Глава 20

Шел второй день сражения.

Штабной автобус трясся и подпрыгивал на ухабах, Томас, машинально закусив губу, взирал на карту, прижатую к столу пластинчатыми зажимами. Внешне он сохранял полную невозмутимость, но внутри нобиль светился от радости, как Эсгарт в День Отца Астера.

— Остановите, — повелительно приказал Фрикке, не поднимая глаз от карты. Автобус немедленно скрипнул тормозами и качнулся, выруливая в сторону от основной колонны. Снаружи отрывисто перекрикивались бойцы охраны, занимая позиции. Ещё дальше что-то в голос вопил регулировщик, выравнивающий очередную батальонную автогруппу. Томас покрутил головой, разминая затёкшие мышцы шеи. Тело, изнурённое двухсуточным бодрствованием, ныло и жаловалось. Но то была приятная усталость, которая не столько отягощала, сколько лишний раз подчеркивала величину и значимость содеянного.

Томас встал, его взгляд зацепился за небольшой плакатик, приклеенный под самым потолком. Картинка была старая, кажется сороковых годов, на ней строгий солдат в мундире и шлеме, взирал куда-то вдаль бестрепетным взором. На втором плане призрачный воин в шлеме викингов смотрел в том же направлении, символизируя преемственность поколений и высокого боевого духа. По низу плаката шла короткая надпись в одно слово – «Сражайся!». Рисунок показался Томасу крайне символичным – нобиль добился своего положения в сражениях, и в сражении же вернёт его. Захваченный моментом Фрикке даже поскреб ногтем прямоугольный листок, но тот был приклеен на совесть, став за много лет почти что частью стены.

Томас открыл дверцу и спрыгнул прямо на землю. На мгновение нобилю показалось, что он буквально воспарил над миром, так велико было его воодушевление. Цепким взором Фрикке охватил идущие широким фронтом отряды, готовые развить первоначальный успех начавшейся операции – грузовики с пехотой, артиллерию на механизированной тяге, бронетранспортёры с временно снятыми верхними панелями. Немного в стороне догорал сбитый в самом начале русский дирижабль ПВО. Сарделькообразный корпус воткнулся в землю почти вертикально и торчал, как покосившийся пограничный столб. Обшивка тлеющими кусками облетала на землю, открывая почерневший каркас, похожий на скелет кита.

— Передаем новое местоположение – с этими словами из автобуса высунулся офицер связи. – Ждём донесений.

Томас не снизошел до ответа, экономя слова и не желая тратить их попусту. Он ограничился коротким кивком. Через приоткрытую дверцу слышались приглушенные переговоры штабных офицеров и хриплое бормотание рации. От остановившегося рядом автомобиля связи уже бежал запыхавшийся солдат с телефонной катушкой за спиной, поправляя на ходу сбившийся шлем.

Фрикке поднял голову, подставил лицо восходящему солнцу, чувствуя, как утренние лучи скользят по прикрытым векам, будто здороваясь. Наверное, стоило все-таки примкнуть к приверженцам солярного культа, набравшего популярность с начала пятидесятых. Поклонение первозданной силе природы, которая поддерживает изначальное равновесие, отбраковывая слабость и негодность – что может быть более естественным?

Наступление началось, как начинается всякая операция такого рода – очень рано, когда ночь уже считается утром, но исключительно формально. Дивизия стояла без движения, а мимо шли подкрепления, транспорт, бензовозы – питание боя; обратно в тыл ехал порожняк и санитарные автомобили. Это было прекрасно, и одновременно очень печально, потому что воинская работа, слава и награды проезжали мимо Томаса.

Из обрывочных сведений и прослушиваемого эфира можно было заключить, что удар с Плоньско–Цехановского выступа не стал неожиданностью для противника, оборона Империи гнулась, шаталась, но пока удерживала евгенический натиск. Впрочем, никто не сомневался, что это лишь временная заминка.

Томас слушал радио и очень хотел кого-нибудь убить. Просто так, чтобы разрядить злость и ярость, накапливавшиеся в нем, как в конденсаторе. Но выместить раздражение было не на ком, прифронтовую зону давно и надёжно очистили от всех нежелательных и просто сомнительных элементов.

