ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ФЛИБУСТЬЕРЫ КАЙЗЕРА

1940 год, январь

Носовые орудийные башни линейного крейсера «Дерфлингер» выхлестнули четыре багровые молнии, обёрнутые бурым дымом. Двенадцатидюймовые снаряды с рокочущим гулом описали огромную дугу и через двадцать секунд отметились всплесками недолётов – там, на горизонте, возле едва различимых силуэтов английских кораблей. Чуть шевельнулись стволы орудий, принимая введённые поправки, и воздух разорвал новый залп – на этот раз из кормовых башен.

«Дерфлингер» пиратствовал в Атлантике третий месяц. В октябре тридцать девятого, благополучно избегнув обнаружения английскими субмаринами и патрульными самолётами, крейсер прорвался через Датский пролив. Там он, правда, столкнулся нос к носу с бывшим лайнером «Равалпинди», ставшим вспомогательным крейсером Ройял Нэйви, но эта встреча нисколько не нарушила планов рейдера. Артиллеристам «Дерфлингера» понадобилось всего несколько минут, чтобы с двадцати кабельтовых превратить в обломки лайнер, отважно (но тщетно) пытавшийся задержать своего могучего противника. Уважая мужество британских моряков, капитан 1-го ранга Лангсдорф, командир «Дерфлингера», задержался на месте неравного боя, подбирая уцелевших. Спасти удалось немногих – вода была холодной, погода скверной, а немецкий крейсер, опасаясь появления английских кораблей, оставался в районе гибели «Равалпинди» не больше часа.

А потом рейдер кружил по Атлантике, отрываясь от гонявшихся за ним британских и французских кораблей и встречаясь с германскими танкерами для бункеровки и пополнения запасов. За два месяца рейдерства «Дерфлингер» потопил одиннадцать судов и захватил два, но Лангсдорф был недоволен. Он жаждал встречи с конвоем: караван из десятков торговых судов – вот это достойная цель для многочисленных орудий линейного крейсера. И встреча эта состоялась 2 января 1940 года.

Германский тяжёлый рейдер «Дерфлингер» в Атлантике, декабрь 1939 года

Конвой «НХ-13», состоявший из тридцати судов, был обнаружен разведывательным самолётом «арадо», взлетевшим с «Дерфлингера». По донесению пилота, охранение конвоя было слабым – крейсер и два эсминца, – и рейдер, набирая ход, пошёл на перехват, быстро сокращая расстояние до вожделенной добычи. Некоторое беспокойство Лангсдорфа вызвала «каталина» с американскими опознавательными знаками, прошедшая над самыми мачтами «Дерфлингера», – цур зее капитан был уверен, что летающая лодка оповестит всю Атлантику о том, что германский линейный крейсер обнаружен. Лангсдорф хотел открыть по ней огонь, но сдержался: кайзеррейх не находился в состоянии войны с Америкой, и командир одного из боевых кораблей кайзермарине не вправе был эту войну начинать.

Накопившуюся боевую ярость немцы выплеснули на британские корабли охранения. Пилот «арадо» ошибся: рейдеру противостояли не два эсминца и крейсер, а три крейсера – тяжёлый «Йорк» и лёгкие «Орион» и Нептун», – но это почти не меняло соотношения сил: «Дерфлингер» вдвое превосходил всю английскую эскадру по весу бортового залпа, и к тому же шести– и восьмидюймовые снаряды британских крейсеров не могли пробить тяжёлую броню германского рейдера. Отвага англичан, преградивших путь линейному крейсеру, была не безрассудной, а самоубийственной: во время Первой Мировой войны в схожих ситуациях «Эдгар Кинэ» и «Минотавр» ушли на дно, не причинив врагу серьёзного ущерба. И всё-таки бритты приняли бой, надеясь (как полагал Лангсдорф) дать конвою время рассредоточиться.

Три восьмидюймовых снаряда с «Йорка», попавшие в «Дерфлингер» (один в крышу башни «Бруно», второй в бортовую броню, третий в основание носовой надстройки), ничуть не снизили боеспособность рейдера. Бой был неравным – пристрелявшись, немцы быстро добились накрытия, а затем и прямых попаданий: фрегаттен-капитан Пауль Эшер, старший артиллерист рейдера, знал своё дело.

