Книга: Дочь снегов
Назад: ГЛАВА XV
Дальше: ГЛАВА XVII

ГЛАВА XVI

Поход на Французский Холм состоялся в начале рождества. Корлисс и Бишоп не торопились сделать заявку и решили прежде как следует изучить золотоносный участок. Пока они посвятили в свой секрет только нескольких друзей: Харни, Уэлза, Трезвея, одного голландского чечако, у которого были отморожены обе ноги двух человек из горной полиции, одного старого приятеля, с которым Дэл искал золото в Черных Холмах, прачку из Форкса и, наконец, Люсиль Корлисс взял на себя ответственность за привлечение ее к делу и сам отметил ее участок; полковнику осталось только передать ей приглашение прийти и разбогатеть.
Согласно обычаям страны, участники, привлеченные таким путем, отдавали половину прибыли изыскателям. Но Корлисс на это не согласился. Дэл был того же мнения, хотя руководствовался отнюдь не этическими соображениями. С него и так было довольно.
— У меня есть чем заплатить за мою фруктовую ферму, и даже вдвое больше, чем я рассчитывал, — объяснил он. — Если у меня будет еще больше, то я не буду знать, что делать с деньгами.
После того как они напали на жилу, Корлисс решил подыскать себе другого работника. Но, когда он привел в лагерь некоего разбитного калифорнийца, Дэл возмутился.
— Ни за что на свете! — заявил он. — Но ведь вы теперь богаты, — сказал Вэнс. — Вам не к чему работать.
— Богат, черт возьми, — ответил Бишоп, — но по контракту вы не можете рассчитать меня, и я буду работать, пока хватит сил. Поняли?
В пятницу рано утром все заинтересованные лица явились к приисковому комиссару, чтобы утвердиться в правах. После этого новость моментально распространилась по городу. Через пять минут несколько человек уже отправились в путь, а еще через полчаса весь город был на ногах. Чтобы избежать путаницы в установке заявочных столбов, Вэнс и Дэл, зарегистрировав участки, немедленно поехали туда же. Имея документы, скрепленные государственной печатью, они не торопились, пропуская мимо себя поток золотоискателей. На полпути Дэл случайно оглянулся и увидел Сент-Винсента. Журналист быстро шагал, неся на спине необходимое снаряжение. В этом месте тропинка делала крутой поворот, и, кроме них троих, никого не было видно.
— Не говорите со мной. Делайте вид, что не знаете меня, — пробормотал Дэл, закрывая лицо носовым платком— Вон там яма с питьевой водой, лягте на живот и притворитесь, будто пьете. А потом идите на участок один. У меня есть кое-какое дельце, с которым я должен покончить. Заклинаю вас памятью вашей матери, не говорите ни со мной, ни с этим негодяем и не показывайте ему вашего лица.
Корлисс удивленно пожал плечами, но послушался, отошел в сторону, лег на снег и стал черпать воду банкой из-под сгущенного молока. Бишоп опустился на одно колено и сделал вид, будто завязывает мокасины. Когда Сент-Винсент подошел к нему, он как раз кончил завязывать узел и бросился вперед с видом человека, который спешит наверстать потерянное время. — Подождите! — закричал ему журналист. Бишоп бросил на него быстрый взгляд, но не остановился.
Сент-Винсент, пустившись бежать, наконец поравнялся с ним. — Эта дорога…
— На Французский Холм, — коротко ответил Дэл. — Я иду туда. Будьте здоровы.
Он устремился вперед, и журналист последовал за ним почти бегом, очевидно, желая идти вместе с ним. Корлисс, все еще лежавший в стороне, поднял голову и увидел их удалявшиеся фигуры. Когда же он заметил, что Дэл свернул направо, к Адамову Ручью, он вдруг все понял и рассмеялся.
Поздно ночью Дэл вернулся в лагерь Эльдорадо совершенно разбитый, но довольный.
— Я ничего ему не сделал! — крикнул он, не успев еще войти в палатку. — Дайте мне чего-нибудь поесть! (Схватив чайник, он стал лить себе в горло горячую жидкость.) Жир, остатки масла, старые мокасины, свечные огарки, все что угодно!
Затем он повалился на койку и стал растирать себе ноги, пока Корлисс поджаривал копченую грудинку и бобы.
