Глава четвертая
Ровно в двадцать часов ноль шесть минут капитан Малышев бегло прочитал полученный от Гордеевой листочек с текстом радиограммы, потом обвел взглядом притихших разведчиков и негромко произнес:
— Поздравляю, товарищи. «База» дала добро на поиск!
— Ура… — радостным шепотом оценил известие Гусев.
Чего скрывать, старшему лейтенанту очень не хотелось второй раз оказаться в штрафбате. А уж тем более, попасть в списки изменников Родины.
— Молодец, Коля… — Игорь Степаныч сделал вид, что у него зачесался глаз, и стал усиленно тереть левую глазницу. — Дошел…
— Группе приказано скрытно выдвинуться в условленное место и ждать проводника.
Кузьмич возмущенно посмотрел на Семеняка, но тот был погружен в свои мысли и никак не отреагировал. Старшина хмыкнул и смолчал. Только по лицу тень ухмылки промелькнула. Мол, нужен нам этот проводник, как телеге пятое колесо. И сами с усами… Кого хочешь куда надо проведем и спровадим.
— Вместе с ним, скорее всего, прибудет и наш командир.
Второе «ура» было чуть громче и коллективнее. Только Малышев не выказал особой радости от скорой встречи с боевым товарищем.
Степаныч тут же прекратил тереть глаза и шагнул к капитану, чуток заслоняя его от остальных. Так, чтоб сказанное осталось только между ними.
— Ты, Андрей, не обижайся. Это не тебе недоверие выразили, а Коле нашему облегчение сделали. Наверняка, Михал Иваныч постарался. А то б замучился Николай рапорты отписывать. Шутка, такое дело провернули. В целом-то, у нас как бы все хорошо. Но, если кому захочется, то обстоятельства гибели Василия не так просто подтвердить. Ни тела, ни свидетелей. Может, погиб, а может… Сам понимаешь.
— Да ты чего удумал, Степаныч? — удивленно посмотрел на ефрейтора Малышев. — Нам ли с Колей чинами меряться? Война еще не завтра закончится. Всем, кто доживет — и славы, и наград хватит. На всю оставшуюся жизнь…
— Отлично с-сказано, т-товарищ капитан…
Слух у военврача Хохлова оказался гораздо лучше зрения.
— П-помните, как у Т-твардовского?.. Н-нет р-ребята…
— Нет ребята, — пришла ему на помощь Лейла… — я не гордый, не загадывая вдаль, так скажу: Зачем мне орден? Я согласен на медаль. На медаль. И ту не к спеху. Вот закончили б войну…
— Спасибо, товарищ младший сержант, — намеренно обращаясь к девушке по званию, Малышев дал понять, что концерт сейчас неуместен. — Все верно… Вот закончим войну, тогда мы все с удовольствием послушаем вас с какой угодно высокой сцены. А сейчас попрошу внимания…
Капитан сделал небольшую паузу, дождался когда все посмотрят на него и продолжил:
— Особенно «База» обращает внимание на то, что на территории, через которую нам предстоит пройти, в последнее время активизировалась деятельность боевых групп АК* (* Армия Крайова).
— А это еще что такое? На чьей стороне воюет? — поинтересовался Олег Пивоваренко.
— Так называют себя польские партизаны…
— Отлично… — довольно потер руки десантник. — Они местность знают, проведут короткими тропами. А то и с транспортом помогут…
— Все не так просто, Олег. Во-первых, — на большинстве из нас немецкая форма, а на лицах национальность не прописана. Вполне могут сперва начать стрелять, а уж потом документы смотреть и расспрашивать. А во-вторых, — здесь не Украина и не Белоруссия. Местное население, задурманенное буржуазной пропагандой, готово сражаться не только с фашистами, но и с Красной Армией.
— Ты серьезно?
— Вполне, — кивнул Малышев. — Не все, конечно. У польской рабочей партии глаза не зашорены, но и таких, которые боятся и ненавидят коммунистов, как черт ладана — тоже хватает. Поэтому, «База» рекомендует передвигаться скрытно, без особой надобности в контакт ни с кем не вступать.
— А что со станцией? — Петрова больше интересовало реальное дело для сапера, чем политическая ситуация в чужой стране. — Разрешение на диверсию получили?