Английский тяжёлый крейсер «Йорк»

Один из снарядов третьего залпа «Дерфлингера» лёг у самого борта «Йорка», выкосив осколками прислугу зенитных орудий и торпедного аппарата, изрубив самолёт, стоявший на катапульте, и превратив в решето борт и надстройки от ватерлинии до среза дымовых труб. Полубронебойный снаряд из следующего залпа прошил носовую часть английского крейсера без взрыва, но через четыре минуты четырёхсоткилограммовый фугасный снаряд ударил в носовую возвышенную башню «В». От сильнейшего сотрясения башня полностью вышла из строя; воющий вихрь осколков накрыл носовую надстройку «Йорка», перебив и переранив всех находившихся на мостике. Нарушилась связь и управление огнём; корабль перестал слушаться руля и покатился влево, описывая циркуляцию и подставляя противнику правый борт. И в этот борт в течение пяти минут попали ещё два снаряда с германского линейного крейсера: один разворотил верхнюю палубу и вызвал сильный пожар, второй, с лёгкостью проломив трёхдюймовую броню, взорвался в машинном отделении. Это попадание стало роковым: «Йорк» окутался паром, потерял ход и начал крениться на правый борт.

Спасая своего флагмана, «Нептун» и «Орион» пошли на сближение, осыпая рейдер градом шестидюймовых снарядов и выходя на дистанцию торпедного залпа. На докучливые снаряды лёгких крейсеров Лангсдорф не обращал особого внимания, но с угрозой торпедной атаки он не мог не считаться: шестнадцать торпедных труб – это серьёзно. «Дерфлингер» перенёс огонь на новых противников, оставив в покое изувеченный «Йорк». Немцы стреляли с прежней меткостью, но англичане применили индивидуальное маневрирование, каждый раз меняя курс в направлении падения предыдущего неприятельского залпа. Метод «охоты за залпами» давал результаты на больших дистанциях при высокой скорости уклонения – за время полёта снаряда цель смещалась на два-три кабельтова, и «правильная» корректировка огня приводила к промахам. Однако дистанция уменьшалась, и в конце концов «нахальство» бриттов было наказано: сначала двенадцатидюймовый снаряд упал у борта «Ориона», собрав осколками кровавый урожай на мостике и на палубе англичанина, а затем такой же снаряд пробил барбет возвышенной кормовой башни «Нептуна», выведя её из строя, и ударился в барбет нижней кормовой башни, заклинив и эту башню.

Укрывшись дымовой завесой, британские лёгкие крейсера отвернули, выходя из боя и признавая своё поражение, а «Дерфлингер», уклонившись от выпущенных торпед, перенёс огонь на «Йорк». Теперь, когда рейдеру никто уже не мешал, расстрел почти неподвижной мишени не занял много времени: получив восемь попаданий, «Йорк» повалился на правый борт и перевернулся вверх килем.

Линейный крейсер развернулся в сторону конвоя, готовясь учинить бойню торговым судам, но в это время в двух кабельтовых от его борта взметнулись четыре водяных столба. И судя по их высоте, они были подняты не шести-, и даже не восьмидюймовыми снарядами, а куда более крупными.

* * *

Вся северная часть горизонта была подёрнута туманной дымкой. Там, в этой дымке, беззвучно полыхнуло, и через полминуты с противоположного борта «Дерфлингера» встали четыре высоченные «свечки» – невидимка, скрытый полосой тумана, сделал второй залп. И невидимка этот был плечистым: он располагал орудиями линкоровского калибра.

«Кто это может быть? – лихорадочно соображал командир рейдера. – Четыре ствола в залпе – «Дюнкерк» или «Страсбург»? Или… Но если мы его не видим, то как он видит нас? А он явно бьёт не наугад, снаряды ложатся слишком близко. Радар! Радар, будь он проклят! По данным разведки, радиолокаторы есть у англичан, значит…».

Рухнул третий залп, а потом туманная завеса истончилась, и в двадцатитрёхкратной цейсовской оптике «Дерфлингера» прорисовались очертания большого военного корабля с двумя трубами и четырьмя орудийными башнями, изрыгавшими пламя.

«Линейный крейсер типа «адмирал», – подумал Лангсдорф, холодея. – «Энсон» или «Хоув», от которого мы ускользнули месяц назад. А теперь он нас всё-таки выследил – ему подсказали, где мы есть. Проклятая «каталина» – надо было её сбить «по ошибке», такие же самолёты есть и у британских ВВС…».