— Вас интересует, что с ним? — бормотал Дэл с полным ртом. — Можете держать пари на вашу заявку, что он не дошел до Французского Холма. «Скажите, далеко ли туда?» — сказал Дэл (прекрасно имитируя покровительственный тон Сент-Винсента). — «Далеко ли еще?» (Уже совсем не покровительственно.) «Далеко ли до Французского Холма?» (Слабым голосом.) «Далеко ли, как вы думаете?» (Дрожащим от слез голосом.) «Как далеко?..»
Бишоп громко расхохотался и при этом захлебнулся чаем. Он стал откашливаться и на минуту замолчал.
— Где я его оставил? — проговорил он, придя в себя. — На спуске к Индейской Реке, задыхающегося, разбитого, изможденного. У него, вероятно, только и хватило сил, что доползти до ближайшего лагеря, ни капельки больше. Я сам прошел ровно пятьдесят миль и адски хочу спать. Спокойной ночи. Не будите меня утром.
Он завернулся в одеяло и, засыпая, все еще бормотал: «Как далеко туда?», «Как далеко, я вас спрашиваю?»
Корлисс был очень раздосадован поведением Люсиль.
— Признаюсь, я не понимаю ее, — говорил он Трезвею. — Я думал, что эта заявка даст ей возможность разделаться с баром.
— Нельзя же вылезти из этого болота за один день, — отвечал полковник.
— Да, но с такими перспективами, как у нее, она уже может начать выкарабкиваться. Я принял это во внимание и предложил ей беспроцентный заем в несколько тысяч, но она не захотела. Сказала, что не нуждается. Правда, она была очень признательна, поблагодарила меня и просила заходить к ней, когда мне вздумается. Трезвей улыбался и играл часовой цепочкой. — Что вы хотите? Даже здесь мы с вами требуем от жизни не только еду, теплое одеяло и юконскую печку. А Люсиль— такое же общественное животное, как и мы, и даже больше. Ну, представьте, покинет она бар. Что же дальше? Будет ли она принята там, наверху, в обществе офицерских жен, сможет ли наносить визиты миссис Шовилл и дружить с Фроной?.. А вы согласитесь пройти с ней днем по людной улице? — А вы? — спросил Вэнс.
— Разумеется, с удовольствием, — ответил полковник, не колеблясь.
— И я тоже, но… — Вэнс запнулся и грустно посмотрел в огонь. — Но вы забываете о ее отношениях с Сент-Винсентом. Они закадычные, друзья и, повсюду бывают вместе. .
— Да, это меня поражает, — согласился Трезвей. — Я понимаю Сент-Винсента. Он ничего не хочет упустить-. Не забывайте, что у Люсиль заявка на Французском Холме. А что до Фроны, то я могу точно указать день, когда она согласится выйти за него замуж, если только она вообще когда-нибудь это сделает. — Когда же это произойдет?
— В тот день, когда Сент-Винсент порвет с Люсиль. Корлисс задумался, а полковник продолжал: — Но я не понимаю Люсиль. Что она находит в Сент-Винсенте?
— У нее вкус не хуже, чем… чем…. у других женщин. Я уверен, что… — поспешно сказал Вэнс.
— Вы, по-видимому, не допускаете, что у Фроны может быть дурной вкус?
Корлисс повернулся на каблуках и вышел. Полковник Трезвей мрачно улыбнулся.
Вэнс Корлисс и не подозревал, сколько людей на рождественской неделе были прямо или косвенно заинтересованы в его судьбе. Особенно старались два человека — один за него, другой за Фрону. Пит Уипл, старожил, владевший заявкой как раз у подножия Французского Холма, был женат на туземной женщине, и притом не слишком красивой. Мать ее была индианкой и вышла замуж за русского торговца мехами тридцать лет тому назад в Кутлике на Большой Дельте. Как-то в воскресенье утром Бишоп зашел к Уиплу поболтать с ним часок, но застал только его жену. Она говорила на ломаном английском языке, от которого положительно вяли уши. Бишоп решил выкурить трубку и удалиться. Но язык у нее развязался, и она начала рассказывать такое, что он забыл о своем намерении уйти. Он курил трубку за трубкой и, когда она замолкала, просил ее продолжать. Он ворчал, хохотал и ругался, прерывая ее рассказ бесчисленными «ах, черт», что в зависимости от тона выражало испытываемые им чувства.
