ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ПОРОХОВОЙ ЧЕРДАК ИМПЕРИИ

Грузовая марка – это набор горизонтальных отметок (рисок), нанесённых на борт грузового судна у ватерлинии, и каждая из этих меток соответствует допустимой осадке и высоте надводного борта судна в грузу для различных условий плавания. А самый нижний «зуб» этой «гребёнки» помечен буквами WNA – «Для Северной Атлантики зимой». Океан в этом районе и в это время года меньше всего подходит для увеселительного круиза: ни один толковый моряк не выйдет в зимнюю Атлантику с перегрузом, если он хочет вернуться в родной порт, оросить там душу доброй выпивкой и основательно потискать соскучившуюся жену.

Декабрьская Атлантика оказалась благосклонной для германского парохода «Либау», шедшего к берегам Ирландии, – она встретила его не штормом, а всего лишь тяжёлой зыбью, валявшей пароход с борта на борт, но не норовившей забраться к нему на палубу пенными гребнями. Однако капитана «Либау», лейтенанта морского резерва Шпиндлера, подобный каприз погоды совсем не радовал – он предпочёл бы ясной видимости ветер с дождём. В трюмах немецкого судна находился груз оружия для ирландских повстанцев-синфайнеров, а в хорошую погоду возрастал риск быть обнаруженным английским патрульным крейсером, встреча с которым не сулила «Либау» (пусть даже замаскированному под нейтральное судно «Ауд») ничего хорошего. Так оно и вышло: у западного ирландского побережья Шпиндлер увидел с мостика пять британских эсминцев, идущих наперерез.

– Приплыли, – с философским спокойствием изрёк лейтенант, когда ратьер головного английского корабля передал на «Либау» требование остановится для досмотра. – Орудий у нас нет, а если бы они и были, драка с пятью англичанами безнадёжна: нас потопят раньше, чем мы успеем сделать десяток выстрелов. Остаётся одно: топиться. Эй, в машине! – рыкнул он в переговорную трубу. – Открыть кингстоны, мы отправляемся в гости к Нептуну!

– Может, не надо? – осторожно спросил помощник, стоявший рядом. – Может, ещё пронесёт?

– Не пронесёт, – Шпиндлер вздохнул, – поздно, друг мой Ганс. Но дарить англичанам двадцать тысяч винтовок и десять пулемётов я не собираюсь: это будет предательством. Иди, готовь к спуску шлюпки – к Нептуну мы торопиться не будем, а вот с английским гостеприимством познакомиться придётся.

И уже покидая тонущий пароход, лейтенант Шпиндлер подумал, глядя на поджарые силуэты эсминцев: «Британские эскортные корабли не шляются по зимней Атлантике просто так, без дела. Очень на то похоже, что они нас искали: именно нас».

– Кто этот человек? – поинтересовался штурман подводной лодки «U-19» у своего командира, наблюдая за утлой парусиновой шлюпкой с тремя пассажирами, удалявшейся к тёмным береговым скалам бухты Трэли.

– Имени его я не знаю, – ответил старший лейтенант Вейсбах. – Мне сказали, что это вожак местных инсургентов, и что он один стоит целого дредноута. Запал или бикфордов шнур для ирландского заряда динамита, который подорвёт всю Англию, вот кто он такой. У нас был приказ доставить его в Ирландию и высадить на берег – мы это сделали. А теперь можно и на охоту: эти воды кишат дичью, здесь полно «купцов», так и выпрашивающих торпеду.

…Оскальзываясь на мокрых камнях, трое людей карабкались вверх, к огням деревни Ардферт. В разрывах облаков проглядывала луна, внизу шелестел прибой, и где-то взахлёб лаяла собака – точно так же, как тысячу лет назад лаяли её предки, предупреждая гаэлов о норманнских набегах.

Добравшись до ближайшего дома, один из троих, отодвинув сушившиеся на шестах рыбацкие сети, постучал. Деревянная дверь отворилась с протяжным скрипом, и на пороге появился кряжистый мужчина с фонарём в руке.

– Кого привела дорога к моему порогу? – спокойно спросил он, поднимая фонарь, чтобы разглядеть лица ночных гостей.