Ближе к полудню некоторые радиостанции неожиданно прекратили работу, другие сменили диапазон. Никто ничего не мог сказать в точности, но опять-таки все знали, что в ход пошло новое оружие. Атомный арсенал противостоящих сторон получился несимметричным. «Водные» поставили на морские баталии и бомбардировку портов Северного Моря. Нация предпочла копить драгоценные заряды для сухопутных баталий. Империя и Конфедерация использовали свой шанс, теперь пришло время убербомб Евгеники.

А затем, к трем часам пополудни, нобилю доставили пакет.

Строго говоря, это не был «пакет» в обычном понимании. От колонны мотоциклистов внезапно отделился один, обычный аппарат с коляской, пропыленный насквозь. Водитель в кожаном плаще и очках, а так же дремлющий за пулеметом второй номер. Попытавшийся пресечь нарушение дисциплины марша регулировщик, увидев документы мотоциклиста, вытянулся в струнку — это был особый курьер в чине полковника, а в коляске ехал увесистый стальной ящичек, похожий на чемодан–дипломат.

Запершись в автомашине, Томас очень внимательно прочитал все содержимое ящика – выписку из общей директивы северной группы армий, приказ на боевые действия дивизии, разъяснения, график, план снабжения и транспортировки, всю сопутствующую документацию. И только после этого дал волю чувствам. Снаружи терпеливо ждали полковник и охрана, дивизионный штаб и вся дивизия, а Фрикке ходил по крошечному отсеку личного бронеавтомобиля – два шага в одну сторону и обратно – и готов был кусать локти от злости, только на этот раз имевшей уже совершенно иную природу. От злости на себя, на собственные спешку, торопливость, несдержанность.

Как он мог допустить хотя бы тень сомнения, предположить, что его действительно задвинут на второй план? Что командующий группой армий на северном фасе Варшавского Выступа пренебрежет штурмовой дивизией, сформированной волей Вождя? Этого не могло случиться и, разумеется, не случилось. Все происшедшее было частью большого плана, в который его не посвящали до последнего момента. Обидно, но понятно и объяснимо.

Томас позволил себе ровно три минуты терзаний и самоуничижений, а затем перешел к действию. Счастливый билет, выданный Координатором, продолжал действовать, теперь только от Томаса и его соединения зависело, обернется ли он вожделенным выигрышем.

Канонада по сторонам усилилась, по–видимому, аборигены начали оправляться от шока и старались усилить нажим, чтобы закрыть намечавшуюся пробоину фронта. Поздно, они отставали минимум на целый ход, а то и два. Прежде чем русские соберут достаточные силы, прорыв на второстепенном участке будет расширен и станет катастрофичным.

Мимо прогрохотал гусеницами тяжелый транспортер, набитый развеселой пехотой. На специально приваренных по бокам машины арматурных штырях торчали насаженные головы, испачканные свежей кровью. Ягеры даже в бою успевали найти время для развлечений. Томас с лёгкой печалью вздохнул. Экстремальные забавы не поощрялись в армии Евгеники, считалось, что это недостойно высокого звания «сверхчеловек». Носитель истинного евгенического типа не унижается до пыток и прочего садизма, он не злодействует, а следует естественному инстинкту совершенства и отбора. Ягеры же не сковывали себя подобного рода идеологическими ограничениями, за что, в числе прочего, на них очень косо смотрели и армия, и «братья». Но все же, следовало признать – ягеры заслужили немного личного счастья и веселья. Заслужили сполна.

Сновавшие через расположение дивизии колонны порожняка как бы случайно оказались расставлены в готовности забрать части дивизии, стремительная погрузка, даже если бы её обнаружила вражеская разведка, заведомо опережала прохождение информации. Томас отметил идеальное соблюдение графика, а так же предельно интенсивную эксплуатацию всех частей армейского механизма. В каждый отдельно взятый момент любой элемент выполнял полезную работу. Поневоле вспомнился профессор Айнштайн, заложивший точную, научную основу этой системы, получившей соответствующее название «маятник Айнштайна». При этой мысли Томас ощутил лёгкий озноб – мёртвый ученый едва не дотянулся до него из могилы, и пользоваться результатом работы гениального математика было как-то… нервно. Но нобиль быстро изгнал неправильную и несвоевременную мысль.

