Часть 2
ГОСУДАРЬ-БОГАТЫРЬ

3 августа (22 июля) 1877 года. Болгария, София

Бывший полковник армии САСШ

Джон Александер Бишоп

Весь вчерашний день отрабатывали план покушения. Ахмет очень грамотно выбрал оба дома. Они практически ничем не отличаются от окружающих строений и стоят не непосредственно у дороги, а во втором ряду. И оба с надстроенным этажом — так, что дорога очень хорошо просматривается из маленьких окошек под самой крышей.

Я решил, что достаточно будет, пользуясь фактором внезапности, убить русского царя и, если получится, то и их принца — ведь про других членов царской семьи мнимые австрийцы сказали «по возможности». А мы не самоубийцы, и нам нужно все сделать за считанные секунды, чтобы можно было бежать — по крайней мере мне. Все остальные члены моей команды должны погибнуть во время покушения, и именно для этого я и сидел сейчас на чердаке второго дома.

Как ни странно, у меня вдруг появились угрызения совести; такого я не помнил уже давно. Но как бы давно я ни знал своих людей, так будет безопаснее. Ведь мы охотились не на мэра заштатного городка в Канзасе, а на самого русского императора. Попади хоть кто-то из моих людей в руки русской охранки, и палачи моментом развяжут ему язык в своих застенках. Более того, хоть мне и полагалась двойная доля, но намного приятнее оставить всю сумму себе, чем получить всего лишь ее четверть.

Я отдавал себе отчет в том, что Ахмет и его люди могут убить и меня. Но я уже успел принять кое-какие предосторожности, а также оставил часть денег из задатка в одном из венских банков. Таким образом, у меня была припасена и палка, и морковка для Ахмета. Потому своего гостеприимного хозяина я особо не боялся.

Смит и Браун уже возились со своей камерой. Смит изображал фотографа, а Браун — его ассистента. Револьверы были спрятаны внутри корпуса камеры. Вчера оба мнимых фотографа несколько часов тренировались в скорейшем извлечении оружия. Это было довольно просто, ведь голова и руки фотографа были скрыты длинной черной накидкой.

Решили, что они будут изображать репортеров-фрилансеров из Канзас-Сити — вряд ли там появятся другие американские репортеры. А если кто и будет, то уж точно не из этого городишки. Их задачей было вмешаться только лишь в том случае, если братья Джонсоны не убьют русского императора и его сынулю. Они должны были бросить оружие и улизнуть через узкий проход между двумя домами, где их встретят люди Ахмета и, по легенде, укажут путь через лабиринт местных домов, а на самом деле просто прикончат на месте. Смит и Браун спросили про одежду, и я велел им сбросить пиджаки при отходе — люди Ахмета якобы снабдят их другой верхней одеждой.

Стейплтон занял позицию в конце квартала — он должен был добить императора или его сына, если они выживут и попытаются бежать. Как и планировалось, он вылил на себя полбутылки местной ракии и благоухал так, что местные, похоже, приняли его за иностранца, ранее работавшего у турок, а ныне спившегося от горя. Таких людей, судя по рассказам Ахмета, в здешних краях было немало. Болгары, которые уже сейчас занимали места вдоль улицы, смотрели на него брезгливо. Но никому и в голову не придет его в чем-либо подозревать. Пьяница — он везде пьяница.

Братья Джонсоны еще вчера перенесли ружья в дом, из которого они будут стрелять, и там же заночевали. Сегодня с утра они должны были заранее переодеться в местную одежду, и сейчас, наверное, уже готовы к операции, хотя до церемонии оставалось еще около двух часов. Там же находились люди Ахмета и Шерман, который играет роль переводчика.

Ведь никто из людей Ахмета не знает английского, а вот на ломаном немецком кое-кто объясниться сможет. После покушения, понятно, их жизнь тоже быстро закончится.

Мы же с Ахметом сказали всем, что приготовим пути отхода, и что люди Ахмета приведут мою команду в точку сбора, где мы их встретим с лошадьми. На самом деле Ахмет переодел меня в местное платье, и мы пошли переулками ко второму дому, который был практически напротив первого. Как велел Ахмет, я изображал глухонемого — болгары, по его словам, будучи православными, жалеют таких людей, и только так никто из прохожих не поймет, что я не местный. Для этого мне пришлось расстаться со своей длинной шевелюрой — когда все ушли, Ахмет первым делом постриг меня под горшок и сам побрил меня; даже если кто-нибудь из моих людей и выживет, их описание не будет соответствовать моей новой внешности.

Сначала я думал стрелять через одно из окон верхнего этажа. Но потом остановился на небольшом окошке в торце чердака. Отсюда я не видел окон второго дома, так что и меня не увидят — ведь никто из моей команды не должен знать, что я нахожусь здесь. Зато был очень хороший обзор Цареградской дороги в том направлении, откуда должен приехать царь русских варваров.

Винтовка, которую для меня добыл Ахмет, была самым настоящим «Спрингфилдом» образца 1873 года. Откуда она здесь, в этой глуши, не знаю — но вещь хорошая, лучше, чем у Джонсонов, да и перезаряжается быстро. Жаль, что не было возможности ее пристрелять. Но я и не собирался расстреливать императорскую семью, а только лишь Смита, Брауна и, по возможности, Стейплтона. Да и то, только если это понадобится. Но это потом. А теперь оставалось лишь ждать.

Обочины между тем заполнялись людом — кто местный, кто, судя по запыленной одежде, пришел из других мест, кто, одетый победнее, крестьянин или грузчик со здешнего базара. Рядом со Смитом и Брауном расположились еще двое фотографов в одежде явно европейского покроя, что не могло не радовать — поди потом разбери, кто настоящий фотограф, а кто убийца. Народу становилось все больше, хотя рядом со Стейплтоном оставался небольшой просвет — никому не хотелось, чтобы пьяный иностранец запачкал своей блевотиной. Так мы и планировали — намного легче выхватить револьвер, когда тебя не теснят с обеих сторон.

И тут вдруг народ замахал руками и закричал: «Слава! Слава! Слава на царя!» Я понял: едут — и приготовился.

Через несколько минут я увидел группу всадников, за которыми следовала какая-то темно-зеленая рычащая повозка, извергавшая сзади дым. Все, что было дальше, терялось в поднятой ею пыли. Возглавлял процессию высокий офицер на белом коне. За ним, также на лошадях, ехали еще два офицера. Один из них был мне незнаком, а в другом я узнал принца, чье фото нам также показывали мнимые австрийцы.

Я уже хотел было перевести взгляд, ища человека в расшитом золотом кафтане и с короной на голове — ведь я именно так представлял себе русского деспота. Но вдруг неожиданно понял, что первый офицер — это и есть русский царь собственной персоной. Именно его фотографию нам показывали в Вене.

В этот момент раздались два выстрела из ружья, и русский царь рухнул с лошади на землю. Принц же лишь только покачнулся, но усидел в седле. Секундой позже он соскочил с коня к своему раненому отцу, и еще одна пуля кого-то из Джонсонов лишь бесполезно просвистела в воздухе, сразив стоящего на другой стороне дороги какого-то болгарского пейзанина.

Смит появился из-под накидки фотоаппарата с револьвером в руке, успев бросить второй Брауну. Но их соседи-фотографы с необычайным проворством подскочили к ним и скрутили обоим руки. Тем временем Стейплтон выскочил на дорогу с револьвером в руке, но не успел ничего сделать и с воем упал на дорогу, схватившись за простреленную ногу. Очевидно, в него стрелял второй офицер, ехавший рядом, который успел спешиться и с ловкостью циркового жонглера выхватил револьвер. Выстрелы его практически не были слышны — просто раздался щелчок, словно кто-то два раза подряд сломал сухую палку.

Неожиданно на месте покушения, словно из-под земли, появились выскочившие из-за облака пыли солдаты в темно-зеленой форме и в стальных шлемах, напоминающих армейские котелки. Часть из них тут же открыла стрельбу из своих карабинов по окнам чердака, где укрывались Джонсоны. Их позицию выдали плотные облачка порохового дыма. Другие же солдаты бросились в проулок, где через пару секунд тоже раздались выстрелы.

А я понял, что людей Ахмета уже больше нет, и что русского царя на въезде в Софию сопровождали те самые солдаты из Югороссии, про которых в Европе рассказывали ужасные небылицы. Я решил, что задача-минимум выполнена, а задача-максимум, увы, нереальна. Что сталось с Джонсонами и Шерманом — неясно, а стрелять в Стейплтона, Смита и Брауна — себе дороже, если я не хочу угодить в ужасные застенки югоросского Кей-Джи-Би. Хорошо, что мы приняли меры предосторожности, и эти болваны не знают, где меня искать.

Ахмет был того же мнения. Он пробормотал под нос то ли какую-то мусульманскую молитву, то ли турецкое ругательство, а потом тихо сказал:

— Надо бежать, полковник, если вы, конечно, не хотите попасть в руки этих детей Иблиса.

Оставив бесполезное ружье прислоненным к стене, мы сбежали вниз по лестнице и выскользнули через заднюю дверь дома. В небе раздался оглушительный рев и клекот. Мы с Ахмедом не сговариваясь подняли головы и увидели, как над местом покушения с неба спускается бешено вращающая огромными винтами железная машина. Я поклялся, что если выживу, то обязательно найду того подставившего нас лжеавстрийца, и он ответит мне за все.

3 августа (22 июля) 1877 года. Болгария, София

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

Вот те и раз, как говорят в народе: сходил, что называется, за пивом! Торжественный въезд Александра II Освободителя в Софию обернулся вполне удавшимся цареубийством. Пуля попала императору в грудь, пройдя сквозь сердце. Ранение несовместимое с жизнью даже для нашей медицины. С цесаревичем могла приключиться та же самая история, но он, по моему настоянию, поддел под мундир легкий броник, от которого наотрез отказался его отец. Мягкая свинцовая пуля, да еще попавшая по касательной, не пробила кевларовую защиту. Все закончилось огромным синяком на левом боку и, возможно, трещиной одного-двух ребер. Теперь у России новый император — Александр III Сердитый.

Само покушение было подготовлено вполне профессионально даже для XXI века. Но киллерам удалось выполнить лишь первую часть их замысла. От внезапного выстрела снайпера нет противоядия и сейчас. Но несмотря на случившееся, в том, что произошло, нашей вины нет. Все «особы, приближенные к императору», помнят, как царь упорно отказывался от дополнительных мероприятий по обеспечению своей безопасности.

Кое-какие меры предосторожности мы все же негласно приняли. Но этого оказалось мало. Шестерых из числа покушавшихся наши люди взяли на месте преступления с оружием в руках, еще один сумел скрыться от преследования. Судя по показаниям террористов, это был их главарь. Вместе с ним Софию должен был покинуть некто Ахмет, богатый турок, принимавший самое деятельное участие в подготовке покушения. Но далеко они не уйдут.

Мы объявили что-то вроде плана «Перехват» и вертолетами выбросили маневровые группы на все дороги и горные тропы, ведущие из Софии. Задача — взять этих гадов только живьем. Надо будет выяснить у них, кто заказчик. И после принять надлежащие меры…

Теперь о грустном. Сразу же после убийства Александра II в городе начались турецкие погромы. Ставший неожиданно для себя императором, Александр Александрович, сразу же после оказания первой медицинской помощи, отказался от рентгена и госпитализации и приказал русской армии войти в город и решительно пресечь беспорядки, не останавливаясь перед применением силы.

На деле же русские солдаты и болгарские ополченцы, командование над которыми принял великий князь Болгарии Серж Лейхтенбергский, действовали деликатно, стараясь не доводить дело до стрельбы. Окончательно прекратить народное возмущение удалось лишь тогда, когда публично было объявлено, что все покушавшиеся — граждане Северо-Американских Соединенных Штатов, а непосредственное участие турок в цареубийстве не доказано. Устроить же американский погром болгары не могли, по причине отсутствия этих самых американцев. А посему волнения затихли сами собой.

Хорошо, что никто не додумался поджигать турецкие кварталы, а то мало бы не показалось никому. Забегая вперед, скажу, что утром ворота и калитка американского консульства в Софии оказались вымазанными дерьмом, но это уже дело рук подростков-хулиганов, а не буйное проявление народного гнева.

Едва оправившись от шока, Александр Александрович возглавил следственную комиссию по делу о цареубийстве.

Сам он, взбешенный случившимся, напоминал разъяренного медведя, от которого стоило держаться подальше. И я разделял его чувства.

Когда на первом экспресс-допросе прямо на месте преступления насмерть перепуганные американцы начали жалобно блеять про то, что заказ они получили в Вене… Даже мне стало немного жутковато при виде обычно добродушного и спокойного «полковника Александрова». Он тогда этого, как его там, Шермана, чуть не придушил своими могучими руками, не обращая внимания на свои поврежденные ребра. Янки с перепугу даже обгадился.

Но в любом случае, как нам удалось установить, наиболее полной информацией о заказчике мог владеть лишь главарь банды, поиски которого пока еще продолжаются. На этом первый допрос был закончен, и террористов уволокли со всей возможной бережностью, дабы уберечь их от линчевания. В городскую тюрьму мы их помещать не стали, так как злодеи имели вполне реальный шанс не выйти оттуда живыми.

Еще утром наши люди заняли большой дом в Софии, принадлежавший одному из бежавших турецких вельмож, и превратили его в представительство Югороссии. Там, в маленьком уютном частном зиндане, под охраной морских пехотинцев убийцы Александра II и будут содержаться до суда, скорого и справедливого. Ведь пока идет следствие, мы еще не раз предъявим их пишущей братии со всех концов света — для создания необходимого нам общественного мнения. И если дело дойдет до войны с Австрией, нужно сделать так, чтобы все в мире смотрели на Вену как на прибежище убийц и смутьянов, рассадник смуты и мятежей. Любому военному наступлению должна предшествовать идеологическая бомбардировка.

Об этом я сказал Александру Александровичу, когда к нам присоединились срочно прибывшие из Константинополя Александр Васильевич Тамбовцев и контр-адмирал Ларионов. Наш «канцлер» полностью поддержал мою позицию, заявив, что надо сделать все, чтобы в защиту Австрии, если нам, конечно, придется с ней сразиться, не выступил ни один уважающий себя монарх. И чтобы даже Берлин не сказал ни одного доброго слова о своей союзнице. Немного поворчав, Александр III махнул на нас рукой, сказав, что, мол, делайте как умеете… И лишь выразил надежду, что Югороссия до конца выполнит свой союзный долг, поддержав Россию в этот трудный для нее час.

Виктор Сергеевич сказал, что эсминец «Адмирал Ушаков» и СКР «Сметливый» уже получили команду выйти в Адриатику — для блокирования находящегося в Триесте австрийского флота. Ну а наши бомбардировщики достанут любую цель в Австрии прямо с Босфора, тем более что в Чанак-кале уже началось строительство авиабазы с трехкилометровой бетонированной ВПП. Спасибо англичанам, которые перед самой войной завезли туркам большое количество «портланда» для строительства укреплений.

Ну а Александру Васильевичу надо убедить Бисмарка в необходимости разрыва союзного договора с Австрией. И тогда мы с немцами можем поставить в позу ротного пулемета это лоскутное недоразумение, после чего начнется веселый дерибан территории Двуединой монархии. Германия тоже не будет обижена, а Габсбургам в качестве утешительного приза можно оставить лишь земли, прилегающие к Вене, и Венгрию, если, конечно, на это согласятся сами венгры.

Александр Васильевич с сомнением покачал головой и сказал, что Австрия, конечно, заслужила хорошей порки, но есть у него сомнения, что заказчиком покушения является одна лишь она. Австрийцы, при всей своей сволочности, могли и не играть в этом деле первую скрипку. По почерку произошедшее в Софии было характерно для одной зловредной островной империи, которая уже имела немалый опыт в цареубийствах. При этом он добавил, что процесс низведения Британии до уровня второразрядного европейского государства идет вполне успешно, и дополнительных усилий в этом направлении уже не требуется. Если же королева Виктория и лорд Биконсфилд действительно являются заказчиками убийства императора Александра II, то это отразится лишь на их личной судьбе, ибо наказать Британию как государство сильнее, чем уже произошло, невозможно. Так что пусть каждому воздастся по делам их, и никто не останется безнаказанным.

На этой оптимистической ноте наш разговор о политике и был закончен, потому что выразить свое соболезнование Александру Александровичу пришли лучшие люди города Софии, возглавляемые их новым князем Сергеем Лейхтенбергским и княгиней Ириной. Были сказаны обычные дежурные слова о мире, вечной дружбе и взаимной поддержке. Но я видел, как при этом у некоторых присутствующих воровато бегали глазки. Небось, имеют торговые связи с Австрией и теперь опасаются, как бы чего не вышло. За такими «бизнесменами» нужен глаз да глаз.

