Младший лейтенант Нестеркин не был человеком импульсивным, но любая, даже самая выдержанная и флегматичная личность начнет рефлексировать, если долгожданное не сбывается. Коля Нестеркин работал участковым в поселке Проводино уже почти шесть месяцев, но так и не прославился значимым делом. Нельзя сказать, чтобы он жаждал раскрыть страшное и загадочное убийство или иное громкое преступление, наконец-то совершенное на его территории. Но внутренняя энергия и вера в свои способности переполняла молодого человека.

Если бы в жизни все текло гладко, то славы можно было бы ждать долго, тщательно готовиться к ее приходу. Но как раз гладкой жизни у участкового и не получалось. Красавица Лариса так и оставалась недосягаемой и далекой, хотя вела себя так, как будто только и ждала от Николая, чтобы он поманил ее пальцем. Собственно, парень не раз так и делал, а ситуация оставалась прежней. Как говорила Колина мама в свое время про такое поведение девушек: «Стой там – иди сюда!»

Ревновал Нестеркин Ларису страшно, потому что она была красивая, вдобавок работала в кафе на федеральной трассе. Едва ли не все дальнобойщики, останавливающиеся перекусить в этом заведении, заигрывали с ней всякими доступными им способами. Вплоть до шуток, имеющих двойную и не совсем приличную суть, и недвусмысленных предложений бросать кухню и прокатиться с ними до Нижнего и назад.

Но Лариса, надо отдать ей должное, умела поставить себя так, что шлепков по заду, как и щипков, никто из водителей не допускал. Ходили слухи, правда, что как-то в прошлом или позапрошлом году один парень попытался проявить вольность. Короче, больше он в этом кафе не останавливался.

Коля Нестеркин, собственно, обслуживал не только Проводино. В состав его территории входили три населенных пункта. Километрах в десяти стояло небольшое село Лыкино. Бывшая совхозная усадьба Земцовское располагалась километрах в трех. Как раз там, где недавно был открыт военный полигон.

Нет, даже не полигон. Нестеркину в отделе рассказывали, что это был завод по утилизации боеприпасов, срок хранения которых на воинских складах истек. Способ этой самой утилизации какой-то новый – безвзрывной. Вроде разбирают их там, а металл отправляют на переплавку. Да и взрывчатое вещество тоже куда-то отправляют.

Всего несколько человек, постоянно зарегистрированных на территории участкового Нестеркина, работали на этом новом заводе. Большая часть персонала приезжала на ведомственных автобусах из райцентра, где имелась квалифицированная рабочая сила. Жители поселка ничего интересного рассказать об утилизации не могли. Они были грузчиками, рабочими по уходу за территорией, занимали другие не очень-то квалифицированные должности.

Коля Нестеркин частенько прогуливался с Махно вдоль шоссе. Он шел по проселку за лесополосой, поглядывал на заводской забор и размышлял, может или не может кто-то из рабочих попытаться украсть что-то из боеприпасов. Есть ли у молодого участкового шанс поймать с поличным этого человека? Может быть, таким образом удастся выйти и на заказчиков – каких-нибудь террористов, которым нужна взрывчатка.

Дело сулило большой резонанс, а может, и вторую звездочку на погон вместо одной, совершенно постыдной. Местные за глаза называли младшего лейтенанта полиции ночным майором. В том смысле, что ночью не разберешь, какого размера звездочка. Можно для солидности и майором представиться.

Махно был псом, преданным и беспородным – самое частое сочетание в собаках. Большеголовый, черно-коричневый, лохматый Махно бежал впереди и постоянно шнырял по кустам, откуда то с шумом взлетала птица, то с шуршанием удирала какая-то живность.

Любопытный и неугомонный Махно любил играть, обожал, чтобы все было так, как ему угодно, и терпеть не мог чужих людей. Хотя последнее могло быть не вполне искренним. Наверное, это его качество проявлялось лишь для того, чтобы угодить хозяину. Младший лейтенант полгода назад взял его с улицы в дом, фактически дал территорию, которую пес теперь ревностно охранял, любил и осваивал.

– Махно, иди сюда! – прикрикнул Нестеркин на собаку, чтобы наконец-то отвлечься от мыслей о Ларисе.

Махно с готовностью подлетел, подскочил на задних лапах с явным намерением положить передние хозяину на грудь. Нестеркин ругнулся и отпихнул пса от себя. При этом он почувствовал, что восторженный великовозрастный пес успел-таки лизнуть его в руку.

– Что ты все носишься? – с укором сказал Николай. – Нет в тебе степенности и солидности. Балда ты!