Дивизия снялась быстро и тихо, буквально исчезла, как призрак. Переброска карателей была оперативна, эффективна и просто эстетически красива, как красив любой сложный план, осуществленный без единого изъяна. Быстрое перемещение по тылам группы армий, вдоль фронта, не могла бы отследить никакая разведка. Через шесть часов соединение Томаса развернулось немного западнее основного очага схватки. Ещё час заняло формирование и построение ударных батальонных групп, координация действий, прокладка связи. В три часа ночи ягеры начали свой первый настоящий бой в новом мире, обрушившись на стык двух пехотных дивизий.

Изначальный план всей операции по сокрушению Варшавского выступа предусматривал упор на таранящих ударах, использовании танковых групп на узких направлениях. При идеальном развитии событий Евгенике даже не понадобилось бы убероружие, но на всякий случай оно приводилось в полную боевую готовность. А так же подготавливались дополнительные удары избранными соединениями в стороне от главных направлений. Отчасти для отвлечения внимания, отчасти для дробления вражеской обороны. Однако, по мере доработки плана, от этих вспомогательных атак приходилось последовательно отказываться, переводя дивизии и бригады либо в состав основных группировок, либо в резерв. Единственными, для кого сделали исключение, остались ягеры, командующий Севером поверил в их особые возможности. Удар штурмовой дивизии должен был органично дополнить действия танкового корпуса «братьев» и всей атакующей группы, прикрывая их скорый марш к Варшаве после прорыва имперской обороны.

И командующий не прогадал.

Ягеры атаковали вражескую пехоту в традиционном стиле – с лёгкой техникой, без предварительной артиллерийской подготовки – только миномётный удар по минным полям. Артиллерия, включая приданную, подключилась чуть позже, когда саперы начали расчищать мины, орудия били по дивизионным тылам. В самом начале Томас немного волновался, операций такого масштаба и согласованности ягеры ещё никогда не проводили. Но индивидуальная выучка, привычка к действиям малыми группами, а так же приборы ночного видения обеспечили сокрушительный успех.

Томас слушал доклады полковых командиров и как собственными глазами видел действия кампфгрупп, огнеметчиков, гренадеров, проткнувших вражескую оборону, как горячий нож масло, и теперь добивавший немногие узлы сопротивления, чтобы расчистить дорогу вперёд. Короткий удар за два часа до рассвета, без долбёжки окопов артиллерией, привел к ближнему и рукопашному бою с абсолютным перевесом штурмовиков.

«Это не война, это сбор грибов$1 — пошутил один из командиров. Преувеличил, конечно, прорыв ещё не закончился. Но приукрасил не намного, потому что результат был предсказуем и неизбежен.

— Итак, прошу внимания.

Зимников провел по карте матовыми от многочисленных царапин металлическими пальцами. Таланов ощутил дежа–вю, почти так же Петр Захарович, тогда ещё майор, раздавал указания два с лишним года назад. Только не бригаде в несколько тысяч человек, а батальону, числом менее двух сотен бойцов. Чувство «забытого будущего» отозвалось неприятным холодком под сердцем – Виктор слишком хорошо помнил, чем закончилась выразительная, но короткая одиссея аэродесантного батальона после того инструктажа. Дай бог, сейчас будет по–иному.

Зимников внимательно осмотрел комбатов, удостоверяясь, что безраздельно завладел их вниманием. Как их много… Русские, алеманнеры, англичанин Ванситтарт. Майоры, капитаны, даже один подполковник. Вспомнилось, что по довоенным расчетам рядовой командир не в состоянии полноценно управлять соединением, если в нем больше трех частей. Теоретический максимум – пять. Дальше либо наступает разброд, либо командир начинает инстинктивно упрощать обстановку, придерживая «лишних». И то, и другое – очень скверно.

Как много не успели… И как-то объединить батальоны в полки – тоже. Теперь уже поздно. Что ж, остается представить, что он не простой, а прямо-таки выдающийся бригадный командир.

