Глава 10

Небольшой фургон, переделанный в подобие штабного автобуса, прыгал по дороге, как конёк–горбунок. «Прыгал», потому что некогда ровное, как зеркало, дорожное полотно пошло морщинами выбоин, провалов, оскалилось крошкой выщербленного асфальта. Тяжелая техника, плотный грузопоток и отсутствие должного ремонта плохо сказывались на транспортных коммуникациях. Впрочем, дорога сохраняла проходимость, и это уже хорошо, но работать с бумагами в трясущейся коробке на колёсах было предельно неудобно.

— Через пару часов будем! – сообщил водитель в пол–оборота, перекрикивая шум мотора.

— Спасибо! — так же громко, искренне поблагодарила Анна. Она уже оценила, насколько сократил ей путь хирург–консультант, который, похоже, знал на фронте решительно всех, а самое главное – где этих «всех» можно разыскать.

В фургоне нашлось место даже для крошечного диванчика, как рассеянно заметил хозяин, от усталости забывший нормы этикета – «на полторы задницы». Его заняла дама, сам же Поволоцкий присел на откидном стуле и машинально терзал бороду, пытаясь разобраться в нескольких брошюрах под интригующими названиями наподобие «Поражающие факторы атомного взрыва». Вид у медика был весьма колоритный. Высокий, бритый налысо, с мощной «абрековской» бородой и запавшими, покрасневшими от недосыпания глазами – он больше всего походил на сказочного лесовика.

— Немыслимо, — буркнул, наконец, Александр, захлопнув очередную книжицу. – Уж лучше совсем не писать, чем петлять такими стежками. Секретчики…

— Издание для армии, — нейтрально заметила женщина, так, что её слова можно было понять любым угодным способом, от согласия до отрицания.

Автобус шатнуло особенно резко, одна из брошюрок скользнула по столу, намереваясь упасть. Медик легко прихлопнул её ладонью и слабо усмехнулся, словно радуясь тому, как легко это у него получилось.

Анна чуть изогнула бровь, удивляясь этой странности, но Поволоцкий промолчал, и она вспомнила глухие слухи о былой контузии хируга–консультанта.

За окном, прикрытым запылённой, выцветшей от солнца шторкой, мелькали автоколонны и рубленые силуэты боевой техники, рычали тяжелые дизели. Лучи послеполуденного солнца проникали в маленький салон, заставленный привинченными к полу несгораемыми шкафами и закрывающимися на замок книжными полками.

— Данные неточны? – осторожно спросила Анна. Молчаливая поездка её немного утомила, захотелось немного общения.

— Если бы! – Поволоцкий вновь хлопнул но несчастной брошюре. – Мать их за ногу левой пяткой перекрестить…

Александр умолк в некоторой растерянности, поняв, что вновь несколько вышел за рамки светского общения. Анна улыбнулась, искренне и очень добродушно.

— Ничего, — ободряюще заметила она, — Я привыкла к мужскому обществу и крепким словам. С такой службой недолго и самой освоить портовую брань… Ох…

Теперь уже она смутилась, поскольку последние слова прозвучали слишком жёстко.

— Все в порядке, — развеселился Александр.

Некоторое время они сидели, улыбаясь в замешательстве, думая, как вести разговор дальше.

— Александр Борисович, — произнесла Лесницкая, когда медик уже собрался было сам о чем-то заговорить. – А в чем беда наставлений, как по–вашему? Когда я буду докладывать начальству, то могла бы упомянуть… Их ведь тоже пишет наш Седьмой отдел. Пишет или одобряет готовую работу.

— Здесь все просто, — ответил Поволоцкий после короткого раздумья. – Их общая беда в том, что авторы либо не разбираются в предмете, либо изо всех сил стараются не сказать лишнего. Испытания атома in genere, то есть «в натуре» уже явно были, во всяком случае, описания клинической картины явно не из головы взяты, рисунки кое–какие с фотографий сделаны, но материал… Как будто они мне этот взрыв продать хотят – «огромная мощность», «могущественные поражающие факторы», «преграда достаточной толщины», «на расстоянии видимости». Это не руководства, это беллетристика, дамский роман нового образца. Впрочем, даже из описанного понятно, что эта штука за раз накрывает примерно батальонный район.