Адмирал Ларионов немного меня успокоил, сказав, что он, словно предчувствуя большие неприятности, на днях имел весьма содержательную беседу с нашим «папой Мюллером» — Аристидисом Кириакисом, который обещал поделиться с Сержем Лейхтенбергским несколькими своими сотрудниками — болгарами по происхождению. Олигархов не любят нигде, так что богатенькие «буратины» и здесь будут на коротком поводке.

Одним словом, работы впереди невпроворот. Но, черт возьми, оглянувшись назад, можно сказать, что сделанным за два прошедших месяца можно и нужно гордиться. Жаль, конечно, царя-освободителя, но теперь даже его смерть поможет России выбрать правильный курс. В нашей истории цареубийцами были народовольцы, что в конечном итоге привело к жесткой борьбе против любых реформ и общему «подмораживанию» общественной жизни. Казнокрады и бездари окопались во всех государственных структурах и, прикрываясь лозунгами «преданности монархии» и «приверженности традициям», довели страну до отставания в экономическом развитии от более развитых стран и накоплению негатива, приведшего в конечном итоге к поражению в Русско-японской войне и трем революциям.

В этот же раз убийцами оказались американские наемники, а заказчиками цареубийства — австрийцы и, возможно, британцы, что разворачивает вектор противодействия нового царя в совершенно другом направлении.

Ну а с самой «Народной волей» и прочими «революционерами» мы еще разберемся. Вполне вменяемых, желающих назревших реформ, мы превратим в своих союзников. Ну, а упертых нигилистов, выступающих против власти как таковой, мы отправим туда, куда Макар телят не гонял. И там они будут вкалывать, да так, что на рассуждения об «общечеловеческих ценностях» им просто не останется ни сил, ни времени. С теми же, кто, находясь в эмиграции, подстрекает несозревшие российские умы к борьбе со своей собственной страной, разговор будет особый. Мы их найдем и накажем. Да так, что другим послужит наглядным уроком.

Россия должна на этой развилке истории изменить вектор движения, чтобы избежать повторения тех трагических событий, которые выпали на ее долю в кровавом XX веке…

3 августа (17) июля 1877 года. Болгария, София

Бывший полковник армии САСШ

Джон Александер Бишоп

Мы прошли футов триста, после чего юркнули в боковую дверь какой-то развалюхи. Ахмет повел меня в подвал, где хранились бочки, дрова и много другого хлама. Отодвинув одну из бочек, он постучал по стене: три раза, один раз и опять три раза. Вдруг распахнулась маленькая дверца в стене, и оттуда вылез маленький поджарый турок. Ахмет полез в подземный ход на четвереньках, и я, помедлив секунду, последовал за ним. Мне стоило большого труда протиснуться в дверной проем — потайной лаз был сделан для низкорослых местных жителей, а никак не для американца. Но через пятнадцать-двадцать футов мы вдруг оказались в просторной комнате, в которой стояли два низеньких диванчика, низенький же столик, а в углу лежали три тюфяка. Откуда-то сверху дул ветерок; похоже, тут была и вентиляция.

Человек, открывший нам дверь, не вернулся.

— Этот дом принадлежал контрабандисту, — улыбнулся Ахмет, — и он приготовил это место, чтобы можно было отсидеться в случае необходимости. Но лучше всего подождать здесь денек-другой, пока страсти не улягутся. Мой человек даст знать, когда будет можно идти дальше. А пока располагайтесь и чувствуйте себя как дома…

Ахмет достал несколько турецких хлебов, головку сыра и кувшин виноградного сока. Подумав, вытащил и второй кувшин — как потом оказалось, с домашним вином, — Аллах не одобряет винопития, но в данной ситуации, думаю, и мне и вам будет нелишне выпить по глотку.

Когда кувшин был наполовину пуст, Ахмет еще раз нагнулся над своим мешком и вдруг достал револьвер:

— А теперь, эфендим (мой господин), скажите, почему бы мне не пристрелить вас здесь как шакала? Мне с моими людьми будет проще выбраться без вас.

— Ахмет, что ты делаешь, мы же друзья?! — воскликнул я.

— Нет, эфендим, — ухмыльнулся Ахмет. — Вы, как тот мавр, который сделал свое дело, и который может уходить. Это из пьесы великого Шекспира.

Я никогда про этого Шекспира не слышал, но улыбнулся ему:

— Ахмет, если вы меня выведете из Болгарии и доведете до цивилизации по ту сторону границы, то я готов поделиться с вами теми деньгами, которые я получил за покушение.

— Четверть окончательной суммы, не так ли? — на лице Ахмета было написано воплощенное недоверие.

— Да, — сказал я, хотя получил тогда половину. — Ну и оставшиеся деньги, когда я их получу.

Ахмет усомнился:

— А вы серьезно думаете, что вы их получите?

— А почему нет? — парировал я.

Ахмет покачал головой:

— Полноте, эфендим, думаете, я поверю, что вы такой наивный?

Я улыбнулся и сказал:

— Ну, даже четверть от ста тысяч долларов — не такие уж и плохие деньги.

— От ста тысяч? — недоверчиво ухмыльнулся Ахмет. — Эфендим, за кого вы меня принимаете? Думаю, оговорено было не менее двухсот тысяч. То есть пятьдесят тысяч у вас есть. Так что делим их пополам, тогда и вам достанется достаточно, и мне.

Мой аккредитив на один из венских банков был именно на пятьдесят тысяч, так что я не стал ему возражать. В Нью-Йорке, конечно, денег было намного больше, но Ахмету нечего про них знать. А про аккредитив я ему рассказал.

Ахмет кивнул:

— Хорошо, его мы сможем обналичить в городе Ниш в Сербии — там есть филиал этого банка. И вот еще, эфендим. Если вы меня обманете, то у меня есть ваше описание, а также кое-какая другая информация. И если я погибну или не получу этих денег, то письмо с этими данными уйдет в Константинополь, где будет благополучно передано югороссам. А эти ребятки вас отыщут хоть на краю света.

— Какое совпадение, Ахмет, — усмехнулся я. — Если я не дам телеграмму в Вену до двадцатого августа, то такое же письмо — с вашим именем, а также именем вашего брата — уйдет по тому же адресу. Да и потом мне необходимо будет давать о себе знать раз в две недели, пока я лично не встречусь с тем человеком, у которого лежит это письмо.

Я не стал говорить, что человек с письмом был в Бухаресте — зачем Ахмету лишняя информация?

— А вы незаурядный человек, эфендим, — улыбнулся Ахмет. — Впрочем, я и ожидал чего-то в этом духе. Телеграмму и вы, и я сможем послать из Ниша. Но сначала нужно туда добраться. Помните, вы глухонемой, мой двоюродный брат, скажем, из Юскюпа (Скопье) — не пытайтесь выговорить это название, вам все равно до границы с Сербией можно будет только лишь мычать. А пока располагайтесь поудобнее, нам здесь еще сидеть как минимум до завтрашнего вечера.

3 августа (22 июля) 1877 года, поздний вечер.

Болгария, София

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

— Нет, ваше величество, — устало сказал я, когда наемник, назвавшийся Шерманом, в очередной раз повторил свои показания. Он подробно рассказал нам о том, кто дал им заказ на убийство императора Александра Второго. — Больше мы из этих американских тупиц ничего не выжмем — уже по третьему кругу все пошло. Мерзавцы и наемные убийцы они, клейма ставить негде. Но знают ровно столько, сколько им рассказали их хозяева. Заплатят — и они пойдут убивать того, кого им скажут.

Александр Александрович медленно повернулся ко мне:

— И что же вы предлагаете, Вячеслав Николаевич?

— Этого, — я указал на сидящего на табурету американца, — отправить обратно в зиндан. Наших и ваших людей отпустить на ужин, да и самим было бы неплохо подкрепиться. А потом сесть и еще раз обдумать — что мы об этом деле уже знаем. Есть у меня, знаете ли, предчувствие, что все обстоит не совсем так, как нам рассказывают эти ганфайтеры.

Император немного посопел, раздумывая.

— Ладно, давайте так и сделаем, господин полковник, а то и в самом деле уже в животе бурчит. Да и самого главаря поймать пока еще не удалось. Он-то наверняка побольше их знает.

— Наши люди сейчас ищут того турка, который встретил банду в Софии, — ответил я. — Последний раз этого Бишопа видели именно с ним. Самостоятельно американец из города выбраться не сможет, только вместе с Ахметом. А турок этот, как оказалось, человек в местном уголовном мире довольно известный. Имеет знакомства среди контрабандистов, так что, думаю, через день-два ловить их обоих надо будет уже на границе с Сербией или Румынией…

— Вы уверены? — спросил меня Александр Александрович.

— Не совсем, — вздохнул я, — ценного и слишком много знающего американца могут прикопать прямо в каком-нибудь подвале или на огороде, ибо без него выбираться легче. Спасти ему жизнь сможет только то, что он пообещает поделиться с этим Ахметом гонораром за убийство вашего отца.

— Возможно, возможно, — пробормотал Александр Александрович, наблюдая за тем, как Шермана выводят из комнаты для допросов. — Что ж, Вячеслав Николаевич, пойдемте, вкусим пищи от щедрот ваших, а потом и продолжим.

После позднего ужина мы вышли на крытую веранду, под яркие южные звезды, и разом закурили, сбрасывая напряжение прошедшего дня.

— Вы что-то хотите мне сказать, Вячеслав Николаевич? — задумчиво сказал император, выпустив струю дыма после первой, самой сладкой затяжки. — Я слушаю вас…

— Терзают меня смутные сомнения, ваше величество, — ответил я, — что австрийцев в этом деле или разыграли втемную, или они участвуют в нем в качестве актеров второго плана…

— А почему вы так думаете? — немного раздраженно спросил царь.

— В первую очередь заказчик, пожелавший остаться неизвестным, прокололся на подборе исполнителей, — усмехнулся я. — В случае, если бы цареубийство было задумано в Вене, мы имели бы дело с бандой бешеных польских шляхтичей. Этого добра сейчас у австрийцев хоть пруд пруди. Двенадцать лет назад ваш батюшка провел показательную экзекуцию мятежников, надолго отучив ясновельможных панов мечтать о Польше «от моря до моря». Но вместо этого неведомый заказчик нанимает для выполнения задания американцев, которым европейские дела абсолютно до лампочки…

— Допустим… — сказал император, аккуратно потушив окурок папиросы в стоящей на перилах веранды глиняной пепельнице. — И что же из всего этого следует?

— А следует то, что заказчик, скорее всего, не австриец, — ответил я. — Или же австрийцы во всем этом лишь на подхвате. Лично у меня пока лишь две версии. Или это англичане, или банкирский дом Ротшильдов… Второе более вероятно. Вы обратили внимание, что всю эту группу кто-то вел по всему маршруту, от Канзас-Сити до Софии? Я проверял — во всех тех пунктах, где головорезы Бишопа делали пересадки, у Ротшильдов имеются свои отделения банков.

Получается довольно любопытная картина. Англичане — заказчики, Ротшильды — субподрядчики со своими персональными интересами, австрийцы — болваны, разыгрываемые втемную. Франц-Иосиф, хотя, говоря между нами, еще тот мерзавец, но не совсем идиот, и должен прекрасно понимать, что нарываться на ответный удар, который немедленно последует со стороны Российской империи, и который для него смерти подобен.

Мы, например, тоже понимаем толк в индивидуальном терроре, но того же турецкого султана предпочли взять живьем, а не банально пристрелить.

— Та-а-ак, значит, Ротшильды? — задумчиво произнес Александр Александрович. — Что ж, это вполне может быть. И что же вы посоветуете сделать с этой подлой Австрией? Ведь она так или иначе, но замешана в цареубийстве…

— Ну, войска на исходные позиции для проведения Венской операции вывести нетрудно. Займет все это от одной недели до десяти дней. Но так как кровь людская — не водица, то желательно обойтись без войны. Пусть граф Игнатьев и Тамбовцев Александр Васильевич переговорят с канцлером Бисмарком. Он ведь еще не успел уехать в Берлин? Если три наши державы выступят единым фронтом и предъявят Австрии что-то вроде ультиматума о четырехсторонней комиссии, которая проведет следствие по факту убийства русского императора, то, как мне кажется, Францу-Иосифу будет просто неудобно и опасно отказываться от участия в этой комиссии.

Ну, а далее все будет зависеть от того, что расскажет этот самый Бишоп. И не дай бог выяснится, что Австрия хоть чем-то посодействовала убийцам! Я ей не завидую. Да и после опубликования материалов о работе международной комиссии Вене просто трудно будет надеяться на сочувствие. Цареубийство — это такое преступление, которое может вызвать одобрение лишь у полных отморозков.

— Хорошо, — кивнул Александр Александрович, — я подумаю над вашими словами…

4 августа (23 июля) 1877 года, полдень.

Болгария, София

Капитан Александр Васильевич Тамбовцев

Можно называть это как угодно — посиделки политиков, трехсторонняя конференция, сговор великих держав. Но факт остается фактом: в заштатном номере софийской гостиницы три политика сегодня запросто решали судьбу Европы.

Участвовали в сем действе канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк, глава МИД Российской империи граф Игнатьев и я, представлявший новое, но уже достаточно влиятельное государство — Югороссию.

Речь шла об убийстве российского императора Александра II и о показаниях убийц, пойманных на месте преступления. Согласно им, в подготовке покушения отметилась и Австрия.

Я ознакомил с показаниями американцев Бисмарка — Игнатьев о них уже знал. Железный канцлер перечитал материалы следственного дела, специально переведенные для него на немецкий язык. Потом Бисмарк осторожно положил их на стол и угрюмо посмотрел на меня и графа.

— Итак, господа, что вы предлагаете? — спросил он. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что Австро-Венгрия не испытывает нежных чувств к России, но она не настолько глупа, чтобы нанять каких-то заокеанских бандитов и отправить их на Балканы с заданием убить царя. Нет, тут что-то не то. Впрочем, пока еще следствие не закончилось и все обстоятельства этого страшного преступления не выяснены, об участии Австро-Венгрии в убийстве российского императора, который, кстати, был моим другом, говорить преждевременно.

— Но, господин канцлер, — сказал граф Игнатьев, — вы согласитесь с нами, что австрийский след во всем произошедшем ясно просматривается. И в случае, если участие Австрии в цареубийстве будет доказано, то я не завидую Францу-Иосифу.

— Я понимаю, — хмуро сказал Бисмарк. — Новый император Александр Третий захочет отомстить тем, кто причастен к гибели его отца. И мировое общественное мнение будет на его стороне. Господа, скажите ради бога, что же вы хотите сделать с Австрией? Нельзя же вот так, запросто, стереть с лица земли державу, которой не одна сотня лет…

Мы переглянулись с Игнатьевым. Честно говоря, готовясь к встрече с Бисмарком, мы оговорили некоторые нюансы предстоящей беседы, и теперь готовились использовать наши заготовки.

— Господин канцлер, — сказал я, — мы не настолько кровожадны, чтобы пройтись по Австрии, словно полчища гуннов. Пока в этом нет никакой необходимости. Пусть живет. Но мы должны с вами подумать вот над чем: сможет ли Двуединая монархия сама сохранить себя от распада?

Вам известно, что этот распад едва не произошел в 1848 году, когда взбунтовались венгры, и тогдашний русский император Николай Первый на свою голову спас Австрию. Сейчас ее положение не менее опасное.

— Вы имеете в виду то, что Германия не будет ее спасать от справедливого гнева, — если, конечно, появившиеся подозрения станут неопровержимыми доказательствами? — спросил Бисмарк. — Да, несмотря на ранее заключенные союзные договоры, нашему императору будет очень трудно убедить своих подданных, что им надо с оружием в руках защищать страну, которая запятнана соучастием в убийстве русского царя — кстати, племянника кайзера.

Да и, честно говоря, наш союз с Россией, которому новый монарх, как я полагаю, останется верен, — Бисмарк вопросительно посмотрел на Игнатьева, и тот кивнул в знак согласия. — Так вот, Германия не станет ввязываться в вашу схватку с Австрией и ограничится лишь моральным осуждением кровопролития в самом центре Европы…

Мы переглянулись с Николаем Павловичем. Так, диспозиция обозначена, самое главное мы выяснили, так что надо ковать железо, пока оно горячо.