— Как вы знаете, мы не должны были принимать участия на начальной стадии сражения, — размеренно, внушительно заговорил он. – Вторая, отсечная линия обороны и резерв на случай наших контрударов. Что ж, сложилось иначе.

Он ткнул пальцем в пучок синих стрелок, упирающихся в красную дугу на крупномасштабной карте.

— Сведения уже несколько устарели, но общее впечатление дают. Вчера днём противник использовал атомное оружие и почти прорвал фронт. Почти, потому что Первая Бронеармия успела выдвинуться к прорыву. Сейчас грядёт большая потасовка между нашими и вражескими… танкистами. Первая против «черных».

Среди комбатов пронесся единый слитный выдох. Что такое вражеские танки здесь почти все знали на личном опыте. Что такое танки «черных братьев$1 — хорошо представляли по скупым пересказам немногих выживших.

— Но хуже всего не это. Нацистская авиация хорошо потрепала наш тыл. Ей это очень дорого обошлось, но Кнорпель не всесилен. Почти сутки их самолеты держали господство в воздухе. В итоге получается вот что…

Зимников сдвинул палец, указывая на ничем не примечательную точку на карте, отмеченную жирным черным крестом.

— Наши броневики смогут удержаться только если будут непрерывно получать подкрепления и боеприпасы. Очень много боеприпасов. И вот это — единственная нормальная трасса, по которой можно гнать автоколонны, и которая сейчас связывает Первую Броневую с тыловыми складами и железной дорогой. Прочие раздолобаны или не могут быть быстро переориентированы на снабжение броневиков. Если она перестанет действовать хотя бы на несколько часов, тяжелая артиллерия сожрет боезапас, и «черные» продавят оборону. Мы это знаем, они – тоже знают.

Полковник перевел дух.

— Сегодня ночью они ударили здесь, чуть в стороне, внезапная атака. Штаб восемнадцатой пехотной пропал со связи после сообщения об обстреле. Думаю, все понимают, что это значит.

Действительно, пояснять не было нужды. Означать это могло лишь одно – штаб полностью вышел из строя, прежде чем успели добежать вестовые. Прежде чем кто-нибудь успел поднять трубку и вызвать тыл.

— Сейчас они догрызают оборону и заслоны, которые пытается сымпровизировать командование, укрепляют фланги прорыва. К счастью, у нас есть один перебежчик.

Комбаты вновь выдохнули, на этот раз удивленно. Пленные не были редкостью, война есть война, но вот добровольные перебежчики…

— Кто же такой молодец? – пробасил отец Афанасий, тоже присутствовавший на совещании.

— Точно не знаю, он уже у разведчиков фронта. Вроде бы какой-то молодой связист. Впечатлительная натура, насмотрелся… разного нехорошего. И сбежал к нам. Вот примерный образ того, что идёт на острие атаки.

По рукам пошли листы с плохо отпечатанным, смазанным текстом. Бумаги готовили в страшной спешке, поэтому они изобиловали многочисленными опечатками и ошибками. Но смысл был вполне ясен. Никто из командиров не сказал ни слова, но им и не нужно было ничего говорить. Зимников читал их мысли на посеревших лицах.

— «Ягеры», — наконец-то вымолвил Ванситтарт. – Каратели, но необычные. Не гезен–команды, а настоящие бойцы. Я слышал о них… от… Отзывались в основном презрительно, но критиковали всегда только происхождение. Подготовку и боеспособность – никогда.

— И танкисты из «черных», — эхом отозвался подполковник–танкоистребитель, отмечая, по понятным причинам, самое важное для себя.

— Все, закончили сеанс саможаления, — твердо оборвал всех Зимников. – Это была преамбула. А амбула заключается в том, что сейчас противопоставить этой… штурмовой дивизии некого, кроме нас. Либо мы их затормозим, либо они вырвутся в тыл, пришибут восьмой транспортный и перережут снабжение бронеходчиков.

— Предполагается, что мы должны их разбить? – деловито уточнил танкоистребитель.

— Нет, очевидно, что это нам не по силам. Задержать на сутки, может быть на двое, пока командование фронтом перетасует части и подкинет подкреплений.

