Ой! У меня от всего происходящего просто дух захватывает! Я только что своими глазами видела живого Ленина, — Здравствуйте Владимир Ильич. Я разговаривала с самим Дзержинским, сегодня мы даже обедали вместе. Могла ли я мечтать, что за мной будет ухаживать такой человек, как Сталин? Причем серьезно ухаживает, без дураков. По его глазам видно, что пылкой Наденьке ничего не светит. С досады она было сунулась к нашему морпеху, сержанту Игорьку Кукушкину, но и там получила кукиш с ружейным маслом.

И самое главное, я своими собственными руками, вместе с Александром Васильевичем, Лениным, Дзержинским и Сталиным, совершаю Великую Октябрьскую революцию! О-бал-деть!

Правда Александр Васильевич Тамбовцев говорит, что такого шума, как в тот раз, не будет. Никакой пальбы с «Авроры» и Петропавловки холостыми, никакого штурма винных подвалов Зимнего дворца революционными матросами и местной гопоты не произойдет.

Но, сказать честно, все происходящее мне нравится. О подобном любой из моих коллег-журналистов мог только мечтать. И я уверена, что почти каждый из них, не задумываясь, отдал бы душу дьяволу и полжизни в придачу, лишь бы иметь возможность быть свидетелем того, что довелось увидеть мне!

Я не присутствовала во время переговоров наших главных вождей, которые, как я поняла, занимались тем, что делили портфели в будущем правительстве. Но, как мне показалось, тот самый интимный вопрос «о власти» был решен полюбовно, и товарищ Сталин весьма довольный вышел из комнаты, где происходили переговоры, чтобы выкурить папироску в нашей «резервации для бытовых наркоманов». Там я его и отловила.

Тут знаете ли, в связи с возможным пылким романом между нами полным самой настоящей мексиканской страсти, встал еще один вопрос. Как мне называть моего бой-френда в частной, так сказать обстановке? Товарищ Сталин — слишком чур официально, представите, обнимаемся, и я ему нежно шепчу на ухо — «Товарищ Сталин, обнимите меня покрепче». Смеху да и только… Или называть его Кобой. Но так его зовут старые товарищи, которые знали его еще в начале века, а я для этой компании чужая, неудобно как-то. И тут я вспомнила про одного сладкоголосого, как патока грузинского певца, и заодно тезку советского Вождя. Пойдет! Приняв, наконец, решение, я храбро вошла на кухню.

— Сосо, — сказала я, проведя кончиками пальцев по небритой, заросшей черной колючей щетиной щеке, — миленький, голубчик, скажите, вы ведь сейчас в Смольный едете? Умильно заглядывая ему в глаза, я жалобно взмолилась, — Возьмите меня с собой!.. Я буду хорошей девочкой, послушной и вежливой. Я обещаю вам, что буду себя хорошо вести, слушаться вас, и ни в какие истории не влезать.

В этот момент глаза у Сосо сделались совершенно шальными. Он накрыл мои пальцы своей ладонью прижав их к своему лицу. Сложив губки бантиком, я сделала вид, что сейчас заплачу. Как и все женщины, я знала, что даже самое твердое мужское сердце не выдержит такого напора. И не ошиблась. К тому же, как я уже догадывалась, Иосиф Виссарионович уже испытывал ко мне нежные чувства. Не знаю, насколько эти чувства были тогда у него серьезные, но смотрел он на меня так, что, казалось, сейчас схватит в охапку и понесет на руках прямиком в спальню…

В общем, своей цели я добилась. Сталин поцеловал кончики моих пальцев, что-то пробормотал по грузински, и велел мне собираться.

Александр Васильевич Тамбовцев, услышав о моем предстоящем визите в штаб революции, сперва, нахмурился, но потом махнул на меня рукой, видимо решив, что кому-то, в конце — концов, требуется разузнать, о том, что сейчас творится в Смольном, и что его обитатели и гости думают о смене власти. А персонажи там водились разные — забавные и не очень. Александр Васильевич лишь потребовал, чтобы я захватила с собой оружие — маленький пистолетик ПСМ и радиостанцию. И дал нам с Сосо сопровождающих: старшего лейтенанта Бесоева и еще одного бойца с характерным прозвищем «Шварц», в миру Илью Алексеева. Николаю Арсеньевичу тоже поднадоело сидеть сиднем в нашей штаб-квартире, и он с удовольствием отправился вместе с нами на поиски приключений. Ну а рядовой Шварц получил свое прозвище как за выдающиеся габариты, так и за то, что считал зазорным появляться на людях меньше чем с пулеметом «Печенег». Все остальное оружие выглядело в его руках детскими игрушками.