Махно некоторое время бежал рядом, заглядывая хозяину в глаза. Но потом он понял, что кроме пустого разговора ничего не будет, и снова с энтузиазмом ринулся гонять по кустам грызунов и прочую живность. Участковый вздохнул, с сожалением посмотрел на солнце, садящееся в кроны леса, и решил, что пора прибавить шагу.

До дома примерно километр. Там можно будет сбросить форменную рубашку и брюки, от которых ноги чешутся, встать под душ, остыть до мурашек, а потом с полотенцем на шее усесться на веранде с бутылочкой холодного пива. Прежние хозяева дома устроили замечательный глубокий погреб-ледник. Правда, лед туда Николай не натаскал, но в погребе и без того было лишь градусов двенадцать тепла.

– Махно! – снова крикнул Нестеркин, поняв, что собака куда-то исчезла, и он уже несколько минут идет один. – Махно, ко мне, зараза такая!

Метрах в тридцати в стороне от лесополосы послышался призывный лай собаки, в котором улавливались какие-то странные завывающие нотки. Николай остановился и прислушался. Точно, Махно звал хозяина в низинку, заросшую кустарником, кривыми березками и осинками.

«Нашел, что ли, чего?» – сразу подумал участковый, позвал собаку еще пару раз и решил, что это все неспроста.

Осторожно идя по траве и выбирая места, где было посуше, он добрался до низинки и увидел, что Махно с ожесточением рыл передними лапами рыхлую землю и поскуливал. Увидев хозяина, пес подскочил к нему, тявкнул несколько раз и снова кинулся к странному месту, где трава была срезана вместе с пластинами дерна, а потом снова уложена на небольшую кучу рыхлой земли. Дерн не успел ни засохнуть, ни прижиться на рыхлой куче, отчего у младшего лейтенанта возникла мысль, что здесь выкапывали или, наоборот, зарывали что-то совсем недавно.

Нестеркин оглянулся по сторонам, с сожалением посмотрел, как солнце уже опускалось за верхушки деревьев. Рыть у Махно получалось здорово. Он уже выбросил в сторону приличную кучу земли, и перед ним теперь была ямка глубиной в полметра. Николай решил не мешать своему четвероногому другу и вспомнил о своих мечтах о громком деле. Может, тут прятали взрывчатку, украденную с завода? Рука участкового сама нашарила на поясе рацию, так, ради спокойствия.

Махно сделал еще несколько мощных гребков лапами, потом сунулся в вырытую яму, понюхал и отскочил, тряся головой. Николай подошел и присел на корточки. Из земли что-то торчало. Грязное, округлое и явно такое, что там находиться не должно.

Нестеркин подобрал сухую ветку толщиной с руку и стал тыкать в странный предмет, который чуть шевелился при этом. В воздухе повеяло чем-то не совсем приятным, напомнившим запахи кабинета химии в школе.

Неужто кто-то химикаты закопал?

Участковый сделал еще несколько движений палкой. Потом он ругнулся, вдруг схватил фонарик, встал на колени и нагнулся над ямой. Теперь ему было ясно видно, что из земли торчит носок обычного кирзового рабочего ботинка. Что-то подсказывало младшему лейтенанту, что в этом башмаке есть нога человека. Точнее, трупа.

Нестеркин снова нащупал рацию на поясе и щелкнул выключателем.

Санаторий, в который устроил Антона Копаева благодарный Юрий Сергеевич Веденский, назывался «Бутурлинские дачи». Часть корпусов санатория была построена в самом начале прошлого века, но внутри они были переоборудованы и реконструированы на совершенно современный лад. Наверное, это была не дань моде, а вполне конкретные требования к медицинскому учреждению.

Этот санаторий, как понял Антон, был реабилитационным центром и клиникой для очень сложных случаев. Серьезные травмы, незаживающие раны, повреждения опорно-двигательного аппарата, кажется, даже нейрохирургия.

Антон уже относился к категории реабилитируемых. Если разобраться, то рана у него была пустяковая. Подумаешь, пуля пробила брюшину и сломала два ребра.

Правда, в брюшной полости возникло заражение. Медикам приходилось промывать специальным составом чуть ли не все внутренности пациента, почти неделю пролежавшего с трубкой, через которую вытекала всякая гадость. Но молодой организм победил заразу, справился с ней. Теперь Антону предстояло, как он сам думал, восстанавливать силы, иммунную систему и сращивать ребра.