Посреди разговора женщина достала из ветхого сундука старую, засаленную книгу в кожаном переплете и положила на стол перед собой. Хотя книга оставалась закрытой, она все время ссылалась на нее взглядами и жестами, и каждый раз, как она это делала,» главах Бишопа вспыхивал жадный огонек. В конце концов рассказ был не только закончен, но и повторен от двух до шести раз, и лишь тогда Дэл открыл свой мешок. Миссис Уипл поставила на стол весы для золота, положила на них гири. а Дэл уравновесил их золотым песком на сто долларов. Затем он поднялся к себе на холм, крепко прижимая к груди покупку, вошел в палатку и подошел к Корлиссу, который чинил мокасины, сидя на одеяле.
— Теперь я его поймал! — небрежно проговорил Дэл и, погладив книгу, бросил ее на кровать.
Корлисс вопросительно посмотрел на него и открыл книгу. Она была на русском языке, страницы ее от времени пожелтели, а кое-где даже истлели.
— А я и не знал, что вы изучаете русский языке, Дэл, — пошутил Корлисс. — Я не могу прочесть тут ни строчки.
— Я, к сожалению, тоже, да и жена Уипла умеет лишь еле-еле говорить на непонятном жаргоне. Я достал эту книгу у нее. Но ее отец, вы помните, он был русский, читал ей книгу вслух. И она знает то, что знал ее о ней и что теперь знаю я. — И что ж вы все трое знаете?
— Вот в этом-то и вся штука, — ухмыльнулся Бишоп. — Вы себе сидите спокойно и ждите. Там видно будет Мэт Маккарти пришел по льду в начале рождественской недели и, разузнав все, что касалось Фроны и Сент-Винсента, остался очень недоволен. Дэйв Харнине только снабдил его подробной информацией, но прибавил еще то, что узнал от Люсиль, с которой был в хороших отношениях. После этого Мэт немедленно соглашался со всеми, кто скверно отзывался о журналисте. Никто не Мог сказать, в чем тут дело, но мужчины не очень-то любили Сент-Винсента. Возможно, это объяснялось его слишком большим успехом у женщин, которые в его присутствии не обращали на других никакого внимания. Это было единственное резонное объяснение, так как в общем он держался с мужчинами прекрасно. В нем не чувствовалось никакого желания выказать свое превосходство, и со всеми он был на равной ноге.
Выслушав Люсиль и Харни, Мэт Маккарти воздержался от выводов. Он лишь захотел понаблюдать часок за Сент-Винсентом в доме Джекоба Уэлза. Мэт решил это сделать, несмотря на то, что слова Люсиль расходились с тем, что он знал о ее близости с этим человеком. Преданный друг и горячая голова, Мэт не привык тратить время попусту.
— Я сам займусь этим делом, как подобает представителю благородной династии Эльдорадо, — заявил он и пошел на холм к Дэйву Харни сыграть партию в вист. Про себя же он добавил: «Если сатана не желает присматривать за своим отродьем, то этого щелкопера я возьму на себя».
Однако в течение вечера он несколько раз изменял свои планы. Несмотря на хитрость, прикрытую личиной простака, Мэт временами чувствовал, что у него ускользает почва из-под ног. Сент-Винсент вел себя прекрасно. Он казался простым, веселым, искренним парнем. Он любил посмеяться и добродушно переносил насмешки других, был вполне демократичен, и Мэ(т Маккарти не мог уловить ни одной фальшивой нотки в его поведении.
«Ах, пес тебя заешь! — думал Мэт, рассматривая свои карты, среди которых было много козырей. — Неужели годы дают себя знать, и моя кровь уже не греет меня? Он кажется славным парнем. Почему же я должен плохо относиться к нему, если он нравится женщинам, если эти создания рады видеть его? Смелость и красивые глаза — вот что привлекает их в мужчинах больше всего. Дамы дрожат и взвизгивают, слушая рассказы о войне, и в кого же они влюбляются с первого взгляда, как не в мясника и солдата? Этот парень совершил много отчаянных поступков, и поэтому женщины так мило улыбаются ему. Но это еще ничего не значит. Для меня он прежде всего отродье сатаны. Ты старый хрыч, Мэт Маккарти! Твое лето больше уж не вернется. Ты скоро совсем окостенеешь! Но подожди немного, Мэт, подожди, — добавил он, — пока ты не почуешь вкус его мяса».
Случай представился скоро, когда Сент-Винсент и сидящая против него Фрона взяли все тринадцать взяток.
— Ах, грабитель! — закричал Мэт. — Винсент, мой мальчик! Вашу руку, дорогой мой!
Это было крепкое пожатие, но Мэт не почувствовал в нем сердечности и с сомнением покачал головой.
