Глава 9
В окопе было тесно от большого количества собравшихся там людей. Пленные сбились в одну кучу, стараясь согреться. Шерхан вывел их на улицу без верхней одежды, и они уже порядком намёрзлись. Я с удовлетворением увидел, что даже здоровый финн очухался и стоит вместе с другими пленными.
— Значит, мы его не так уж и изуродовали, — подумалось мне.
Приказав Шерхану вместе с ещё одним красноармейцем завести пленных в блиндаж, дать им одеться, а потом вывести на улицу, я с наслаждением закурил трофейную сигарету. На мой вкус они были похуже, чем мой любимый Казбек, но всё же лучше, чем обычная махорка. Последнее время приходилось крутить козьи ножки с этим горлодёром. Папиросы обещали завезти не раньше, чем через неделю. Поэтому я с таким энтузиазмом и конфисковал у финских егерей три пачки американских сигарет. А если сказать прямо, не удержался и реквизировал у их командира ещё и швейцарские часы в золотом корпусе. Их я был намерен переслать жене. Видел, как и Шерхан забирал у егерей самые ценные вещи. Я не протестовал, в моём Эскадроне позволялось некоторые добытые вещи забирать себе, там это называли — хабаром.
Тем временем, финнов вывели на улицу, они надели лыжи, затем мы их связали в одну цепочку и начали загружать трофеями. Складывали всё в их же рюкзаки, туда загрузили найденные продукты, боеприпасы и бутылки с зажигательной смесью. В блиндаже этих бутылок обнаружилось довольно много, целых семьдесят две штуки. Эти бутылки с зажигательной смесью, несколько отличались, от тех которые я видел раньше. Вместо прикреплённых к горлышку двух долгогорящих спичек, внутрь бутылки была вставлена длинная хрупкая ампула. Как пояснили пленные, в ампулу была залита самовоспламеняющая жидкость. И теперь, как они выразились, “полторулло” не нужно было поджигать. Достаточно было просто кинуть бутылку — когда она разбивалась, жидкость сама воспламенялась. Винтовки и штыки я поручил везти красноармейцам, а пулемёт Шерхану. Когда мы в таком виде отправились обратно к нашей колонне, это зрелище очень напоминало невольничий караван, я в нём шёл замыкающим.
Добравшись до роты, первым делом разослал связных с приказом, чтобы все командиры взводов прибыли в мой штаб. Во вторую роту, Валере Сомову тоже направил красноармейца с приглашением срочно прибыть с взводными ко мне на совещание. После этого написал донесение в штаб батальона. Его я собирался отправить вместе с пленными, но только после того, как мы начнём выполнять возникший в моей голове план. Боялся, что командование ни за что не решится одобрить эту авантюру.
Еще бы, ведь я собирался двумя неполными ротами напасть на, считай прилично усиленный, полк. К тому же, финны находились на заранее подготовленной позиции, хорошо знали местность и, наверняка, пристреляли все ориентиры. По всем военным канонам, как пыталась меня вразумить, память моего деда, это был бред сумасшедшего. Для штурма этого посёлка нужно было не меньше дивизии, усиленной парой артполков и танковым батальоном. А тут — двести измученных холодом и недосыпанием мужиков собираются порвать более трёх тысяч хорошо подготовленных, сытых и хорошо отдохнувших в тепле финских бойцов. При этом если сравнивать наше вооружение и его качество с финским, становилось совсем тошно. У финнов пулемётов было больше, чем у нас винтовок СВТ. Любому нормальному человеку становилось ясно — эта операция невозможна и самоубийственна. Как говорится — безумству храбрых поём мы песню, и эта песня — реквием.
Но я думал иначе, опыт русского сопротивления говорил, что неожиданный удар по самым важным пунктам обороны, может оказаться успешным, несмотря на громадное превосходство противника. В Эскадроне все военные операции были именно такими. Численность немцев в десятки, если не в сотни раз превосходила наши силы, но мы нередко побеждали, или, по крайней мере, наносили очень ощутимый урон противнику. Все эти операции носили диверсионный, партизанский характер, никогда Эскадрон не шёл на прямое, линейное боестолкновение с противником. Тем более, когда у него было тяжёлое вооружение. Сейчас нашим ротам вполне можно было воспользоваться теми методами.