Когда врачи наконец-то разрешили ему вставать, Антон первым делом обследовал территорию санатория. Это мероприятие показало, что заведение и в самом деле было элитным. Значит, он не напрасно прикрывал собой бизнесмена Веденского и его жену Карину. Вполне уместная благодарность. А еще Антона радовало, что супруги вновь нашли общий язык, многое поняли, и теперь у их отношений есть будущее.

Раз уж представился такой случай, Антон решил отдохнуть со вкусом. Жаль, что тут не было моря, но имелись два бассейна. Антон нагружал себя плаванием и нырянием, тренировал легкие, которые от долгого лежания в постели стали сдавать.

Разумеется, Антон взял за правило каждое утро и вечер бегать кроссы по периметру территории, а с четырех до шести занимался в тренажерном зале. Штатный инструктор ознакомился с историей болезни Копаева и разрешил ему определенный комплекс нагрузок. Антон принялся наслаждаться жизнью.

Осмотры, анализы, процедуры!.. Все это перемежалось с приемом вполне приличной пищи.

Очень скоро Антону стало скучно. Сперва он организовал турнир по шахматам, потом по настольному теннису, далее по длительности пребывания под водой. За такие вот инициативы ему как следует попало от главного врача. Оказалось, что в турнир ввязались те пациенты, которым такие нагрузки были явно противопоказаны.

Антон несколько поостыл к спорту, но тут же попал в сети процедурной медсестры Алены. Девушка лет двадцати шести, стройная, с отличной, хотя и немного полноватой фигурой носила подчеркнуто сексуальный медицинский халат. Это касалось и его длины, и глубины выреза на груди, и туго обтянутых талии и попки. Алена только что вернулась из отпуска и сразу обратила внимание на молодого человека, сложенного как скандинавский бог, с такими же светлыми волосами и глазами, который целыми днями развлекался на спортивных площадках.

Сперва она убедилась в том, что господин Копаев на женщин внимания практически не обращает, а потом якобы совершенно случайно столкнулась с ним в дверном проеме процедурного кабинета. Честно говоря, Алена была не первая из тех представительниц медперсонала, которые положили глаз на Антона. Но те две или три медсестры и одна врач-интерн были настолько не в его вкусе, что он даже не обратил внимания на знаки внимания, выказываемые ими. С Аленой же все вышло совсем иначе.

Антону предстояло получить два последних и очень болезненных укола витаминов в мягкое место для завершения борьбы с воспалительными процессами. Без особого энтузиазма он в назначенное время пришел к процедурному кабинету, постучал в дверь, не дождался ответа и распахнул ее.

Почти сразу ему в объятия угодила высокая плотненькая девушка с темными длинными волосами и пухлыми губами. Блеск ее глаз, темный южный загар, пышная грудь и дыхание, которое вдруг стало прерывистым и взволнованным, сделали свое дело. Антон окинул взглядом все это богатство и не сразу выпустил девушку из объятий.

– Простите, – вкрадчивым голосом сказал он, ощущая под тонкой тканью халатика податливое горячее тело. – Я такой неуклюжий. Я постучал, но мне не ответили…

– Это я виновата. – Девушка дыхнула ему в лицо. – Переодевалась и не услышала. Так жарко ходить, когда на тебе белье!..

Антон посмотрел на ее приоткрытые губы, белизну чуть видневшихся зубов. Он сразу оценил прозвучавшие слова как приманку, начало охоты на него. Если девушка намекает мужчине, что на ней нет белья, то он, как правило, сразу же начинает сходить с ума от возбуждения. А тут было что представить себе не совсем одетым. Кажется, эта хитрая и опытная штучка давно имела его в виду. А почему нет?

– Я, вообще-то, пришел на укол, – напомнил Антон, из вежливости ослабляя хватку. – Вы ведь процедурная сестра?

– Угадали, больной, – громким шепотом ответила девушка. – Я сейчас возьму вашу карточку и лист назначений. А в какое место вам колют?

– В то самое. – Антон многозначительно шевельнул бровями. – Всегда так грубо и цинично! У здешних сестер не очень-то ласковые руки, а нежности жутко хочется, потому что все тело уже болит от уколов.

– Вы даже не заметите, что я вас уколю, – пообещала медсестра. – Идемте же. Скорее снимайте штаны.

Это словоблудие продолжалось все время, пока Алена знакомилась с назначениями, доставала лекарство, наполняла шприц. Она даже очень сексуально протерла уколотое место ваточкой, хотя Антону было в этот момент не до флирта. Он слышал, с каким скрипом вошла в кожу игла. Это место у него болело так же, как после пулевого ранения.