— Господин канцлер, — обратился к Бисмарку граф Игнатьев, — от имени своего монарха я хочу заверить вас, что Россия не планирует воевать с Австрией. Если, конечно, не будет достоверно доказано ее участие в цареубийстве. Но для этого необходимо провести следственные действия, в том числе и на территории Двуединой монархии. Как вы отнесетесь к нашему предложению создать четырехстороннюю комиссию, которая могла бы проделать всю необходимую работу, а потом вынесли на всеобщее обозрение полученные ею результаты? Тем более что, по мнению наших следователей, эти результаты могут оказаться весьма неожиданными.

Бисмарк на предложение графа натужно улыбнулся. В душе он был рад, что ему не пришлось совершить фактическое предательство и выдать на растерзание русским свою бывшую союзницу. А следственная комиссия — так немецкие следователи тоже примут во всем этом участие, и Берлин будет полностью информирован о том, как идет расследование. В конце концов, комиссия — это еще не война. Ну и если австрийцы действительно нашкодили, не зря же у графа Андраши при последней встрече был вид побитой собаки — явно что-то замышлял и скрывал, стервец, — то тогда немцы могут вспомнить про времена битвы при Садовой. Злодейское убийство монарха не может иметь никакого оправдания.

— Господа, я считаю предложение графа Игнатьева вполне приемлемым, — кивнул он. — Как я понимаю, в состав этой четырехсторонней следственной комиссии войдут представители России, Австро-Венгрии, Германии и… — Бисмарк вопросительно посмотрел на меня, а я кивнул в знак согласия, — Югороссии?

— Именно так, господин канцлер, — сказал я. — Мы примем самое непосредственное участие в расследовании, а для начала я предлагаю направить Австро-Венгрии требование предоставить возможность членам комиссии беспрепятственно проводить все необходимые следственные действия на ее территории. Ознакомьтесь с проектом нашего совместного требования.

И я протянул Бисмарку заранее приготовленную бумагу. Вот что в ней было написано:

«Правительство Австро-Венгерской империи, для успешной работы международной следственной комиссии, расследующей все обстоятельства злодейского убийства российского императора Александра II, и недопущения в будущем каких-либо враждебных действий против Российской империи, должно выполнить следующие требования:

1. Запретить все издания, пропагандирующие ненависть к России и нарушение ее территориальной целостности.

2. Закрыть все организации, союзы и общества, ведущие пропаганду против России.

3. Исключить антироссийскую пропаганду из народного образования.

4. Уволить с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, занимающихся антироссийской пропагандой.

5. Сотрудничать с властями Российской империи и Югороссии в подавлении движения, направленного против России.

6. Провести расследование против лиц, подозреваемых в соучастии убийству в Софии императора Российского Александра II, с привлечением к оному расследованию членов международной комиссии.

7. Арестовать всех лиц, подозреваемых или причастных к убийству в Софии.

8. Принять эффективные меры к предотвращению контрабанды оружия и взрывчатки в Россию и Югороссию, арестовать пограничников, помогавших убийцам пересечь границу.

9. Дать объяснения насчет враждебных к России высказываний австрийских чиновников в период после убийства.

10. Без замедления информировать Российское правительство о мерах, принятых согласно предыдущим пунктам».

На проекте этого документа, больше похожего на ультиматум (я не сказал Игнатьеву, что за основу его я взял именно ультиматум, предъявленный в июле 1914 года Австро-Венгрией Сербии после убийства в Сараево австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда), уже стояли подписи глав внешнеполитических ведомств России и Югороссии — то есть графа Игнатьева и моя.

Бисмарк, внимательно прочитав сей документ, закашлялся и хотел было что-то сказать, но потом, видимо передумав, взял со стола лежавшее там перо и аккуратно поставил на документе свою подпись.

Итак, дело было сделано. Процесс мирного разложения того, что сегодня еще называлось Австро-Венгрией, на ряд мелких и безопасных для России и Югороссии государств был начат, а Бисмарк проглотил свою ложку горькой микстуры. Теперь надо было угостить его чем-нибудь сладеньким.

Но в этом первую скрипку должен был играть Николай Павлович, а ваш покорный слуга, загадочно улыбаясь, на время удалился в тень.

— Господин канцлер, — торжественно сказал граф Игнатьев, — мы благодарны вам за то, что вы с пониманием встретили наше предложение. И в знак признательности, хотим сообщить вам, что и Российская империя и Югороссия готовы подтвердить незыблемость западных границ Германской империи. Что будет зафиксировано отдельным пунктом в союзном договоре между тремя нашими державами.

Бисмарк не верил своим ушам — сбывались его самые сокровенные желания. Ведь Россия подтверждала законность перехода Германии Эльзаса и Лотарингии, провинций, отторгнутых от Франции во время франкопрусской войны 1870–1871 годов.

А Игнатьев, словно не замечая радости на лице Бисмарка, продолжал:

— Более того, мы будем считать вполне справедливым, если Германская империя примет законные меры самозащиты в случае, если Франция станет серьезно угрожать ее безопасности…

Это было дипломатически завуалированное, но достаточно четко выраженное разрешение Берлину совершить нападение на Францию.

Бисмарк расцвел. Он в одночасье получил то, чего добивался от канцлера Горчакова на протяжении многих лет. Правда, он понимал, что ценою этого стала Австрия… Но такова суровая правда жизни — за все надо платить. Так пусть заплатят эти неудачники в Шенбрунне…

Неожиданно ему на ум пришло одно слышанное в бытность его послом в Петербурге выражение, которое использовали зимой замерзшие извозчики на улицах русской столицы — «сообразить на троих». Оно весьма точно отражало то, что только что произошло в этой комнате.

«На троих» тут сегодня «сообразили» не только Австрию, но и, пожалуй, всю Европу. Русские ненавязчиво дали понять, что не имеют никаких интересов на западе этой части света, за что тактично просят не вмешиваться в их игры со славянами.

Что же, обмен вполне равноценный, и даже непонятно, кто от этого выиграл больше. Попрощавшись с собеседниками, Бисмарк немедленно направился на телеграф, чтобы дать срочную шифрованную телеграмму в Потсдам.

5 августа (24 июля) 1877 года. Болгария, София

Бывший полковник армии САСШ

Джон Александер Бишоп

Два дня мы просидели в этом проклятом подвале. Человек Ахмета так и не пришел ни разу, и мы коротали время игрой в вист и покер. Я проиграл сто двадцать долларов в вист, в который я никогда раньше не играл, но выиграл сто двадцать шесть в покер — здесь у Ахмета не было шансов.

А сегодня вечером раздался условный стук в дверь. Ахмет впустил своего человека, и тот разразился потоком их тарабарщины.

— Ананин ами (примерно «…твою мать!»), — сказал Ахмет, выслушав гостя. Но даже не зная турецкого языка, я все равно понял, что это ругательство.

— Что случилось?

— Трое из моих людей погибли в беспорядках после убийства этого короля шайтанов. Дом моего дяди заняли эти иблисы под свое представительство. И самое худшее: ваших людей взяли живыми, всех шестерых. У меня есть человек в городской тюрьме, но он клянется и божится, что их туда не приводили, и где они, никто не знает. Но то, что сейчас они поют соловьями, думаю, понятно и вам, и мне.

— И что будем делать?

— А как условились. Завтра в городе базарный день, и после закрытия рынка вся деревенщина уходит из города. Мой человек принесет одежду болгарских крестьян одной из соседних деревень, и мы выберемся с группой этих ишаков. Деревня турецкая, и тамошние люди нас не выдадут.

На следующий день мы оделись в принесенную одежду, взяли по мешку со снедью и вышли по другому подземному ходу, который вывел нас в дом в каком-то переулке. Мимо проходила группа болгар в такой же одежде, как и на нас, и мы сумели беспрепятственно пройти через ворота — на этот раз там дежурила стража, но из города выходило так много местного быдла, что у них не было времени всех как следует осмотреть.

«Да, — подумал я, — как хорошо, что никогда больше я не увижу этот проклятый городок».

Дорога проходила через лес из каких-то неизвестных мне широколистных деревьев — у нас в Америке они совсем другие. Вдруг Ахмет дернул меня за рукав, и мы чуть приотстали от массы крестьян и затаились в лесу. Через полчаса на дороге показались два всадника, ведущих в поводу двух коней, навьюченных какими-то мешками. Ахмет свистнул как-то по-особому, и всадники остановились.

Мы переоделись еще раз — теперь мы, по словам Ахмета, были похожи на местных купцов. Вьюки распределили по лошадям, и мы поехали, судя по солнцу — на северо-восток.

— Ахмет, а граница-то не в этой стороне!

— Эфендим, не забывайте, что вы глухонемой! И помалкивайте… Конечно, граница там, на западе, но там нас, думаю, уже ждут. Поэтому мы поедем кружным путем — так, как будто мы не бежим из Софии, а едем в нее.

Не доехав до городка Орхание, мы повернули налево и поехали в горы, и к вечеру выехали на дорогу, по которой мы когда-то приехали в Софию. Заночевали в какой-то деревушке под названием Зверино, а на следующее утро доехали до городка Своге. Там мы увидели, как местная стража осматривает всех, кто въезжал в город из Софии. Но на нас никто не обратил внимания. Впрочем, если меня о чем-нибудь спрашивали, я лишь мычал и показывал на свой рот, и от меня отставали.

Далее дорога пошла наконец на запад. Горы были очень похожи на наши Аппалачи — округлые, поросшие лесом. Но чем дальше на запад, тем они становились круче. К вечеру мы наконец-то выехали на равнину и оказались в пыльном городке под названием Годеч, где и заночевали в одном из домов на отшибе. На следующее утро наши спутники забрали всех лошадей, а вместо них нам подвели двух ишаков.

— Вот на них мы и продолжим путь, — сказал Ахмет. — Те горы, по которым мы прибыли сюда, были так, разминкой. А вот сейчас вы увидите настоящие болгарские горы. Ничего, осталось всего каких-то три-четыре часа, потом мы уже будем в Сербии. А там, в Пртопопинцах, уже ждут наши люди и нормальные лошади.

Большая часть пути представляла собой то крутые подъемы, то не менее крутые спуски, то еле заметную тропинку над пропастью. Но ишаки неутомимо шли вперед. Иногда по дороге попадались крохотные деревушки, но местные жители смотрели на них хоть и без приязни, но и не враждебно — они уже привыкли к контрабандистам и знали, что если их не трогать, то и они никого не тронут.

И вот мы увидели очередную деревню. Унылые дома по сторонам дороги, покосившиеся заборы, козы и овцы, пасущиеся на горных склонах, оборванные ребятишки… Но Ахмет мне вдруг шепнул:

— Это Станинци!

— Ну и что?

— Видишь вон тот дуб? Нет, не тот, поближе, раскидистый!

— Вижу.

— Так он уже в Сербии! А вон за тем холмом уже Пртопопинци — село, где нас ждут лошади!

И мы дали пятками в бока наших ишаков, которые чуть-чуть ускорили ход. Да, поскорее бы пересесть на нормального коня…

У самого выезда из деревни маячили четверо в обычной крестьянской одежде, но с ружьями. Ахмет успел меня предупредить, что это стража, и чтобы я не боялся — неприятно, но можно от нее откупиться. Они привыкли к контрабандистам, и ограничатся лишь тем, что заберут часть ткани из тюков. Как будто нам жалко…

— Кой сте и къде отивате? (Кто вы и куда идете?) — спросил старший из них.

Ахмет что-то ответил, из чего я различил лишь «Пртопопинци» и потом «Юскюп» — город, в который, по легенде, мы и ехали.

Стражник показал на меня и что-то мне сказал. Я показал на рот и замычал.

Тот улыбнулся:

— Тъп ли си? (Ты немой?)

Я понял, что он спрашивает, немой ли я, и закивал. К моему удивлению, дружелюбная улыбка сошла с его лица, и он закричал:

— Горе ръцете! (Руки вверх!)

Другие стражники наставили на нас свои допотопные ружья. Казалось, старье, но если хотя бы раз выстрелит с такого расстояния — сделает в тебе немаленькую такую дырку, вряд ли совместимую с жизнью.

Я увидел, как Ахмет поднял руки вверх, и понял, что нужно делать то же самое — их было четверо, а револьвер у меня был спрятан под одеждой.

Ахмет попытался еще что-то сказать и показал на кошель с деньгами, висевший у него на боку. Но тут из-за одного дома вдруг вышли двое солдат в странной пятнистой форме, вооруженные короткими карабинами. По тому, как они двигались и как держали оружие, я понял, что это уже не деревенские ополченцы. У нас с Ахметом не было шансов, даже если бы револьверы находились в наших руках. Я понял, что наше путешествие, увы, закончилось.

Пока один держал нас на прицеле, другой вытащил у меня из-за пояса револьвер и с саркастической улыбкой, на неплохом английском сказал:

— Добрый день, мистер Бишоп, заставили вы таки за собой побегать. Могу сказать одно — эта стрижка и костюм болгарского крестьянина подходят к вашей наглой рыжей морде примерно так же, как корове седло. А теперь руки за голову — и вперед…

Уже потом, когда на нас надели легкие наручники из неизвестного мне материала и тщательно обыскали, забрав все, что можно было бы использовать в качестве оружия, я шепнул Ахмету:

— Что все-таки случилось?

Тот ответил что, увы, моей ошибкой было то, что в Болгарии кивок означает «нет», а если покрутить головой, то это «да». Кто ж знал, что у этих болгар все не как у людей…

5 августа (24 июля) 1877 года.

Реакция мировой прессы на убийство русского императора Александра II

Заголовки российских газет:

«Московские ведомости»: Злодейское убийство императора Александра II! Самодержец пал жертвой злодеев, подосланных врагами России! Вся страна негодует и жаждет мести!

«Северный вестник», Санкт-Петербург: Страшная весть из Софии! Кровь государя обагрила древнюю землю Болгарии! Новый император Александр III обещает, что смерть его отца не останется неотомщенной!

Заголовки французских газет:

«Фигаро»: Убийство во время парада! Таинственные стрелки сумели обмануть охрану царя! Россия заявила, что организаторы этого покушения не уйдут от ответа!

«Пти Паризьен»: Огромная потеря для России! Император Александр II был убит накануне величайшего триумфа его державы!

Заголовки австрийских газет:

«Винер Цейтнунг»: Чья рука дотянулась до императора России?! Убийство в Софии послужит предлогом для дальнейшей перекройки карты Европы! Кто остановит русский паровой каток?

«Нойес Фремденблатт»: Таинственная гибель российского монарха! Цареубийцы действовали хладнокровно и умело! Кто ответит за смерть императора Александра II? От имени Австро-Венгрии император Франц-Иосиф принес соболезнование новому русскому царю!

Заголовки газет САСШ:

«Нью-Йорк Таймс»: Страшное преступление в Болгарии! Император Александр II убит во время его торжественной встречи в Софии! Кто он, новый Джон Уилкс Бут?!

«Чикаго Трибьюн»: Трагедия на параде! Русский монарх был застрелен во время его триумфального вступления в столицу Болгарии. В покушении подозревают граждан САСШ?!

Заголовки британских газет:

«Таймс»: Выстрелы на параде оборвали жизнь русского властелина! Британия негодует, Королева оплакивает смерть императора Александра II и хочет надеяться на понимание нового русского монарха!

«Дейли телеграф»: Драма в Софии: Злодеи застрелили российского монарха во время его торжественной встречи! Кто направил руку цареубийц? Русская полиция проводит тщательное расследование!

Заголовки германских газет:

«Берлинер тагенблат»: Чудовищное преступление на пути в Константинополь! Русский император убит таинственными американцами! Кайзер Вильгельм выехал в Софию, чтобы лично выразить соболезнование новому царю Александру III!

«Норд дойче Альгемайне»: Величайшая трагедия для России! Царь, освободивший балканские народы от власти турок, был убит злодеями, подосланными его врагами! Новый русский император Александр III обещает страшную месть тем, кто поднял руку на его отца! Германия скорбит и негодует!

Заголовки итальянских газет:

«Стампа»: Россия оплакивает своего монарха! Подлые убийцы застрелили Александра II на глазах сотен людей! Нет ли в этом чудовищном преступлении австрийского следа?

«Коррьере делла Сера»: Горе и скорбь обрушились на миллионы людей! Освободитель Константинополя пал жертвой покушения таинственных убийц! Новый русский царь готов страшно отомстить за смерть своего отца!

Заголовки испанских газет:

«Гасета нуэва де Мадрид»: Кровавое торжество! Русский император Александр II пал от рук убийц из-за океана! Россия и весь мир скорбит! Но кому выгодна была его смерть?