Мозаика сложилась – ответы на вопросы были получены, но командиру германского тяжёлого рейдера не стало от этого легче. В поединке с французским линейным крейсером с его тринадцатидюймовыми орудиями «Дерфлингер» ещё мог рассчитывать на успех, однако «Хоув» был одним из тех немногих кораблей, встречаться с которыми ветерану Ютланда не стоило: не уступая «Дерфлингеру» по бронированию и по скорости хода, «адмирал» вдвое превосходил его по весу бортового залпа. В бою с «Хоув» рейдер мог рассчитывать только на «золотой выстрел», но удача – слишком капризная дама, чтобы всерьёз уповать на её милость. И Лангсдорф сделал то, что ему оставалось: дал полный ход, пытаясь оторваться от своего грозного противника и удерживая его на острых кормовых курсовых углах. В бою на отходе «Дерфлингер» мог отстреливаться только кормовыми башнями, но и англичанин мог вести огонь лишь носовыми башнями, а это вдвое увеличивало шансы рейдера продержаться до наступления темноты. Одновременно цур зее капитан дал радио, обращаясь ко всем, кто мог его слышать (и в первую очередь – к немецким субмаринам, резвившимся в этих водах): «Атаковал конвой. Потопил тяжёлый крейсер. Веду бой с британским линейным крейсером типа «Худ». Мои координаты…».

Два огромных корабля мчались на юг, выжимая из машин всё, что они могли выдать. Расстояние между ними не сокращалось, но и не увеличивалось – котлы «Хоув» нуждались в ремонте, однако и состояние силовой установки «Дерфлингера» оставляло желать лучшего. Кроме того, днище германского линейного крейсера сильно обросло, особенно за то время, которое рейдер провёл у берегов Камеруна, поддерживая негров, вооружённых германским оружием и гонявших по джунглям других негров, вооружённых французскими винтовками. Британские снаряды ложились у самых бортов немецкого крейсера, обрушивая на его палубу потоки воды, но прямых попаданий пока не было. «Дерфлингеру» удалось влепить в «Хоув» двенадцатидюймовый снаряд, не причинивший преследователю существенных повреждений – скорость хода «адмирала» не снизилась. Немцам пока что везло, но везение не может быть бесконечным.

Эфир кипел от торопливых переговоров – район боя уподобился громадному магниту, притягивавшему к себе корабли и самолёты. По правому борту «Дерфлингера» появились старые знакомые – недобитые «Нептун» с «Орионом» в сопровождении четырёх эсминцев поисковой противолодочной группы. Англичане скалили на рейдер торпедные зубы, однако носовые башни главного калибра и противоминные шестидюймовки германского крейсера не позволили им подойти на дистанцию уверенного залпа, а эсминец «Глоууорм» получил попадание и густо задымил. Но на мостике «Дерфлингера» увидели следы торпед (реальные или мнимые, сказать трудно), и рейдер, уклоняясь, описал коордонат влево. И во время этого поворота в его кормовую возвышенную башню («Цезарь») ударил 381-мм снаряд с «Хоув».

За четверть века многое изменилось: английские пятнадцатидюймовые снаряды стали куда более мощными, чем те, попадания которых «Дерфлингер» неоднократно выдерживал в ходе Первой мировой. Снаряд пробил 80-мм броню плоской части крыши башни (от удара её сорвало с болтов, и она лязгнула, как крышка неправдоподобно большой консервной банки) и взорвался внутри, приведя в негодность всё боевое железо и превратив в пепел орудийный расчёт. В погреба огонь не проник, но башня выгорела, и рейдер мог теперь отстреливаться от наседавшего противника лишь из двух орудий. И в довершение всего на смену эсминцам и лёгким крейсерам пришла шестёрка торпедоносцев «суордфиш» – британский авианосец «Гермес» спешил принять участие в бою.

Торпедоносцы шли, презирая зенитный огонь, плотностью которого «Дерфлингер», сын дредноутной эпохи, похвастаться не мог. Не мог он и выписывать замысловатые петли, уклоняясь от сброшенных торпед, – любой поворот рейдера сокращал дистанцию до «Хоув», наступавшего ему на пятки. Немецкий линейный крейсер всё-таки сбил один торпедоносец, распавшийся в воздухе на куски, и отманеврировал четыре торпеды из пяти. Пятая торпеда попала в носовую часть «Дерфлингера», и внутрь корпуса хлынул яростный водяной поток, напор которого был усилен стремительным бегом крейсера.