В этот день у них ничего не было. Их отношения ограничились игрой, потому что каждый понимал, что необходимо соблюдать приличия, даже если мужчине и женщине все ясно без слов. Это флирт, и в нем есть свои правила. Антон стал вести себя в соответствии с ними.

Он пригласил девушку на свидание, и они четыре часа бродили по самым темным участкам санатория. Антон развлекал свою новую знакомую веселыми историями и байками, врал напропалую, что он – непутевый сын богатого отца, рассказывал, как прожигает жизнь.

Ни в этот, ни в следующий вечер он к Алене не прикоснулся. Так только, иногда подавал руку, смеясь, шутливо обнимал за талию или за плечики. Девушка оценила тактичность молодого человека и прониклась к нему доверием. Потом Антон пригласил Алену в кафе и удрал ради этого за территорию. Хорошо, что в этом заведении было принято личные вещи и одежду иметь при себе, в персональном шкафчике. Тем более что Антон лежал в палате, предназначенной для очень важных персон.

Потом они, слегка опьяненные шампанским, со смехом перебрались через ограждение, вернулись в санаторий, прокрались в корпус, а потом и в палату Антона. Это было молчаливое соглашение. Никто ничего не говорил, не предлагал, но оба понимали, что приличия соблюдены, что они хотят одного и того же, но не желают выглядеть распутными.

В темноте палаты Антон наконец-то закрыл ее рот своими губами, прервав очередную вспышку тихого смеха. Алена сразу обмякла в его руках. Он прижал ее к себе, ощущая женское возбужденное естество каждой клеточкой своего тела. Антон начал стаскивать с нее белье, которое на ней все же было.

Потом они лежали рядом. Он смотрел в потолок и размышлял о том, что такие вот девушки не стыдятся подобного образа жизни. Точнее сказать, они не видят ничего зазорного в том, чтобы спать с теми, кто им нравится, наслаждаются жизнью так, как им хочется.

Когда приходит время и желание покоя, семьи, детей, они без особых проблем находят подходящий вариант. Сделать это им не сложно. Ведь мужика в большинстве случаев запросто можно привязать к себе постелью. Он ведь устроен примитивно, к хорошему привыкает быстро, жутко боится потерять такое чудо, как вот эта женщина в постели. Мужик ведь стыдится сказать, мол, я на тебе не женюсь, потому что у тебя не первый. Он ведь, дурачок, сразу начинает сравнивать и соглашаться, что она у него тоже не первая.

Надо отдать им должное. Жены из таких вот Ален получаются просто замечательные. Им уже не нужно так называемое гуляние, ибо они свое взяли, хотят покоя и хорошей семьи, строят и оберегают ее.

Попробуй потом кто-нибудь из старых партнеров протянуть к ней руку. Даже если мужа рядом не будет и ситуация окажется подходящей, она все равно отошьет этого приятеля так, что мало не покажется. «Все! Я теперь другая. Даже не помышляй помешать мне строить свое счастье». Нет ничего страшнее разъяренной и злопамятной женщины, которую ты обидел.

Антон не знал, о чем сейчас думала Алена. Он предполагал, что ей просто хорошо, но она вполне может уже рассуждать о выходе на охотничью тропу, выискивать, с кем бы сложить свою судьбу и соединить жизнь. Но канючить и унижаться Алена не будет, пока не поймет, что это и есть тот самый мужчина, который ей нужен. Антон не собирался давать ей повода для решений подобного рода. Это был не тот тип женщины, которую он хотел бы видеть своей женой. Когда-нибудь, потом, лет эдак через несколько.

– А ведь ты не сынок богатого папаши, – вдруг прошептала Алена, поглаживая Антона по обнаженной груди.

– Откуда такие сомнения? – пошутил он, набивая голос гонором и спесью.

– Ладно тебе. – Алена засмеялась. – Это я так просто.

Вот все и стало на свои места. Она намекнула, что не верит в его вранье, понимает, что он не хочет подпускать ее к себе слишком близко, не претендует на это. Антон как бы подчеркнул, что и в самом деле не собирается раскрывать перед ней душу. Это будет короткий любовный роман, и не более.

– Я должен тебе кое в чем признаться, – страшным шепотом сказал Антон. – Я тоже не верю в то, что ты медсестра. Я думаю, что ты физик-ядерщик. Тебя подослали сюда для проведения тайных экспериментов над людьми.

– Ага. – Алена опять засмеялась. – Я сотрудница американского ядерного центра.