«Диарио де Барселона»: Царь Александр II убит, но еще не отомщен! Новый русский император грозится жестоко покарать тех, кто стоит за покусившимися на его отца! Весь мир замер в ожидании результатов расследования!

Заголовки датских газет:

«Берлинске тиденде»: Россия и Дания оплакивают смерть русского царя Александра II! Коварные убийцы настигли его во время триумфального въезда в Софию! Дело чести всех найти и покарать тех, кто направлял их руку!

«Юланд постен»: Трагедия в Болгарии! Император России был подло убит злодеями, которые боялись и ненавидели его! Новым русским царем стал муж нашей принцессы Дагмары! Дания скорбит вместе с Россией!

5 августа (24 июля) 1877 года. Югороссия,

Константинополь, госпиталь МЧС

Джефферсон Финис Дэвис,

первый и пока единственный президент Конфедеративных Штатов Америки

Да, угораздило же меня. Столько лет я практически ничем не болел, хоть и жил на юге штата Миссисипи, в местах, известных и желтой лихорадкой, и малярией, и другими разными хворями. А здесь, в Константинополе, вдруг слег, не успев даже встретиться с местным начальством. Пришел русский врач, сказал, что есть подозрение на воспаление легких, и меня отвезли в местную больницу.

В моем возрасте попасть в американский госпиталь практически всегда означает билет в один конец — на кладбище. Я уже прожил достаточно, и внутренне был готов предстать перед Создателем. Вот только было жаль, что придется умирать так нелепо, когда я уже находился в шаге от дела всей моей жизни — возрождения моего милого и горячо любимого Юга. Но я немного утешился, подумав, что эстафету подхватят люди помоложе — генерал Форрест, адмирал Семмс, да и младший Семмс, наконец. И смирился со своей судьбой — все-таки я был старым солдатом.

Но русская больница столь разительно отличалась от тех, которые мне довелось видеть у себя на родине, что я снова воспрял духом. А тут еще и русские врачи определили, что у меня никакое не воспаление легких, а всего лишь грипп, или как его еще называют — инфлюэнца. И меня очень быстро поставили на ноги.

Пока я лежал в больнице, из Болгарии пришла ужасная новость — русский император Александр был убит в Софии. Причем убили его, как мне рассказали, какие-то янки под предводительством некоего полковника Бишопа. Я про него никогда раньше не слышал, но генерал Форрест, который мне об этом рассказал, добавил, что этот человек пользовался печальной известностью еще во время войны, да и после нее. А еще прошел слух, что убийц наняли австрийцы, но, весьма вероятно, с подачи Англии.

Мы уже не были уверены в судьбе нашего общего дела после таких ужасных событий. Но вскоре меня навестил человек от адмирала Ларионова, попросивший прощения за то, что наша с ним встреча немного откладывается, но твердо пообещавший нам, что планы Югороссии ни в отношении Ирландии, ни в отношении нашей Конфедерации никоим образом не изменились. Это подтвердил и генерал Форрест, рассказавший, что у него, равно как и у адмирала Семмса, уже прошел ряд встреч с местными военными.

А сегодня, когда уже солнце клонилось к закату, ко мне пришел адмирал Семмс. Адмирал сказал:

— Мистер президент, врачи мне сказали, что вы уже пошли на поправку, и что через день-два вас выпишут из госпиталя. А пока предлагаю вам прогуляться по местному парку; жара уже спала, и вам там будет намного приятнее, чем здесь, в палате. Тем более что ваш доктор не возражает.

День был и правда на удивление прекрасный. Мы были не одни — по тенистым аллеям парка прогуливались другие пациенты, многие из них в бинтах, а некоторые — на костылях.

Поскольку госпиталь был военным, то большинство здешних пациентов были не больными, а ранеными. Мы присели на лавочку под огромным деревом незнакомого мне вида, как вдруг адмирал встал и поклонился проходившему мимо человеку, с черной траурной повязкой на рукаве, в мундире, не похожем ни на американский, ни на уже виденный мною русский «камуфляж».

— Ваше королевское высочество, добрый день! — сказал адмирал Семмс.

— Адмирал Семмс! Вот уж не ожидал увидеть вас здесь! — ответил незнакомец, которого мой друг назвал «высочеством». — А это кто с вами?

Я встал, и адмирал торжественно произнес:

— Ваше королевское высочество, позвольте вам представить президента Конфедеративных Штатов Америки, Джефферсона Дэвиса! Мистер президент, позвольте вам представить Альфреда Эрнеста Альберта, герцога Саксонско-Кобургского и Готского, принца Британской короны!

Принц крепко пожал мне руку.

— Мистер президент, для меня особая честь — познакомиться с человеком, который олицетворяет борьбу за справедливость, свободу и независимость своей родины. Когда началась ваша война за независимость, я хотел даже отправиться к вам добровольцем. Но мама, узнав об этом, сказала, что не дело британского королевского дома вмешиваться в чужую войну. Мне посчастливилось познакомиться с адмиралом Семмсом, когда он в 1864 году прибыл в Англию после героического боя его прославленной «Алабамы» со шлюпом северян «Кирсарджем». Какая жалость, что в конце концов джентльмены-южане проиграли этим хамам-северянам.

— Ваше королевское высочество, — ответил я на его рукопожатие, — и для меня большая честь познакомиться с вами. Поверьте, я сожалею об этом не меньше вашего. Надеюсь, что вы здесь не по болезни?

— Да нет, моя супруга, — ответил принц Альфред, — великая княгиня Мария, сейчас навещает раненых русских офицеров. Я тоже хотел было к ней присоединиться, но поразмыслив, решил, что во мне могут увидеть представителя враждебной державы, и думал подождать ее, прогуливаясь здесь, в парке.

— Не отказались бы вы посидеть с нами? — спросил я.

— Сочту за честь, мистер президент, — ответил принц Альфред, присаживаясь. — Полагаю, что вы здесь не случайно. Не буду расспрашивать вас обо всех подробностях, но полагаю, что вскоре Конфедеративные Штаты Америки могут вновь появиться на карте.

— Ваше королевское высочество, — ответил я, — могу лишь сказать вам, что мы тоже на это надеемся.

Принц Альфред тяжело вздохнул:

— Матушка моя в последние годы не склонна поддерживать любую смуту, кроме, конечно, тех случаев, где она выгодна Британской империи. И практически ни разу за все время ее правления англичан не поймали за руку. Но вот сейчас вполне вероятно, что в деле гнусного убийства русского императора и моего тестя ниточки заговора могут привести в Лондон. И я совсем не исключаю того, что если участие правительства моей матушки к убийству русского императора подтвердится, королем вскоре станет мой брат, принц Эдуард. Или я плохо знаю югороссов? Они говорят, что сам Господь Бог назначил их «хорошими парнями», а потому у них на пути лучше не вставать. Иногда мне кажется, что для них нет ничего невозможного…

А Эдди — единственный член нашей фамилии, кто побывал и на Севере САСШ, и на Юге и знает обстановку там не понаслышке. Точнее, обстановку до начала Гражданской войны, или как вы ее называете, Войны Севера и Юга. В те времена он выказывал симпатии Югу, но сейчас он стал большим сторонником дипломатии. Его мечта — войти в историю как миротворец. И если Конфедерация восстанет, как феникс из пепла, то он, вероятно, приложит все силы ради установления мира между Севером и Югом. Я же, со своей стороны, буду приветствовать подобное развитие событий и тешу себя надеждой, что мне доведется посетить Конфедерацию в качестве вашего гостя.

Я поклонился:

— Ваше королевское высочество, для нас это будет огромной честью!

Тут мы увидели красивую женщину в простом черном платье, приближающуюся к нашей лавочке. Принц Альфред встал:

— Дорогая Мэри, позволь тебе представить президента Конфедеративных Штатов Америки Джефферсона Дэвиса и адмирала Конфедерации Рафаэля Семмса! Мистер президент, адмирал, позвольте представить вам мою супругу, великую княгиню Марию Александровну!

Я встал, поцеловал русской принцессе руку и сказал:

— Ваше высочество, спешу высказать вам свои соболезнования по поводу кончины вашего великого отца!

После меня ее руку поцеловал адмирал, и в свою очередь выразил ей свои соболезнования.

— Спасибо, мистер президент, и вы, дорогой адмирал! — ответила нам эта обаятельная женщина. — Я весьма тронута вашим участием и надеюсь еще раз увидеть вас во время вашего пребывания в этих местах — когда вам будет удобно посетить нашу скромную обитель в Константинополе.

Принц и принцесса тепло попрощались с нами и пошли к выходу из парка. А мы с адмиралом уселись на лавочку и не спеша продолжили наш разговор.

Но я хорошо запомнил эту встречу, поскольку если с принцем Эдуардом что-либо случится, то на британский престол взойдет король, женатый на русской, или вообще — русская королева. При наших добрых отношениях с Россией и Югороссией такой расклад сулил нам немало заманчивых возможностей.

6 августа (25 июля) 1877 года, полдень.

Югороссия, Константинополь, дворец Аолмабахче

После того как четвертого и пятого августа в Софии болгары попрощались с телом царя, который дал им свободу и оставшийся в истории как Освободитель, гроб с покойным на вертолете доставили в Константинополь, где в Святой Софии заупокойную службу по погибшему монарху отслужил новый Константинопольский патриарх. Плыли над Босфором густые залпы орудийного салюта, и рыдал собравшийся на площади православный народ.

Потом, отдавая последнюю дань покойному, над храмом низко-низко пролетела тройка «сушек», и все стихло. Завтра тело императора перевезут в Одессу, где его уже ждет траурный поезд. Ну, а всем теперь надо жить дальше, перевернув эту страницу истории.

Политика и природа, как известно, не терпят пустоты и требуют непрерывного движения. Поэтому сразу же после траурной церемонии адмирал Ларионов и теперь уже император Александр III уединились в бывшем султанском кабинете во дворце Долмабахче. За прошедшие два месяца этот кабинет утратил большую часть своей аляповатой роскоши, обретя стиль того сурового минимализма, который позже окрестят «югоросским».

— Прошу, ваше величество, — адмирал Ларионов пропустил вперед нового русского императора. — Давайте помянем вашего батюшку по старому русскому обычаю, как солдата, павшего на поле брани, — достав из бара бутылку, он разбулькал водку по трем рюмкам. — Ваше величество, светлая ему память и царствие небесное…

— Царствие небесное, — самодержец опрокинул микроскопическую для его телосложения дозу. Потом поставил рюмку на столик и повернулся к адмиралу Ларионову: — Ну-с, Виктор Сергеевич, скажите мне, как человек многоопытный и который к тому же знает о нас почти все: случившегося как-то можно было избежать?

— Чего именно? — спросил адмирал Ларионов и указал на два больших кресла у окна рядом с журнальным столиком: — Присаживайтесь, Александр Александрович, поговорим как люди, а не как кони.

— А при чем тут кони? — не понял шутки император, тяжело садясь в кресло.

— А потому, что они едят, пьют, спят и даже любят стоя, — ответил югоросский адмирал, — и при всем моем уважении к этим благородным животным, я не собираюсь им подражать.

Ответом ему был богатырский хохот царя-богатыря.

— Надо будет рассказать эту шутку нашим гусарам, пусть конь действительно благородное животное, но подражать ему не надо, — отсмеявшись, царь вдруг неожиданно стал серьезным: — Понимаете, Виктор Сергеевич, со времен войн с Наполеоном Российская империя постоянно влезала в европейские дела, и получала от этого одни неприятности. Взять тот же поход Суворова в Италию. Спрашивается, чего мы там забыли? А ничего — только людей зря губили. Да и Европа не оставалась в долгу — лезла все время в наши дела.

Соглашусь, что мой прадед был не самым идеальным человеком на свете, но ведь это не давало англичанам права устраивать против него заговор. Потом был позор Аустерлица, потом доблесть Бородина пополам с пожаром разоренной Москвы.

Выгнав Наполеона из наших пределов, мой двоюродный дед опять по уши влез в европейскую политику, и даже учредил «Священный союз», который завел нас в дипломатический тупик и закончился Крымской войной. У меня кулаки сжимаются от мысли о том, как австрийцы обманули моего деда, отплатив ему черной неблагодарностью за то, что спас их империю от мятежа венгерских гонведов. И они во время Крымской войны готовы были ударить Россию в спину из-за Дунайских княжеств.

Да и в этот раз, вы думаете, я не знал, что при нашей попытке занять Проливы, на нас поднялась бы вся Европа, включая Германию и враждебную ей Францию? Сколько мы в этих европейских делах ни участвовали, наградой нам всегда были одни неприятности.

— Хорошо, Александр Александрович, — ответил адмирал Ларионов, — давайте поговорим о делах европейских, да и не только о них. Нашим появлением здесь Господь смешал все карты и раздал европейскую колоду заново, с учетом нового игрока, то есть нас.

Вы правильно сказали — России абсолютно нечего делать в европейских делах, ибо Европа в большей или меньшей степени России враждебна. Менее всего враждебны к нам сейчас немцы. Они даже способны жить среди нас, причем не только в столицах, жениться на наших женщинах и русеть в течение одного-двух поколений. Вспомните вашу прабабку Екатерину, которая из немецкой принцессы стала русской императрицей. Все это дает нам с немцами надежду на долгий мир, если в дело не будут вмешиваться ненавидящие русских англосаксы.

Конечно, и в Германии есть персоны, мечтающие о расширении жизненного пространства на Восток. Но если Россия будет сильной и единой, то мечты эти так и останутся мечтами.

Император неловко повернулся в кресле всем своим большим телом.

— Гм, Виктор Сергеевич, кажется, в вашей истории между Россией и Германией была одна большая война. Значит, не все так уж просто, как вы мне сейчас рассказываете.

— Действительно, не все так просто, — ответил адмирал Ларионов. — Ну, а что касается русско-германских войн, так их вообще-то было две. Но причинами этих войн служили не какие-то фундаментальные русско-германские противоречия, а сиюминутные политические нюансы, возникшие под влиянием английских интриг и ощущения временной слабости России. Поэтому я и упомянул о том, что в глазах немцев славянский колосс на Востоке должен выглядеть как несокрушимый монолит, который бессмысленно пытаться разрушить.

Ну, и второй составляющей европейской безопасности для России должна стать задача низведения нынешней Британской империи до просто Англии, которая станет обычным европейским королевством вроде Дании или Бельгии… Чем мы сейчас, собственно говоря, и занимаемся.

— Виктор Сергеевич, вы забыли упомянуть про Францию и Австрию, — сказал Александр III, — хотя я и понимаю, что в зловредности с Британией им трудно сравниться, но австрийский император вполне мог бы оспорить это утверждение.

— Что Франция, что Австрия — это две совершенно отдельные темы, — ответил адмирал Ларионов, — и по ним работа тоже уже начата. Хотя и тут не все так просто. Есть фактор, который объединяет их между собой, а также с Великобританией и САСШ…

— И кто же этот фактор? — с легкой усмешкой спросил император. — Я его знаю?

— Знаете, — усмехнулся адмирал Ларионов, — потому что этот фактор называется «Банкирский дом Ротшильдов» — это название носит одна из самых могущественнейших на данный момент финансовых корпораций. И если попробовать разобраться детально, то войну Россия ведет не с государствами, а с интересами ростовщического капитала, жаждущего мирового господства. По данным наших спецслужб, дом Ротшильдов оказался замешанным и в покушении на вашего батюшку…

— Да я этих… — взорвался император, — в порошок сотру! Чтобы по приказу Шейлоков русских царей убивали! Не бывать этому!

Адмирал Ларионов тяжело вздохнул:

— Александр Александрович, не надо рубить с плеча. Тут тоньше надо действовать и тщательней. Внутри России вне закона надо поставить вообще весь ростовщический капитал как таковой. Функции кредитования передать Государственному банку, а для сбережения народных средств — Сбербанку. Именно так мы и собираемся устроить у себя в Югороссии финансовую и банковскую систему. Только если вы это сделаете в то время, когда мы будем рубить головы этой гидре, то охотиться на вас будут активней, чем на вашего батюшку. Ибо деньги тут замешаны огромные.

Ну, и вам надо пресечь транжирство денег дворянским сословием и вывоз средств за границу. В Ниццу и Висбаден утекают деньги, полученные помещиками в Дворянском банке под залог имений. Я знаю, что лично вы живете очень скромно, так сделайте так, чтобы из и так не богатой России в Европу не утекали бы миллионы золотых рублей.

Император вздохнул:

— Прожектер вы, Виктор Сергеевич. Ну как же такое возможно пресечь? А то я бы и сам не прочь это сделать.