— Ну, какая диверсия, Виктор? — ткнул его в бок локтем Гусев. — Сказано же: «Скрытно выдвинуться в условленное место!»
— Совершенно верно, — Малышев подтвердил слова старшего лейтенанта. — Увы, на этот раз шумнуть не получится. Будут еще какие-то вопросы? Задавайте. Только попрошу по существу.
Группа молчала. Понятное дело, у каждого нашлось бы что спросить, живые люди, но когда командир просит «по существу» — это значит: время для разговоров закончилось, решение принято и остается ждать приказа.
— Харчами б разжиться не помешало, командир… — ефрейтор Семеняк выразительно кивнул на тощие вещмешки. — Дня на два провизии осталось. Если сильно ремни затянуть — на три, но не больше. Операцию со складом на трое суток планировали. Почти налегке вышли… Что могли, мы с Кузьмичом у фрицев, конечно, реквизировали, но у них тоже с запасами не густо было. Последнее подъедали.
— Жаль, вознаграждение ветеринара у его дома сбросили… — вспомнил туго набитый консервами мешок Хохлов и вздохнул. — Очень кстати был бы. Тем более что я его честно заработал.
— Обязательно сегодня? — Малышев сказал раньше, чем сообразил, что Степаныч прав на все сто. Чем ближе к цели, тем скрытее придется себя вести. Какая уж тогда фуражировка. Так что, если искать провиант, то именно сегодня. Крайний срок — завтра…
— Есть предложение? — это Андрей тоже спросил по инерции. За все те годы, что они воевали рядом, неизменный ординарец Корнеева, ефрейтор Семеняк никогда не говорил просто так. И если задавал какой-то вопрос своим молодым, годящимся по возрасту в сыновья, командирам, то обязательно имел наготове и достойный ответ.
— Мне тут Коля карту свою оставил… — Степаныч потянулся к голенищу сапога, но поскольку в руках у Малышева был открытый планшет, то не стал вытаскивать. — Я посмотрел… Отсюда на север, километрах в шести обозначена деревушка. Даже хутор, скорее. Вряд ли там можно напороться на большой отряд немцев или здешних партизан. Им там попросту спать негде будет.
Капитан посмотрел на карту района. Сориентировался и кивнул.
— Согласен. Так вдалеке от коммуникаций немцам нет резона даже постоянный пост выставлять. На засаду вряд ли напоремся. Но и с едою там, скорее всего не густо…
— А нам что, много надо? — пожал плечами Семеняк. — Только б живот задурить. А уж пара-тройка кило картошки да коврига хлеба в таком медвежьем углу завсегда сыщется. Это ж не только нам туда переться не охота. Немецкие фуражиры, небось, тоже стороной объезжали. Они такую глухомань не сильно уважают. Прибытку ноль, а пулю схлопотать — запросто.
— Дело Степаныч говорит, — поддержал товарища старшина Телегин. — Дороги — за час управимся, еще до темноты. Повезет — там и заночуем. Не выгорит — не большой крюк. И потом — на дворе осень, командир. А мы не слепые и не безрукие. Пускай на кабанов или какую иную дикую живность нарекает буржуй… за потраву огорода. Если не захочет добровольно накормить освободителей.
— Уговорили, обжоры… — Малышев закрыл планшет. — Выдвигаемся.
* * *
То ли, карта местности грешила неточностью, то ли после двадцатикилометрового марш-броска, еще парочка дополнительных километров не показалась серьезной дистанцией, но разведчики, как и предполагал старшина Телегин, в самом деле вышли к безымянному хутору прежде, чем ночь окончательно сменила вечер. Плюс помогло то, что пройдя немного краем леса, им повезло обнаружить вполне приличную грунтовую дорогу, ведущую от железнодорожной станции как раз в нужном направлении. Судя по состоянию покрытия, грейдером почти не пользовались, что еще раз подтвердило шансы разведчиков не встретиться на хуторе с немцами. Ну а шагать пусть даже по обочине намного быстрее и приятнее, чем продираться сквозь кусты и буреломы.
Хуторок оказался в самом деле так себе. Три крепких дома, на высоких каменных фундаментах, пара дощатых сараев, крепкий, бревенчатый амбар и большой, голов на десять, хлев. Поставить более упорядоченно, обнести общим забором и как раз потянет на усадьбу дореволюционного сибирского хозяина средней руки. Тихо, людей во дворе не видно… Только в одном окне тусклый свет мерцает, как от свечи.