— И такой вывод вы сделали из… дамского романа нового образца? — Анна взглянула на брошюры.

— Да. Их писали, как я понял, три коллектива, исходные материалы у всех общие, вымарывали информацию они независимо… А дальше — я в пятнадцать лет больше, чем приключенческими романами, зачитывался журналом «Мир науки», разделом «практикум для наблюдательных». Тут, примерно, то же самое, а у меня-то есть какой-никакой досуг, да привычки старые остались. И с рентгенологами случай меня не раз сводил, так что кое–какие основы представляю себе. Большинство же моих коллег либо вообще не воспринимают новое оружие как что-то опасное, дескать, просто большая бомба, либо считают его бомбой апокалипсиса, после которой наступит конец света. Да… И ещё скажите Лимасову, что идея заклеивать шкалы рентгенометров трехцветными бумажками по сути своей глупа. Цветовые обозначения по степени опасности – это замечательно, но они не могут заменить нормальной градуировки и точных значений.

— Но вы могли бы сами передать все эти сведения и главе Департамента, и Его Величеству. Ведь вы из «Бюро13».

— А я передам. И что-то уже сообщил. Но я трезво оцениваю вал работы и информации, которые накрывают высшее руководство, благо, видел все это вживую. Константин и все остальные каждый день принимают тысячи важнейших решений, на фоне которых такие вот вещи кажутся пустяками. Их можно отложить на потом или вообще не заметить. Но когда начнётся, эти «пустяки» обойдутся очень дорого.

Лесницкая обдумала услышанное.

— Все-таки странно, — сообщила она, наконец. – У вас такие неплохие аналитические способности, — она вновь взглянула на «беллетристические» книжицы. – Вы придумали основу Единой Доктрины лечения… И все равно отправились на фронт, словно в ссылку.

— Здесь я нужнее, — исчерпывающе пояснил хирург.

— Позвольте ещё вопрос?

— Задавайте. Если смогу – отвечу.

— Чем занимается хирург–консультант фронта?

Александр задумался. Сонм его обязанностей был более чем широк и достаточно слабо регламентирован. Изложить в двух словах с ходу оказалось немного затруднительно.

— Я не настаиваю, — Анна истолковала его заминку по–своему.

— Это не секретно, — произнес медик. – Просто рассказать не так просто. Сейчас, соберу мысли в стопку…

Автобус остановился у перекрестка, пропуская колонну гусеничных броневиков, «Балтийцев». Замученный регулировщик яростно размахивал флажками, пыль густыми шлейфами тянулась из-под широких гусениц. Александр привстал и прикрыл небольшую форточку.

— Хирург–консультант занимается в общем-то всем, – начал он, усевшись поудобнее, насколько это позволяло узкое сиденье с прохудившейся обивкой. – Зачастую – всем сразу. Основная моя задача — контроль качества работы всех этапов эвакуации и лечения раненых, от медсанбата и выше. Но позавчера начальник санитарной службы отправился с аппендицитом в госпиталь, так что, я ещё и ГОПЭП сейчас буду расставлять.

— «Гапеп»? – не поняла Лесницкая.

— ГОПЭП, — пояснил Поволоцкий. — Головной полевой эвакуационный пункт армии.

— Это так сложно?