Адмирал Ларионов покачал головой:

— Ну, в России есть Крым, Кавказ и другие не менее приятные для жизни места, где можно было бы организовать свои Висбадены и Ниццы, при изрядном участии государства. А ведь это прямой доход казне. Ну а для тех, кто вывозит рубли за границу, надо сделать так, что на один вывозимый рубль еще один рубль должен быть положен в казенный банк на его счет. Тогда число желающих пошиковать на заграничных курортах резко уменьшится. Эту течь следует перекрыть. Иначе все попытки в этом направлении будут напоминать переноску воды решетом.

— Ну-ка, ну-ка, Виктор Сергеевич, — оживился император, — поведайте мне — как можно решить проблему нашей извечной бедностью?

— Не скажу, что это будет просто, — задумчиво сказал адмирал Ларионов. — Причина бедности государства — в нищете подавляющей части его населения. И она не в извечном пьянстве и лени нашего народа, как порой думают на западе. Нищета рождает нищету. Интересно, вы знаете, какая часть крестьянских семей безлошадная, а у какой части — только одна лошадь? Или какова урожайность и сколько народу элементарно умирает от голода? А ведь дальше будет только хуже — наделы нарезают по едокам, отсюда и высокая рождаемость, и не менее высокая детская смертность. Трое из четырех младенцев не доживают и до трех лет. И все равно население растет, как на дрожжах. Во времена Бориса Годунова для наступления голода потребовалось три полностью неурожайных года подряд. Сейчас же в России голод может наступить от любого каприза погоды. Народу стало вдесятеро больше, а на полях все та же соха, да и самих полей не сильно прибавилось. Вся Российская империя стоит на плечах у мужика, который и без того изнемогает. Выкупные платежи, если не ошибаюсь, это ведь две трети доходов не такого уж и богатого бюджета…

— Что же вы предлагаете? — спросил русский император. — Вы ведь не просто так завели этот разговор. Значит, у вас есть какой-то план…

— План есть, — кивнул адмирал, — точнее, пока еще не план, а лишь общее понимание — в каком направлении надо двигаться. И у вас, и у нас есть уникальная возможность избежать старых ошибок и постараться не наделать новых.

Необходимо возместить доходы казны, которые образуются после отмены выкупных платежей. Таким финансовым источником может стать международная торговля. Прямо на наших глазах умирает крупнейшая торговая империя в мире — Британская. Мы с вами имеем все возможности унаследовать ее торговые пути и рынки сбыта. В этом нам поможет уже обретенный контроль над Проливами. Суэцкий канал тоже находится фактически в наших руках, что позволит флоту российскому осваивать дороги к Индии и Китаю. В качестве опорных баз в Индийском океане рекомендую, как у нас говорят, «отжать» у британцев острова Цейлон и Сингапур. К формированию эскадры, которая двинется в том направлении, рекомендую привлечь капитан-лейтенанта Николая Михайловича Баранова. Того самого, который сейчас командует вооруженным пароходом «Веста».

Часть кораблей можно взять с Балтики, а в качестве транспортных единиц привлечь призы, захваченные каперской эскадрой Степана Осиповича Макарова. Но я вас умоляю, не надо пока лезть в Индию. Пусть индусские раджи сами разберутся с англичанами — при этом наши руки будут чисты. Да и сама Индия уже переварила стольких завоевателей…

В качестве замены индийскому направлению можно предложить персидское. В принципе взять Персию под свою руку будет не сложнее, чем Бухару, а вот богатств там гораздо больше. Сейчас в стране полнейшая анархия, и шахи из династии Каджаров не могут справиться с самовластием племенных вождей бахтиаров, курдов, луров и шахсеванов.

Персидский залив надо обязательно застолбить за Россией. Это прямой выход к теплым морям и нужные в будущем нефть и газ, и ключевая с точки зрения стратегии территория. С другой стороны, Россия должна начать строительство железной дороги от Оренбурга до Владивостока. Без этого все наши богатства Сибири так и останутся недоступными для хозяйственного использования. Причем строить надо сразу путь повышенной прочности, в две колеи, и поверьте, что и этого будет мало.

Китай сейчас уже полностью разорен англичанами и французами, поэтому лезть туда пока не надо. У японцев за сущие гроши можно выкупить еще мало освоенный Хоккайдо, и арендовать морскую базу на острове Цусима — вы помните, нам в свое время почти удалось это сделать, но из-за протестов англичан пришлось бросить уже построенные на Цусиме портовые сооружения.

Корея сейчас — вассал слабеющего Китая. Так что со временем, усилившись в тех краях, Россия сможет переключить ее вассалитет на себя и использовать в своих интересах как незамерзающие порты этой страны, так и ее многочисленное и трудолюбивое население, которое вполне готово к обращению в православие.

И вообще, пусть церковь тоже поучаствует в колонизации Дальнего Востока, но без лишней суеты. Обращение тамошних народов к православной вере вполне возможно. Просто к этому надо тщательно подготовиться.

Для создания на Дальнем Востоке Тихоокеанского флота я посоветовал бы вам направить туда нынешнего управляющего Морским министерством адмирала Лесовского. Рекомендую создать специальное Министерство Дальнего Востока и назначить Степана Степановича вашим наместником в тех благословенных краях. Он справится. Во всяком случае, в нашей истории он принес много пользы, будучи отправленным на Дальний Восток.

Будущее России, все ее богатства и союзники находятся именно на Тихом океане. Очень жаль, что ваш батюшка продал Аляску, а дедушка — форт Росс в Калифорнии. Одного золота в Сакраменто и прилегающих к нему районах было найдено на миллионы рублей. А на Аляске золото найдут лишь через двадцать лет. Так что, наладив торговые маршруты, можно будет попытаться честно выкупить обратно Аляску. Да, и необходимо обратить внимание на Гавайи. Когда Россия твердо станет своей ногой на Тихом океане, это будет прекрасная военная база и перевалочный пункт для морской торговли. Кроме того, это отличный курорт.

Другое направление для торговли — это Южная Америка. Тут нам необходимо обрести базы в Гибралтаре и на Азорских или Канарских островах. После этого наши корабли смогут прокладывать дальние маршруты по всей Атлантике, от Ла-Платы до Майами и Нового Орлеана. Для того чтобы наметить все эти пути, нам пока хватит уже имеющихся в наличии кораблей. А вот для того, чтобы все это по-настоящему освоить, потребуется строить по-настоящему большой торговый флот…

— Чтобы построить большой флот, нужны большие деньги, — задумчиво сказал Александр, — и вы, наверное, знаете, где их взять?

— Знаю, — кивнул адмирал Ларионов. — Самый дорогой товар в мире — это алмазы. Максимум цены при минимуме веса. Самое крупное месторождение алмазов находится в Южной Африке, в пустыне Намиб, у так называемого Берега Скелетов. Сейчас это месторождение еще никому не известно, поэтому алмазы там можно ковырять просто палкой из земли.

Но если подойти к делу серьезно, то там хватит денег на все — и на флот, и на новую крестьянскую реформу, и на индустриализацию всей Руси… Там этих алмазов тысячи пудов… И, кстати, огранку тоже надо будет делать свою. Она как минимум удваивает доход… Как для вас звучит: Санкт-Петербургская бриллиантовая биржа? Когда кончатся запасы в Африке, можно будет вскрыть свои кладовые в Восточной Сибири и в Якутии.

Ошеломленный император еще немного посидел в кресле, а потом встал и прошелся по кабинету:

— А может, Виктор Сергеевич, с этой Южной Африки и начнем? — спросил он. — А остальное пока подождет?

— Нет, Александр Александрович, — ответил адмирал Ларионов. — Начинать надо все понемногу, лишь тогда будет возможность скрыть наш истинный интерес от тех же недобитых Ротшильдов или немцев, которым очень быстро станет интересно, откуда мы берем деньги. Тем более что для того, чтобы Германии было не до расширения на восток, мы должны скормить ей Францию и все ее колонии в Африке. На это у немцев лет сто будут уходить все силы и средства. Вообще, пусть забирают себе всю Африку целиком, оставив нам только порт на мысе Доброй Надежды и ту самую алмазоносную пустыню. А чтобы никто как можно дольше ни о чем не догадывался, можно будет начать потихоньку ковыряться в Сибири, и при этом выдавать африканские алмазы за сибирские. По крайней мере, у нас будет время, чтобы укрепиться.

Кроме всего прочего, контроль над торговыми маршрутами — это огромное богатство само по себе. Алмазы от переизбытка их на бирже могут подешеветь, но транспортные пути будут всегда приносить прибыль. Притом учтите, что новые корабли мы собираемся строить уже по нашим проектам, быстрые, вместительные, способные без бункеровок пересекать океаны, и при установке вооружения легко превращающиеся во вспомогательные крейсера.

Но прежде чем мы займемся африканскими делами, нам нужно закончить с делами в Европе. Так что, Александр Александрович, терпение и еще раз терпение.

Нам еще предстоит тихо разрядить австрийскую мину, стать свидетелем экзекуции, которую учинит Германия Франции, превратить Англию в обычное добропорядочное королевство и сделать всю Европу лояльной по отношению к нам. А пока можно рассылать так называемые научные экспедиции и вбивать заявочные колышки. Время больших денег и больших дел еще придет. Россия должна быть великой, и она будет таковой…

— А что же вы, Виктор Сергеевич, отделяете себя от России? — спросил император.

— Ничуть, — ответил адмирал. — Мы не собираемся вечно быть суверенными. Просто время формального воссоединения Российской империи и Югороссии придет чуть позже, когда мы сможем хоть немного подтянуть матушку Русь к нашему уровню. Возможно, это случится еще при нашей с вами жизни, возможно, что и нет… О сем ведает лишь Всевышний…

— Аминь, — перекрестился Александр. — Надеюсь, что так оно и будет, — он пожал своей огромной лапищей руку адмиралу: — Спасибо вам за сегодняшнюю беседу. Теперь я знаю точно, о чем мне следует говорить с германским императором Вильгельмом…

6 августа (25 июля) 1877 года, полдень.

Вена, Бааль-плац, Министерство иностранных дел Австро-Венгерской империи

Граф Дьюла Андраши

Я сидел за столом в своем кабинете и тупо смотрел на лежащий передо мной лист бумаги. Только что его вручил мне посол России Евгений Новиков. Этот проклятый славянофил торжествовал, плохо скрывая свою радость. Но глаза его лучились, как звезда ордена русского святого Александра Невского на фраке этого неотесанного русского варвара. Он прекрасно знал, что принес мне.

А принес он не что иное, как смертный приговор Двуединой империи. Да-да, иначе расценить то, что было написано во врученном мне документе, назвать было невозможно. По сути это был ультиматум, принять который было нельзя, но и не принять — тоже. Это все проделки проклятого русского канцлера, графа Игнатьева. Но как Бисмарк мог поставить подпись под этим возмутительным документом?!

Да, русский император был убит в Софии, но Австрия-то тут при чем?! Правда, Новиков показал мне еще один документ — копию протокола допроса пойманного русскими цареубийцы. Этот злодей сам был гражданином САСШ, но из его показаний следовало, что его нанял для совершения покушения на царя какой-то австриец. Я-то прекрасно знал — что это был за «австриец». Но как доказать всем, что наша империя причастна к убийству Александра II лишь косвенно? Так что формально русские могли потребовать от наших властей полного содействия международной комиссии, которая будет долго искать этого «австрийца» на территории Австро-Венгерской империи и, вполне естественно, так и не найдет его.

Да и другие условия, которые русские и пруссаки поставили в своем, прямо скажем, ультиматуме, по отдельности были вполне приемлемыми. Ну, прекратим мы агитацию против России — на время, или уволим несколько наших чиновников, самых отъявленных русофобов — тоже на время.

Но все условия вместе… Если мы примем их, то можно смело утверждать, что с этого момента наша империя выпала из числа великих держав и стала одним из обычных государств, пусть даже и со славным прошлым.

А не принять ультиматум… Вызвать послов России и Германии, при них порвать эту проклятую бумагу и швырнуть ее в ненавистные мне лица этого надменного пруссака Генриха Рейсса и варвара-славянина Новикова? А что потом?

Такой поступок стал бы косвенным признанием нашей вины, и Австро-Венгрию ждала бы показательная порка. Ничто так хорошо не укрепляет союзные отношения, как совместное избиение третьей стороны. И в данном случае мальчиком для битья будет моя империя.

Я даже не пытался себя обманывать — мы не могли оказать никакого сопротивления, к примеру, одной лишь Германии. Ведь всего одиннадцать лет назад Пруссия, которая теперь называется Германской империей, наголову разгромила наши войска в Богемии. А ведь после этого их армия закалилась в большой войне против Франции и стала воистину непобедимой. А теперь к германцам присоединятся еще и русские. Я помню их казаков в Пеште, а пехоту — в Дебрецене. И хотя это было в 1849 году, но ведь это было… А совсем недавно их армия разгромила турок и освободила Болгарию, понеся при этом на удивление малые потери. Кроме русских армий на Балканах на наших восточных границах стоят еще несколько русских армейских корпусов, в любой момент готовых начать против нас войну. Александр III наверняка жаждет крови и не помедлит ни на мгновение, стоит нам дать ему повод к началу военных действий. Не надо забывать и про их союзников — сербов, черногорцев и румын, которые тоже не испытывают к нам добрых чувств, ибо австрийская оккупация для славян ничуть не лучше турецкой.

А эта проклятая и ужасная Югороссия! Меня просто бросает в холодный пот, когда я слышу рассказ о чудовищных боевых машинах этих выходцев из ада. Один их корабль, подошедший к Триесту, способен играючи, как на маневрах, расстрелять весь наш флот с безопасного для себя расстояния.

Нет, воевать мы сейчас не в состоянии. Можно, конечно, поискать союзников, чтобы вместе с ними сразиться с русскими и пруссаками. Но где ж их взять-то, этих союзников… Османская империя перестала существовать, и вместо нее мы видим скопище каких-то средневековых образований, воюющих уже между собой. Британия сейчас переживает, пожалуй, самый драматический период в своей истории, и никому уже помочь не в состоянии…

Франция? Я был стопроцентно уверен, что каналья Бисмарк, подписав этот проклятый ультиматум, наверняка выторговал для себя у русских право на новую победоносную войну с Францией. И сейчас положение этих лягушатников просто отчаянное. Похоже, что на этот раз пруссаки обкорнают Францию еще более основательно, чем это было в не столь далеком 1871 году. Нет, Париж скоро сам начнет отчаянно взывать о помощи и унижаться перед русскими, чтобы те замолвили за них словечко перед этим солдафоном Бисмарком…

Кто еще там остался — Италия? Так эти макаронники спят и видят, как бы отобрать у нас Триест. Испания? Там на Пиренеях сейчас только-только очухались после затяжной гражданской войны. Да и к тому же, воспользовавшись временным бессилием Британии, испанцы под шумок собираются отобрать у нее Гибралтар. Нет, две этих страны сейчас сами заглядывают в рот Югороссии, надеясь с ее помощью округлить свои владения. Испания — за счет Британии, а Италия — за счет нас.

Так что куда ни кинь, везде или враждебные нам державы, или те, кто и готов был бы нам помочь, но возможности такой у них нет. Так что деваться нам некуда, и придется принимать этот мерзкий ультиматум. Я еще раз перечитал его и, вздохнув, положил в кожаную рабочую папку.

Теперь мне предстояло самое неприятное — ехать на доклад к императору и зачитать ему эту бумагу… Я собирался года через два-три подать в отставку, уйти с поста министра иностранных дел империи, чтобы засесть за мемуары. Похоже, что теперь мне придется заняться этим гораздо раньше…

6 августа (25 июля) 1877 года, двумя часами позднее.

Вена, дворец Шенбрунн

Граф Дьюла Андраши

Император Франц-Иосиф буквально был вне себя. Я его редко видел в таком состоянии. Он кричал на меня, словно на нашкодившего мальчишку:

— Андраши, я не понимаю, чем вы занимаетесь в своем министерстве?! Вы ухитрились за столь короткое время перессорить мою империю со всеми ее соседями! Кем мы теперь стали?! Мы превратились в посмешище для всего мира! Неужели нет никакого выхода, и мы будем вынуждены согласиться со всеми требованиями, изложенными в этой бумаге?! — Франц-Иосиф потряс перед моим носом листком с текстом ультиматума.

— Ваше величество… — я попытался вставить пару слов в гневную тираду императора, — нам все же придется принять возмутительные требования русских и пруссаков. Это все же гораздо лучше, чем видеть на нашей территории войска иностранных держав. Пусть их сыщики ловят убийц императора Александра Второго. Мы окажем им в этом всю необходимую помощь и тем самым докажем, что не имеем никакого отношения к преступлению в Софии.