Сама по себе торпедная пробоина не угрожала «Дерфлингеру» гибелью, но скорость его снизилась, и «Хоув» с неумолимостью рока кабельтов за кабельтовым начал выигрывать гонку. И результаты не замедлили сказаться: очередной снаряд «адмирала» проделал в корме рейдера подводную пробоину и повредил винторулевую группу. Немецкий крейсер рыскнул влево, а «Хоув», сократив расстояние и подвернув, ввёл в действие свои кормовые башни, расстреливая рейдер из восьми стволов. «Дерфлингер» огрызался, однако каждое попадание с «Хоув» наносило ему вдвое большие повреждения, чем получал «адмирал» от его ответных ударов. К тому же «Дерфлингер» имел только шесть орудий против восьми английских, а вскоре попадание в носовую надстройку нарушило на рейдере централизованное управление огнём, и эффективность его стрельбы стала быстро падать.

А затем тяжёлый снаряд пробил главный броневой пояс «Дерфлингера» и привёл к затоплению одного из машинных отделений. Скорость рейдера снизилась до четырнадцати узлов, а «Хоув» продолжал всаживать в него снаряд за снарядом. Появился нарастающий крен на левый борт – горящий «Дерфлингер» агонизировал, но продолжал упорно держаться на плаву, демонстрируя превосходную живучесть, свойственную германским кораблям. И тогда кэптен Конвэй, командир «Хоув», приказал добить рейдер торпедами. Лёгкий крейсер «Орион», зайдя с правого борта и уже не встречая сопротивления – стволы шестидюймовых противоминных орудий «Дерфлингера» задрались вверх, – выпустил четыре торпеды, и всё было кончено.

Эсминцы подбирали людей. «Хоув» развернулся, остывая от боевой горячки, и лёг на обратный курс. Дело было сделано – Атлантика избавилась от бронированного плавучего кошмара, преследовавшего её два с половиной месяца.

Но победитель не вернулся в родной порт, и даже не дожил до заката: через час после гибели «Дерфлингера» курс «адмирала» пересёкся с курсом германской субмарины «U-99» под командованием капитан-лейтенанта Кречмера, успевшего стяжать славу одного из асов-подводников кайзермарине. Утром 2 января Кречмер испытал сильнейшую досаду, встретив в океане авианосец «Гермес» и не сумев его атаковать из-за большого расстояния и высокой скорости цели, но уже к вечеру судьба явила ему свою благосклонность. «Хоув» напоролся на «U-99» как вепрь на рогатину, и Кречмер аккуратно всадил в него три торпеды. Взрыв одной из них вызвал детонацию боезапаса стосорокамиллиметровых орудий, вспоровшую борт и днище линейного крейсера ударом гигантского меча. «Адмирал» затонул с большей частью экипажа – спасённых было немного.

Гибель линейного крейсера «Хоув» (снимок с британского самолёта)

Фортуна на войне переменчива: цур зее капитан Лангсдорф, умерший в плену от ран, пережил кэптена Конвэя, погибшего вместе со своим кораблём.

* * *

1939 год, весна

– Ах, Отто, как ты возмужал! А как тебе идёт форма! – проворковала фрау Зееберг, сложив на груди руки и с материнским умилением глядя на стоявшего перед ней молодого человека в мундире офицера кайзермарине. – Ты стал таким красавцем – ты так похож на своего отца…

Последние слова матери вызвали у новоиспечённого лейтенанта лёгкое недоумение. Нужно было обладать богатой фантазией, чтобы уловить сходство между широкоплечим и статным блондином и одутловатым и пухлым Дитмаром Зеебергом, темные волосы которого давно пали под натиском обширной лысины. И чертами лица, переплавившего нежную женскую красоту в суровую мужскую, сын скорее походил на мать, слывшую в молодости красавицей, чем на угрюмого гешефтмахера герра Зееберга, не умевшего даже улыбаться.

– А где он, кстати? – спросил Отто, оглядываясь на дверь отцовского кабинета. – Я надеялся застать его дома.

– Как всегда, – ответила фрау Зееберг, раздражённо дернув плечами. – Он в России, весь в делах. А в промежутках между деловыми встречами, – желчно добавил она, – Дитмар развлекается с одной из своих похотливых референток или отдыхает в кругу второй семьи, которую он наверняка завёл за семь лет постоянных поездок в эту холодную страну.