Утром Антон вышел из своей палаты с полотенцем на плече в состоянии нарушенного душевного равновесия. Эти недели бездействия стали подтачивать его как червь. Вчерашняя эмоциональная встряска в виде секса подчеркнула, что он слишком погряз в мирских радостях. Это было непривычно, потому что к роскоши Антон не привык. Это было тоскливо, потому что безделье уже надоедало ему.

А еще Антон не мог не думать о том, что большинство обитателей этого элитного санатория – люди в той или иной степени обеспеченные. Откровенно говоря, он считал, что честным путем разбогатеть невозможно. Если ты даже не нарушаешь законов, то тебе все равно приходится, что называется, перешагивать через людей. Ты обманываешь своих конкурентов различными маркетинговыми ходами, срываешь чужие сделки в угоду своим, экономишь на социальных выплатах, недоплачиваешь наемным работникам, просто даешь взятки и платишь откаты. Хотя это уже нарушение закона.

Он смотрел в эти лица и прикидывал, как тот или иной человек ведет свой бизнес, каков он в деловой обстановке, в семье или среди друзей. На него сразу накатывало раздражение, появлялось желание копнуть поглубже, вскрыть нарушение законодательства, поймать за руку, посмотреть в глаза и спросить.

Хотя все это уже было. Он много раз смотрел в глаза людям, пойманным за руку, и много раз пытался спросить их. Ответов Антон не получал, потому что они просто не понимали друг друга. Он – борец со злом, защитник всех жертв, потенциальных и настоящих. Они – беспринципные, самодовольные, не видящие никого и ничего, не считая своей выгоды, собственных желаний. Злые только потому, что их остановили, им помешали.

Антон проходил мимо соседней VIP-палаты и наметанным глазом сразу отметил, что человек, сидевший на мягкой скамейке у стены, неподалеку от входа, не есть здешний пациент. Да, одет он был как все: футболка, короткие широкие удобные штаны, которые в Екатеринбурге, как помнил Антон, называли бермудами. Примерно так тут выглядели все пациенты. Только вот на ногах у парня были не шлепанцы или иная легкомысленная обувь, а плетеные сандалии, очень добротные и аккуратно застегнутые. В таких бегать можно.

А еще парень делал вид, что читает журнал. Он именно делал вид, потому что Антон сразу уловил взгляды, бросаемые по сторонам с частотой в две-три секунды. Даже чаще, если мимо палаты кто-то проходил. Взгляды были оценивающие, профессиональные. Фигура у парня была очень даже спортивная. На костяшках пальцев заметно выделялись уплотнения, набитые о твердую поверхность.

«Вот какие клиенты тут отдыхают! – подумал Антон. – Даже здесь им нужны телохранители. В санатории-то оно даже важнее. В этом месте очень нужны понты, чтобы другие состоятельные люди смотрели на тебя с уважением. Интересно, ценят ли одни бизнесмены других за то, что те чересчур выделываются?»

Антон резко свернул в сторону телохранителя и отметил, как тот весь подобрался.

– Братан, у тебя закурить не найдется? – весело спросил Копаев.

– Нет. – Охранник отрицательно мотнул головой. – Не курю.

– А жаль, – грустно констатировал Антон. – Вообще-то, я сразу вижу, что ты парень хороший, спортом занимаешься. Пошли в бассейн! Слабо наперегонки на пятьдесят метров?

– Нет, – сказал парень, не поднимая глаз от журнала, но шныряя ими по сторонам. – Я пас, извини.

Антон усмехнулся, круто повернулся и сразу наткнулся на подозрительный колючий взгляд еще одного телохранителя. Этот парень совсем недавно весело болтал о чем-то с медсестрой. Сейчас он сместился ближе к Антону и стоял, облокотившись на подоконник на левой напружиненной ноге.

«Наверное, она у него толчковая. При малейшем признаке опасности он готов броситься на меня. И чего я прицепился? – подумал Антон с неудовольствием. – Ребята при исполнении. Работа у них такая. Что умеют, то и делают. Вообще-то, два охранника – это слишком!»

Хмурый Копаев подошел к бассейну, повесил полотенце, разделся, прошел в душ, старательно вымылся и натянул плавки. Потом он прямо с бортика нырнул в воду, что не одобрялось администрацией. Сегодня ему удалось преодолеть под водой почти тридцатиметровое расстояние.

Антон вынырнул, тряхнув головой, чтобы мокрые волосы не лезли в глаза, и лег на спину. Хорошо было ощущать силу, энергию, мощь своего тела. Хотелось новых и новых нагрузок, чтобы потом ощущать каждую мышцу, любую связку послушными, готовыми к действию. Он повернулся на живот и мощными гребками стал разрезать воду, прошел остатки дистанции красивым кролем.