— Значит, «пусть ищут»? — зловещим шепотом произнес Франц-Иосиф. — Граф, вы в своем уме? А если они что-нибудь найдут? Я слышал, что кое-кто из моих подданных действительно отметился в этом убийстве. Вы понимаете, граф, что будет со мной и моей империей, если об этом узнают русские или пруссаки?

— Ваше величество, — ответил я, — мною приняты все необходимые меры, чтобы этих людей никто никогда не нашел… Ну, вы меня понимаете… Гм…

Император подозрительно посмотрел на меня:

— Граф, — сказал он, немного помявшись, — а вы полностью уверены, что этих людей никто уже никогда больше не найдет?

— Уверен, ваше величество, — загадочно сказал я. — С ними теперь можно будет побеседовать лишь на Страшном суде, — на самом деле я блефовал, ибо сам и понятия не имел, кто именно из австрийских подданных был замешан в цареубийстве.

— Хорошо, Андраши, — проворчал Франц-Иосиф, опускаясь в кресло и закрывая глаза. — Пусть все идет, как идет. Только каков мерзавец этот Бисмарк! — сменил он тему разговора, немного помолчав. — Как быстро этот пруссак переметнулся к русским. Конечно, мы ему теперь не нужны, — сказал с горечью император, — русские поманили его, пообещав закрыть глаза на то непотребство, которое он собрался совершить в самое ближайшее время с Францией, и, возможно, предложили Германии продвинуть свои границы на юге — естественно, за счет наших территорий.

— Не исключаю такой возможности, — сухо ответил я. — Многие из прусских генералов не забыли нашего позора под Кёниггрецем и бивачных костров своих гренадер у ворот Вены. Вот это меня и беспокоит.

— Да, граф, — уже спокойным тоном сказал император. — Надо любой ценой попытаться оторвать Германию от ее случайного союза с Россией и снова перетянуть наших, скажем так, двоюродных братьев, на нашу сторону. — Но, Андраши, — продолжил со вздохом Франц-Иосиф, — этим придется заняться уже совсем другому человеку. Вам следует подать в отставку. А на ваше место я назначу горячего сторонника союза с Германией, бывшего нашего посла в Турции и Италии Генриха Карла Хаймерле. Только не обижайтесь на меня, граф, — император дружески пожимал мне руку, — вы много сделали для нашей империи, но сейчас пришло время для совсем других людей.

— Ваше величество, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие, — свое прошение об отставке я готов написать прямо здесь, в вашем кабинете. Разрешите мне присесть за ваш стол?

7 августа, полдень. Париж, Елисейский дворец

Президент Французской Республики

маршал Мари-Эдм-Патрис-Морис де Мак-Магон,

герцог Маджентский и министр иностранных дел Франции герцог Луи Деказ

— Господин президент, — герцог Деказ был мрачен, как священник при отпевании, — мы обречены. Наш агент в Берлине сообщает, что русские собираются заключить союз с Германией.

— Которые из них? — встрепенулся Мак-Магон. — Луи, поясните мне, о чем, собственно, идет речь?

— Ваше превосходительство, — официально заявил министр иностранных дел Третьей республики, — я имею вполне достоверные сведения о том, что на переговорах министров иностранных дел Германской и Российской империй, а также Югороссии, прошедших в Софии сразу после убийства русского царя Александра Второго, достигнуто принципиальное согласие на заключение между этими державами самого тесного союза, так называемого Евразийского союза.

Одним из пунктов этого соглашения является признание обеими русскими державами западных границ Германской империи и ее права на превентивную оборону, в случае если Франция будет угрожать ее безопасности и территориальной целостности.

— Как?! Не может быть! — прохрипел вскочивший с места Мак-Магон. При этом на его лице было написано выражение «а нас за что?». — Скажите мне, герцог, как такое могло случиться?! Что тогда там, в этом Стамбуле-Константинополе, делает этот бездельник Жюль Верн? Мы его для чего туда посылали?

— Жюль Верн вдохновенно пишет свои книги, — с грустью в голосе ответил Деказ. — Югоросское правительство подарило ему большой дом с прислугой на берегу моря. Он прислал нам на Кэ де Орсе большое письмо, в котором отказывался от дальнейшего сотрудничества с нами ввиду его полной бесперспективности и выражал искреннее сожаление о том, что его любимая страна отдана на растерзание алчным Шейлокам-банкирам и беспринципным политикам. Последнее, господин президент, как я понял, о нас с вами.

Я не знаю, что русские сказали такого месье Жюлю Верну, но все, что сейчас происходит в Константинополе, не сулит нам ничего хорошего. О чем-то подобном нам надо было задуматься четверть века назад, когда ваши солдаты отчаянно лезли на стены русского Севастополя.

— У Севастополя не было стен, — машинально отозвался Мак-Магон, — там были бастионы и… — он обреченно махнул рукой. — Наши солдаты тогда защищали просвещенную Европу от диких азиатских варваров.

— Дикие азиатские варвары, господин президент, — немедленно откликнулся Луи Деказ, — тогда ходили в наших союзниках, помните таких — в красных фесках и шароварах? Наш император тогда допустил большую глупость, что поддался на уговоры этих проклятых британцев. Если бы не эта Восточная война, сейчас бы мы спали спокойно. Это Наполеон Третий завел нас в тупик. Он уже в могиле, а мы продолжаем разгребать те кучи дерьма, в которые он завел Францию…

Во времена его корсиканского дядюшки русские в ответ на наш захват Москвы через два года взяли Париж. А сейчас… Англия уже почти уничтожена, ведь вы знаете, что после Афинского инцидента русские окончательно добили британский флот и накинули на Британские острова удавку морской блокады.

— Это не русские, а югороссы, — отмахнулся Мак-Магон от министра иностранных дел.

— А какая, собственно, разница? — иронически отозвался герцог Деказ. — Помяните мое слово, лет через десять-пятнадцать эти две державы сольются в одну, и или Югороссия станет Россией, или Россия превратится в огромную Югороссию. Они даже особо и не скрывают своих намерений.

С присоединением к этой дружной русской парочке Германии, угроза, которая нависла над Францией, стала вполне реальной. Сейчас, после отставки нашего друга Горчакова, Россия не будет уже ссориться из-за нас с Германией. Господин президент, вспомните ужас Седана, осады Меца и блокаду Парижа. Все эти кошмары могут повториться вновь!

— Не дай бог! — воскликнул Мак-Магон. — Но что мы можем сделать, чтобы этого не произошло?

— Мы можем попытаться войти в создаваемый Югороссией Средиземноморский союз, — вкрадчиво сказал герцог Деказ. — Кроме Югороссии в него собираются войти Сербия, Черногория, Болгария, Греция и Италия… Да-да, наш старый друг, пройдоха Виктор-Эммануил Второй уже понял, с кем ему выгодно дружить. Членство в этом союзе не вернет нам Эльзас, но защитит Францию от возможной агрессии Германии. Правда при этом нам придется кое-чем пожертвовать.

— И чем же? — поинтересовался Мак-Магон.

— Не чем, а кем, — ответил с кривой усмешкой Луи Деказ, — этими толстосумами Ротшильдами. Русские обвинили их в организации убийства императора Александра и потребовали головы виновных. Если Третья республика и вступит в союз с Югороссией, то только после того, как мы полностью избавимся от присутствия их банкирского дома на нашей территории.

— Но это же невозможно! — воскликнул Мак-Магон. — Ротшильды — одно из могущественнейших семейств банкиров…

— Возможно, — отозвался герцог Деказ. — Австро-Венгрия уже получила ультиматум трех держав, который требует от правительства в Вене допустить на территорию их империи германских, русских и югоросских следователей и оказывать им полное содействие. В противном случае три указанные державы обещали лоскутной империи крупные неприятности. Когда эти люди закончат свою работу в Вене, то вполне вероятно, они заглянут потом к нам. Вы собираетесь ждать, когда это произойдет, или предпочтете действовать на опережение?

— Естественно, не стоит ждать, — воскликнул французский президент, — но что именно мы можем сделать? Ротшильды — это богатые и влиятельные люди во Франции, и если они узнают…

— Вы предпочтете капитулировать, когда вам прусский гренадер приставит к груди штык, или русский казак пику? — спросил герцог Деказ. — Или будете ждать, когда по этому прекрасному дворцу нанесут удар своими бомбами эти ужасные югоросские «сушки»? Если хотите, я могу дать вам почитать свидетельства очевидцев, недавно полученные нами из Константинополя. В ночь захвата Константинополя в своих казармах так была уничтожена вся султанская гвардия — восемь тысяч штыков. Разбор завалов был закончен лишь недавно, и правительство Югороссии заявило, что на месте этих казарм будет построено здание для Константинопольского университета.

— Это невероятно! — удивленно воскликнул Мак-Магон. — Но вы мне так и не сказали, как мы сможем уберечься от гнева Ротшильдов, пока они еще у нас во Франции обладают богатством и влиянием.

— Ротшильды обречены в любом случае, — ответил герцог Деказ. — Бисмарк любит их не больше, чем русские, и если Францию оккупируют пруссаки, они просто конфискуют все их банковские активы. При этом банкирский дом чрезвычайно богат, и в случае его ликвидации может изрядно поправить свои дела государственная казна и те, кто… ну, вы меня понимаете — нельзя держать во рту мед и не попробовать его.

Вспомните судьбу тамплиеров и то, что с ними сделал король Филипп Красивый, когда они, по его мнению, стали слишком богаты и независимы. Господин президент, если вы дадите команду, то мои люди начнут зондировать почву насчет улучшения отношений с Германией и Россией. В противном случае примите мое прошение об отставке.

Я не желаю иметь ничего общего с тем, что могут устроить пруссаки в нашей милой Франции, если мы экстренно не предпримем неотложные меры против их возможного вторжения.

— Да, конечно, — сказал Мак-Магон, — действуйте… В смысле, начинайте свой зондаж. Но, Луи, прошу вас, пусть ваши люди будут предельно осторожны. Если Ротшильды пронюхают о чем-либо, нам с вами не сносить головы. Это я вам могу сказать точно.

7 августа 1877 года. Лондон, Букингемский дворец

Королева Виктория и премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли

Букингемский дворец был словно погружен в траур. Придворные тихо ступали по гулким коридорам и разговаривали только шепотом. Хоронили не королеву, которая еще была жива, хоронили саму Великобританию, потерпевшую полное поражение в борьбе с союзом России и Югороссии, и теперь схваченную за горло тугой петлей морской блокады. Уже почти две недели в английские порты не приходили корабли. Страховки сначала взлетели до немыслимых высот, а потом было заявлено, что на время блокады страховка полностью отменяется. Цены на колониальные товары — чай, специи, сахар — выросли в десятки раз. Разорялись не только торговцы — из-за отсутствия сырья остановились текстильные фабрики, на улице оказались тысячи голодных ткачей. Прекратили свою работу верфи. Рыбаки боялись выходить на промысел. Над Британией, никогда полностью не обеспечивавшей себя ни сырьем для промышленности, ни продовольствием, нависла угроза голодных бунтов.

По приморским городам ходили какие-то люди и агитировали переселяться в Югороссию. Условия для отчаявшихся безработных и голодных британцев были просто сказочные: восьмичасовой рабочий день, бесплатное жилье каждой семье, бесплатная медицинская помощь и бесплатное образование для детей. Многие верили, и через Канал на рыбацких баркасах уже отплыли первые смельчаки. В основном это были выходцы из Шотландии и Ирландии. Полиция сбилась с ног в поисках агитаторов, но во время облав народ прятал их, и вскоре они вновь продолжали свою деятельность.

Государство как беспрерывно и четко функционирующий организм постепенно умирало. По еще действующей переправе через Канал из Европы поступали малоприятные вести. Русского императора убили, но вместо него на российский престол взошел его старший сын. Медведь сменил на троне старого и осторожного лиса.

Что ни делается, все к худшему. Если Александр II относился к идее тесного союза с Югороссией и тем более с Германией весьма прохладно, то его сын, подружившись с югороссами, показал себя во всей красе.

Не прошло и двух суток после смерти его батюшки, и на просторах Евразии, от Страсбурга до Владивостока и от Петербурга до Константинополя, возник Евразийский союз, как воплощенный кошмар британцев, и поставил крест на их планах достижения мирового господства. Ультиматум, предъявленный тремя державами Австро-Венгрии, тоже имел для Британии весьма неприятные последствия. Пусть австрийцы слишком мало знают о том, кто и как организовывал цареубийство, но если мстительные русские, хитроумные югоросские и дотошные немецкие сыщики докопаются до некоторых вещей, то мало никому не покажется.

Рано или поздно оборванные ниточки приведут следствие в Лондон, и тогда на дом Саксен-Кобургских обрушится несмываемый позор участия в цареубийстве. Со всеми вытекающими последствиями.

Забыв о том, что она сама была инициатором и вдохновителем этой акции, королева Виктория яростно орала на своего премьера. Ей уже виделись тысячи германских солдат, высаживающихся с русских кораблей в устье Темзы. Одного юридически доказанного соучастия в организации убийства русского монарха хватило бы для того, чтобы королеве Виктории было отказано от дома всеми царствующими семействами Европы.

Вдоволь накричавшись на своего премьера, королева Виктория успокоилась и начала отдавать Дизраэли более-менее внятные распоряжения, от которых у того встали на голове редкие волосы.

Самой главной и самой большой угрозой для королевы был ее старший сын, принц Уэльсский Эдди, будущий король Эдуард V. Он вполне мог отстранить от власти свою мать и тем самым заслужить прощение со стороны нового русского императора. Как-никак он был когда-то с ним в хороших отношениях, можно сказать даже дружил, и вряд ли Александр III будет карать своего старого друга Эдди за грехи его непутевой мамаши. Заговор казался ей таким вероятным и неминуемым, что ее помраченный кошмарами мозг был убежден в его реальности.

В припадке безумия Виктория потребовала от своего верного слуги, чтобы он как можно быстрее организовал физическое устранение ее старшего сына и всей его семьи, свалив это злодеяние на ужасных югоросских агентов.

Выслушав эти распоряжения, лорд Биконсфильд сказал, побледнев:

— Слушаюсь, ваше величество, — повернулся и, по-стариковски шаркая, вышел из кабинета королевы. Там, в приемной, прямо на глазах ошарашенной охраны, он вытащил из кармана сюртука небольшой однозарядный пистолет, который он стал носить с самого начала этого безумия, сунул ствол себе в рот и нажал на спуск.

Грохот выстрела, облако едкого дыма и кровавое пятно на золоченой алебастровой лепнине… Через несколько секунд в приемную вихрем влетела королева. Увидев труп своего премьера, она мешком повалилась рядом с ним и забилась в истерике. Что же делать бедной королеве, когда даже самые верные и преданные уходят прямо в ад, предпочитая общество обитателей пекла общению с ней?

7 августа (26 июля) 1877 года, вечер. Югороссия, Константинополь

Майор армии Конфедеративных Штатов Америки

Оливер Джон Семмс

Как гром среди ясного неба на нас обрушилась весть об убийстве русского императора в Софии. Наша делегация даже начала опасаться, что она зря прибыла в Константинополь — русским, после таких трагических событий, возможно, будет просто не до нас.

Действительно, нашему президенту так и не удалось пока встретиться ни с таинственным адмиралом Ларионовым, ни с новым русским императором. От огорчения он даже приболел и попал в больницу, а мы всерьез начали опасаться, что не только русские потеряют своего правителя. Но здешние врачи оказались на высоте, Дэвис быстро пошел на поправку, и, по рассказам генерала Форреста, его вот-вот выпишут.

А тем временем русские военные начали активно работать с генералом Форрестом и моим отцом. Сначала предполагалось назначить меня помощником к нему, но я им рассказал, что когда мне пришлось стать командиром канонерки «Дайана», я приказал написать на левом и правом борту слова «port» и «starboard» — так в английском именуются левый борт и правый борт — ибо я все время забывал, какой из них какой. Русские посмеялись над этим, рассказав, что в стародавние времена к ногам солдат-новобранцев привязывали сено и солому, чтобы они знали, с какой ноги шагать — правой или левой, и попросили меня поприсутствовать при обсуждении армейских дел. Тем более что генерал Форрест проникся уважением ко мне и ничуть не возражал.

Нашим хозяином стал полковник Бережной — командир югороссийских сухопутных сил и человек, о котором уже слагали легенды. Со своей стороны, он с подчеркнутым уважением относился не только к генералу Форресту, которого почитал за гениального полководца, но и к моей скромной персоне.

