Глава 9

Фюрер прислал поздравительную телеграмму, в которой прославлял подвиги замечательной истребительной пары Ругге-Динго, и с этого момента мы с Динго оказались под плотным колпаком секретных служб рейха. Особенно старалась тайная государственная полиция. В одном из последних телефонных разговоров с мамой Ругге она начала мне расхваливать, какой замечательный человек господин Монке. Я сначала не понял, кого она имела в виду, но затем вспомнил, что у Лизы, которая сейчас процветала в Швейцарии, в свое время начальником был штурмбанфюрер Монке, занимавший должность начальника городского управления тайной полиции Ханау.

Так вот этот замечательный человек каждый вечер навещал моих родных и дарил им шоколадки или цветы. Сначала он хотел завязать романтические отношения с моей сестричкой Джулией, но был послан куда подальше со своей лысиной. Но мама почему-то воспылала симпатией к этому оберштурмбанфюреру. Она не только принимала его дома, но вместе с ним выходила в свет. В тот момент, когда я разговаривал с мамой, я подумал, что в юности она была красивой девушкой, за что ее полюбил и взял в жены отец. А он по характеру и внешним обликом совершенно не походил на этого Монке, которому больше подходила ипостась змеи, а не человека. Так почему же мама на склоне лет почувствовала такую симпатию к этому «супермену», но, видимо, не зря говорят, что пути Господни неисповедимы. А этот господин оберштурмбанфюрер Монке пару недель назад заступил на должность заместителя командира по вопросам безопасности нашего истребительного полка. Когда полковник Арнольд Цигевартен узнал о том, что «серая мышь» отправлен на Восточный фронт и место его заместителя займет совершенно другой человек, то он флегматично пожал плечами. Разумеется, «своего человечка» в органах государственной безопасности рейха у него не было и в подобные дела он вообще пытался не вмешиваться.

Уже на следующий день после своего назначения оберштурмбанфюрер «случайно» заскочил ко мне в гости. Тогда у меня не было причины отказывать этому мерзкому человеку, я поднялся с кресла, чтобы рукопожатием его поприветствовать и даже предложил кофе, который Лиза прислала мне из своего Люцерна. Мы пили кофе и разговаривали на светские темы о погоде, оберштурмбанфюрер был настолько тактичен, что даже не поинтересовался рисунками обнаженной Смугляночки, которые время от времени оживали на стенах моего жилища. Мы расстались добрыми товарищами и договорились время от времени встречаться, чтобы потрепать языком на общие темы. Монке не произвел на меня ни плохого, ни хорошего впечатления: зашел человек… поговорили ни о чем и расстались ни с чем.

Но когда я вернулся после встречи и боя с «Летающей крепостью», в тот момент я чувствовал себя сильно измотанным и усталым и после устного доклада полковнику Цигевартену отправился домой немного отдохнуть. Но уже на пороге комнаты я почувствовал и увидел, что неприкосновенность моего жилища нарушена. Все вещи лежали нетронутыми, на своих местах, в комнате все выглядело так, словно чужих людей в ней никогда не было. Но последнее время я практиковал оставлять несколько пылинок, создавал подобие сети-опознавания, которую сегодня изобрел подполковник Динго, чтобы вести скрытое наблюдение за всем, что происходило в комнате за время моего отсутствия. Так и сегодня утром, когда уже бежал в ангар к истребителю, я оставил три таких пылинки в разных углах своего жилища. Когда вернулся в общежитие и перешагнул порог своей комнаты, то первым делом почувствовал, что этих пылинок в комнате не было. Любая моя попытка обнаружить эти пылинки была напрасной. Воздух в комнате был чист и свеж, в нем не было ни пыли, ни других каких-либо химических примесей. Кто-то с чисто немецкой пунктуальностью поработал в этой комнате, очищая комнатный воздух.

Тогда я подошел к рисункам Смугляночки на стене, моя жена была прекрасна, ее позы были выразительны и непосредственны, но все рисунки сейчас были мертвы. Олга больше не реагировала на мое появление и не махала мне рукой. Мне стало до слез обидно, что в нашем полку нашлась сволочь, которая в мое отсутствие проникла в мою комнату и безжалостно умертвила эти рисунки. Я попытался магическим путем узнать, кто же побывал в комнате во время моего отсутствия, и воссоздать хронику событий — что именно этот человек сделал, чтобы рисунки, приносившие радость, перестали реагировать на мое появление. Но, что бы я ни предпринимал, ничего у меня не получилось, в комнате не оставалось ничего, за что можно было бы зацепиться и размотать клубок событий в обратном порядке. В этот момент глубокого разочарования своей неудачей я и обратил внимание на один из рисунков Смугляночки, на котором она смотрела мне прямо в глаза, словно хотела что-то рассказать. Я подошел к рисунку и посмотрел в глаза своей жены. Неожиданно свет начал меркнуть, и я начал медленно тонуть в этих громадных глазах моей любимой женщины.