– Друзей, – негромко ответил один из пришельцев, – и борцов за свободу зелёного Эрина. Перед тобой, рыбак, сэр Роджер Кэйсмент, вождь синфайнеров. Нам надо в Дублин, но сэр Кэйсмент нездоров – позволь нам передохнуть до утра под твоим кровом.

Рыбак молча шагнул в сторону, пропуская гостей.

– Как вы здесь оказались? – спросил он, когда они сели за стол, а жена хозяина споро подала немудрёной еды. – На всех дорогах констебли, они кого-то ищут.

– Мы высадились на берег с германской субмарины, – ответил Кэйсмент и зашёлся в приступе кашля.

– С немецкой, значит, – протянул рыбак со странным выражением. – Дела-а-а…

– А что делать? – Роджер пожал плечами. – В Ирландию нынче морем попасть трудно – война.

– Война, да, – повторил хозяин с тем же выражением и, помолчав, добавил: – Ешьте и пейте, подкрепите силы, а утром я вас провожу: до Дублина путь неблизкий.

Ужин протекал в молчании, а около полуночи надрывно залаяла собака, на этот раз где-то совсем рядом. За дверью раздались тяжёлые шаги, и грубый голос властно произнёс:

– Именем короля, откройте!

Рыбак молча встал и пошёл к двери. На пороге стояли констебли, и тускло блестели в их руках стволы винтовок.

– Есть у тебя в доме кто-нибудь чужой? – спросил один из них. – Мы нашли в бухте, на камнях, пустую парусинку – кто-то приплыл сюда морем.

– Я ирландец, – ответил хозяин, – и мой дом всегда открыт для усталых гостей.

– А вот мы сейчас посмотрим, что это за гости! – осклабился один из стражей.

…Когда Роджера Кэйсмента и его спутников увели, жена рыбака тихо сказала:

– Нехорошо получилось. Надо было их спрятать, Кен.

– Надо было, – согласился рыбак. – Но вот что я тебе скажу, Айрис: я ненавижу англичан и очень хочу, чтобы Ирландия стала свободной. Но свободу не приносят на чужих штыках – её добывают своими руками. Идёт война, и немцы – они тоже наши враги. Этот человек прибыл сюда на германской подводной лодке, и будь он хоть трижды вождём… – рыбак замолчал и яростно взъерошил пятернёй свою рыжую шевелюру. – Я не выдал бы его полиции, но раз уж так получилось, значит, это судьба. И хватит об этом, жена.

– Ваше имя?

– Роджер Дэвид Кэйсмент, тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года рождения.

– Вы родились в Дублине?

– Неподалёку от него, в Сандикове.

– Вы протестант?

– Да.

– В тысяча восемьсот восемьдесят втором вы поступили на службу в министерство иностранных дел?

– Да. В течение девяти лет – с тысяча восемьсот девяносто пятого по тысяча девятьсот четвёртый – я был британским консулом в Мозамбике, Анголе и Конго.

– В тысяча девятьсот четвёртом году вы расследовать ситуацию с правами человека в Конго и опубликовали так называемый «Доклад очевидца о злоупотреблениях»?

– Да. После этого в результате политических демаршей ряда государств, в том числе и Британии, Свободное государство Конго перестало быть личным владением бельгийского короля Леопольда II, и было создано Бельгийское Конго.

– В тысяча девятьсот шестом вы были назначены консулом в Бразилию?

– Да.

– Вы работали в комиссии, расследовавшей преступления работорговцев Перуанской амазонской компании?

– Да. И в девятьсот одиннадцатом за мою деятельность по защите индейцев я получил титул рыцаря-бакалавра.

– Блестящая карьера. Но вот дальше… Вы оставили дипломатическую службу в тысяча девятьсот тринадцатом?

– Да, летом девятьсот тринадцатого.

– И занялись антибританской деятельностью. В ноябре того же года вы принимали участие в создании военной организации «Ирландские добровольцы» и вместе с Оуэном Макнейлом написали «Манифест добровольцев», а в ноябре четырнадцатого года поехали в США для сбора денег для этой организации и установили в Америке связь с ирландскими националистическими организациями США, в частности с «Клан-на-Гаэль». Так?