Разговор шел об организации новой армии Юга, о ее вооружении и подготовке. Нам показали тренировку одной из частей русской морской пехоты. Это зрелище было настолько впечатляющим, что генерал Форрест потом шепнул мне на ухо, что если бы у него был хотя бы один такой батальон, то он разбил бы всю Армию Миссисипи без особого труда. Но даже мне было ясно, что так обучить наших солдат было бы практически невозможно. К тому же такого оружия, по словам полковника, не хватало даже для новых частей югоросской армии.

На мой вопрос, на что же можем рассчитывать мы, полковник предложил мне понаблюдать за тренировками Национальной гвардии Югороссии, которую как раз создавали в Константинополе и других городах нового государства. И познакомил меня с капитаном Рагуленко. Представьте себе человека размером с бизона и с подобным же темпераментом, одетого в такую же пятнистую форму, как и большинство русских солдат. Как я узнал позже, русские солдаты между собой метко называли его «капитан Слон». Он, как оказалось, неплохо говорил по-английски, и мы очень быстро нашли общий язык. Но обо всем по порядку.

Меня заинтересовал короткоствольный карабин, который висел у него через плечо. Это было небольшое по размерам оружие со складным прикладом и с такой изогнутой длинной штукой для патронов спереди и маленькой пистолетной рукояткой сзади.

— Это автомат Калашникова. Хочешь из него пострелять? — спросил он меня.

Какой же южный джентльмен откажется от подобного заманчивого предложения! Мы пошли в тир. Сергей (так звали капитана) продемонстрировал, что из этого карабина можно стрелять по многу раз подряд, и что перезарядка необыкновенно проста — достаешь эту переднюю штуку, которую русские называют магазин, меняешь ее на другую такую же, но полную патронов, и стреляй дальше. Только не стоит держать карабин за нее, патрон может перекосить. Для удержания при стрельбе существует такая штука, которую русские называют цевье.

А еще из него можно стрелять так, что выстрелы следуют один за другим без перерыва, что, конечно, очень важно, если на тебя напало множество врагов. Тогда каждый солдат на какое-то время становится равным трем, а то и четырем стрелкам.

Сперва я попробовал стрелять одиночными выстрелами. Это было восхитительно! Отдача намного мягче, чем у наших ружей, точность не в пример выше, а то, что после пятнадцати выстрелов все еще не нужно было ничего перезаряжать, меня поразило до глубины души. К тому же из-за пистолетной рукояти держать это оружие очень удобно, и рука совершенно не уставала.

— Оливер, попробуй теперь очередью, — предложил нависший надо мной капитан Рагуленко.

Вот здесь, увы, я не был готов к тому, что ствол начал задираться — хотя об этом меня честно предупредили. Вторая очередь — я опустошил при этом магазин до конца — была уже более кучной. Тут надо было лишь приноровиться. Но все равно, если противник идет на тебя плотным строем, то это страшное оружие, и при достаточном количестве патронов вооруженный такими карабинами взвод сможет остановить и рассеять вражеский полк.

— Ну, что скажешь? — спросил меня мой новый друг, когда я вернул ему карабин.

— Эх, будь у нас такое оружие в Войне Севера и Юга, победа была бы за нами… — ответил я.

Увы, Сергей сказал мне, что пока может предложить нам лишь трофейные американские винтовки Ремингтона (Rolling Block Rifle) и Винчестера (модели 1866 и 1873), которые в большом количестве находились на турецких складах и которыми вооружают сейчас Национальную гвардию Югороссии. Ими же русские планируют вооружать как ирландцев, так и нас, если, конечно, не найдется более совершенного оружия, или не наладится выпуск новых моделей.

— Завтра в семь утра я за тобой заеду, — сказал он мне, — посмотришь своими глазами, как мы делаем настоящих воинов из вчерашних крестьян.

На следующее утро мы отправились на полигон рядом с городом. Народ в Национальной гвардии был весьма пестрый. Как мне рассказал Сергей, среди них были греки, сербы, болгары — кто из Константинополя, кто из приграничных районов. Не брали туда только турок.

Все солдаты — Сергей называл их бойцами — были одеты в темно-коричневую форму. Как сказал мне капитан Рагуленко, очень важно, чтобы форма издалека не бросалась в глаза. Солдат, оставшийся незамеченным, имеет шанс убить своего противника раньше, чем тот убьет его.

Когда мы пришли на место, Сергей сказал:

— Оливер, оставайся тут на наблюдательном пункте, отсюда тебе все хорошо будет видно.

— А можно мне тоже поучаствовать? — спросил я. Ибо как понять, насколько хороша их подготовка, если не попробовать все на своей шкуре?

Сергей посмотрел на меня с уважением:

— Оливер, так ты давно уже не воевал. И годков-то тебе не меньше, чем мне.

Но я настоял на своем. Сергей распорядился, чтобы мне выдали такую же форму, как и других гвардейцев, а также винтовку Ремингтона. На форму надевался жилет с множеством карманов, в которых чего только не было — в том числе и трубки с ручкой, которые капитан называл «гранатами». На учения нам выдали деревянные макеты, но мне показали, как выглядит настоящая граната, и как ее использовать. Ничего сложного, никаких фитилей — выдергиваешь из рукоятки шнурок запала и бросаешь. Команды капитан отдавал по-русски, но специально для меня он повторял их и на английском.

Я ожидал, что мы будем маршировать на плацу, но этого практически не было. Вместо этого тренировка началась с бега с оружием при полной экипировке. Потом нас заставили преодолеть полосу препятствий — я уже, конечно, уже не первой молодости, и это было очень непросто, но все равно я смог оценить, насколько это было полезно.

Потом были стрельбы. Я из такой винтовки никогда не стрелял, но это оказалось намного проще, чем энфилды и спрингфилды, хотя, конечно, приходилось перезаряжать винтовку после каждого выстрела. И хоть я и был артиллеристом во время войны, да и стрелял в последние годы только на охоте, но все же показал им, на что способен офицер армии Конфедерации — если первые три выстрела были семеркой и двумя восьмерками, то последующие были девятками и десятками.

— Да, стреляешь ты неплохо, — сказал мне Сергей. — А не хочешь потренироваться с гранатами? Попробуй попасть вон в тот круг.

Здесь у меня точность оказалась не на высоте, и две из трех гранат упали довольно далеко от круга. Только третья оказалась внутри белой окружности. Впрочем, подумал я, если я никогда раньше не играл в бейсбол, то современная молодежь очень любит этот вид спорта, а там важна точность броска. Думаю, что им будет намного проще.

После обеда мы стали работать над формациями. Как ни странно, я ничего принципиально нового не увидел. Ближе к концу войны и мы перешли со стрельбы залпами шеренгами к рассыпному строю, да и короткие перебежки вытеснили атаку в полный рост после битвы при Геттисберге и жутких потерь нашей армии.

Но меня поразило, как это доводилось русскими до автоматизма. У нас обычно сержант проводил инструктаж перед боем, и многие новички погибали еще до того, как, наконец, начинали понимать, чего же от них хотят.

Здесь же в первом же бою эти гвардейцы будут действовать не хуже ветеранов. Если посмотреть со стороны, то передвигающиеся по очереди короткими перебежками фигуры, одетые в сливающиеся с местностью мундиры, были малоприметными. В них будет очень сложно целиться — противник едва успеет взять на прицел одного из них, как тот заляжет, а где-то рядом появится еще один, и все надо будет начинать сначала.

Мой новый друг предложил мне не участвовать в последней пробежке, но я не счел для себя возможным уронить честь армии южан и честно пробежал с прочими гвардейцами до самого конца, хоть это и было нелегко.

После учений капитан Рагуленко сказал, пожимая мне руку:

— Эх, Оливер, попади ты к нам в чуть более нежном возрасте, я б из тебя такого отличного морпеха сделал… Кстати, тебе понравились наши учения?

— Знаешь, — ответил я, — все, кажется, было очень просто, но вот я подумал, что не хотел бы воевать с этими ребятами после двух-трех месяцев подобных тренировок.

Он засмеялся.

— А тебе и не придется с ними драться. А вот когда подойдет черед готовить ваших парней, то я надеюсь, что они продемонстрируют еще большие успехи. Основная проблема греков, сербов и болгар заключается в том, что у них хромает дисциплина. А если все ваши парни такие, как и ты, то мне уже заранее жалко янки. Ну и пес с ними! Ну что, пойдем к нам, отметим твое, так сказать, боевое крещение?

— Знаешь, — честно отказался я, — давай как-нибудь в другой раз. А то знаю я уже, как русские празднуют. А мне нужно сегодня на трезвую голову рассказать обо всем, что я видел, генералу Форресту. Мне кажется, что теперь у нас есть шанс на успех…

8 августа (27 июля) 1877 года, утро. Константинополь,

дворец Долмабахче

Александр Васильевич Тамбовцев

Сегодня ночью из Анкары в Константинополь примчался новоиспеченный эмир Абдул Гамид вместе с сопровождающим его капитаном Хабибулиным и морпехами охраны. Он получил по рации печальное известие об убийстве русского императора и тут же спешно отправился в Константинополь, дабы выразить свое соболезнование новому царю и засвидетельствовать ему свою верность и преданность. Тем более что бывший султан и Александр III в свое время даже подружились, и их связывали гораздо более тесные отношения, чем сюзерена и вассала.

Встреча Абдул Гамида и Александра Александровича состоялась в одном из залов дворца. Она была трогательной. Бывший султан и император крепко обнялись, после чего Абдул Гамид витиевато на неплохом французском языке выразил свое сочувствие по поводу злодейского убийства «русского падишаха» и обещал, что «все население Ангорского эмирата разделит горе, обрушившееся на подданных, лишившихся своего властелина». Ну, насчет последнего — всеобщей скорби турок — у меня, старого циника, возникли некоторые сомнения. Но то, что Абдул Гамид искренне огорчен случившимся, было видно невооруженным глазом.

Чуть позднее, за завтраком, на который в качестве переводчика был приглашен наш уважаемый майор Османов, Александр III рассказал о подробностях цареубийства. Бывший султан, услышав их, разошелся не на шутку и, разразившись проклятиями, потребовал, чтобы пойманных злодеев после суда предали самой страшной казни. Он даже пообещал царю найти какого-то знаменитого заплечных дел мастера — старого палача, который служил еще султану Махмуду II. Несмотря на преклонный возраст, этот мастер своего дела, со слов Абдул Гамида, еще вполне мог лихо содрать кожу с приговоренного к смерти или посадить его на кол.

Не знаю, сказал ли это бывший султан в шутку, или всерьез хотел, чтобы те, кто поднял руку на коронованную особу, были подвергнуты такой страшной казни, но у меня от его слов мурашки побежали по коже. К чести Сан Саныча, он не стал развивать эту тему и сухо сказал Абдул Гамиду, что все виновные будут строго наказаны. Кого-то из них повесят, а кого-то пожизненно отправят туда, куда Макар телят не гонял, и где живые будут завидовать мертвым.

Пока майор Османов, тщательно подбирая слова, переводил все сказанное, я вспомнил о каторге на Сахалине и в Нерчинске, а также о знаменитом «каменном мешке» — камере в бобруйском форту «Фридрих Вильгельм». Она была построена немецкими инженерами по образцу средневековых темниц Европы. В этой яйцевидной камере невозможно было ни сесть, ни встать, ни лечь. Поворочавшись несколько дней в таком «каменном мешке», узники так и не могли найти нормальное положение для тела и сходили с ума. Об этой камере в свое время писал Герцен, заявив, что «лучше отбывать наказание в Сибири, но не в страшной тюрьме на реке Березине».

Потом, когда эмоции немного улеглись, пошел более конструктивный разговор. Император рассказал своему собеседнику о ходе следствия и о предварительных его выводах, а также о предполагаемых заказчиках убийства Александра II. Зная нравы своих бывших британских союзников, Абдул Гамид был как-то не очень сильно удивлен услышанным. Ну, а австрийцев, которые по своей алчности и глупости вляпались в это гнусное дело, бывший султан не по-восточному коротко охарактеризовал — «шакалы».

— Мой дорогой друг, — сказал Абдул Гамид императору, прихлебывая душистый кофе по-арабски из маленькой фарфоровой чашечки, — я прошу тебя запомнить, что ты можешь полностью во всем полагаться на меня. Хотя сейчас мое новое государство еще слишком слабо, и вооруженные силы его только-только начали формироваться, но даже тот неполный батальон, который вооружили и начали обучать мои уважаемые советники из Югороссии… — тут бывший султан с благодарностью взглянул на меня и на майора Османова, потом кивнул нам и прижал правую ладонь к сердцу, — даже он будет направлен в твое распоряжение, чтобы вместе со славными русскими войсками поучаствовать в наказании подлых британцев и трусливых австрийцев.

— Спасибо, друг, за добрые слова, — ответил ему Александр, с аппетитом уминая шербет, — только я думаю, что с теми, кто оказался замешанным в убийстве моего отца, я разберусь сам. Но сказанное тобой я запомню, и в случае необходимости войска Ангорского эмирата получат возможность сразиться, вместе с доблестными русскими войсками, с нашим общим врагом. А подобный вариант развития событий, — добавил император, — вполне возможен. Великобритания потерпела сильное поражение, но еще не раздавлена окончательно. Силы ее достаточно велики, и если дать ей передышку, то боюсь, что нам снова придется ставить на место этих подлых бриттов. А как следствие — новая кровь и новые потери.

— Мой друг, — сказал Абдул Гамид, печально глядя на русского императора, — я все это прекрасно понимаю. Я внимательно ознакомился с документами, которые предоставили мне Тамбовцев-эфенди и Мехмед Хаджи, — после этих слов последовал вновь вежливый полупоклон в нашу с Османовым сторону, — и из них я узнал о планах отторжения от Османской империи Кипра и о последующей аннексии Египта, который формально находился под моей властью. Как говорит мой новый советник Фарид-паша, «с такими союзниками и враги не были нужны».

Я решил вмешаться в задушевную беседу бывшего султана и нового русского императора.

— Скажите, уважаемый Абдул Гамид, а как себя ведут ваши соседи? Не пытается ли кто-нибудь из них под шумок отщипнуть кусок территории вновь образованного Ангорского эмирата?

Бывший султан не спеша допил кофе, после чего поставил пустую чашечку на перламутровый столик, пригладил свою черные усы и, с хитрой улыбкой взглянув на меня, сказал:

— Эфенди, я не хочу вам лгать и рассказывать, что дела в моем новом государстве идут блестяще и все мои подданные живут, как в раю. Это совсем не так. Мне уже пришлось строго наказать некоторых местных беев, которые не захотели признать мою власть. Сложные у нас отношения и с персами, которые натравливают диких курдов на деревни, в которых живут турки.

Ну, ничего, и до них дойдет черед. Необходимо наладить пограничную службу, связь, и тогда разбойникам будет труднее грабить моих подданных.

Император с сочувствием посмотрел на бывшего султана. Он прекрасно понимал, что все происходящее сейчас на территории нового государственного образования — Ангорского эмирата — во многом следствие крушения могучей Османской империи. И произошло оно не без помощи России и Югороссии. Впрочем, как еще древние говорили, Vae victis! (Горе побежденным!).

— Дорогой друг, — сказал Александр III, обращаясь к Абдул Гамиду, — к сожалению, вскоре я буду вынужден попрощаться с тобой. Мне предстоит долгий и печальный путь в Санкт-Петербург, где мой бедный отец, убитый злодеями в Софии, будет похоронен в Петропавловском соборе — нашей родовой усыпальнице. А пока христианский (и не только) народ тут в Константинополе все идет и идет к его телу, выставленному в храме Святой Софии, чтобы с ним попрощаться. Когда закончится траур, я буду рад встретить тебя в качестве своего гостя в столице Российской империи. Там мы более подробно поговорим обо всех наших государственных делах. Я надеюсь, что наша дружба со временем станет еще крепче, ибо, как говорится, нет лучшего друга, чем бывший враг…

Император встал из-за стола и, выпрямившись во весь свой огромный рост, обнял за плечи худощавого и невысокого Абдул Гамида. От избытка чувств Сан Саныч даже смахнул со щеки слезу. Бывший султан тоже расчувствовался.