— Это не «сложно», это такой хитрый пасьянс — долгое, нудное, однообразное занятие. Эвакуационный пункт представляет собой целый набор госпиталей, которые должны пропустить через себя всех раненых. Раньше их размещали просто — у головной станции, «кустом». Теперь так нельзя, их нужно располагать как можно ближе друг к другу, чтобы упростить логистику, но подальше друг от друга, чтобы, случись что, не накрыло все разом. Около дорог, но так, чтобы не мешали транспорту. Тщательно маскировать от врага, но чтобы были характерные ориентиры для воздушной эвакуации раненых. И вода должна быть под боком. И как-то ещё нужно будет перенаправлять потоки раненых — видимо, распорядительные посты, для этого следует организовать бесперебойную телефонную связь. Будь у меня хороший функциометр с хорошим программатором, было бы попроще, а так — придется обойтись блокнотиком и вдумчивым чесанием затылка.

Словно иллюстрируя последние слова, он провел ладонью по бритой голове.

— «Сперва административно, а потом медицински»? – спросила Анна. – Или «Не столько медикаментами, сколько честностью и порядком»?

— Вы знаете наши профессиональные цитаты, — удивился Александр. – Хотя да… с медиками поведешься… Первая фраза принадлежит Пирогову, вторая Гоголю, но в каждой есть своя доля правды, хотя Гоголь ехидствовал. Пирогов-то застал первые годы Великой войны, когда на одном перевязочном пункте на четыре стола двадцать хирургов, а раненых везут в другой, где на те же четыре стола один фельдшер. Оперируют, много оперируют, а послеперационным уходом не занимаются. Вот он и написал, что первенствующее значение в военно–санитарном деле имеет правильно организованная администрация, а главная цель хирургической и административной деятельности на театре войны — не спешные операции, а правильно организованный уход за ранеными. Вы же сами понимаете — управление не заменяет полевых агентов, но и обратное тоже верно. Хирурги все гордые, заниматься организацией — выше их достоинства, незаточеные скальпели — повод для обиды на весь мир. Без шуток, одна из самых распространенных жалоб – «работать не можем, инструмент тупой». [В реальности случалось и такое]. Спрашиваешь – «а почему не точите?$1 — смотрят телячьим взглядом и удивляются. Ну, ещё бы, раньше в каждой клинике была своя служба поставки и правки инструментария. Вот и получается, что без организации и управления наилучшие хирурги бессильны. А война — это сперва логистика и психология, а потом уж тактика и стратегия. Вы не поверите, приказ о запрете первичного шва игнорировали, пока…

— Пока расстреливать не начали?

— Да бесполезно расстреливать! На экскурсии в тыл возить пришлось. По одному хирургу от дивизии. Показывать, что получается в тылу. Подействовало. [Реалии Финской войны 1940 года].

Поволоцкий вцепился в бороду, он явно говорил о наболевшем.

— Ладно, хоть переизбыток начальства преодолели, а то — эвакуацией в войсковом районе ведал отдел штаба, эвакуацией в армейском и глубже – служба тыла, лечением — медицинские отделы частей, снабжением — отдел ставки. Есть ещё Главное Медицинское управление, чем оно занималось — я так и не понял. Теоретически, должно было координировать лебедя, рака и щуку. Сейчас-то они делом занимаются, организацией обучения, конференциями, литературой, а вот год назад… Врачи, при этом, везде были подчинены офицерам, а офицеры — либо те, которые рады избавиться от строя, либо те, от которых строй рад избавиться [Реалии Первой Мировой]. В аэробатах-то с этим проще было, а вот в дивизиях…

Он замолчал и продолжил после короткой паузы.

— Извините, что-то я разжаловался… В общем, хирург–консультант — это что-то вроде генерального инспектора, в пределах своих полномочий. Приехал, посмотрел, поучил, животворящих пинков кому надо раздал — и дальше. По возможности ещё показательные операции. И ладно бы только это, а теперь ещё и атом.

Медик резким движением разворошил стопку брошюр.

— А что вы будете делать после?

— После? – хирург вытянул шею, всматриваясь в окно, и сказал, скорее себе, чем спутнице. – Почти приехали…

Автобус свернул на проселочную дорогу, которая неожиданно оказалась куда ровнее и глаже, так, что тряска почти прекратилась.