– Я этого не отрицаю.

– После начала войны, в августе тысяча девятьсот четырнадцатого, вы встретились в Нью-Йорке с германским дипломатом фон Бернсторфом и предложили ему взаимовыгодный план: если Германия продаст оружие ирландцам и предоставит им офицеров, синфайнеры поднимут восстание и отвлекут на себя внимание британских войск.

– Это надо ещё доказать.

– Докажем. Далее, прибыв в октябре того же года в Германию, вы представились там послом ирландского народа, вели в Берлине переговоры со статс-секретарём иностранных дел Германии Циммерманом и рейхсканцлером Бетманом-Хольвегом, и активно занимались агитацией ирландских военнопленных, призывая их вступить добровольцами в Ирландскую бригаду. И наконец, вы высадились в Ирландии с целью поднять мятеж против британской короны. Вы признаёте себя виновным в этом деянии?

– Нет. Я боролся за свободу ирландского народа, – Роджер Кэйсмент вскинул голову, – и это не вина, а заслуга!

– За такие заслуги награждают виселицей – вы изменник, Кэйсмент.

…По действовавшим английским законам обвинить Кэйсмента в государственной измене было нельзя, поскольку он занимался «антибританской деятельностью» не на земле Британии, а в США и Германии. Но английская Фемида проявила завидную гибкость: в её жернова попал опасный враг, и она была намерена стереть его в порошок. Кэйсмента приговорили к смертной казни. Среди людей, ходатайствовавших о его помиловании, были известные личности – писатель Артур Конан Дойль и драматург Бернард Шоу, – но были и те, кто не мог простить «предателю» сотрудничества с врагом в военное время. Апелляция была отклонена, и весной 1916 года Роджер Дэвид Кэйсмент был повешен в тюрьме Пентонвиль в Лондоне.

Предводитель синфайнеров не добрался до Дублина, однако восстание, известное как «Новогоднее восстание», началось.

Повстанцы, добивавшиеся провозглашения независимости Ирландии, захватили в Дублине несколько ключевых зданий и отстреливались, пока не кончились патроны. Мятеж изначально был обречён: самые активные участники выступления слишком понадеялись на помощь Германии, наводившую рядовых бойцов-синфайнеров на мысль о предательстве, а не о патриотизме. А Германия не приняла всерьёз «посла ирландского народа»: она не направила к восставшим ни одного офицера, ограничившись отправкой парохода с оружием, который так и не дошёл по назначению.

Новогоднее восстание было быстро подавлено. Провозгласивший себя в Дублине главой ирландского государства педагог и поэт, лидер «Ирландских добровольцев» Патрик Пирс был взят в плен и расстрелян по приговору военного трибунала вместе со своим братом Уильямом и тринадцатью другими вождями восстания, среди которых были командующий Гражданской армией Джеймс Конноли и активисты Мак-Брайд и Мак-Донаг.

В правительственных кругах Великобритании высказывались опасения, что репрессии по отношению к ирландским борцам за свободу вызовут возмущение ирландцев, живущих в Америке (их там было не меньше, чем в самой Ирландии) и негативную реакцию со стороны США. «Десяток казнённых бунтовщиков, – пренебрежительно буркнул Черчилль, – разве это репрессии? А что касается негативной реакции американских властей на эти «репрессии» – к счастью, не фермеры и не рабочие ирландского происхождения определяют внешнюю политику Североамериканских Соединённых Штатов». И он оказался прав: правительство президента Вильсона и пальцем не шевельнуло, чтобы помочь «угнетённым ирландцам».

…Пожар на «пороховом чердаке Британской Империи», как называли Ирландию, не кончился взрывом, способным развалить всё здание. И только после войны стало известно, что англичане знали и о выходе парохода с оружием, и о высадке Кэйсмента на ирландское побережье по крайней мере за двое суток до того, как она состоялась. Источником сведений об этой секретной миссии стал один из сотрудников берлинского отделения американского новостного агентства «Ассошиэйтед Пресс», известивший обо всём британского посланника в Вашингтоне, а кем был этот «сотрудник» на самом деле – это так и осталось тайной.