Мы с майором Османовым переглянулись. Похоже, что в самое ближайшее время взаимоотношения старых извечных врагов — турок и русских — станут действительно дружескими. Ну, до определенного предела. В конце концов, сейчас им стало уже нечего делить. О принадлежности Константинополя и Проливов никто больше не спорил. Лезть же в глубину Анатолийского нагорья, где на протяжении уже нескольких веков жили турецкие крестьяне, нам тоже не было никакой необходимости. Попробуем, может быть, в этой реальности все со временем наладится, и на Черном море уже больше никогда не будет литься кровь и греметь выстрелы…

8 августа (27 июля) 1877 года, полдень.

Константинополь, дворец Долмабахче

Адмирал и генерал Конфедерации Рафаэль Семмс

Позавчера президент Дэвис наконец-то выписался из больницы. И вчера он несколько часов беседовал с адмиралом Ларионовым.

А сегодня нас пригласили к пяти часам в один из залов дворца Долмабахче, где пройдет торжественная церемония подписания договора о восстановлении Конфедерации. Именно то, для чего президент Дэвис и генерал Форрест прибыли из-за океана в этот далекий город.

Я человек военный, и для подобных мероприятий полагается парадная белая форма. Но вот незадача — она у меня осталась в здании, где разместили американскую делегацию. А до часу дня я еще встречался с русскими морскими офицерами, ведь к договору прилагаются весьма обширные военные протоколы, и нужно было все подготовить так, чтобы мы знали, что именно получим от русских — и как мы сможем со своей стороны им помочь.

И вот, наконец, я побежал за своей парадной белой формой. Переоделся, выхожу из комнаты — и кого я вижу? Генерал Грант собственной персоной. Еле стоит на ногах, держась за стену, покачиваясь, а утонченный «аромат» русской водки вырывался из его рта, как пар из судовой машины.

— Адмирал Семмс! Как раз вас нам и не хватало. Заходите, мы все уже в сборе…

Пришлось зайти. Передо мной тут же поставили целый стакан водки, и Грант сказал:

— Пейте, адмирал!

Пришлось сделать вид, что пью — и украдкой вылить полстакана в стоявший там цветок в горшке. Цветок, увы, уже успел завянуть — видимо, я не был первым, кто использовал его для этой цели. Хотел встать, но кто-то из команды Гранта мне сказал:

— Куда это вы собрались, адмирал? Веселье только начинается, ик! Мы же не можем ударить в грязь лицом перед этими русскими, — и он показал на троих русских в военной форме, сидевших за столом. Меня схватили за рукав и не выпустили из-за стола.

Бедный цветок получил еще с пинту водки, а мне никак не удавалось сбежать с этой попойки. Даже когда я намекнул, что мне нужно выйти в туалет, один из собутыльников Гранта заплетающимся языком сказал, что я еще не выпил за вице-президента, и еще крепче вцепился мне в рукав. С другой стороны ко мне придвинулся сам Грант, так что я даже не мог теперь повернуться к спасительному цветку. Пришлось сделать глоток водки.

Меня спасло то, что в другой ситуации вызвало бы только омерзение. Еще одного из пьяных дружков генерала вырвало прямо на стол, да так, что его брызги попали и на мой белоснежный китель.

Я сказал, что негоже адмиралу сидеть в грязной форме, и Грант, сам бывший военный, велел отпустить меня, «пусть переоденется и возвращается». И что он, мол, подождет меня в коридоре.

Прибежав к себе, я надел синюю форму (менее соответствующую сегодняшнему торжеству, зато чистую и выглаженную) и бросил загаженную белую в корзину, поставленную для грязного белья. После этого я выбрался через окно, ухитрившись не испачкать и не помять мундир. И это в моем достаточно почтенном возрасте! Что бы сказала об этом моя бедная мама, если бы узнала? Позор!

К подписанию договора я прибежал за три минуты до начала церемонии. В небольшом зале за изящным резным столом — по слухам, его изготовил лично бывший султан Абдул Гамид — уже сидели президент Дэвис, генерал Форрест и рядом с ним мой сын Оливер, его ассистент. Место с другой стороны от президента пустовало, и я, поклонившись присутствующим, занял его.

С другой стороны стола уже находились адмирал Ларионов, полковник Бережной и канцлер Тамбовцев, а также его начальник штаба кэптен Иванцов, с которым я столько времени обсуждал военно-морские вопросы.

На столе стояли бутылка шампанского и восемь стаканчиков, а перед каждым из нас лежала папка с текстом договора на русском и английском языках.

Не буду цитировать весь текст, ограничусь лишь основными положениями договора:

— Югороссия признает Конфедеративные Штаты Америки независимым и свободным государством в границах тех штатов, которые послали своих представителей в Конгресс Конфедерации в 1862 году (Вирджиния, Северная Каролина, Южная Каролина, Джорджия, Флорида, Алабама, Миссисипи, Арканзас, Луизиана, Техас, Теннесси), а также южных штатов, которые были сразу оккупированы Севером (Миссури, Кентукки, Мэрилэнд, Делавер), и территорий, находящихся к западу от этих штатов, а также штата Калифорния от южной его границы до города Сан-Франциско включительно;

— Югороссия также не признает отделения Западной Вирджинии от Вирджинии, происшедшего под властью Севера в 1862 году;

— переход любого из этих штатов и территорий под юрисдикцию САСШ или любой другой державы возможен только при согласии КША;

— Югороссия приложит все усилия для признания этих территорий Российской империей, а также другими странами мира;

— Конфедеративные Штаты Америки, в свою очередь, признают Югороссию в ее фактических границах;

— Конфедеративные Штаты Америки также признают Северную Калифорнию, территорию Орегона (включая нынешние штаты Орегон и Вашингтон, а также Британскую Колумбию), Аляску, территорию Юкона, Гавайские острова, а также атолл Мидуэй, территориями, принадлежащими Российской империи;

— в случае присоединения Югороссией одного или нескольких островов Карибского бассейна или Атлантики, Конфедеративные Штаты Америки признают означенные острова территорией Югороссии;

— Конфедеративные Штаты Америки выделят для Югороссии территории под военно-морские и военно-воздушные базы во Флориде, Луизиане или Техасе, Калифорнии, а также Вирджинии или Мэрилэнде;

— между КША и Югороссией заключается договор о дружбе, союзе и взаимопомощи, а также о помощи со стороны Югороссии в деле освобождения Конфедерации от оккупации со стороны САСШ. Для этого Югороссия обязуется обучить новую армию КША, а также поставить ей вооружение и боеприпасы;

— флот Югороссии защитит берега КША от нападения флота САСШ, а также поможет КША обзавестись собственным флотом;

— между КША и Югороссией вводится режим свободной торговли;

— КША обязуются не вступать ни в какие союзы и соглашения, а также не производить никаких действий, направленных против Югороссии, Российской империи или их интересов;

— содержание этого договора будет держаться в тайне до начала освободительной войны.

Ко всем пунктам прилагались развернутые протоколы, над созданием которых мы и работали все эти дни. Единственным исключением был экономический блок, который еще предстоит детально проработать, но основные пункты были прописаны и здесь.

Президент Дэвис взял перо и поставил свою подпись под одним из экземпляров договора. Одновременно то же сделал и адмирал Ларионов, после чего они обменялись экземплярами и снова поставили свои подписи.

И наконец, все прочие присутствующие, в том числе и я, подписались на обоих экземплярах в качестве свидетелей.

Адмирал Ларионов открыл бутылку шампанского и разлил по бокалам.

— Увы, время фейерверков еще не пришло, но по стаканчику шампанского выпить стоит. Так выпьем же за Конфедеративные Штаты Америки и за их вечную дружбу с Югороссией и Российской империей!

Никогда еще я не получал такого удовольствия от скромного бокала шампанского…

8 августа (27 июля) 1877 года, полдень.

Югороссия, Константинополь, германское консульство

Канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк

Свершилось. Русские дали понять, что не будут возражать, если мы еще раз хорошенько накажем эту скандальную и лживую Францию. Фактически нам предложен раздел мира. Мы не будем лезть в их дела в Восточной Европе, а они закроют глаза на наши отношения с лягушатниками. Тем более что британский лев в глубоком нокауте, и неизвестно, когда придет в себя. Но как говорят русские, «аппетит приходит во время еды», и у нашего старого императора совсем зашел ум за разум. Он, видите ли, захотел прикарманить французские и британские колонии в Африке. Пока только в Африке.

С ума сойти. И еще он хочет окончательно оккупировать Францию — аннексировать у нее хотя бы север, до Луары включительно. В конце концов, французы на севере являются потомками древних франков, и вполне могут быть онемечены. При этом Германия получит парочку великолепных океанских портов с выходом в Атлантику и вполне развитую судостроительную промышленность.

Действительно, не можем же мы воевать с этими лягушатниками каждые десять лет, лишь для того, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Но колонии! Колонии требуют флота, которого у Германии пока еще нет. Строительство флота потребует от Германии огромных денег. И это даже в том случае, если флот будет только торговый, а не военный. Но огромные расходы сегодня и завтра обещают еще большие доходы завтра и послезавтра. Тем более что не останутся в стороне и германские промышленники, которым строительство большого флота сулит невиданные барыши. Поскольку корабли теперь строятся из стали, то самым первым колониальную программу будет поддерживать семейство стального короля Круппа. Стали для постройки флота потребуется не просто много, а немыслимо много.

В то же время непреложным фактом является и то, что русские уже убрали с карты мира такую великую державу, как Великобритания. А если Германия справится с Францией?.. Кто тогда будет делить их наследство? Если его не возьмут себе немцы, то это сделают русские. Ими уже захвачен Суэцкий канал, их морские рейдеры блокировали Гибралтар, они ведут переговоры с Испанией о создании на Канарских островах военно-морской базы…

При этом я не настолько наивен, чтобы отделять друг от друга Российскую империю и Югороссию. Они как двуликий Янус — внешне разные, но на деле — единые. Где будет предел их расширению?

Я задумался. А что, если поступить наоборот, и поддержать Австрию? Но нет — это полное безумие. Воевать сейчас с русскими немыслимо, особенно после того, что югороссы проделали с турками и отчасти с англичанами. Александр III, который и так недолюбливает немцев, может вспылить, адмирал Ларионов его поддержит, и максимум через полгода в пылающий Берлин вступят русские войска. Бессмысленно создавать против них военный союз, ибо все наши соседи в Европе так же бессильны, как и трусливы. А Франция еще и ненавидит нас за позор Седана.

Поскольку наш император Вильгельм развязал мне руки для заключения приемлемого для Германии политического и военного альянса, то надо воспользоваться этим. Понятно, что границы Германии на юге и западе изменятся, а насчет колоний надо еще раз все тщательно взвесить.

8 августа (27 июля) 1877 года, вечер.

Югороссия, Константинополь, дворец Долмабахче

Император Всероссийский Александр III,

глава Югороссии контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов

и канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк

Три человека в тихом кабинете за задернутыми шторами делили мир. При этом Бисмарк яростно дымил своей сигарой, и в воздухе слоями плавал табачный дым, который медленно выходил в приоткрытое окно. Все говорили по-русски, лишь иногда переходя на немецкий. Бисмарк неплохо освоил язык Пушкина и Лермонтова во время пребывания в Петербурге в качестве посла Пруссии.

Первым камнем преткновения оказалась Австро-Венгрия. Немецкий канцлер не очень настойчиво, но достаточно твердо попросил гарантий со стороны Российской империи и Югороссии в том, что вопрос Двуединой монархии не должен быть решен с помощью силы.

В ответ русский император, пожав плечами, заметил, что у него нет никакого особого желания воевать с австрийцами. Но если вдруг выяснится причастность Габсбургов к убийству его отца, то он будет просто вынужден потребовать сатисфакции у императора Франца-Иосифа.

Подумав, Бисмарк сказал, что следствие едва только началось, и этот вопрос ставить сейчас преждевременно. Но если вина австрийского правительства будет доказана, то Германия, подобно Понтию Пилату, будет вынуждена умыть руки, предоставив Австро-Венгрию собственной судьбе.

При этом адмирал Ларионов добавил, что в случае мирного распада такого искусственного образования, как Австро-Венгерская империя, Югороссия не будет возражать, если немцы из Австрии решат мирно воссоединиться с немецкими братьями в Германской империи. Александр III, кивнув, добавил, что ему тоже нет никакого дела до выбора австрийских немцев.

Что же касается всех прочих территорий, входящих сейчас в состав Австро-Венгрии, то Россия не собирается присоединять их к себе и никому не советует делать этого. Пусть все эти малополяки, чехи, словаки, венгры, хорваты, словенцы живут своими маленькими и компактными мононациональными и никому не опасными, кроме них самих, государствами. Россия, конечно, будет присматривать за ними, чтобы ее младших братьев-славян никто не обижал, но лишь одним глазом и постольку-поскольку…

Таким образом, вопрос об Австро-Венгрии был отложен на будущее, до окончания следствия по делу о цареубийстве или до ее естественной кончины. С Францией же решили так: Российская империя и Югороссия не будут возражать против возможной оккупации части территории Франции севернее Луары. Но лишь при условии, что на этой территории не будут применяться массовые репрессии против мирного населения, как это было во время франко-прусской войны 1868–1870 годов. Ну, и будет также полностью прекращена деятельность банкирского дома Ротшильдов, чья причастность к убийству российского императора Александра II уже почти не вызывает сомнений. Кстати, тот же вопрос должен быть поставлен и перед властями Австро-Венгрии. Но это также вытекает из условий предъявленного Австро-Венгрии ультиматума.

Вопрос о принадлежности нынешних французских колоний в Африке и Латинской Америке опять же будет решен между участниками договора, но Российская империя и Югороссия не возражают, если большая часть французских колониальных владений перейдет к Германской империи. Югороссия оставляет за собой право претендовать на Новую Каледонию, Французскую Полинезию и еще некоторые другие. Германия в свою очередь не будет возражать, если колониальные владения Британской империи частью получат независимость (Индийские княжества, Австралия и Новая Зеландия), а частью перейдут к Российской империи и Югороссии (Цейлон и Капская колония). При этом Суэцкий канал будет считаться общей собственностью Континентального Альянса. Германия обязуется взамен считать общей собственностью еще не построенный Кильский канал. Германские корабли смогут пользоваться Суэцким каналом на тех же основаниях, что русские и югоросские, то есть бесплатно и в первоочередном порядке.

Все. Каждый откусил ровно столько, сколько может проглотить в ближайшее время. Уходя со встречи, Бисмарк решил, что приложит все силы, чтобы французские колонии в Индокитае или так и остались французскими, или стали ничьими. Дай-то бог Германии переварить хотя бы лежащую почти под боком Африку. Вот русские тоже отбросили из британского наследства самые крупные и неудобные куски. Почему же немцы должны быть глупее? Но за это предстояла еще отдельная битва, причем не с французами или с русскими, а со своим родным императором Вильгельмом, у которого, кажется, начался очередной приступ жадности. Он еще того и гляди потребует всю Францию до Марселя и еще полмира в придачу. Но не надо быть жадным слишком, а надо быть жадным в меру, иначе может получиться несварение желудка.

Император же Всероссийский и адмирал Ларионов после ухода Бисмарка задумчиво посмотрели друг на друга.

— Ну, что скажете, Виктор Сергеевич, — пробасил царь-богатырь, — клюнули немцы?

— Клюнули, да еще как, — ответил контр-адмирал Ларионов, открывая пошире окно, чтобы ветерок вытянул сигарный дым. — К началу двадцатого века в этой Германии, пусть даже вместе с Австрией, чистых немцев, считай, что и не останется. Африка всосет их всех и не подавится. Будет сплошная дойче-франко-африканская помесь. Да и вам в империи надо постараться, активнее вербовать немцев для переселения на российские просторы. Так, глядишь, настанет момент, когда в России будет жить больше немцев, чем в самой Германии.

Вместо классической империи с единым народом, у немцев получится химера, где метрополии наплевать на нужды колоний, и наоборот. Как говорит исторический опыт, такие государственные образования долго не живут. Так что, Александр Александрович, за этот договор потомки нам еще большое спасибо скажут. Тем самым мы создаем условия для предотвращения большой войны в Европе.

— Дай-то Бог, — сказал Александр III и перекрестился, — вашими бы устами да мед пить. Но, наверное, вы правы, французам, как гласит ваша история, эти колонии много счастья не принесли. Не принесут они пользу и германцам. Так что давайте, по русскому обычаю, отметим это дело. Не пьянства ради, а токмо пользы для…

Назад: Часть 1 ЦАРЬ-ОСВОБОДИТЕЛЬ

Дальше: Часть 3 БОЛЬШИЕ ХЛОПОТЫ

Часть 2 ГОСУДАРЬ-БОГАТЫРЬ

Часть 2
ГОСУДАРЬ-БОГАТЫРЬ