Распахнулась дверь моей комнаты, и на пороге возникла черная фигура Монке, изображение было записано в черно-белом варианте. Монке сопровождали еще два черных человека, они не имели лиц, только контуры фигур. Троица моментально рассредоточилась по комнате, и каждая из черных фигур занялась своим делом, в комнате начался самый настоящий обыск. Но этот обыск производился очень аккуратно, в течение десяти минут черные люди осмотрели, сфотографировали и буквально ощупали каждую находящуюся в комнате вещь. Две фигуры были еще заняты обыском, а оберштурмбанфюрер Монке подошел к стене, на которой висели рисунки Смугляночки, он не притронулся ни к одному рисунку, но они умирали один за другим, как только этот человек начинал его рассматривать. Усмехнувшись, оберштурмбанфюрер, заложив руки за спину, начал медленно расхаживать вдоль стены, всматриваясь уже в мертвые рисунки, а двое за его спиной начали монтировать какую-то аппаратуру со шлангами. На этом воспроизведение эпизода закончилось, я мысленно поблагодарил Смуглянку за помощь и открыл глаза. Рядом с собой я увидел подполковника Динго, который терпеливо ожидал, когда я выйду из транса.

— Зигфрид, — сказал он, — они обыскивали и мою комнату. Зачем это им было нужно, я не понимаю. Мы не враги рейха и никогда ими не были, мы верные его солдаты, которые сбили немало вражеских самолетов. Только из-за одного этого нам должны доверять, нам незачем хранить какие-либо секретные или антиправительственные материалы в своих комнатах.

Я мысленно прервал монолог друга, сказав, что мы можем мысленно общаться между собой, в этом случае чужие уши никогда не услышат того, что хотели бы услышать. А что касается обыска в комнате, то я посоветовал другу особо не обращать внимания на эти никому не нужные потуги службы безопасности. Они не искали компрометирующие нас материалы, так как хорошо понимали, что факт проведения обысков рано или поздно станет нам известен. По всей очевидности, внимание господ из этих служб привлекли наши личности, обысками они хотели нас запугать, показав, какие они сильные и что могут с нами делать все, что захотят. Решить эту дилемму можно только двумя способами. Первый вариант — смириться и продолжать верную службу рейху, не обращая внимания на то, что вытворяет по отношению к тебе служба государственной безопасности. Второй вариант — это другой путь: следует отказаться от смиреннической позиции, покинуть страну и уехать за границу. В заключение я рассказал о проблемах, которые возникли в недавнее время и которые требуют разрешения. Рассказал Динго о встрече с североамериканским истребителем, чей бортовой номер был 109-99-9 US Army, и о спасшихся членах экипажа «Летающей крепости».

Оказывается, Динго давно обратил внимание на эти вещи, но не знал, в какой степени они беспокоят меня. Он уже был давно уверен, что я не от мира сего, но не в прямом значении этой фразы, а в том, что у меня был большой жизненный опыт и я всегда знал, как вести себя в любой ситуации, поэтому многие вещи, происходившие со мной и им, он воспринимал как должное. Вчерашний разговор за чаем на многое открыл ему глаза, и Динго был уверен, что этот разговор будет иметь логическое продолжение. Поспешные и непродуманные действия службы безопасности лишь только ускорили развитие событий и поставили нас перед необходимостью принятия окончательного решения.

Наша беседа продолжалась довольно-таки длительное время, она закончилась около к полуночи. Наверное, это была странная картина, если наблюдать за ней со стороны — два офицера пили чай и кофе за столом, чаепитие продолжалось часа три-четыре, и все это время они молчали. Мы вставали из-за стола, подходили покурить к окну, наливали в чайник воду, кипятили его на примусе, и за это время не произнесли ни одного слова. Если предположить, что служба безопасности каким-то образом умудрилась оставить в комнате видеокамеру и сейчас вела за нами наблюдение, то оператор должен был сойти с ума, получая изображение с фоновыми звуками, но без единого произнесенного нами слова.