— Братцы, это м-мне кажется, или действительно х-хлебом пахнет? — прошептал Хохлов, с такой жадностью втягивая воздух, что даже очки не могли удержаться на месте, а ползали вверх и вниз по мясистому носу военврача.
— Нет, не кажется… — на лице Ивана Гусева появилась мечтательная улыбка. — Как дома…
Аромат свежей выпечки действительно витал над хутором. Причем, запах стоял такой густой, словно группа не к обычному жилью вышла, а как минимум к районному хлебозаводу.
— Ну, что, командир? — Пивоваренко шутейно похлопал себя по животу. — Похоже, мы вовремя наведались. Пойдем на постой проситься?
— Всем отойти в лес, укрыться и не обнаруживать себя! — в разрез с общим благодушием, неожиданно приказал капитан Малышев. — Старшина Телегин, ефрейтор Семеняк! Ко мне…
Разведчики если и удивились, то ничем этого не показали. Командиру виднее.
Когда группа скрылась в подлеске, Малышев отложил бинокль и повернулся к оставшимся бойцам.
— Ну, что, отцы?.. Ничто не настораживает?
Телегин с Семеняком переглянулись.
— Вообще-то, да, слишком тихо здесь… — неуверенно начал Кузьмич. — И псов нет. Но опасности я не ощущаю. А что не так, командир?
— Запах…
Семеняк принюхался и пожал плечами.
— Хлеб… Свежий. Только что из печи… Ну, так его все учуяли.
— Нет, Степаныч, не так… — поправил его капитан. — Очень много хлеба! Весь день пекли. А зачем? Вернее — для кого? Вряд ли на хуторе даже десяток жителей, считая вместе с детворой, наберется.
— Партизанская пекарня? — первым сообразил Кузьмич. — Гм, похоже… И, судя по тому, что печи погасли, заказ уже выполнен.
— Вот именно… — Малышев хотел еще что-то прибавить, но замолк и поднял палец, привлекая внимание остальных.
В ночной тишине вполне отчетливо послышалось характерное поскрипывание колес и неторопливый, мерный перестук копыт.
— А вот и экспедитор пожаловал…
Разведчики затаились.
Прошла минута, вторая, и на подворье въехала обычная крестьянская телега, запряженная парой неказистых лошадок. Поэтому, видимо, их и не реквизировали до сих пор. Лошади привычно добрели до крайнего дома, в окошке которого теплился свет, и сами остановились. Возница легко спрыгнул на землю и звонким, девичьим голоском громко позвал:
— Pani Katarzynо, jestem już!* (* пол., - Пани Катерина, я уже здесь!)
Дверь тихо, без скрипа отворилась и на пороге возникла дородная женская фигура.
— Baśka, nie wygłupiaj się… Рo со wrzeszczysz na cały las?* (* Баська, не дурачься…Чего орешь на весь лес?)
— A со takiego? Jestem u siębe w domu…* (* А что такое? Я у себя дома…)
— Na pewno. Тylko że schwaby myślą po innemu…* (* Да. Только фрицы думают иначе…)
— Kichać na nich!.. — девушка фыркнула, потом немного понизила голос. — Stryj Andrzej kazał kłaniać się i zabrać posyłkę.* (* Чихать на них!.. Дядька Андрей велел поклониться и забрать посылку).
— Блин горелый. О чем они говорят?.. — Малышев в общем-то не ожидая ответа, посмотрел на «стариков». А зря — и ефрейтор Семеняк, проживший несколько лет в Белостоке, научился понимать польский, и старшина Телегин мог вполне сносно изъясняться на этом языке, благодаря польскому ссыльному, что стал первым учителем для паренька из далекого таежного поселка.
— Пока, ничего важного… — первым ответил Кузьмич. — Девчонка демонстрирует храбрость. Мол, чихать хотела на фрицев. А тетка урезонивает ее, чтоб говорила тише.
— Они упоминали слово «Анджей». Андрей, я так понимаю? — капитан умел слушать.
— Да, — подтвердил Семеняк. — Может, просто приветствие. А может — пароль?.. Давай, поглядим и послушаем дальше.