Надо сказать, что в натуре все выглядело немного иначе, чем показывали в фильмах о революции. Никаких тебе тут лихих комиссаров в кожанках, ни матросов с пулеметными лентами крест накрест. Обычное здание, в котором, кстати, еще до сих пор находится Смольный институт благородных девиц. В садике горят костры, у которых греются озябшие солдатики, несколько смешных бронемашин стоят у входа. Здесь же стоят около десятка обычных местных легковушек, и небольших грузовичков. На ступени главного подъезда кто-то додумался вкатить несколько орудий. Выглядело эффектно, но стрелять эти пушки вряд ли бы смогли.

У входа в здание стоял красногвардеец с винтовкой, который спрашивал у всех входящих документы. Если таковых не было, посетителя пропускали и без них. Бесоев, увидев такой оригинальный вариант несения караульной службы, лишь вздохнул и покачал головой, а Шварц презрительно сплюнул. Да, как говорил один персонаж отечественной истории, — Тут еще начать и кончить. В общем, сплошной «день открытых дверей».

Мы поднялись наверх по большой мраморной лестнице. На втором этаже Сталин нос к носу столкнулся с человеком лет сорока, характерной внешности. У него была большая шапка кучерявых волос с легкой проседью, усики, маленькая бородка клинышком, и пенсне. Я сразу же узнала в этом историческом персонаже Льва Давыдовича Троцкого, то есть Лейбу Давидовича Бронштейна. Лев Давидович поздоровался со Сталиным, и с любопытством посмотрел на меня и на Бесоева, по остановившемуся позади нас Шварцу с его пулеметом взгляд Троцкого скользнул, как по предмету обстановки.

Впрочем, смотрел «демон Революции» больше на меня, чем на Бесоева. Товарища старшего лейтенанта Троцкий, по всей видимости, принял за одного из земляков или даже родственников Сталина. Он даже не обратил внимания на его вооружение и снаряжение, мол мало что носят у себя в горах эти абреки-головорезы.

Зато меня он обвел взглядом, похожим на тот, которым сексуально озабоченные граждане с толстыми кошельками рассматривают «ночных бабочек», дефилирующих по Старо-Невскому. Иосиф Виссарионович, заметив это, нахмурился. Но Троцкий, не заметив недовольства Сталина, и стал рассыпаться передо мною в пошлых комплиментах. Узнав, что я журналист, он с ходу стал предлагать мне должность редактора в газете Петросовета. Ну, и «свою всемерную поддержку и дружеское участие»… Угу… Много таких «благодетелей» ко мне уже подкатывало. Могу повторить адрес — куда я их отправляла пешком…

Сталину, человеку и без того горячему, быстро надоели эти донжуанские расшаркивания Льва Давидовича. Он, довольно бесцеремонно перебив его очередную влюбленную трель, и прямо так, в лоб, сообщил, что глава Временного правительства Керенский добровольно сложил свои полномочия в пользу партии большевиков. Потом, полюбовавшись на переливы эмоций на лице ставшего вдруг серьезным и озабоченным Льва Давидовича, добавил, что Ленин уже несколько часов как прибыл в Петроград на военном корабле, и что уже фактически сформировано первое большевистское правительство, которое с ноля часов первого октября, возьмет власть в России в свои руки. Вот тут-то Троцкий и взорвался!

— Да вы в своем ли уме?! — заорал он, — Как вы посмели решать за всю партию, и без обсуждения персоналий? Ведь наверняка по вашей воле в правительство не попали многие заслуженные и уважаемые деятели социалистического движения, которые доказали свою преданность марксизму многолетней борьбой с самодержавием!

— Кем уважаемые? — ехидно поинтересовался Сталин, — И за что? Уж не себя ли вы имеете в виду, товарищ Троцкий? Только, если помнится, вас Владимир Ильич как-то называл «Балалайкиным» и «Иудушкой», еще в те времена, когда вы интриговали вместе с Парвусом, агитируя за «перманентную мировую революцию». Ну, а в нашей партии, вы, любезный, официально состоите лишь с мая этого года, куда вы переметнулись из «межрайонцев», почуяв, откуда ветер дует.