– Антон! – раздался сверху призывный голос.

Ему пришлось остановиться и опереться рукой о бортик. К нему шла Алена, засунув руки в кармашки своего вызывающего халатика.

– Вот ты где! Резвишься?

– Восстанавливаю былую форму.

– Молодец, ты упорный. Слушай, Антон. – В голосе и в лице Алены не было ничего, что напоминало бы о вчерашней ночи. – Недавно на пятиминутке главврач утвердил список тех, кого нужно готовить к комиссии на выписку. Ты в него входишь. Только не забудь, что у тебя по назначению сегодня последний укол. В попку!

Последние слова были произнесены с блеском в глазах и игривой интонацией. Все-таки не удержалась, отметила их отношения. А может, это был намек на то, что неплохо бы продолжить?

– Девушка из гестапо, – проворчал Антон, выпрыгивая на край бортика. – Садистка, а что у меня за сосед появился в третьей палате? Важный дядя?

– Шишка какая-то. – Алена пожала плечами. – Его после хирургии привезли. То ли автомобильная катастрофа, то ли еще авария какая. В моих руках он пока не был.

– Зато я был в твоих руках, – вытираясь полотенцем, сказал Антон. – Незабываемые впечатления!

– Только о руках? – Девушка хитро прищурилась.

– Об уколах, – пояснил Антон.

Когда приехала оперативно-следственная группа, совсем стемнело. Коля Нестеркин сидел на стволе поваленного дерева и курил десятую, наверное, сигарету. Махно, которому надоело просто сидеть или лежать, мыкался где-то рядом по кустам, но к яме с трупом больше не подходил. То ли пахло там отвратительно для его чувствительного носа, то ли он считал, что выполнил свой долг. Я, мол, труп нашел, а дальше уж вы, люди, сами как-то разбирайтесь.

Белый микроавтобус «форд», с синей полосой и надписью «Дежурная часть» на боку, медленно, аккуратно пробрался по проселку и остановился так, чтобы свет фар падал на нужное место.

– Что у тебя? – Первым выскочил майор Иннокентиев, сегодняшний оперативный дежурный, который приехал вместе с группой сам, а не прислал помощника.

– Все то же, – стараясь говорить бодро, ответил участковый. – Кажется, труп.

– Ну, что сам копать не стал – уже хорошо, – раздался сбоку голос криминалиста. – Люблю сознательных сотрудников. – Сашка, вруби дальний свет! Не-не-не, убери! Так только хуже. Оставь ближний.

Пока следователь с криминалистом фотографировали и описывали место, где был обнаружен покойник, Иннокентиев присел ряд с Николаем, закурил и спросил:

– А ты как сюда забрел-то? У тебя вроде «уазик» есть. Сломался, что ли? Или ты погулять решил?

– А черт его знает, – попытался солидно ответить младший лейтенант. – Может, интуиция подсказала. Вот потянуло что-то пешком пройтись в этих местах.

– Ты языком-то на эту тему не особенно мели, – посоветовал майор. – Я тебя давно знаю, а другой, тем более если он из прокуратуры, сразу начнет копать и рыть под тебя. Так что про интуицию молчи, а вали все на случайность. Да вон на псину свою. Твой бегает?

– Мой. Кстати, он и нашел.

– Во-во, этой версии и придерживайся. Давай без мистики.

Выкапывать труп пришлось самому Нестеркину. Во-первых, больше некому, потому что дяде Саше, водителю дежурной машины, такого не прикажешь. Он может и послать куда подальше, вполне резонно, между прочим, мотивируя это тем, что он не землекоп, а водитель. Пусть каждый занимается своим делом. Во-вторых, Нестеркин был тут самым младшим по всем параметрам. Криминалист, смешливый высокий капитан, правда, помогал. Но скорее он просто заботился о том, чтобы яма была выкопана с наименьшими повреждениями для ее жуткого содержимого.

Так, в две штыковые лопаты, они и выкопали то, что в самом деле оказалось трупом. Еле заметный смрад начавшегося разложения перебивался сильным запахом кислоты. Бедолагу облили ею, наверное, уже в этой яме. Потеки и дыры на брезенте явно говорили в пользу данной версии. Сожженными оказались лицо и грудь. Вообще тело было голым, но завернутым в кусок упомянутого брезента. На ногах дешевые хлопчатобумажные носки и рабочие ботинки самого массового производства. Сильно сношенные, кстати.