О нас финны ничего не знали, значит, элемент неожиданности присутствовал. Нашим ротам нужно было незаметно проникнуть в расположение противника и неожиданным ударом по сонным финнам постараться уничтожить их как можно больше. Кроме костёла и фабричного здания, все строения, где на ночь были размещены финны, были деревянные, а значит, хорошо горели. Да и у фабричного здания перекрытия были деревянные. К тому же, это была мебельная фабрика и, наверняка, внутри оставалось много дерева и лакокрасочных материалов. У нас же теперь было много бутылок с зажигательной смесью, а также пулемётов и автоматов. То есть, мы вполне могли устроить для финнов несколько хороших крематориев, а после поджога зданий, автоматическим огнём не дать им оттуда выбраться.
Я собирался все крупные места расположения финнов окружить, установить там по два пулемёта и закидать окна гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Чтобы создать большую плотность огня, был намерен раздать все трофейные автоматы красноармейцам моей роты. Они, по крайней мере, за время стоянки научились их перезаряжать, нажимать на курок и снимать с предохранителя. Большой меткости при стрельбе по зданию и не требовалось. Для уничтожения противника в каменных зданиях, был намерен использовать наши трофейные пушки.
Сил было мало, поэтому я решил на войска, расположенные в частном секторе, не обращать внимания. Просто, на перекрёстках поставить по нескольку стрелков, которые должны были открывать огонь вдоль улиц, если заметят какое-нибудь шевеление. Ещё по частному сектору могут постреливать и миномёты, но основная их цель — это артиллерийские позиции. Все ориентиры, где находились батареи, я, по показаниям пленных, тщательно зафиксировал.
Основные опасения в этом ночном бою у меня вызывали егеря, расположенные на блокпостах, и танки. И у тех и у других были ночные часовые. Егеря были самыми подготовленными бойцами у финнов и, в принципе, всегда находились в полной боеготовности. Танковая часть состояла из финнов с немалой примесью немцев. Командовал этой танковой ротой, бывший оберлейтенант немецкой армии и он просто тупо выполнял свои уставы, не доверяя финской охране. Охрана же всего этого воинского контингента была построена на системе блокпостов. Именно егеря осуществляли охрану всех подходов к посёлку. В самой деревне круглосуточный пост был только у костёла, именно там располагался объединённый штаб.
Весь мой план строился, опираясь именно на эту схему охраны. Я хотел небольшой группой, переодетой в шюцкоровцев, проникнуть на один из их блокпостов. Там, по-тихому, уничтожить всех финнов, и обеими ротами просочиться в деревню. Зона ответственности каждого блокпоста составляла четыре километра. Поэтому, уничтожив один пост, можно было спокойно попасть в деревню, и никто больше не поднял бы тревоги до самого момента открытия огня. Могут среагировать часовые у штаба и на площади у местной пивной, где располагались танкисты. С этими часовыми, которые находились совсем недалеко друг от друга, я решил разобраться при помощи снайперов. Подкрасться к ним незаметно, чтобы взять на нож, было очень проблематично. А единичные выстрелы могли быть и незамечены, так как, расположенные совсем недалеко, гаубичные батареи, вели непрерывный, беспокоящий огонь в сторону прорывающейся 44-й дивизии.
Весь этот план возник у меня в голове, в блиндаже у шюцкоровцев. Первоначально, когда я проанализировал все известные факты, у меня наступило оцепенение. Потом это состояние сменилось яростью и диким протестом — я совсем не хотел идти на заклание. А именно, сопоставление всех деталей сложившейся обстановки говорило о том, что и наша дивизия движется к полной гибели, следом за сорок четвёртой.
Главной задачей 44-й дивизии была — деблокировать 163-ю стр. дивизию. Но её бойцы, спешащие на помощь товарищам, так же, как и мы, наткнулись на сильно укреплённый опорный пункт. Финны дали 44-й дивизии возможность спокойно двигаться по дороге на Раате. Когда она растянулась на этой дороге более чем на 20 километров — мышеловка захлопнулась. Фланговыми ударами финны разделили 44-ю дивизию на 5 частей и методично начали их уничтожать.
Примерно, то же самое осуществлялось и сейчас. На нашем пути к 44-й дивизии, держали оборону крупные воинские контингенты регулярной армии финнов, а так же щюцкоровцы. Кроме того, формировался мощный, отсечный опорный пункт. Оставалось только заманить нашу дивизию к деревне, связать её боями, а затем перекрыть силами Скандинавского корпуса единственную дорогу. Свободных сил у армии, чтобы выручать нас, уже не было, а пока подойдут свежие войска из Ленинграда, мы уже при таком холоде вымерзнем, как мамонты. Этот вывод я сделал из следующих данных.