Отто Зееберг промолчал. Он кое-что знал об амурных шалостях папаши – в частности, о его секретарше Берте, стервозной особе с повадками мартовской кошки (именно она по поручению господина Зееберга, заботившегося о репутации своей семьи и не желавшего, чтобы его сын якшался с проститутками, «посвятила» семнадцатилетнего Отто в «таинство любви»), – но не счёл нужным развивать эту тему. Зачем расстраивать мать? Их отношения с отцом, сколько помнил Отто, никогда не отличались особой теплотой – их брак состоялся по воле родителей жениха и невесты, соединивших перспективного экономиста и наследницу солидного состояния.

– Не будем об этом, – сказала фрау Зееберг, снова превращаясь из обиженной жены в любящую мать. – Какие у тебя новости? Ты надолго приехал?

– На три дня, мама. Я получил чин лейтенанта, – Отто покосился на свой левый погон, – и назначение на крейсер-рейдер «Отто Штайнбринк». И через три дня я…

– Что?! О, mein Gott… – выдохнула фрау Зееберг, опускаясь в кресло и побелев так стремительно, как будто невидимый вампир разом высосал у неё всю кровь.

– Что с тобой, мама? – встревожено спросил Отто, наклоняясь к ней.

– Ничего, – ответила женщина, глядя в сторону. А потом подняла глаза, внимательно посмотрела на сына и произнесла спокойно и холодно: – Я должна тебе кое-что сказать.

– Я слушаю, мама.

– Дитмар Зееберг, – она помедлила, словно собираясь с силами, – тебе не отец.

– Что?!

– Что слышал. Твой настоящий отец – лейтенант флота Штайнбринк.

– Ты знала этого героя-подводника, в честь которого назвали крейсер? – ошарашено пробормотал молодой человек.

– Я не знаю, кто такой Отто Штайнбринк – я о нём даже не слышала. Твоего отца звали Гюнтер, он служил на линейном корабле «Кайзер» и погиб в Великой битве Северного моря. А этот твой подводник – он просто однофамилец моего Гюнтера.

«Мне двадцать два, – промелькнуло в сознании юноши, – а мать замужем двадцать четыре года. Она изменяла мужу, да ещё родила ребёнка от любовника! Вот это да – кто бы мог подумать…».

– Мой муж, – фрау Зееберг словно прочла мысли сына, – никогда не находил для меня ни времени, ни внимания: для него существовало только то, что называется американским словом «бизнес». А Гюнтер… Я влюбилась в него без памяти, и побежала бы за ним на край света, стоило ему поманить меня пальцем… Но он не поманил – он любил войну и море, и погиб в море, за кайзера и Германию. А у меня в память о моей любви остался ты…

Отто молчал, ошеломлённый материнской исповедью.

– Я никогда бы не рассказала тебе об этом, разве что на смертно одре, – фрау Зееберг хрустнула пальцами. – Но когда я услышала, как называется корабль, на котором ты будешь служить… Это перст судьбы, и я очень надеюсь, что тень твоего отца – твоего настоящего отца! – будет оберегать тебя в бурях и битвах, мой мальчик. И пусть это будет нашей тайной.

Потом они пили кофе и говорили, и пора было подумать об ужине, но тут вдруг фрау Зееберг лукаво улыбнулась и сказала:

– Пожалуй, тебе надо идти – я же вижу, как ты ерзаешь! Твоя Анхен давно заждалась своего жениха, не будем мучить бедную девочку. Иди, сынок, три дня – это очень мало, особенно когда ты молод.

«Да, женщины, – думал лейтенант Отто Зееберг, шагая по темнеющим улицам к дому своей невесты, – таинственные существа, понять которых не может ни один мужчина». Но вскоре философские мысли о загадочности женской натуры сменились мыслями куда более приятными: молодой офицер кайзермарине подозревал, что сегодня его ундина, неизменно пресекавшая все попытки жениха перейти от объятий и поцелуев к более тесному общению, откроет наконец ворота своей упорно обороняемой крепости. Не зря же она как бы случайно сообщила ему по телефону, что её родители уехали, и что ей скучно одной в пустом доме.

