь по возвращении найти вас готовой к завтраку.
Греясь после завтрака на солнце, Фрона заметила знакомую ей группу людей, взбиравшихся по леднику от озера Кратер. Она захлопала в ладоши.
— Вот идут носильщики с моей кладью, и с ними Дэл Бишоп! Ему, вероятно, очень стыдно, что он потерял меня. — Она обернулась к приютившему ее человеку, одновременно вешая через плечо свой фотографический аппарат и дорожный мешок. — Итак, мне остается только проститься с вами и поблагодарить вас за вашу любезность.
— О, совершенно не за что! Не стоит и говорить об этом. Я сделал бы то же самое для каждой. — Опереточной артистки!
Он укоризненно посмотрел на нее и продолжал: — Я не знаю, кто вы, да и не желаю знать. — — Ну, я не буду так жестока, потому что знаю ваше имя, мистер Вэнс Корлисс! Я ведь прочла его на пароходных ярлыках, — пояснила она. — И я прошу вас навестить меня, когда вы доберетесь до Доусона. Меня зовут Фрона Уэлз. До свидания!
— Ваш отец Джекоб Уэлз? — крикнул он ей вслед, когда она легким шагом сбежала на тропу. Она обернулась и кивнула головой. Дэл Бишоп не только ничего не стыдился, но даже и не беспокоился.
«Уэлзы нигде не пропадут», — утешал он себя, засыпая накануне вечером. Но он был зол, как тысяча чертей, по его собственному выражению.
— Доброе утро, — приветствовал он Фрону. — По вашему лицу видно, что вы и без моей помощи хорошо провели ночь.
— Надеюсь, вы не беспокоились? — спросила Фрона.
— Беспокоился? О дочке Уэлза? Кто? Я? Совсем нет! Я был слишком занят, высказывая озеру Кратер все, что я о нем думаю. Я не люблю воды. Я уже говорил вам это. И хотя она всегда поступает со мной подло, я все-таки не боюсь ее. Эй, вы там! — обратился он к индейцам. — Поторапливайтесь! К полудню мы должны быть у озера Линдерман.
«Фрона Уэлз?» — повторял про себя Вэнс Корлисс. Все случившееся показалось ему сном, и он пришел в себя, только когда обернулся и увидел ее удалявшуюся фигуру. Дэл Бишоп и индейцы уже исчезли за поворотом скалы, а Фрона как раз огибала ее подножие. Солнце ярко освещало ее, и она была подобна лучезарному видению на черном фоне скалы. Она помахала ему альпенштоком, и в то время, как он снимал свою фуражку, она уже скрылась из виду.