Во-первых, это, конечно, сведения, полученные от пленных. Меня первоначально несколько удивило задание, полученное шюцкоровцами. А именно — они должны были в течение суток беспрепятственно пропускать русские военные колонны. Потом, активизировавшись, не только заняться снайперским отстрелом красноармейцев, но и внезапным ударом постараться уничтожить технику, чтобы перекрыть дорогу. Для этого им и выделили так много бутылок с зажигательной смесью. Они должны были рассредоточиться вдоль дороги и закидать этими бутылками какую-нибудь автомобильную колонну. В бутылки была залита самовозгорающаяся жидкость, никаких фитилей поджигать было не надо. Таким образом, получалось, что мы должны были беспрепятственно пройти до самой деревни, и только моя маразматичная подозрительность и охотничьи навыки Якута, позволили нам на них наткнуться.
Во-вторых, при осмотре позиций, разгромленной нами шведской роты, меня удивило наличие хорошо оборудованных позиций со стороны деревни Суомуссалми. Тогда я посчитал, что всё это подготовлено на случай окружения шведов и с учётом прибытия подкреплений. О скором появлении новых частей Скандинавского корпуса рассказывали пленные финские егеря. Сейчас я думал немного иначе. Скорее всего, готовился мощный опорный пункт для отражения атак, как со стороны нашей дивизии, так и со стороны советских войск, пытающихся нас деблокировать. Жалко, что не удалось захватить для допроса командование этих шведов. Наверняка у них тоже был приказ, беспрепятственно пропускать в течение суток все войска, двигающиеся в сторону Суомуссалми.
Опять получалось, что эта засада была не против нашего батальона. И обнаружена она мной совершенно случайно. При обычном движении наших колонн, боковое охранение осуществлялось на расстоянии метров ста от трассы. И если бы тогда я не залез вглубь леса, мы бы спокойненько проехали мимо шведов. Лесной массив, где располагалась эта засада, отстоял от дороги примерно на триста метров. Причина, которая тогда меня заставила углубиться в лесной массив — какое-то смутное беспокойство и ощущение, что за мной наблюдают. Ещё я, как мне тогда показалось, уловил отблеск, как бы отражённый от стекла, и у меня сразу же возникло подозрение, что в рощице, на краю поля засели финны. Поэтому и решил, не пытаться переть напрямик, а зайти со стороны леса, чтобы проверить своё предположение.
Когда у меня созрело понимание того, что мы всей дивизией, сами залезаем в мешок, я начал судорожно искать выход. Успокаиваться тем, что мы ликвидировали крышку от намечающегося нас захлопнуть котла, не стоило, ведь было неизвестно — единственный ли это опорный пункт. Мы вполне могли пройти мимо и не заметить аналогичные засады. Например, из допроса шюцкоровцев я выяснил, что из их подразделения на эту дорогу с таким же заданием вышло ещё пять групп.
За те десять минут, которые я в одиночестве провёл в блиндаже, разглядывая амуницию шюцкоровцев, в моей голове полностью сформировался план нашей атаки. А разглядывая тулупы финнов, я понял, как незаметно приблизится к часовым егерского блокпоста. Тем более, я узнал сегодняшний пароль на проход. Нужно переодеться в одежду шюцкоровцев, под этим прикрытием приблизиться вплотную к часовому и холодным оружием его уничтожить. А потом уже, вырезать остальных сонных финнов.
Во всём этом плане была масса прорех, например, у блокпоста, наверняка, находится не один часовой, а гораздо больше. Всё-таки, зона ответственности у каждого блокпоста составляла четыре километра. Чтобы надёжно перекрыть всю эту линию, нужно было не менее двух-трёх постов. И, к тому же, это были профессионалы, и охрана на каждой точке, как можно было предположить, осуществляется парой егерей. Людей там для организации круглосуточной охран, тремя парами вполне достаточно. Переодевшись и притворившись шюткоровцами, мы могли, конечно, уничтожить один пост, да и то только потому, что они сами к нам выйдут, хотя бы для того, чтобы спросить пароль, ведь официального КПП там не было. Был только коридор, рекомендованный для прохода возвращающихся с задания диверсионных групп.