— Только верой, — сардонически заметил англичанин. Зимников подозрительно взглянул на него, но Ванситтарт благоразумно промолчал.

[«Sola fide» (лат.), один из ключевых тезисов протестантской Реформации, гласящий, что спасение людей происходит «только верой». Иногда используется, как намёк на невозможность достичь некоего результата человеческими силами]

— Не справимся, – с сомнением протянул один из пехотных комбатов.

— Ещё одно такое замечание – расстрел перед строем, — кратко вымолвил Зимников. – Должны справиться.

— Красиво, — почти с восхищением изрёк Таланов. – Это же мы сейчас почти что судьбу фронта решать будем. Значит, предлагаю вот что, — он коротко взглянул на полковника, Зимников кивнул, молчаливо разрешая продолжить. – Уставная полоса обороны у нас …

— Простите, что вмешиваюсь, господа офицеры, — неожиданно пробасил Афанасий, и его могучий глас легко перекрыл заговоривших комбатов. – Но есть ещё одно дело.

— Хотите помолиться и благословить на бой? – проницательно спросил комбриг.

— Увы, не могу, – с неподдельным огорчением сказал служитель церкви. – Даже случайно проливший кровь священник должен быть запрещён в служении. Он не может оставаться совершителем церковных таинств. А я проливал не единожды и сознательно. Но произнести речь все равно надо, полезно для морали, да и вообще так на бой идти легче.

— Ладно, — быстро решил Зимников. – Будет вам обращение к бригаде по радио. Но только быстро.

Из тревожного чемоданчика в карманы кителя перекочевали четыре индивидуальных пакета и жгут. Александр задумался и добавил к ним картонную коробочку с американскими шприц–тюбиками морфия.

Носимую экипировку довершил тяжелый металлический контейнер для шприца и пузатая бутылочка темного стекла с этикеткой «Liquor contra shock concentratum App: 5–10 cl intravenosum»

Из брезентовой сумки была извлечена антигазовая маска, тщательно осмотрена и убрана обратно.

После некоторого колебания Александр достал из дорожного саквояжика старую потертую кобуру. Почти двадцать лет назад выпускник «Пироговки» купил, потратив все месячное жалование, морской «люгер», не уставной, но разрешенный к ношению. Первые два месяца оружие носилось везде, а затем на долгие годы было отправлено в багаж – пистолет вечно мешал, оказался тяжел и совершенно бесполезен для военного медика. А теперь, может, пригодится. Пусть будет рядом, с ним спокойнее.

Щелкнули замки чемодана. Поволоцкий вдохнул и выдохнул, привычным движением провел ладонью по бороде.

Пора.

— Друзья мои… Хотел бы я обратиться к вам как божий человек, но сие не в моей власти, и вам ведомо — почему. Поэтому я буду говорить не как отец Афанасий, диакон, а как квартирмейстер по водному снабжению и артиллерист, ваш собрат по оружию. Много вас, самых разных возрастов, национальностей и прочих разных качеств и природных различий. Но в конце концов все люди делятся на тех, кто верит в Бога, и тех, кто не верит.

Первым я скажу так. Неважно, кто вы, откуда пришли и какими грехами отяготили свою совесть. Против нас те, кто давно продал душу дьяволу за тленные земные блага, за удовольствие грабить, мучить и убивать. Потому — не бойтесь боли и смерти, они преходящи, а после Господь примет вас в свои любящие руки, всех без исключения. Потому что нам предстоит святое, богоугодное дело, и даже самый отъявленный грешник войдёт в рай праведником.

Атеистам же я скажу так. Неважно, верите вы в посмертную жизнь или нет. Для вас она все равно есть, вы продолжите себя в жизнях ваших родных, близких. Вы обретете бессмертие в памяти ваших детей и соотечественников, тех, кого спасете от убийц. В памяти тех, кто будет жить вашими усилиями, вашим героизмом и храбростью.

И ещё. Я знаю, среди вас много тех, кто уже ни во что не верит, кто хочет только мстить за тех, кого потерял. Вам я скажу так. Наш час настал, и лучшей возможности желать не приходится. Наш враг силен и многочисленен, обещаю, его хватит на всех.