— Х Чего тут думать, — бормотал он, тасуя карты. — Ты старый дурак! Сначала узнай, как обстоит дело с Фроной. И если она влюблена, то действуй!
— О, Маккарти всегда такой, — уверял Дэйв Харни, приходя на помощь Сент-Винсенту, который был не в восторге от грубых острот ирландца. Было уже поздно, и все надевали шубы и рукавицы. — Не говорил ли он вам, как он раз посетил собор, когда был в Штатах? Дело было так. Он сам рассказывал мне. Он вошел в собор во время службы, застал священников и певчих в полном облачении — в кухлянках, как он выразился, — и смотрел, как они кадят. И знаете, Дэйв, говорил он мне, они напустили дыма, черт его знает сколько, а там не было ни одного самого паршивенького москита.
— Верно. Так оно и было, — без тени смущения подтвердил Мэт. — А вот вам никто не рассказывал, как мы с Дэйвом опьянели от сгущенного молока?
— Боже, какой ужас! — воскликнула миссис Шовилл. — Расскажите.
— Это было во время свечного голода, на Сороковой Миле. В страшный мороз Дэйв прибежал ко мне убить время. При виде моего сгущенного молока у него разгорелись глаза. «Что вы скажете насчет глотка хорошей водки, той, что продает Моран?» — сказал он, рассматривая ящик с молоком. Должен сознаться, что при одной мысли о водке у меня потекли слюнки. «Что тут говорить, — отвечаю я, — когда мой мешок пуст». «Свечи стоят двенадцать долларов дюжина, — говорит он, — по доллару за штуку. Даете шесть банок молока за бутылку горяченькой?» «А как вы это устроите?» — спрашиваю я. «Будьте спокойны, — говорит он. — Давайте банки. На дворе холодно, и у меня есть несколько форм для свечей».
То, что я вам рассказываю, — святая истина. И если вы встретите Билла Морана, то он вам подтвердит мои слова. Что же делает Дэйв Харни? Он берет мои шесть банок, замораживает их в своих формах для свечей и продает Биллу Морану за бутылку виски.
Когда смех немного затих раздался голос Харни: — Все, что рассказывает Маккарти, верно. Но это только половина. Угадайте, Мэт, чем это кончилось? Мэт покачал головой.
— Так как у меня не было ни молока, ни сахара, то в три банки я подлил воды и сделал свечи, а потом целый месяц пил кофе с молоком.
— На сей раз я вас прощаю, Дэйв, — сказал Маккарти, — и только потому, что я у вас в гостях и не хочу шокировать дам. Идите провожайте гостей, нам надо уходить.
— Нет, нет, дамский угодник, — сказал он, заметя, что Сент-Винсент подбирается к Фроне. — Сегодня она пойдет со своим приемным отцом.
Маккарти тихо рассмеялся и предложил Фроне руку. А Сент-Винсент под общий смех присоединился к миссис Мортимер и барону Курбертену.
— Что это я слышал относительно вас и Винсента? — прямо начал Мэт, как только они остались вместе.
Его сверлящие серые глаза так и впились в лицо Фроны, но она спокойно выдержала его взгляд.
— Как я могу знать, что вы слышали? — отпарировала она.
— Когда речь идет о мужчине и женщине, и когда женщина красива, а мужчина тоже не урод, и оба они не женаты, то может быть только один разговор. — А именно?
— Разговор о самом важном, что может быть в жизни.
— Так о чем же? — Фрона немного злилась и не хотела пойти ему навстречу.
— О браке разумеется, — выпалил Мэт. — Говорят, что у вас к этому идет дело.
— А о том, что к этому придет, ничего не говорят? — Разве на это похоже?
— Отнюдь нет! И вы достаточно пожили на свете, чтобы это знать. Мистер Сент-Винсент и я — большие друзья, вот и все. А если бы даже было так, как вы говорите? Ну и что тогда?
— Ладно, — осторожно сказал Мэт. — Говорят, что Винсент путается с одной городской девкой. Ее зовут Люсиль.
— Что же это доказывает? Она ждала, а Маккарти наблюдал за ней. — Я знаю Люсиль, и она нравится мне, — продолжала Фрона, с вызывающим видом прерывая молчание. — Ведь вы тоже ее знаете. Разве она вам не нравится?
Мэт хотел заговорить, откашлялся, но остановился. Наконец он выпалил в совершенном отчаянии: — Знаете, Фрона, я готов вас выпороть. Она рассмеялась.