А где мы в этом ночном лесу будем искать другие посты егерей? Это был вопрос и, как я ни пытался, но ответа на него никак не мог найти. А от этого зависел успех всей операции, ведь при малейшем шуме или намёке на опасность оставшиеся часовые своей стрельбой, наверняка, поднимут тревогу в деревне. И тогда весь мой план летел в тартарары. Нам удалось бы только уничтожить всего один блокпост и всё. Остальная группировка была бы нам не по зубам.
На случай такого развития ситуации оставалось только, попытаться пробиться к расположению танков и артиллерийских батарей, в надежде их уничтожить. В темноте, при сонной неразберихе и бардаке вариант такой был. Кто-нибудь из нас мог выжить, добраться до этих объектов и закидать их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Кто же попадёт под финскую пулю — тому вечная память. Всё нашей дивизии будет легче сбить этот заслон и прорваться к 44-й дивизии. К тому же, если наши роты уничтожат хотя бы один блокпост и вызовут на себя огонь со стороны деревни, то, значит, мы полностью выполним приказ командования. Успокоив этими мыслями все свои тревоги, я и начал действовать.
Когда в моей теплушке собрались все командиры взводов, я никому не стал ничего объяснять, делиться своими сомнениями и советоваться. Просто по карте и по нарисованным мной схемам, начал ставить задачи для каждого взвода. На правах командира второй роты, Валера Сомов попытался что-то сказать про гигантское численное превосходство финнов и про то, что эту деревню нужно штурмовать, по крайней мере, полком. Но я его оборвал, заявив:
— Товарищ Сомов, ты понимаешь, что твои рассуждения хороши где-нибудь в тёплой аудитории военной академии. А у нас есть приказ, пробиться к 44-й дивизии любой ценой. Там ребята уже целую неделю, на морозе, спят по несколько часов в день в подснежных берлогах, пробиваясь сквозь финские кордоны. Сил и боеприпасов у них практически не осталось. Теперь только от нас, а именно, от решительного действия наших рот зависит, выживут они или нет. Поэтому, на мне, да и на каждом из нас висят жизни нескольких тысяч наших братьев. Когда здесь соберутся все части нашего полка, будет уже слишком поздно. Умрём, но спасём замерзающих красноармейцев 44-й дивизии.
Моё заявление больше всего понравилось Шапиро. Он даже встал и патетически произнёс:
— Ты прав, командир! Смерть буржуям!
После этого, ставить под сомнение мои выкладки желающих не нашлось. Вся моя затея, конечно, отдавала полной партизанщиной, но, по большому счёту, делать было нечего. Нужно было любыми путями спасать людей, ну, в том числе, конечно, и себя от верной гибели. Я рассуждал так, если даже ситуация пойдёт по неблагоприятному сценарию, лучше всего — активно действовать. В противном случае, предстояли мучительные ночёвки при всё более понижающейся температуре и непрерывные, бессмысленные атаки на пулемётные точки финнов. Гибель друзей и, в конечном итоге, собственная смерть. Другие варианты, если действовать по правилам и по уставу, были нереальны. Конечно, эти мысли я ни кому не высказывал. Все думали, что я подчиняюсь распоряжениям вышестоящих командиров.
После обсуждения действий штурмовых отрядов, был определён их количественный состав. Кроме формирования этих отрядов, из роты Сомова было выделено четыре отделения, для создания шести групп. Они должны были оседлать все перекрёстки посёлка, все группы были усилены автоматчиками из взвода Кузнецова. Каждый штурмовой отряд был снабжён бутылками с зажигательной смесью. Самое большое количество бутылок получил отряд, направляемый на уничтожение танков — по две бутылки на каждый танк. Командовать этим отрядом должен был я. Обстановка так складывалась, что мне, вместо того, чтобы сидеть на наблюдательном пункте и дирижировать ходом боёв, приходилось лезть в самое пекло. Даже в передовой группе, которая должна была ликвидировать охрану блокпоста, я должен был присутствовать, ведь только я знал финский язык и мог на нём объясняться. Правда, его понимал ещё один красноармеец моей роты, но что-нибудь связное произнести по-фински он не мог.
Когда мы закончили обсуждения, и все присутствующие перерисовали схемы нахождения своих объектов атаки, время на моих часах подошло к половине первого ночи. Пора было начинать наше движение. Исходя из дедовского и своего опыта, я посчитал, что лучшее время нападения на финский гарнизон, четыре часа утра. А нам нужно было ещё добраться до блокпоста, обезвредить егерей и незаметно пробраться в деревню. До первых часовых придорожного, самого крупного блокпоста нам оставалось проехать чуть меньше пяти километров. Этот блокпост был в два раза крупнее, чем другие. В шести больших блиндажах располагались два взвода егерей, четыре расчёта пушек “Бофорс”, пулемётчики четырёх станковых “Максимов” и два расчёта ротных 50мм миномёта. В принципе, только один этот блокпост мог остановить весь наш батальон и не на один день.