— После. Когда всех расставите и раздадите животворящих пинков… в ассортименте.

— А… — Поволоцкий явно задумался о чем-то своем. Поэтому ответил рассеянно, но без особых раздумий, как будто уже не раз задавался этим вопросом и нашёл на него ответ. – Когда начнётся сражение, поищу подходящее соединение, что поближе, там, где «жарко». И отправлюсь в их медсанбат. Говорят, тут бригада Зимникова неподалёку, значит, скучно не будет.

— А как же — «сперва административно, а потом медицински»? – удивилась Анна.

— Когда начнётся настоящая битва, все перемешается, даже если не будет атомных ударов, а с ними — тем более, — просто и без изысков объяснил хирург. – Никакое осмысленное управление тыловыми средствами окажется невозможно. Поэтому лучшее, что можно будет сделать — осознать, что «потом» наступило, надеть белый халат, взять скальпель и встать к операционному столу. В случае прорыва нашего фронта шанс погибнуть в любом месте войскового или даже армейского района примерно одинаков. Так что, как в старом анекдоте, я хочу умереть во сне, как мой дед, а не визжа от страха, как его пассажиры.

Лесницкая очень внимательно взглянула на Александра, словно астроном, который изучает загадочную, но очень интересную звезду, меняя оптические инструменты по ходу исследования.

— Я не понимаю, — сказала она. – Совсем недавно вы просто… — она на мгновение запнулась, но не стала смягчать изначальную формулировку. – Бежали от раненых. А сейчас говорите, что сами станете искать рядовой хирургической работы.

— Наверное, плохо объяснил. Я не бежал. Там, где работает Юдин и его группа, мои хирургические умения ничего не усилят. У него любой ассистент талантливее меня. А для обычного медсанбатовского уровня я очень хорош, и пользы там от меня будет гораздо больше. Так… Мы подъезжаем. Берите ваш чемоданчик, сейчас будем решать вопрос.

Вадима Козинова, среднего сына владельца медицинской мануфактуры «Козинов и партнеры», удалось застать почти на пороге офицерской гостиницы. Там он провел короткую ночь, собираясь в дальнейший путь вдоль линии фронта, по полевым госпиталям. Несмотря на старательно культивируемую Козиновыми консервативную русскость во всем, от названия до имён, Вадим больше походил на немца или француза – с узким лицом, бритый, в щегольском костюме–тройке и с тщательным – волосок к волоску – пробором.

— Пожалуйста, скорее, — вежливо, но нетерпеливо попросил фабрикант. – Машина ждёт, а мой график и так сорван. Батюшка будет весьма недоволен.

Троица в составе государственного контролёра, хирурга–консультанта и промышленника устроилась прямо в столовой, за угловым столиком. Им никто не мешал, помещение было почти пусто, лишь в дальнем углу торопливо хлебал суп пехотный поручик, время от времени косясь на новенький орден Святого Петра на груди. Анна изящным движением разложила веер бумаг с печатями и размашистыми начальственными подписями. Козинов поджал губы, мгновенно уйдя в глухую оборону.

Суть проблемы Поволоцкий уяснил ещё по пути, благо, особых заморочек там не оказалось. Современная медицина, в том числе и военная, требовала обширного набора сложных и дорогих инструментов. В числе прочего – аппаратов для наркотизации, а так же искусственной вентиляции. Агрегаты были разными по конструкции, но все так или иначе вели происхождение от индивидуальных дыхательных аппаратов подводников и изготавливались на соответствующих предприятиях, входящих в единый «промышленный куст» Козиновых. Механизмы «от Козинова» работали выше всяких похвал, маска мирного времени при гарантии в пять лет служила десять–пятнадцать, после с ней ещё лет десять тренировались студенты, а затем она списывалась в ветеринарию. Но после начала войны производство пришлось увеличивать в разы, отвыкая от идеологии «мало, дорого, идеального качества» в пользу «много, дёшево, приемлемо». Ведь в военное время аппарат, который не брошен или разбит в течение года, можно отправлять в музей.