Провожая подполковника Динго, я пожал ему руку и проводил до порога своей комнаты. Мы приняли решение и в самое ближайшее время решили покинуть полк и рейх.

Уже лежа в постели, я подумал о том, что не смогу покинуть полк без предварительного объяснения с другим своим другом, полковником Арнольдом Цигевартеном. Решил не откладывать это дело и закрыл глаза.

Полковник Цигевартен имел небольшую двухкомнатную квартирку, расположенную непосредственно в здании штаба. Когда я, не постучав, открыл дверь и вошел, то удивился убогости меблировки этой комнаты. Письменный стол в углу, терминал на столе и несколько стульев, больше в комнате ничего не было. Примерно такой вид имела моя комната, но после мимолетного появления в ней Лизы и довольно-таки длительного проживания Смугляночки она изменилась и превратилась в нормальное жилище человека мужского пола. В данный момент в квартире было темно, окна были закрыты светомаскировочной тканью, но мой фантом прекрасно видел при любом освещении и в полной темноте. Я видел, что квартира представляет собой хороший образец служебного, а не жилого помещения, которого не коснулась женская рука. Я не раз здесь бывал и хорошо знал, что в этот момент Арнольд спит или читает книгу, лежа на солдатской койке в соседней комнате. Там кроме койки была еще прикроватная тумбочка с ночным светильником и четыре стула с аккуратно разложенной них формой полковника.

Я не предупреждал заранее Арнольда Цигевартена о своем возможном появлении, и, чтобы в этой связи не поставить его в неудобное положение, я мысленно связался с ним и попросил разрешения войти к нему в спальню. Мое мысленное обращение вызвало полный сумбур мыслей у моего друга, но он быстро привел их в порядок и громко крикнул мне через дверь:

— Входи, раз пришел!

Я приоткрыл дверь, прошел к одному из стульев и удобно устроился на нем. Полковник Арнольд Цигевартен еще не спал, но и не читал, книга лежала на половичке рядом с койкой. При моем появлении он попытался подняться на ноги и поприветствовать меня, но я вовремя остановил его, заявив, что руки нам жать незачем, сегодня мы много раз встречались.

— Зигфрид, — Арнольд Цигевартен первым начал разговор, — спасибо, что пришел. Я никак не мог заснуть, все это время я думал только о тебе. Чем больше тебя узнаю, тем меньше понимаю, что ты за человек. В тебе имеется что-то такое, что ты, словно магнит, притягиваешь к себе одновременно хороших и плохих людей? Ты быстро знакомишься с людьми. Некоторые твои знакомые души не чают в тебе, они сами раскрывают перед тобой душу и хотят быть твоими друзьями. А другие знакомые тоже хотят разобраться, что ты за человек, но их цели непонятны или покрыты мраком тайны. И ты так плотно закрываешься от них, что ни один из них ни в чем не может разобраться, и начинают измышлять о тебе черт знает что. Этот Монке, как только прибыл в полк, тут же начал копать под тебя, он признался мне, что ты не тот человек, за которого себя выдаешь. Нет, — заметив, как я вздрогнул всем телом, продолжил Арнольд, — он не думает, что ты подрывной элемент и выступаешь против фюрера. Он полагает, что ты вообще не человек. Когда его спрашиваешь, что он под этим имеет в виду, то оберштурмбанфюрер путается в мыслях, говорит ерунду, пускается в загадочные научные рассуждения о множественности миров. Одним словом, сплошная ахинея, он тебе ни на грош не верит, поэтому и пытается отыскать свидетельства твоей паранормальности. Притом имей в виду, сам Монке — это не человек, а какая-то гадина, без мыла и масла пролезет в любую дырку. Так что, имей это в виду. Ну и зачем ты, Зигфрид, явился ко мне в столь позднее время, я, правда, всегда рад видеть тебя, но сейчас поздно вести какие-либо разговоры, даже с другом!

Наш разговор продолжался чуть ли не до рассвета: так много вопросов оказалось у Арнольда Цигевартена, полковника Люфтваффе рейха и моего друга. Мне пришлось многое ему рассказать, но он не верил мне до тех пор, пока сам не прошел через меня. Когда он сделал это первый раз, то начал хвататься за сердце и пить литрами валидол. Только с третьего свидетельства, это когда я его научил понимать мысленную речь, он начал верить мне и моему рассказу. В конце концов он сдался и сказал, что у него не так уж много друзей и терять меня он не намерен.