Формирование и довооружение штурмовых групп заняло больше часа. Первая группа, состоящая из шести человек, во главе со мной, тронулась в путь только в половине второго ночи. Количество бойцов, входящих в эту группу, соответствовало числу шюцкоровцев, обезвреженных нами. Для более точного зрительного совпадения, в состав передового отряда мною был включён красноармеец из третьего взвода нашей роты Будкеев. Это был самый здоровый и высокий боец во всех двух ротах. Его рост составлял два метра семь сантиметров. Издали он очень напоминал здоровяка финна. Я считал, что в темноте, когда лица различить почти невозможно, его фигура выгодно будет приковывать внимание. Ведь в проходившей недавно через этот пост группе шюцкоровцев, здоровяка наверняка запомнили. И теперь часовые уже автоматически будут воспринимать нас как своих и подпустят на близкое расстояние. А там уже, как говорится — дело техники (ножа, штыка, лыжных палок, или страшных рук Шерхана).
На меня произвело очень большое впечатление, когда Наиль одним ударом кулака вырубил финского егеря. Поэтому, в этом рейде я на него очень полагался, и он шёл непосредственно за мной. Первым в нашей небольшой цепочке двигался я, именно мне предстояли разговоры с финскими часовыми. В карманах трофейного маскхалата у меня лежали заранее приготовленные средства нападения — трофейный финский нож, наган и две гранаты Ф-1. За плечами болталась винтовка Мосина с примкнутым штыком.
Этими трофейными винтовками и была вооружена наша группа, и ехали все с примкнутыми штыками. Как я узнал у пленных, именно в таком виде они проезжали блокпост. Штыки сняли только в блиндаже, так как в штыковую атаку никто ходить не собирался. Раньше, после получения винтовок бойцы вынуждены были ходить с примкнутым штыком. Это было связанно с личностью командира их добровольческого батальона. В прошлом, он был офицером царской армии и являлся большим фанатом штыкового боя, и в процессе обучения добровольцев, процентов сорок времени было занято отработкой его приёмов.
Сейчас, я был только благодарен этому бывшему царскому офицеру за такой подарок. Наличие примкнутого штыка снимало кучу проблем по бесшумному уничтожению часовых. Единственное, что вызывало опасение, это момент снятия винтовки с плеча. Везти же её всё время в руках было весьма чревато. Часовой, автоматически насторожится, увидев в руках оружие. Другое дело, вид бойцов с винтовками, висящими за плечами, это должно в какой- то мере расслабить часового. Он, может быть, уже не будет так пристально следить за руками приближающихся к нему людей и за тем, что в них появится. Поэтому, я решил обезвредить часового с помощью ножа, а Шерхан вез с собой завёрнутый в мешковину топор. Как он сказал:
— Мне, товарищ лейтенант, как-то сподручнее действовать топором, чем ножом. Даже вблизи, ножом, хрен проткнёшь финский тулуп, а по горлу в спешке, попробуй, попади. А если уж на расстоянии, то нож, вообще, бесполезная игрушка, а топором я метров с десяти заеду в прямо голову, если уж не остриём, то обухом, точно. Финну, я думаю, будет всё равно, в любом случае, он направится дорогой мёртвых прямо в свой буржуйский ад.
Я не стал с ним спорить и настаивать, чтобы выбрал другое оружие. Тем более, топор, закрытый мешковиной, совершенно не походил на оружие и не вызывал никаких опасений.
Скорость движения у нас была приличная. Ярко светила луна, и для ночного времени видимость была прекрасная. Было не очень холодно, по моим ощущениям, температура была в районе десяти градусов ниже нуля. Минут через двадцать пять с начала нашего движения, раздался свист, и со стороны деревьев возникла фигура человека в маскхалате. Я притормозил и, уже не спеша, подъехал к появившемуся перед нами финну. Он стоял на лыжах, без лыжных палок, на груди у него висел автомат “Суоми”, направленный прямо на нас.