Троцкий, покраснел от бешенства, и чуть было не задохнулся от ярости, став неожиданно похожим на Сеньора Помидора из детского мультика «Чиполлино». Я даже хихикнула, представив себе Троцкого в этой роли…

— Вы… Вы… Вы грубый и неотесанный дикарь, который ничего не смыслит в марксизме и в теории революционной борьбы! Вы настоящий диктатор, восточный сатрап, который оседлал партию, и превратил ее в послушного вам ишака! Я… Я подниму на ноги марксистов всего мира, которые быстро загонят вас в хлев — место, единственное для вас достойное… Да я…

Я была удивлена тому, что Сталин не вспылил, услышав из уст Троцкого эти оскорбления. Видимо, горское терпение и выдержка не позволили ему опуститься на уровень беснующегося гешефтмахера от революции. Сталин презрительно улыбнулся, и склонив голову наблюдал за истерикой Троцкого. Наконец, когда Лев Давидович прекратил свои завывания. Тогда Сталин сказал,

— Товарищ Троцкий, вы занимаете достаточно ответственный и важный пост. Вы избраны десять дней назад председателем Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. У миллионного города очень много проблем. В частности, хлеба по карточкам выдается уже меньше фунта на человека, сахар, который положено выдавать по два фунта в месяц, люди не получают вообще. Половина детей Петрограда не имеет возможности получить молоко, фрукты, которых по идее сейчас должны продавать на каждом углу, продаются редко, и по цене чуть ли не по рублю за штуку. За хлебом, сахаром и табаком жители Петрограда, в основном жены и дети пролетариев, стоят часами в очередях, часто под пронизывающим осенним дождем.

А электричество? На электростанциях кончается уголь, и город скоро останется без света. Есть вопросы с водопроводом и канализацией… Вот где для вас прорва работы! Покажите, что вы можете успешно с ней справляться, тогда можно будет и подумать о достойной для вас должности в советском правительстве…

Во время этой, довольно длинной речи Сталина, Троцкий стоял неподвижно, с кривой ухмылкой на лице. Лишь когда Иосиф Виссарионович упомянул проблемы с водопроводом и канализацией, лицо его дернулось в нервном тике. Троцкий не мог никак понять — говорит ли Сталин всерьез, или над ним издевается. И лишь последняя фраза поставила все точки над «и». «Лев Революции» опять взорвался.

— Вы предлагаете мне кормить всю эту прорву бездельников? Да, пусть они поголодают! Только это еще не голод… Вот когда матери начнут есть своих детей, тогда можно будет сказать: «Мы голодаем».

Услышав это, я вздрогнула. Я вспомнила, что примерно такие же слова сказал Троцкий и в нашей истории. Только там речь шла о голодающих москвичах…

Сталин, услышав откровения Троцкого, потемнел лицом. Глаза сощурились, а руки сжались в кулаки. За спиной я услышала двойной щелчок взводимого затвора. Мне стало ясно, что компанеро Рамон Меркадер может и не получить звание Героя Советского Союза. Потому, что старший лейтенант Бесоев пристрелит Троцкого сейчас, прямо на лестнице Смольного. Или это сделает рядовой Шварц из своего «Печенега». Да и моя рука непроизвольно потянула ПСМ из кармана кожанки.

Похоже, увидев наши взгляды, Троцкий догадался о том, что сболтнул лишнего, и что сейчас с ним может произойти. Забыв про болтающуюся на поясе желтую кожаную кобуру с браунингом, он вздрогнул, отпрянул, и, пробормотав себе под нос какое-то ругательство на немецком или идише — я толком не расслышала — резво сорвался с места и, сломя голову, зигзагами, помчался вверх по лестнице.

— Жаловаться побежал, — ухмыльнулся Сталин. — только вряд ли кто ему сейчас поможет. Найдутся, конечно, сочувствующие, но так уж у этой братии устроено, что спасать от неприятностей своих они бросаются лишь тогда, когда они ничем не рискуют. А вот если надо за «други своя» шкурой рискнуть, то все эти «большевики-скороспелки» тут же разбегаются, как тараканы.

— Товарищ Сталин, — спокойно произнес старший лейтенант Бесоев, убирая АПС в кобуру, — а ведь нам, хошь не хошь, а все равно придется избавляться от этих… Ну, для которых Россия — лишь охапка хвороста, брошенная в костер мировой революции. И чем раньше, тем лучше.

— Вы о Троцких или Бронштейнах? — спросил Сталин. Если о Троцких, то с подобными мы цацкаться не будем. А если о Бронштейнах… Не скрою, что в нашей партии немало выходцев из «черты оседлости». В еврейском народе есть многие неплохие качества: работоспособность, спаянность, политическую активность. У них активность выше средней, безусловно. Поэтому, есть среди них очень горячие в одну сторону, и очень горячие в другую. Немало среди них и настоящих товарищей, — вздохнул Сталин, — И в основном это выходцы из еврейской бедноты. А папенька Лейбы Бронштейна, к примеру, зерном спекулировал, миллионами ворочал.

Пойдемте, товарищи, нам еще надо найти тех, кого мы внесли в список будущих наркомов. У нас впереди слишком мало времени, и слишком много работы…