* * *

1940 год, январь

Крейсер «Отто Штайнбринк» шёл на форсаже, взрезая серо-свинцовую поверхность океана и оставляя за собой длинный вспененный след, похожий на свежий шрам. Радио с «Дерфлингера» на «Штайнбринке» приняли полтора часа назад, и фрегаттен-капитан Эрхард Клайзен, командир крейсера, немедленно изменил курс и направился к месту неравного боя. Ни у кого из офицеров рейдера не возникло ни малейших сомнений в правильности его действий – да, одного попадания пятнадцатидюймового снаряда достаточно, чтобы пустить на дно «корсара» с его пятидесятимиллиметровой бронёй, но «корсар» вооружён мощными дальнобойными торпедами (всего одна такая торпеда сломала хребет британскому дредноуту «Ройял Соверен» в Ютландском бою), и главное – разве можно бросать боевых товарищей? И «Отто Штайнбринк» нёсся сороказуловым ходом, и кипела вода у бортов, и стонал воздух, всасываемый дрожавшими от натуги вентиляторами.

Через час к «Штайнбринку» присоединился второй «корсар» – «Курт Бейтцен», – но они не успели. От района боя крейсера отделяло сто пятьдесят миль – «корсары» прошли чуть больше половины пути, когда их радиостанции приняли последний сигнал с гибнущего «Дерфлингера». В рубке «Штайнбринка» повисло тягостное молчание, а потом его командир произнёс, тяжело роняя слова:

– У древних германцев был обычай: справляя тризну по доблестно павшим в бою, они приносили в жертву пленников. Мы сделаем то же самое: «Дерфлингер» обнаружил конвой – нам осталось разорвать его в клочья.

Эрхард Клайзен был человеком со странностями. Служака до мозга костей, он в то же время разбирался в литературе и живописи, любил классическую музыку и неплохо знал историю (этим, как он сам говорил, фрегаттен-капитан был обязан своему старшему брату, известному историку кайзеррейха Людвигу Клайзену). Командир «Отто Штайнбринка» мог часами – с профессорской обстоятельностью, достойной кафедры Берлинского университета, – вести беседу в кают-компании на социально-экономические и философские темы, но в боевой обстановке с ним происходила разительная перемена: интеллектуал уступал место воину, наслаждавшемуся не гекзаметрами Гомера, а зрелищем горящих и тонущих кораблей противника. И сейчас он сказал именно то, что надо было сказать – то, что хотели услышать его офицеры.

Рейдеры сбросили ход, перейдя с турбин на дизеля. Спешить было уже некуда, и они рассчитывали атаковать конвой в сумерках – далеко не все ещё английские корабли имели радары.

Расчёт оказался точен. Крейсера сблизились с конвоем под вечер и атаковали его с двух направлений, словно пара опытных волков. Роли распределили заранее: «Бейтцен» отвлёк внимание «Нептуна», обменявшись с ним несколькими залпами и растворившись в сгущавшейся темноте, а «Штайнбринк» врезался в строй торговых судов, шарахнувшихся от него во все стороны. За полчаса боя, стреляя из девятнадцати стволов – в ход пошли не только шестидюймовые орудия главного калибра, но и 88-мм зенитки, – «корсар» потопил шесть транспортов, и ещё несколько повредил. Последнюю свою жертву – большой пароход водоизмещением десять тысяч тонн – рейдер добивал уже в темноте, подсвеченной пожаром на подбитом танкере. Изрешеченный снарядами пароход оседал, уменьшаясь в размерах; от его борта отвалила шлюпка, переполненная людьми.

– Будем подбирать? – негромко спросил старший офицер.

– Нет, – отрезал Клайзен. – Наша основная задача – топить корабли «томми», а не спасать утопающих. Великодушие не всегда оправданно – в радиусе ста миль от нас бродит десяток английских крейсеров, и все они жаждут нашей крови.

– Да, англичане – достойный противник, и победа над ними достаётся недёшево.

– Англичане – это застрельщики, лучники и пращники, которых бросают на убой, а исход боя решит тяжёловооружённая пехота, ждущая своего часа. Эта тяжёлая пехота – там, за океаном. Американцы – вот кто наш главный противник, и не только наш. И война с ними будет беспощадной, потому что от исхода этой войны будет зависеть, по какому шаблону будет скроен и сшит весь послевоенным мир. А война с Англией – это всего лишь увертюра к опере.

«А ведь он прав, – подумал лейтенант Отто Зееберг, бросив взгляд на жёсткое лицо командира, на которое падала тень от козырька фуражки. – Прав, чёрт меня подери!».