– Какой-то он щупленький, – морщась от запаха, сделал вывод криминалист. – Почти безволосый, коротконогий. Вроде и не ребенок. Не русский, что ли…

– Почему? – без всякого интереса спросил следователь, быстро заполнявший бланк осмотра места происшествия.

– По строению тела.

Нестеркин стоял в стороне и старательно отмывал руки из бутылки с водой. Поливал дядя Саша, снизошедший до чуждой ему деятельности. Участкового слегка подташнивало.

Олегу Хрусталеву было двадцать семь лет. Для журналиста это не мало, если ты себя им считаешь. Олег Хрусталев воспринимал себя именно таковым, а не просто сотрудником журнала «Крылья Отчизны».

Когда-то, еще в советские времена, это было ведомственное издание Министерства обороны по военно-авиационной тематике, предназначенное для молодежи. Потом финансирование стало падать, а с крахом Советского Союза необходимость в таких журналах вообще исчезла.

Но нашелся некий делец, который умудрился сохранить имя журнала, нашел спонсоров и продолжил выпускать издание, но уже как частное. Канули смутные времена, на постсоветском пространстве укоренился капитализм, и появились люди, которые оказались заинтересованы в выходе этого журнала.

Идея была проста до предела. Во-первых, содержать журнал целиком – слишком накладно для военного ведомства, а вот заказывать статьи, информацию – вполне приемлемо. Вроде и работа по популяризации армии ведется, патриотическое воспитание имеет место, а денег тратится на это на несколько порядков меньше. При отчетах выглядит красиво во всех отношениях.

Правда, бюджетные статьи и репортажи распределялись в средствах массовой информации довольно откровенно. Мы тебе заказ, безналично перечисляем из бюджета гонорар, а ты мне лично десять процентов неучтенной наличкой. То есть в конвертике. Устраивает – печатай, не устраивает – свободен. У нас газет и журналов по стране как… очень много.

Олег Хрусталев работал в журнале давно, почти пять лет. Он пришел в него сразу после окончания факультета журналистики. Парень начал работать в издании с военной тематикой вовсе не потому, что его отец был генералом. Причин было много.

Во-первых, Олег хотел вещать, да так, чтобы его слушали, в смысле – читали. Он полагал, что переполнен оригинальными мыслями и суждениями, что видит проблемы общества на всю глубину. Хрусталев был человеком амбициозным и прекрасно знал, что едва ли не все чиновники в нашей стране относятся к журналистской братии с осторожностью. Ты его чуть прижмешь, даже сам того не заметив, а он про тебя такое напишет, что доказывай потом наверху. А там ведь скажут, чтобы ты не давал повода журналистам, что надо уметь ладить с людьми, находить общий язык со всеми.

Была и последняя причина, почему Хрусталев пошел работать именно в такой вот журнал. Разлад с отцом произошел еще в студенческую бытность Олега. Этот скандал заставил его попытаться искать проблемы именно в военной среде, там, где жил и служил его отец.

Олег хотел доказать, что он очень умный, что нечего было его поучать, спорить с ним. Он гораздо глубже закоснелого отца. Именно сын генерала прославится тем, что вскроет самый главный нарыв нашей армии, покажет обществу суть проблем, их источник.

Сегодня Олег взбежал на четвертый этаж здания, где размещался офис «Крыльев Отчизны», и первым делом ринулся в кабинет главного редактора. Борис Моисеевич Тененбаум, умудренный опытом работы в журналистике еще с советских времен, посмотрел на молодого человека поверх оправы очков и сложил в трубочку полные влажные губы. Его пятнистая от веснушек лысина начала наливаться синевой.

В таких случаях любому сотруднику становилось ясно, что сейчас разразится гроза, последуют визгливые выкрики, начнет брызгать слюна. Толстый палец главного редактора станет тыкать то в материалы верстки, лежащие перед ним на столе, то в сторону окна, куда следовало бы вышвырнуть нерадивого работника. Потом указующий перст повернется в сторону двери, куда нерадивому работнику следует выйти и хорошенько подумать о том, что и как он пишет, где берет материал и что думает о сроках представления готовой статьи.

Все сотрудники редакции сразу узнавали хорошо знакомые признаки предстоящего разноса и становились послушными паиньками. Эта позиция была единственно возможной. Ведь Тентель, как за глаза называли в журнале главного редактора, быстро отходил, махал рукой и назидательно увещевал, чтобы оный работник обиды в голове не держал, учел замечания и впредь не допускал подобного. Борис Моисеевич был отходчив, а кричал лишь по привычке, в силу своего характера и тяжелой редакторской доли.