Разведчики притихли, а на подворье лесного хутора тем временем началась обычная суета, непременно возникающая при погрузке. Особенно, если все спешат закончить дело как можно быстрее и не зажигают свет.
Людей в доме тоже оказалось больше, чем можно было предположить. Не меньше шести. Судя по силуэтам и платкам — женщины. Телегу какими-то мешками и большими кулями загрузили споро. По несколько раз обернулись в дом и обратно и все. Доверху…
Одуряющий запах свежеиспеченного хлеба буквально затопил подворье и опушку.
Малышев непроизвольно сглотнул. От таких ароматов даже только что вставший из-за стола человек и то почувствовал бы новый прилив аппетита. Что же говорить о изрядно проголодавшемся за день бойце. Андрей буквально увидел у себя в руках хрустящую горбушку коровая и запотевшую крынку холодного молока. Ух…
Скрип отъезжающей телеги привел его в чувство.
— Uważaj, Baska!.. Małgosia była wczoraj na stacji i słyszała, że Młynarz ponownie pojawił się…* (* Будь осторожна, Баська!.. Малгося была вчера на станции и слышала, что Мельник опять объявился…)
— Niech się ciocia nie martwi. Nic się ze mną nie stane. Co przekazać stryju Andrzeju?* (* Пусть тетя не волнуется. Ничего со мною не случиться. Что передать дяде Андрею?)
— Przekaż, że następna posyłka będzie nie wcześniej soboty. I że męki pozostało tylko na dwa razy.* (* Передай, что следующая посылка будет не раньше субботы. И что муки осталось только на два раза.)
— Dobrze. Przekażę. Do widzenia.* (* Хорошо. Передам. До свидания.)
— Idź z Вogiem, dziecko.* (* Иди с богом, детка.)
Телега так же неторопливо, мерно поскрипывая, как и прибыла, покатилась обратно в лес.
— Так, — Малышев почесал затылок. — Если я правильно понял, хлеб только что от нас уехал.
— Похоже на то, командир, — хмыкнул старшина Телегин. — И что дальше?
— Отпустим чуток телегу, на всякий случай, чтобы с хутора не услышали и попытаемся экспроприировать один мешок. Судя по объему, в каждом не меньше дюжины хлебин. Партизаны не сильно обеднеют, а нам в самый раз. Но, лучше действовать незаметно… Сможешь, Кузьмич?
— Вполне… — кивнул тот. — Как в сказке о старике и лисице. Даже лучше… А одного хватит?
— Не понял, вы сюда воевать или отъедаться пришли? Одним мешком больше, одним меньше — вряд ли хватятся. А возьмем два — точно привлечем внимание. И хоть я сильно сомневаюсь, что вот так, скрытно, ночью хлеб везут в заготовительную контору, но «База» четко приказала: не обнаруживать себя ни перед кем. А это значит, и перед местными партизанами.
— Приказ понял, — старшина кивнул. — Есть, не раскрывать себя. Разрешите исполнять?
* * *
— А ну, тпру!.. Стой! Приехали… — голос мужчины, останавливающего телегу, звучал громко, по-хозяйски.
— Уйди с дороги! Ты кто?
— Что, Басенька, голос хозяина узнавать перестала?
— Чего тебе? — голос девушки слегка дрожал, но скорее от возмущения, чем от страха.
— Говорю же, приехали. Сама слезешь или помочь? Погуляем, поговорим. Глянь, какие звезды. Разве красивой девушке не найдется что сказать мужчине в такую прекрасную, тихую ночь?
— Хам!
— Ошибаешься, красавица. Подхорунжий войска польского не может быть хамом. Хамы и быдло те, с кем ты и твой отец сейчас потоварищились. А еще в большей мере — большевицкая орда, что как саранча лезет на нашу землю с востока. Ну, же. Не упрямься!.. Пойдем и я покажу тебе разницу между хлопом и шляхтичем.
— Убери руки, а то как врежу кнутом по морде!
— Только посмей, сучка! — пригрозил мужчина, из голоса которого напрочь пропали все игривые нотки и осталась только ярость. — Я это кнутовище знаешь куда тебе засуну?!