Остановившись от него на расстоянии метров пяти, я, не дожидаясь вопросов, назвал сегодняшний пароль. Финн принял это как должное, сплюнул и, как старый знакомый, спросил:
— А что вы возвращаетесь так рано? Только днём уехали, и уже обратно. Уже загрузились скальпами краснопёрых? Везёт же добровольцам — выехал на несколько часов, набил, сколько надо русских и домой, на печку. А тут, как привязанный, стоишь на холоде и только и делаешь, что провожаешь счастливцев. Женского тела уже месяц не нюхал. Раньше хоть спали в нормальных условиях, а сейчас уже несколько дней живём, как дикари. Загнали в тесные берлоги, где постоянно воняет потом, и нужно затыкать уши, чтобы не слышать этот ужасный храп. Скорей бы как следует надавать по морде этим азиатам и получить свои деньги.
Я, приблизившись к этому часовому почти вплотную, ответил:
— Да нет, русских мы даже не видели, какие уж тут скальпы. Встретили шведов из Скандинавского корпуса. Но их главный, капитан Андерсон, чтобы не мешались, отправил нас обратно. Также приказал отвезти его письменный доклад в штаб. Кстати, у него встретили наших егерей, их командир, Кайконен, кажется, попросил передать на въездном посту свой проигрыш.
Я вытащил из кармана две пачки американских сигарет и протянул часовому. Тот, с небольшой заминкой протянул руку и забрал пачки. А я, между тем, продолжил:
— Он какому-то Матти проиграл, с вашего блокпоста. Тебя, случайно, не Матти зовут?
Часовой отрицательно покачал головой. А я задал следующий вопрос:
— Может быть, это твоему напарнику полагается?
Часовой на это моё предположение ответил:
— Да нет, его Тайво зовут — Тайво Лехтинен. Матти с Арво сейчас дежурят вон у той высокой сосны.
Часовой указал рукой, с зажатыми в ней сигаретами на верхушку сосны, еле виднеющейся вдалеке. Я, между тем, как будто что-то вспоминая, повторил:
— Тайво Лехтинен…
Потом стукнул себя по голове снятой варежкой и воскликнул:
— Ну, точно, Тайво Лехтинен! Урхо Кайконен и ему просил передать одну вещь, правда, я не заглядывал в этот свёрток, не знаю, что там.
В этот момент, метрах в десяти от нас материализовалась ещё одна фигура человека. В руках у него тоже был автомат, направленный на нас. Остановившись около одного из деревьев, он крикнул:
— Армас, что нужно этому шюцу? Какого чёрта он выкрикивает моё имя?
Стоящий рядом со мной часовой, ответил своему напарнику:
— Да тут капрал из третьей роты, помнишь его, Урхо Кайконен, крепкий такой мужик, ещё его группу подчинили капитану Андерсону, вот он передаёт свой картёжный долг. Странно, правда, как он мог проиграть такому раздолбаю, как Матти, но — пути Господни неисповедимы. Урхо, как настоящий мужчина, перед боем раздаёт все свои долги. Этот шюцкоровец привёз и для тебя какой-то пакет.
Чтобы финны не начали выяснять, почему одному из них полагается какой-то свёрток, я громко воскликнул:
— Тайво, капрал просил передать свёрток тебе лично в руки.
Потом, повернувшись к Наилю, тоже по-фински громко произнёс:
— Шерхан, иди, передай господину егерю свёрток, который тебе вручил капрал.
Слово "шерхан" было командой Наилю, что пришло время действовать. И что он должен обезвредить второго финна. Шерхан, оставив лыжные палки, достал свёрток и направился к дальнему часовому, который, явно удивившись сложившейся ситуации и потеряв дар речи, сделал несколько шагов прямо к приближающемуся к нему шюцкоровцу. Любопытство и жадность победили осторожность, и он, как удав на кролика, смотрел на приближающийся к нему свёрток.
Я не досмотрел окончания этой драмы, дождался только момента, когда Шерхан, приблизившись, скинул мешковину с топора. Я только краем глаза уловил отблеск стали, затем выхватил из кармана финский нож и, снизу вверх, точно под подбородок ударил им стоявшего рядом со мной часового. Потом выпустил из руки нож и оттолкнул финна от себя, чтобы брызнувшая струя крови не запачкала мой маскхалат. Глянув на слегка дёргающееся тело, я обернулся в сторону второго часового. Там тоже было уже всё кончено. Когда я подъехал к Шерхану, то увидел, что он ударом топора почти отделил голову финна от туловища. В отличие от меня, Наиль сработал гораздо чётче. Егерь, к которому приблизился Шерхан со своим необычным оружием, умер мгновенно, даже не дёргаясь.