Многие привыкли к этим крикам и не особенно-то переживали по такому поводу. Тененбаума даже любили за отходчивость, за то, что он никогда и никого из сотрудников в беде не оставлял. А еще Борис Моисеевич всегда держал слово, если давал его.

Олег Хрусталев был, пожалуй, единственным человеком в редакции, который к разносам Тентеля относился как к настоящим и активно пытался им противостоять. Может быть, именно поэтому их дружеские беседы всегда были слышны за два коридора от кабинета главного редактора.

Сегодня Борис Моисеевич повел себя странно, совсем не в соответствии с первыми признаками грозы. Такое с ним бывало, хотя и редко. Старожилы говорили, что спокойный Тентель – это явление, ничего хорошего не предвещающее. Сегодня он был именно таким. Только блестели черные как уголья глаза поверх очков, да чуть шевелились полные губы.

– Ну-ка сядь, – велел он Хрусталеву и наблюдал, как молодой человек усаживался в кресло и закидывал ногу на ногу. – Олег, ты вообще-то хочешь стать настоящим журналистом?

Эти слова прозвучали так зловеще, что вполне резонно было бы ожидать следом злорадного выкрика: «А вот хрен тебе!» Но Хрусталев не уловил интонации, которая говорила о том, что вопрос чисто риторический. Он кинулся в атаку. Или, точнее, в контратаку.

– А я сейчас кто? – выпалил он. – Да я пять лет уже у вас работаю. У меня, между прочим, профильное образование, и пишу я получше некоторых в нашем коллективе! Не звезда! Но это, извините, не моя вина, а ваша. Где нормальное задание и актуальные темы? Вы меня заставляете заниматься всякой фигней, а потом спрашиваете! Я уже журналист! Меня с руками и ногами оторвут в любом издании!

Снова произошло чудо. Борис Моисеевич вдруг снял очки и подслеповато прищурился, протирая их мягкой тряпочкой. Его губы сложились совсем уже в куриную гузку и чуть побелели. Но выдержка у старого журналиста была могучей. Водворив очки на место, он откинулся на спинку кресла и взял в руки карандаш.

– Ты, дружок, рукоятку громкости поверни чуть-чуть против часовой стрелки, – хмуро посоветовал Борис Моисеевич. – Да немного головенкой своей подумай, где и на кого ты голос повышаешь. Ты журналист, в этой жизни все испытал и все понял, да? А перед тобой ребенок сидит, которого только вчера от сиськи отняли?

– Я не это имел в виду, – процедил Олег, начиная успокаиваться и понимая, что снова сорвался и погорячился. – Извините, конечно. Понимаю, что получилось грубо. Но когда меня попрекают возрастом и чужой виной, я всегда становлюсь раздражительным.

– Так вот, юноша, – пропустив его оправдания мимо ушей, заявил Борис Моисеевич. – Журналист – это человек, который очень четко понимает, что его слова и суждения будут читать многие тысячи людей. Они привыкли к тому, что в средствах массовой информации пишут только то, что есть на самом деле, используют лишь проверенные материалы. Что журналист – это больная совесть эпохи, кристально честный и чистый человек.

– А я…

– А ты работаешь не на читателя, а на самого себя.

– Ой, ладно вам. – Олег попытался рассмеяться. – А то я не знаю, как другие работают!

– Это в любом деле плохо, Олег, когда человек ради своей выгоды, собственного тщеславия перешагивает через другого, толкает его в сторону, зачастую в грязную канаву. А в журналистике это втройне плохо. Сегодня ты выхватил из-под носа человека, который работал над темой две недели, материал и использовал его, чуть переработав, чтобы не попасться на плагиате. Сегодня ты допустил нетактичность в адрес своего коллеги в тексте репортажа, а завтра что? Есть грани, Олег, а есть… грани! Это называется профессиональная честь.

– Зевать не надо! – довольно резко заметил Олег. – Время сейчас такое. Всего добивается только упертый, настырный…

– Наглый! Так это называлось во все времена. Темы я тебе серьезной не даю? А я боюсь это делать. Случалось такое, давал, а потом приходилось выбрасывать твою работу, потому что ты зарываешься, не видишь людей. Правду-матку резать нужно в строго определенные моменты общественной и своей личной жизни. Незачем постоянно выпячивать свою гражданскую позицию. Это демонстрация твоей человеческой и журналистской незрелости, дружок.

– Это вы слишком осторожны, – проворчал Олег. – Журналистика должна быть хлесткой!

– Журналистика должна быть умной.