Видимо угроза на девушку не подействовала, потому что сперва раздался звук, отдаленно напоминающий выстрел из нагана, а потом мужчина разразился руганью.
— Ах, ты ж хвойда краснопузая! Ну, теперь ты пожалеешь, что вообще родилась! Эй, парни! Стащите эту коммунарскую сучку с воза. Заткните ей рот и свяжите. С собой возьмем. Они так много о коммуне болтают, что многих даже убедить успели… Обещая раздать все и всем. Вот и устроим девке коллективную постель…
— Rozkaz, panie podhorunzhy!* (* Слушаюсь, господин подхорунжий!)
Луна, до того прячущаяся в облаках, очень вовремя выглянула из-за тучи, позволяя разведчикам не только слышать, но и увидеть, что происходило всего в паре десятков метров дальше, на лесной дороге. Хотя, и без этого не трудно было догадаться. Даже капитану Малышеву, не понимающему ни слова по-польски.
Если никто не оставался в кустах, а все вышли на дорогу, то телегу с хлебом окружило около десятка мужчин одетых в гражданскую одежду, а так же — хоть и непривычного покроя и расцветки, но явно военную форму. Особенно странно выглядели угловатые, то ли треугольные, то ли — пятиугольные головные уборы. Все мужчины при оружии и настроены очень решительно. Даже излишне зло. Во всяком случае, девчонку, посмевшую поднять руку на их командира, скрутили жестко, как захваченного в плен врага. Без снисхождения на пол и возраст.
— Это ты правильно решил, Мельник, — одобрил действия командира группы кто-то из «лесных братьев». — Поглядим, много ли комуняки без еды навоюют? И еще одна девка в отряде пригодится. Ночи все холоднее…
— Заткнись, Гунявый, — ответил первый голос. — Мне комиссары не нужны. Сам разберусь…
Пленницу хорошенько связали, для надежности даже сунув ее ногами в освобожденный от хлеба мешок. Так что девушка даже не рыпалась, а только сопела. После чего Басю забросили на телегу, поверх остального груза. Лошадей взяли под уздцы и вся процессия двинулась дальше.
— Давайте, знатоки словесности, объясняйте? — Малышев вопросительно взглянул на Телегина и Семеняка. — Что за ерунда? Партизаны грабят партизан? Или хлеб все-таки немцам везли?
— Нет, командир. Не немцам. Тут другое… Девчонка, похоже, наша. Поскольку ее все время обзывали то краснопузой, то коммунаркой. А эти «лесные братья» кто такие, я не понял. Ряженые… Замашки, как у полицаев, но не совсем. Фрицев, похоже, тоже не слишком жалуют.
— Может, из армии, о которой Коля говорил? — вставил Степаныч.
— Угу, похоже… — согласился старшина. — Во всяком случае, это тот самый Мельник, о котором девушку предупреждала тетка на хуторе.
— Нифига не понятно, — проворчал Малышев. — Блин горелый. И хлеб увели, и девчонку, судя по рожам, та еще участь ждет.
— Командир…
— Чего?
— Разреши размяться?
— Да… — капитан, потер кончик носа. — Согласен. Нельзя отдавать провизию неизвестно кому, но — явно не с нашей улицы. Степаныч, ты давай, собери наших и веди следом. По скрипу… Действуйте по обстановке. Если что, не вмешивайтесь. Остаешься старшим группы, до прибытия Корнеева. Помните, главное — выполнение приказа.
— Может…
— Степаныч, ты что, первый день на войне? — хлопнул Семеняка по плечу Андрей. — Если б риск был, я бы и соваться не стал. Мы их с Кузьмичом, как куропаток почиркаем. А что старшего назначаю — по уставу положено. Устав надо исполнять… Все будет путем. На вот, держи мешок и автомат. Кузьмич, ты тоже «облегчись». Работаем только ножами.
Несколькими секундами позже две тени беззвучно заскользили следом за отдаляющейся группой боевиков АК, а к подавшему условленный знак и оставшемуся на месте ефрейтору Семеняку стали подтягиваться остальные разведчики.
— Что тут произошло? — первым спросил Гусев. — Где командир?
— А вы что, ничего не видели.
— Да отошли, сдуру, слишком далеко, а потом не хотели поднимать лишний шум. Как луна зашла, совсем ничего не разглядеть. Если б только с места сдвинулись, тут такой треск стоял бы, как от жирующего стада кабанов.