Для того, чтобы получилось «много» и «дёшево» пришлось на ходу менять технологию изготовления. Три месяца назад Козиновы перешли с меди на силумин, но первые партии начали быстро выходить из строя – недопрессованный эрзац трескался, сделанные из него испарители крошились, как говорили медики «от пристального взгляда». Детали следовало очень быстро заменить, причем крайне желательно на ещё более дешёвые.

Козинов в целом был совершенно согласен с нареканиями, признавал факт недоработки, от имени мануфактуры обязался как можно скорее исправить поломки, заменив все испорченные детали… но с солидной доплатой за внеплановую работу и срочность. Поволоцкий, играющий роль требовательного тарана, намекал на то, что так недолго и по саботажной статье пойти. Козинов оскорблено перечислял срывы поставок, проблемы смежников, нехватку мощностей, жаловался на то, что треть его квалифицированного персонала принудительно перевели на военные заводы — собирать артиллерийские взрыватели и зенитные ракеты. Рассказчику эти аргументы, наверное, казались новыми, но и Анна, и Александр, слышали их не первый и даже не десятый раз, поэтому должного впечатления они не производили.

Через четверть часа такого разговора Поволоцкий осатанел и твердо решил, что сейчас он даст хлыщу в морду, а затем накатает подробную жалобу лично Его Величеству.

И в этот момент в разговор вступила Лесницкая.

— Вадим Гостомыслович, Александр Борисович, — вежливо, очень мягко и почти задушевно пропела она. Так умеют говорить лишь самые одаренные и хитрые дщери Евы, вкладывая в каждое слово нотку некой интимности, тайны, всегда обещающей больше, чем дающей. – Давайте немного умерим пыл.

Поволоцкий сморщился, но разжал кулаки, Козинов так же чуть расслабился, хотя так и не опустил надменно задранного подбородка.

— Вадим… Мне можно так вас называть? – обратилась Анна к Козинову. Фабрикант держал оборону стойко, но голос красивой брюнетки, словно пение сирены, проник даже в закалённую как сталь душу миллионщика. – Вы упускаете из виду один очень значимый нюанс.

— Который? – осведомился Вадим.

— Подумайте. Война, так или иначе, закончится, и если победят наши враги, деньги вам уже не понадобятся. Но мы ведь верим в победу сил добра, не так ли? В этом случае…

Лесницкая сделала многозначительную паузу. Козинов нахмурился, но скорее с неподдельным интересом, нежели в отрицание.

— Представьте, — тонкая изящная ладонь Анны плавным жестом развернулась над столом, словно указывая в будущее. — Ваши послевоенные товары – медицинское оборудование, фармацевтика. И на всем – строгая надпись, скажем, тонкими золотыми буквами на черном фоне, «Поставщик армии Его Величества. Вместе в труднейшие годы».

— Та–а-ак… — протянул Вадим, барабаня пальцами по столу, в его глазах забрезжило понимание. – Реклама.

— Нет, нечто гораздо большее — репутация, которую нельзя купить за деньги, а можно только заработать в истинно суровые и тяжелые времена. Репутация, которая будет кормить ваших детей и внуков десятилетиями.

У Поволоцкого отвисла челюсть. За короткое время знакомства он привык воспринимать Лесницкую как умного и профессионального чиновника, не менее, но и не более. Сейчас же он увидел обольстительно красивую женщину, с умом, проницательным и острым как стилет, обладающую совершенным чувством меры.

— А знаете… — после короткой паузы Козинов внезапно, совершенно купеческим жестом поскреб гладко выбритый подбородок, словно поглаживая окладистую бороду. – Это очень интересная мысль, я сегодня же без промедления передам батюшке. Решение будет за ним, обещать ничего не могу. Но приложу все усилия.