— Не посмеете. Я больше не девчонка и не бегаю босиком по Дайе.
— Не дразните меня, — пригрозил он ей. — И не думаю. Так вам не нравится Люсиль? — А вам-то что? — спросил он вызывающим тоном. — Я тоже спрашиваю: «Вам-то что?» — Ну, ладно. Тогда я вам скажу напрямик. Я старик и гожусь вам в отцы. Со стороны порядочного мужчины неприлично, дьявольски неприлично водить знакомство с молодой девушкой, когда он…
— Спасибо, — — засмеялась она, делая реверанс. Потом прибавила с горечью: — Были и другие… — Кто именно? — быстро спросил он. — Ничего, ничего. Продолжайте. Итак, вы сказали… — Что очень стыдно мужчине бывать у вас и в то же время путаться с такой женщиной, как она. — Но почему же?
— Якшаться с подонками, а потом приходить к чистой девушке! И вы еще спрашиваете, почему?
— Но подождите, Мэт, подождите минутку. Допуская ваше предположение…
—  — Я и понятия не имею о предположениях, — проворчал он. — Факты налицо. Фрона закусила губу.
— Все равно. Пусть будет по-вашему, но я тоже располагаю фактами. Когда вы в последний раз видели Люсиль?
— А почему вас это интересует? — подозрительно спросил он.
— Неважно, почему. Выкладывайте факты. — Пожалуйста. Вчера вечером, если вам так хочется знать.
— И вы танцевали с ней?
— Виргинский рил и парочку кадрилей. Я только эти танцы и люблю.
Фрона шла, делая вид, что сердится. Оба не говорили ни слова. Слышен был только скрип снега под их мокасинами.
— Ну, так в чем же дело? — спросил он беспокойно. — О, ни в чем, — ответила она. — Я просто думаю, кто из нас хуже — мистер Сент-Винсент, вы или я, с которой вы оба дружите.
Мэт не был искушен в светских премудростях. И хотя он чувствовал что-то не то в поведении Фроны, он не мог выразить это словами и потому попытался незаметно увильнуть от опасной темы.
— Вы сердитесь на старого Мэта, а он только и думает о вашем благе и делает из-за вас тысячу глупостей, — заискивающе сказал он. — Я вовсе не сержусь. — Нет, сердитесь.
— Так вот же вам! — Она быстро наклонилась и поцеловала его. — Как я могу сердиться на вас, когда я помню Дайю!
— Ах, Фрона, дорогая, как хорошо, что вы это говорите. Лучше топчите ногами, только не смейтесь надо мной. Я готов умереть за вас или быть повешенным, только бы вы были счастливы. Я способен убить человека, который причинит вам хоть малейшее огорчение. Я готов пойти за вас в ад с улыбкой на лице и с радостью в сердце.
Они остановились у дверей ее дома, и она благодарно пожала ему руку.
— Я не сержусь, Мэт. За исключением моего отца вы единственный человек, которому я позволяю говорить со мной в таком тоне. И хотя я люблю вас теперь больше, чем когда-либо, я все же очень рассержусь, если вы еще упомянете об этом. Вы не имеете на это права. Это касается меня одной, и вы поступили нехорошо.
— Что предупредил вас об опасности? — Да, если хотите. Он глубоко вздохнул. — Что вы хотите сказать? — спросила она.
— Что вы можете заткнуть мне рот, но не можете связать мне руки.
— Но, Мэт, дорогой мой, вы не должны! Он пробормотал что-то невнятное.
— Вы должны обещать мне, что не будете ни словом, ни делом вмешиваться в мою жизнь. — Не обещаю. — Но вы должны.
— Нет. И, кроме того, становится холодно, и вы отморозите себе ваши маленькие розовые пальчики, помните, я вынимал из них занозы, когда вы жили у Дайи? Ну, марш домой. Фрона, девочка моя, спокойной ночи.
Мэт довел ее до порога и ушел. Дойдя до угла, он внезапно остановился и уставился на свою тень на снегу.
— Мэт Маккарти, ты дурак, каких свет не рожал! Слыханное ли это дело, чтобы кто-нибудь из Уэлзов не знал, что ему нужно? Разве ты не знаешь эту породу упрямцев? Эх ты, несчастный нытик!
И он двинулся дальше, продолжая ворчать себе под нос. Каждый раз, как его воркотня доносилась до волкодава, бежавшего за ним по пятам, собака настораживалась и показывала клыки.
Назад: ГЛАВА XV
Дальше: ГЛАВА XVII