— Понятно. В двух словах ситуация следующая: плохие польские партизаны ограбили своих же соотечественников, правильных партизан. Андрей с Кузьмичом пошли восстанавливать справедливость. Нам приказано следовать на слух, за тележным скрипом, но не выдавать себя. Иван, Виктор — возьмите оружие и вещмешки старшины и командира.
— Есть, — шутейно откозыряли ефрейтору оба офицера. Впрочем, придись, они проделали бы это и всерьез. На маскхалатах погон нет, и статус разведчика в группе зачастую определяется не званием, а опытом.
А Малышев и Кузьмич, пользуясь тем, что боевики двигались двумя колонами с обеих сторон телеги, подкрались сзади и одновременно прикончили крайнюю пару… Бедняги умерли не издав ни звука и, наверняка, даже не успев понять, что уходят. Просто звезды, ярко блеснув напоследок, вдруг пропали, ночь стала еще темнее и какой-то слишком холодной, как для начала сентября…
Трупы аккуратно, придерживая их оружие, положили на землю. Оттаскивать в сторону или прятать не имело смысла. Не тот случай, когда нельзя оставлять следы.
Малышев показал Кузьмичу большой палец. Старшина кивнул и, ткнув в направлении телеги, показал два пальца. Капитан кивнул в ответ. На языке жестов их разговор означал следующее…
— Отлично сработали.
— Да. Берем следующую пару?
— Вперед…
Колеса и дюжину раз не успели проскрипеть, как количество «лесных братьев» уменьшилось еще на два человека. Теперь хлеб сопровождало только четверо бойцов, идущих вровень с телегой и еще пара, ведущая под уздцы лошадей.
Капитан со старшиной чуть приотстав, выждали несколько минут, дав сердцу успокоиться и выровнять дыхание. Из-за скрипа, случайно шумнуть было нестрашно, никто не заметит, а вот жаркое сопение в затылок насторожит любого.
Еще один бросок, и на лесной дороге осталось только четверо борцов за свободную Польшу и от немцев, и от коммунистов.
— Франек! — окликнул кого-то из бойцов, шагающий впереди Мельник. — Глянь, как там наша краля. Что-то она слишком притихла. Как бы не задохнулась… Если пообещает не орать, можешь вынуть кляп. Отсюда ее крик с хутора все равно уже не услышат.
Телегин и Малышев переглянулись и бросились вперед. Теперь было не до соблюдения скрытности. Судьба, как оно и происходит чаще всего в жизни, в очередной раз перетасовала карты.
Судя по всему, Франек оказался в числе тех, кому уже не суждено вести мирские разговоры и, естественно, ответить своему командиру не смог.
— Ей, ты что, оглох?! — Мельник не отличался терпением и уравновешенностью характера. — Проверь, как там девка, говорю! Не хватало еще, чтоб и эта подохла…
Сам командир, даже оглянувшись, не заметил бы, насколько поредели ряды его войска, но это сразу увидели бойцы, идущие рядом с передком телеги.
К счастью, капитан со старшиной уже успели достаточно приблизиться, и поляки сперва приняли их за часть своих товарищей. Ну, а времени приглядеться внимательнее и понять, что рядом не друзья, а враги — им, естественно, не предоставили. Правда, бить теперь приходилось в грудь и не имея возможности зажать рот, но разведчикам опять повезло. Предсмертные хрипы и стон, ждущий ответа, Мельник принял за нечто другое. Видимо, ему тоже не терпелось.
— Аккуратнее там руками, не испорть мне товар… — хохотнул он. — Слышу, слышу, что живая… Мог бы обойтись и без демонстрации, а просто ответить.
Телегин, поскольку именно он находился с той стороны дороги, по которой шел Мельник, жестом привлек внимание командира и изобразил захват. Малышев мотнул головой и чиркнул ладонью по горлу. «Язык», во всяком случае такой, был разведчикам без надобности, так зачем зря рисковать.
Старшина кивнул и шагнул вперед. Последний акт возмездия произошел точно так же, как и четыре предыдущие. Тихо и без суеты. Единственное отличие — больше не ощущая человеческой руки, лошадки прошли всего пару шагов и остановились.