Больше всего на свете Поволоцкому хотелось добавить угрозу напоследок, чтобы зазнавшийся фабрикант не думал о себе слишком много. Но невероятным усилием воли он сдержался – в этом было бы слишком много от ребячества, мальчишеской ревности к более успешному переговорщику.

Козинов отбыл восвояси. Анна собрала бумаги в прозрачный чемоданчик.

— Забавно. И грустно, — произнес Александр. – Если бы кто-нибудь описал это в книге года три назад – никто ведь не поверил бы. Хирург–консультант фронта лично выбирает места для размещения госпиталей и помогает найти поставщика…

— А контрразведка в моем лице ведёт переговоры с тем самым поставщиком… — легко подхватила мысль женщина, защёлкивая миниатюрный шифрованный замок. – Никакого порядка, все лично, торопливо и почти бессистемно. Как говорит наш шеф, «война есть упорядоченный хаос». Порядок она обретает в трудах кабинетных исследователей.

— Простите… — произнес Александр, видя, что женщина встаёт, лёгким, почти незаметным движением одергивая юбку. Он тоже поднялся и вновь отметил, что даже на фоне его солидного роста Лесницкая не кажется маленькой. – Не откажетесь ли вы…

Он замялся, но Анна улыбнулась ему, не казённо и пусто, как при встрече, и не обволакивающе коварно, как фабриканту, а очень мило и доброжелательно.

— Давайте здесь пообедаем вместе, — сказал он на одном дыхании, словно в омут бросился. – Можно вас пригласить?

— Давайте, — просто и коротко ответила она. – Только недолго, меня ждёт дорога.

— Я подвезу, — пообещал Поволоцкий, предупредительно подавая ей руку, помогая сесть обратно.

— Но вы должны развлечь меня светской беседой, — сказала Лесницкая, и в уголках её глаз на мгновение прыгнули чертики. – Это непременное условие. Какие-нибудь увлекательные истории из военного прошлого.

— Не обещаю светскости, — честно ответил Александр. – Я все-таки батальонный хирург, а не «адъютант, равно храбрый и элегантный», поэтому истории у меня соответствующие.

— Они суровы и брутальны? – осведомилась Анна.

— Скорее грубы и незамысловаты. Например, однажды, мы обрели целый ящик английских консервов. Это было девять лет назад, в южной Африке.

— Трофей? – уточнила женщина, небрежно пролистывая куцее меню, отпечатанное смазанным шрифтом на неровно обрезанном листе желтоватой бумаги..

— Обрели, — неопределённо повторил хирург. – Всем досталось мясо, а у меня были овощи, я их отдал местным ребятишкам. А потом оказалось, что консервы мясоовощные и мясо внизу, а я просто открыл банку не с той стороны.

— А откуда эти «адъютанты»?

— Это идеал Сен–Сирской военной академии, когда её основали, она должна была именно таких выпускать. А через два года после её открытия, в тысяча восемьсот семидесятом — «завтрак в Страсбурге», и понеслась Великая война. А уже через год вместо храбрости и элегантности требовалось, в первую очередь, умение окапываться. Видел я довоенные рисунки французской гвардейской кавалерии — кони в эскадронах по мастям, медные каски сверкают, золотые кушаки, белые перчатки… «магнетизм кавалерийской атаки и ужас холодной стали». Это не стихи, это устав такой.

— Добрые старые времена?

— Старые. Но ох, какие недобрые… Только в Великую войну убитых и умерших от ран стало больше, чем умерших от болезней. При том, что в начале её умирало больше половины раненых, а больше половины выживших становились калеками. Потом пришли Пирогов, Листер, Склифосовский и всех научили. А потом мы замерли в развитии и продолжили учиться только год назад. Мда, что-то у меня со светской беседой не ладится.

— Хорошее начало. Мне нравится, — сказала женщина, и её смех зазвенел словно крошечные серебряные колокольчики. – Прошу вас, продолжайте.